Cannot be Contained in Words/Невозможно выразить словами

Эрик не был человеком, приходившим в восторг от театра. Он прожил в Нью-Йорке достаточно долго, чтобы понять это. Традиционные постановки и мюзиклы были слишком шаблонными на его вкус. Пьесы оказывались слишком длинными и скучными, чтобы мириться с этим. Сюжеты получались слишком предсказуемыми, а персонажам не хватало глубины, и Эрик даже не знал, кого в этом винить – сценаристов или актеров. Однако его мать любила театр, и, хотя мюзиклы заставляли его закатывать глаза, а пьесы – каждые пять минут смотреть на часы, ему нравилось наблюдать за тем, как его мать смотрит представление. После детства, проведенного с матерью, теряющей себя в одной из мировых столиц театрального искусства, Эрику нравилось каждую неделю водить её на какой-нибудь новый спектакль. Несмотря на то, что сам театр редко делал что-либо иное, чем надоедал ему до смерти, Эрик находил утешение в двух вещах: в том, что проводил время с мамой, и в удовольствии, которое она получала от увиденного. Иногда Эрик с удивлением понимал, что ему нравилось то или иное представление, но это было скорее исключением, чем правилом. Отзывы о «Мышеловке» были хорошими, а бизнес-партнер Эрика отменил встречу в последний момент, оставив его в одиночестве гулять по Лондону безо всяких планов. Он бесцельно бродил по улицам и в итоге обнаружил себя стоящим перед входом в театр, смотрящим на афишу с названием пьесы и временем спектакля. Взглянув на часы, он пожал плечами и вошел внутрь. Если пьеса в итоге окажется невыносимой, то он всегда сможет уйти. И, в конце концов, сможет заняться хоть чем-то, вместо того, чтобы бесцельно смотреть на потолок, а потом расскажет матери об увиденном. Мысль о выражении её лица, когда она услышит, что он пошел в театр по своей собственной воле, заставила его улыбнуться. Когда сотрудник театра вздрогнул, увидев его улыбку, Эрик только усмехнулся еще шире, демонстрируя зубы. Выражение его лица и содержимое кошелька позволили приобрести билет на место в центре у безлюдного прохода. Даже если Эрик и решил добровольно пойти в театр, он не собирался делать это в окружении слишком большого количества людей. В дальнейшей попытке избежать любого возможного контакта с окружающими, Эрик двинулся прямо к своему месту. В холле было многолюдно, и ожидание представления здесь могло привести к нежелательным контактам. Эрик считал более чем достаточным взаимодействие с одним или двумя людьми для того, чтобы вынести собственное нахождение в толпе идиотов. Он занял себя тем, что невидящим взглядом уставился в программку, хотя мысли его в основном крутились вокруг завтрашней встречи. Эрик выстроил свою империю с нуля, самостоятельно научившись всему необходимому, проработав в различных ролях на множество синдикатов, потому что только так и мог поступить бедный еврейский иммигрант – учиться всему на собственном опыте. Когда Эрику исполнилось двадцать пять лет, он понял, что знает достаточно, и принял решение о создании собственной корпорации. Он ценил уважение и лояльность слишком сильно, чтобы разочаровать предательством кого-то из своих бывших нанимателей. Кроме того, Леншерр хотел обладать тем, что делает, каждым его кусочком. Хотел, чтобы это было делом его жизни, чем-то, что вызовет в нем гордость. Так, кусок за куском, он начал отвоевывать себе территорию, платя за неё упорством и кровью, медленно распространяя свое влияние за границы штата. И теперь он был в шаге от выхода на международную арену. Тот факт, что он все сделал сам, и, начав восемь лет назад, получил такой впечатляющий результат, делал этот момент особенно сладким. Эрика бесцеремонно вырвало из размышлений чье-то покашливание позади. Он подавил желание закатить глаза и вжался в свое сиденье так сильно, как только мог, не поднимая глаз на нарушителя спокойствия. Леншерр не собирался вставать перед этим идиотом, кем бы он ни был. Ощущение тепла чужого тела, оказавшегося рядом с ним, заставило его поднять взгляд прежде, чем он успел опустить глаза в программку, потом что в следующую секунду взгляд его снова устремился вперед, когда он осознал, что только что увидел. Потому что, разумеется, мысль об увиденном была порождена слишком быстрым и невнимательным взглядом вверх. Но нет. Мимо его лица проплыла чья-то круглая, мягкая, аппетитная задница, затянутая в брючную ткань. Эрик не мог не уставиться. Все, что он мог сделать, – это устоять перед искушением прикоснуться. Он как бы между прочим сполз в своем кресле чуть ниже, выставляя свои длинные ноги дальше в узкое пространство между своим местом и спинкой впереди стоящего кресла. Он знал, что дополнительная теснота заставит мужчину замедлиться и даст ему шанс подольше смотреть на него, не выдавая себя. Он даже обдумал возможность заставить свою жертву споткнуться, пока у него еще был шанс, что дало бы ему больше времени, возможно, даже шанс на прикосновение, но не был уверен, стоит ли игра свеч. Лучше дать мужчине спокойно пройти, и может быть, у него будет возможность посмотреть на него снова. Эрику пришлось подавить разочарованный вздох, когда мужчина продвинулся мимо него, но только чтобы тут же спрятать торжествующую улыбку, появившуюся в момент, когда мужчина уселся в кресло рядом с ним. Если бы это был кто-то другой, Эрик разозлился бы и поменял место, как только погас бы свет, если не скорее. А сейчас он старался не улыбаться слишком уж довольно. Леншерр позволил себе бросить на соседа короткий взгляд и почувствовал, как во рту пересохло. От незнакомца рядом с ним перехватывало дыхание. У него было не слишком много времени, чтобы заметить что-то кроме кораллово-красных губ и бледной кожи, прежде чем огни в зале начали тускнеть, а освещение на сцене наоборот становиться ярче, но быстрого взгляда было достаточно, чтобы все его внимание сосредоточилось исключительно на соседе. Когда началась пьеса, Эрик понял, что не может оторвать взгляд. Причем не от представления, а от мужчины рядом с собой. Тот был глубоко погружен в мир, созданный на сцене, и его лицо было таким выразительным, что Эрик внезапно понял: он обращает на спектакль гораздо больше внимания, чем обычно, просто чтобы понять, что так восхитило, удивило или поразило (в зависимости от ситуации) мужчину рядом с ним. Эрик не мог оторвать от него взгляд больше, чем на несколько секунд, и смотрел на сцену только чтобы проверить, какое обстоятельство провоцировало у его соседа такую реакцию. Эрик почувствовал странное разочарование, когда свет включился на антракт, но быстро сменил гнев на милость, осознав, что у него появится шанс поговорить с незнакомцем. Но тут он понял, что у него нет опыта завязывания светских бесед, если они не состояли из тонко завуалированных угроз или насилия. Он усиленно пытался придумать, как именно прервать молчание, когда сбоку послышалось шуршание страниц, а потом на ботинок Эрика что-то упало. Он наклонился и подобрал программку, после чего выпрямился, чтобы вернуть её владельцу, и застыл, словно пораженный молнией, всматриваясь в лицо своего соседа. – Ох, благодарю, друг мой! – сказал мужчина, принимая программку из рук Эрика, и бесстыдно красные губы разошлись в теплой, искренней улыбке. Голубые глаза засияли, несмотря на то, что были наполовину скрыты каштановой челкой. – Я был так захвачен сюжетом, что почти забыл, где нахожусь. Эрик почувствовал сухость в горле, сглотнул и попытался просчитать вероятность того, что он мог привлечь к себе многовато внимания. – Вам так понравился спектакль? – О, да, – ответил мужчина рядом с ним. – Актерская игра поражает воображение, и я никогда не мог устоять перед загадками Агаты Кристи. – Она – одна из немногих авторов, которым удается удивить меня, – признался Эрик. Мужчина рассмеялся. – Да! Обычно я не люблю загадки, все веселье пропадает, когда уже через сто страниц ты можешь предсказать конец. Но мадам Кристи всегда заставляет меня сомневаться до самого финала. Поэтому я специально проделал весь этот путь, чтобы посмотреть спектакль – они не напечатают краткий синопсис, пока не закончится сезон, а я просто не могу выносить неизвестности. – Проделал весь этот путь? – поинтересовался Эрик. – Да, я на самом деле из Оксфорда. Работаю над получением ученой степени, – незнакомец протянул ладонь. – Чарльз Ксавьер. Эрик ответил на рукопожатие, наслаждаясь ощущением мягкой кожи, касающейся его ладони. – Эрик Леншерр. – Безумно рад знакомству, Эрик, – ответил Чарльз, и Эрик подумал, что собеседник чересчур сильно выделил слово «безумно». Леншерру внезапно подумалось, что стоит рискнуть. Он протянул указательный и средний пальцы вперед и слегка погладил внутреннюю сторону запястья собеседника, все время неотрывно глядя Чарльзу прямо в глаза. Ксавьер прерывисто вздохнул, но не отодвинулся назад. Вместо этого он облизнул губы. Эрик улыбнулся. – Поверь мне, Чарльз, я рад гораздо больше. ––– Они остались на вторую часть пьесы по просьбе Чарльза, но, учитывая, что Эрик провел большую часть второго акта, положив свою ладонь на одно из весьма отвлекающих бедер Ксавьера, не в силах устоять перед искушением то и дело сжимать упругую плоть, они едва досидели до конца. Эрик держал руку на поясе Чарльза, когда выводил его из театра под предлогом того, чтобы они вдвоем не потерялись в толпе восхищавшихся представлением людей, но на самом деле потому, что не хотел расставаться с ощущением тепла в своей ладони. Он чувствовал, что в тех местах, где их тела соприкасались, концентрировался странный жар, он словно впитывался в кожу и стягивал её. У него не было времени, чтобы обращать внимание на правила приличия. Весь его самоконтроль был направлен на то, чтобы удержать свое возбуждение в узде и продержаться до тех пор, пока они не доберутся до отеля, дорога до которого внезапно превратилась в опасное путешествие. Эрик осторожно держал свое пальто в руках, зная, что, дай он волю своему возбуждению, все покатится к чертям. Чарльз прильнул к нему, приблизив губы к уху Эрика. – Где, – выдохнул он низким и грубым голосом, в котором слышалось желание, сравнимое только с желанием самого мистера Леншерра, – где, черт меня возьми, находится твой отель? Потому что, помоги мне Боже, если мы вскоре не доберемся туда, то я утяну тебя в ближайший темный переулок, и там… Слова оборвались, закончившись слабым вскриком удивления, когда Эрик грубо схватил его за руку и потянул за собой в неосвещенный проулок, где впечатал в стену и прижался к его губам в страстном поцелуе. Губы ощущались и были на вкус даже лучше, чем выглядели, а потом Чарльз застонал, и Эрик воспользовался возможностью, чтобы проникнуть языком ему в рот. Леншерр слегка отстранился, поймав и прикусив зубами нижнюю губу Чарльза, и позволил себе широко улыбнуться, наслаждаясь открывшимся видом: распаленный, тяжело дышащий, с влажными и каким-то образом ставшими еще более красными губами, Ксавьер был прекрасен. Трогательные веснушки начали медленно растворяться в лихорадочном румянце, голубая радужка его глаз медленно исчезала за расширяющимся зрачком. – И?.. – протянул Эрик, наклоняясь ближе, чтобы выдохнуть это слово в ухо Чарльзу, прежде чем скользнуть языком по мочке его уха, и сходя с ума от того, как мужчина вздрогнул от этого прикосновения. – Вот он я, в темном переулке. Что ты собираешься делать со мной, мистер Ксавьер? – поинтересовался Эрик, прикусывая мочку уха Чарльза и слегка нагибаясь, проскальзывая бедром между его ног. Чарльз резко дернулся под ним, тихо бормоча себе под нос ругательства, в то время как его руки устраивались на лацканах эрикова пиджака, и притянул его ближе. – Эрик, – резко зашипел он. Эрик издал смешок и обратил свое внимание ниже, осыпая влажными поцелуями долгий, бледный изгиб шеи Чарльза. Его руки остановились на бедрах Ксавьера, пока он медленно толкался тому навстречу, потираясь о восхитительную выпуклость на брюках и, упираясь своей эрекцией тому в бедро, издавал долгие, низкие стоны ему в шею, наслаждаясь восхитительным процессом, инстинктивно двигаясь в попытке получить больше. Все могло закончиться тут, в темном пространстве между домами, Эрик терся бы о бедро Чарльза до самой разрядки, после чего пришлось бы срочно искать способ очистить свой костюм. Он почувствовал бы оргазм Чарльза, или Леншерр испортил бы костюм по-другому – упав на колени, чтобы доставить удовольствие распростертому у стены партнеру, почувствовав языком вкус Чарльза, как только они разделились бы. Но руки Ксавьера разжались, и он уперся ладонями в грудь Эрику, тяжело дыша и отодвигая его не больше, чем на пару дюймов. Леншерр отстранился, поглядывая на Чарльза с видимым смущением, но внезапно возникшее расстояние помогло ему собрать разбредшиеся мысли. – Кровать, – резко прошипел Чарльз. – Сейчас же. Потому что, помоги мне Боже, если я упущу шанс получить это, – он многозначительно взглянул на ширинку Эрика, – внутрь себя. Эрик громко выругался и с трудом избежал искушения податься вперед и поцеловать Ксавьера снова. Он крепко сжал руки и коснулся лбом лба Чарльза, не желая отстраняться полностью, пока они оба глубоко дышали, пытаясь восстановить хотя бы подобие контроля над собой. – Ты не можешь, – начал Эрик, – говорить такие вещи. Не надо, особенно если хочешь, чтобы мы все-таки добрались до отеля. Чарльз уставился на него в ответ. – Забавно, – выдал он, и многообещающая улыбка расцвела на его лице. – А я-то думал, я тебя мотивирую. Его взгляд снова метнулся к ширинке, и он снова облизнул губы. Эрик пробормотал какое-то ругательство, прежде чем потянулся вперед, схватил Чарльза за руку (мышцы на которой были довольно-таки хорошо сформированы для парня из академической среды, черт возьми) и вытащил его из переулка, слушая за спиной смех Чарльза. Эрик по-немецки бормотал себе под нос обещания скорой расправы, пока они шли мимо бесконечных домов, отделяющих их от отеля. Когда Чарльз услышал его слова, то перестал смеяться, издав сдавленный звук. Эрик только ругнулся громче, делая мысленную пометку ответить Чарльзу, когда они доберутся до отеля. И лучше будет, если это произойдет прямо, черт возьми, сейчас, или он снимает с себя всю ответственность за дальнейшие действия. Когда они, наконец, добрались до отеля, то Эрик сразу же двинулся в сторону лестницы, осознавая, что терпения ждать лифт ему сейчас точно не хватит. Вдобавок, он не до конца доверял себе, ведь, если они с Чарльзом окажутся вдвоем в закрытом или, по крайней мере, временно скрытом от чужих глаз помещении, то… Он толкнул Ксавьера вперед, прошептав: «третий этаж, комната шесть», прежде чем последовать за ним, наслаждаясь видом этой потрясающей задницы всего в двух ступеньках перед собой. Чарльз отошел в сторону, когда они добрались до комнаты Эрика, но только чтобы обнять его и прижаться всем телом к его спине. Его дыхание опалило Леншерру шею прежде, чем на коже осталась горячая влажная полоса, оставленная языком Чарльза. Эрик чуть не выронил ключи, и почти сделал это снова, когда рука Чарльза на его поясе начала двигаться ниже, очевидно пытаясь добраться до ширинки. Спустя какое-то время ему все же удалось справиться с замком и вовремя – Чарльз уже успел полностью расстегнуть молнию. Ввалившись в комнату, Эрик развернулся, закрывая дверь и одновременно пригвождая к ней Чарльза. Тот уставился на него, а потом с шаловливой улыбкой потянулся рукой себе за спину, и в следующую секунду раздался четко различимый щелчок закрывшегося замка. Леншерр, не выдержав, накрыл губы Чарльза жестким поцелуем, его руки стянули с него пиджак, уронив его на пол, после чего Чарльз начал стягивать с него галстук. Эрику удалось развязать бабочку Чарльза и расстегнуть несколько пуговиц на его рубашке, а Чарльз вытряхнул Эрика из пиджака прежде, чем их терпение окончательно иссякло. Эрик скользнул руками по бедрам Чарльза, обхватил ладонями его идеальные ягодицы, сжал и приподнял так, чтобы Ксавьеру было удобнее обхватить его бедра этими его длинными ногами. Жадно целуясь и сжимая мягкую плоть, которая наконец-то была в его руках, Эрик внес Чарльза в комнату и уронил на кровать. Он стоял над ним, тяжело дыша, взяв небольшую передышку, чтобы просто насладиться видом своего приза, разлегшегося на простынях. Все еще разглядывая своего партнера, Эрик быстрым движением руки расстегнул пуговицу на брюках, потом потянул вниз замочек молнии и сдвинул белье вниз, освобождая свой член из плена ткани, а потом начал медленно дрочить, все еще не отрывая от Чарльза жадного взгляда. Грудь Чарльза тяжело приподнималась и опускалась, когда его невозможно голубые глаза, потемневшие от желания, смотрели в ответ, а потом розовый язычок пробежался по невозможно алым влажным губам, привлекая к ним внимание. Выпуклость на его брюках была слишком большим искушением, чтобы устоять, и Леншерр опустился на колени, расстегивая молнию на брюках Чарльза и высвобождая его член. Он уже потемнел от желания, и Эрик не мог не провести по нему несколько раз, восхищаясь ощущением и видом слегка отодвинувшейся крайней плоти, за которой полностью видна была головка члена Чарльза, так отличавшаяся от его собственного обрезанного члена. Это всегда было предметом интереса, различия, ведь практически все члены, которые Эрику доводилось видеть, были необрезанными. Однако звуки, которые издавал Чарльз, были чем-то совершенно новым, и Эрик хотел услышать больше. Он обхватил Чарльза за бедра, придвигая его ближе к себе. – Я хочу попробовать тебя, – выдохнул он, смотря на вздрагивающий член Чарльза и поднимая взгляд, чтобы столкнуться с ошалевшим от удовольствия взглядом Ксавьера. – Боже, да, – прошипел Чарльз, и его ладони стиснули ткань простыней, когда Эрик заглотил его член, пробуя, медленно продвигаясь вниз. Стоны Чарльза были даже лучше, чем он мог себе представить, Чарльз был уже на грани, и не прошло и нескольких минут, как дрожащая рука коснулась его волос, давая знать, что он уже близок к разрядке. Эрик проигнорировал предупреждение и продолжил отсасывать, беря в рот так много, как только мог, пока Чарльз не кончил со сдавленным стоном. Эрик отстранился и встал, давая себе несколько секунд, чтобы насладиться видом совершенно расхристанного Чарльза, бессильно раскинувшегося на постели. Но потом возбуждение взяло верх, и вскоре он обнаружил себя переворачивающим Чарльза на живот, заставляющим его подтянуть бедра выше и поставить ноги в устойчивую позицию, пока рука Эрика шарила на тумбочке в поисках лосьона. Затем он осторожно нанес смазку на свой член и внутреннюю сторону бедер Чарльза. Тот, поняв, что Эрик собирается делать, держал ноги плотно сжатыми, повернувшись так, что его голубым блестящим глазам было удобнее следить за действиями Эрика, пока тот со стонами толкался членом в узкое пространство между его идеальных мускулистых бедер. Он навис над Чарльзом, толкаясь сильнее и быстрее, но осторожно, стараясь не задеть все еще слишком чувствительной мошонки и члена. Кончая, он прикусил Чарльза за плечо, прямо сквозь рубашку, а костяшки его пальцев на бедрах партнера побелели прежде, чем он рухнул вперед, больше не в силах двигаться от облегчения. Практически сразу Эрик нашел в себе силы слезть с Чарльза, зная, что партнеру наверняка было неудобно выдерживать его вес. Он уставился на потолок над своей постелью и, спустя какое-то время, нервно рассмеялся. – Что? – спросил Чарльз, все еще лежа на постели лицом вниз, но, чтобы сказать это четче, перевернулся и взглянул на Эрика краем глаза. – Я просто… – сказал Эрик, не в силах сдерживать смех. – Я полагаю, это назвали «Оксфорд-стайлом» по определенной причине, – сказал он наконец, усмехаясь в сторону Чарльза. Чарльз издал неразборчивый возглас и чувствительно ткнул Эрика в плечо, чтобы тот перестал смеяться. – Ты просто невозможен, – пробормотал он, снова ударив Эрика, правда, в этот раз чуть сильнее. Эрик перевернулся, прижимая руки Чарльза к постели и ухмыляясь ему. – Ты должен воспринимать это как комплимент. Что, это было недостаточно хорошо для тебя? – спросил он, указывая на уже обмякший член Чарльза. Несмотря на то, что этот вопрос был задан по большей части исключительно с целью поддразнить, в голосе Эрика была слышна тень беспокойства. Об Эрике Леншерре можно было сказать многое, но он точно не был эгоистом в постели, да и мысль о том, что Чарльзу могло не понравиться, беспокоила его куда сильнее необходимого. Чарльз, казалось, каким-то образом почувствовал это и закатил глаза, а потом прогнулся и дотянулся до губ Эрика, оставив на них долгий, нежный поцелуй. – Да, смешной ты человек, все было замечательно. Но меня смущает то, что я умудрился проделать весь этот путь сюда, и при этом все еще не заполучил твой член. Это кажется почти преступлением. Эрику пришлось поцеловать его снова. В данный момент у него не было ничего, важнее этого. Когда он почувствовал что-то влажное и липкое, касавшееся его брюк, он взглянул вниз и выругался, обозвав себя дураком. Чарльз все еще был испачкан, и, несмотря на то, как хорошо это смотрелось, ему точно было неудобно. – Запомни эту мысль, – прошептал он, и еще раз поцеловал его, слегка потянув за нижнюю губу, прежде чем выпустить Чарльза из своих объятий и выпрямиться на нетвердых ногах. Его шаги становились все более уверенными, пока он шел к ванне, а там взял в руки полотенце и намочил его. Он быстро вытер себя и заправил член обратно в брюки, застегнув их. Поправляя одежду, он мельком взглянул на себя в зеркало и застыл, не в силах сдвинуться с места. Он выглядел… хорошо потрахавшимся. Волосы были встрепаны, обычно тонкие губы слегка припухли, но наиболее странной была улыбка на лице и отсутствие напряжения в линии плеч, которое, на памяти Эрика, не исчезало никогда. Он потряс головой и провел рукой по волосам, а потом вернулся к Чарльзу, который все еще лежал на кровати. Эрик снова навис над ним, аккуратно вытирая кожу Чарльза влажным полотенцем и убирая с неё следы лосьона и его собственной спермы. – Эрик, это очень мило, но я и сам бы справился. – Я знаю, – пробормотал Леншерр, все еще вытирая его бедра полотенцем. – Но сомневаюсь, что я упустил бы шанс наложить руки на твои бедра. Или на любую часть тебя. Чарльз приподнялся, опершись на локти, и задумчиво посмотрел на Эрика. – Ты сказал мне запомнить эту мысль, – сказал он. – Да, – просто ответил Эрик, мысленно отметив, что кожа Чарльза стала чистой, но все равно продолжил скользить тканью по её поверхности, надеясь, что этот жест будет нормален в ситуации, подобной их (если принять то, что их нынешнее положение в принципе не было нормальным). – Я был готов подождать, пока мы не будем готовы еще раз. Не могу дождаться, чтобы вовлечь тебя во что-нибудь преступное, – он остро улыбнулся. – Ну, что-то еще более преступное. Быть может, мы вернемся к теме предыдущего обсуждения? Они отлично поговорили в театре, в ожидании продолжения пьесы и все больше понимая, насколько интересны друг другу. Чарльз горел воодушевлением относительно своей учебы, и Эрик мог только восхищаться этим. Энтузиазм Чарльза, так же, как и его интеллект, был очевиден, и то, как он смутился от этого высказывания, понравилось Эрику больше всего. Эрик довольно быстро перевел тему, оставив Чарльза смущаться, используя его слова об Агате Кристи, чтобы втянуть их обоих в воодушевленное обсуждение любимых книг, в течение которого они спорили о различных авторах и их произведениях. Эрик, несмотря на то, что вырос в бедности, в юности всегда имел доступ к библиотеке и книгам. В тех кругах, где он обычно вращался, было трудно найти кого-то так же хорошо подкованного в литературе. А найти кого-то, кто не согласился бы с ним и отстаивал бы свою точку зрения – еще труднее. Он отчаянно хотел знать, что Чарльз думает по поводу других вопросов. Других тем, любых других проблем. Интеллектуальный уровень их разговора был так далек от всех разговоров, которые до этого приходилось вести Эрику, что спорить с Чарльзом было приятно вдвойне. И им обоим это нравилось. В конце концов, идея наложить руки на эту идеальную задницу была бы вишенкой на уже невероятно вкусном торте. И Эрик был бы не прочь съесть эту вишенку в одиночестве… Чарльз выглядел определенно заинтересованным, но когда он приблизился в попытке расположиться лицом к лицу, или так Эрик подумал, его взгляд упал на что-то позади, и он громко выругался. Эрик резко дернул головой, чтобы взглянуть назад, его рука рефлекторно потянулась за одним из ножей, которые он всегда тайно носил с собой, радуясь, что он и Чарльз так и не стали раздеваться полностью, хотя упущенной возможности изучить руками и губами ровную, бледную кожу, было, несомненно, жаль. Но позади никого не было. Всем, что Эрику удалось увидеть, были тумбочка, лампа, часы и стоявший рядом лосьон. – Черт, – выругался Чарльз, вскакивая с кровати, хватая свои штаны и натягивая их, одновременно быстро застегивая ремень. – Эрик, прошу, поверь, что сейчас я не желаю ничего иного, кроме как остаться и сделать все то, о чем ты говорил, но если я не выйду немедленно, то пропущу последний поезд обратно, а завтра утром у меня будет занятие, которое я не могу пропустить. Я могу… Ты сказал, ты приехал в город по делам. Как долго ты будешь тут? – спросил он. – Мои занятия завтра будут идти только днем, но потом будет одна важная встреча, и я не могу приехать, но… – Я могу приехать к тебе, если так будет проще, – прервал его Эрик. – Правда? – спросил Чарльз, посветлев лицом. – Я имею в виду, Оксфорд наверное немного выбивается из твоего маршрута… А ты точно свободен завтра вечером? – Да, – сразу же ответил Эрик. Обед можно перенести. Ланч будет гораздо более уместен. Чарльз кивнул и нацарапал адрес на кусочке бумаги с логотипом отеля и вложил его в руку Эрику, одновременно подарив ему сладкий поцелуй. Эрик смотрел, как он уходит, наслаждаясь видом, когда Чарльз наклонился, чтобы подобрать свой пиджак и галстук, и громко расхохотался, когда Чарльз, заметив его взгляд, обернулся и раздраженно закатил глаза. – О, Эрик, ради Бога!.. Эрик двинулся вперед, поймав Чарльза у двери и целуя его в последний раз, и отстранился только когда Чарльз положил руки ему на плечи. – Завтра, – сказал Чарльз, толкая дверь. – Завтра, – поклялся Эрик. Он закрыл дверь только когда Чарльз окончательно исчез из виду. Эрик взглянул на бумажку с адресом и мягко улыбнулся. Завтра. ––– Утренняя встреча прошла отлично, впрочем, как и ланч днем. Эрик знал, что был не единственным потенциальным бизнес-партнером, с которым проводилась встреча, но вертелся в этом бизнесе уже достаточно долго, чтобы понять, что его партнеры по большей части определенно заинтересованы. Тот факт, что им пришлось перенести встречу, показал, что это соглашение нужно не столько Эрику, сколько им, а также продемонстрировал его раздражение по поводу бесцеремонного срыва вечера, что было дополнительным бонусом. Закончив все дела, Эрик вернулся в отель и упаковал сумку, беря на себя риск подготовиться слишком хорошо, чем не подготовиться совсем. Смена одежды, ведь надеть лучший костюм было не лучшим решением. Темные брюки и простая рубашка на пуговицах, которую будет не так просто порвать, так же как майку, свежее белье и носки. Ему нужно будет удостовериться в том, что у него будет достаточно времени, чтобы переодеться прежде, чем начнется его встреча, назначенная на следующий день. Внешний вид всегда очень важен на ранних стадиях. Пока Леншерр перекладывал вещи из одной сумки в другую, его взгляд упал на сумку с фотокамерой. После долгих сомнений, он положил её вместе со сложенными вещами. Его мысли так же метнулись к лосьону, который стоял на его тумбочке среди других туалетных принадлежностей, но тут он остановился и отрицательно помотал головой. Если он планирует наперед, то тут определенно нужно что-то получше, чем обычный лосьон. По пути к остановке он зашел в аптеку и запасся контейнером вазелина. Эрик был уверен, что, даже если у Чарльза ничего не окажется, то в Оксфорде точно есть магазины. Но также он понимал, что если вскоре окажется рядом с Чарльзом, то не станет медлить. Эрик прикусил губу, исследуя расписание поездов на станции Паддингтон. Они с Чарльзом не договаривались встретиться в определенное время; тихо ругаясь на самого себя, Эрик купил билеты на ближайший поезд, на который ему не придется бежать. Он сможет занять время поиском дома Чарльза, и, если его не будет дома, когда Эрик приедет, он просто посмотрит на город, прежде чем вернуться через несколько часов. Леншерр был уверен, что найдет много интересного в Оксфорде, хотя обычно терпеть не мог строить из себя туриста. Эрик сел в поезд и постарался потеряться в знакомых словах «Короля былого и грядущего», старательно игнорируя собственное нетерпение. Но даже знакомых и любимых слов было недостаточно, чтобы вытянуть образ Чарльза из его головы. Осознав, что перечитывает одно и то же предложение уже в третий раз, он с тяжелым вздохом закрыл книгу. Было ясно, что чтение не спасает. Эрик уселся поудобнее перед окном с постоянно изменяющимся пейзажем и попытался отвлечь себя раздумьями о других вещах. Когда и эта попытка провалилась, он попытался просто очистить свой разум. Когда поезд, в конце концов, прибыл на станцию, Эрик выбрался из вагона с гораздо меньшей заботой о собственном достоинстве, чем обычно. Взглянув на часы, он с трудом скрыл улыбку. Несмотря на то, что поездка показалась ему вечностью, он приехал достаточно быстро, гораздо быстрее, чем рассчитывал. Стрелки часов еще не дошли до пяти, и у него был шанс, что это все еще могло считаться «днем». Эрик был уверен, что не сможет долго сопротивляться желанию увидеть Чарльза, особенно теперь, когда он был так близок к нему. Леншерр попытался потянуть время обнаружением дома Чарльза, но не смог контролировать ритм своих шагов. Он обнаружил себя стоящим перед дверью с нужным номером и на нужной улице спустя всего десять минут, вместо пятнадцати, которые он дал себе, и это несмотря на то, что дважды чуть не заблудился. И теперь делать было нечего. Сделав глубокий вдох, он нажал на дверной звонок и замер, чувствуя, как в животе закручивается узел нетерпения. Послышался щелчок, и Эрик толкнул дверь, с трудом сдерживая вздох. Это было совсем небезопасно. Чарльз даже не взглянул на того, кто стоял за дверью, прежде чем впустить гостя. Но, отодвинув в сторону свое недовольство, Эрик поднялся по лестнице на второй этаж к квартире «мистера Ксавьера». Он не мог не рассмотреть замок на двери Чарльза. Это, по крайней мере, было приемлемо. Быстро осмотрев замок, он выпрямился, и мягко постучал по двери костяшками пальцев. По ту сторону двери послышался шум приближающихся шагов, потом последовала пауза, прежде чем под дверью появился свет. Звякнула цепочка, и Эрик узнал звук отодвигающегося запора, прежде чем дверь перед ним распахнулась, показывая хозяина комнаты. Волосы Чарльза были слегка встрепаны и спадали на лоб, а синие глаза потеплели, когда он улыбнулся. Одет он был в простую белую рубашку с закатанными рукавами, под которыми была видна полоска веснушчатой кожи предплечий. – Эрик! – воскликнул он, теплая радость сквозила в его тоне, но поза была слегка напряженной, как будто он не знал, как вести себя в подобных обстоятельствах. Он нервно прикусил губу, и этот жест напомнил Эрику о его неизменном самоконтроле. Леншерр одним широким шагом переступил порог, уронил сумку на пол, пинком закрыл дверь и обвил пояс Чарльза одной рукой, а другой провел кончиками пальцев по его влажным волосам. – Чарльз, – прошептал он практически в губы партнеру и остановился, давая ему возможность отстраниться, если захочет. Ладони, прижавшиеся к его плечам и резко толкнувшие его к стене, заставили руки Эрика машинально метнуться к спрятанным ножам. Но ощущения стены за спиной, Чарльза, прижимающегося к нему спереди, и его губ, касающихся его рта, заставили его руки упасть и крепко обнять Чарльза, притянув его к себе и возвращая поцелуй с не меньшим энтузиазмом. – В следующее раз предупреждай, хорошо? – попросил Эрик, отстраняясь, поглаживая партнера по голове, чтобы привести волосы Чарльза в какое-то подобие порядка. – Я просто возвращал долг, – со смешком сказал Чарльз, и Эрик был счастлив видеть, что все его смущение куда-то испарилось. Хорошо. Эрик улыбнулся, поправляя одежду. Чарльз не настаивал на продолжении, значит, все произойдет в следующий раз. – Какие у нас планы на вечер? – спросил он, приведя себя в порядок. Чарльз фыркнул, его взгляд снова метнулся к Эрику, и тот усмехнулся в ответ, наклонившись вперед, чтобы быстро сжать колено Чарльза. – Я не забыл, – усмехнулся Эрик. – Но это не совсем то, что я имел в виду. Честно, Чарльз, если мы начнем следовать этому пути развития событий, то довольно долгое время мы не сможем свернуть никуда, особенно если я смогу действовать в полную силу. Так что если у тебя были какие-то планы, то давай лучше завершим их для начала. – Тогда - ужин, – задумчиво произнес Чарльз. – Мне нужен полный желудок, если мы собираемся следовать «по твоему пути», – со смешком сказал он. – Шалун, – усмехнулся Эрик, зная, что его голос полон желания, которое разбудил в нем один вид Чарльза. И приветственный поцелуй, и его предложение продолжить вечер по сценарию Эрика никак не помогали справиться с возбуждением. Губы Чарльза изогнулись в слишком довольной улыбке. – Я никогда не отрицал этого. Сейчас, я только возьму это, – сказал он, беря в руки сумку Эрика, – и унесу в спальню, а потом возьму пальто, и мы готовы. Эрик проглотил проклятие. Чарльз точно упомянул спальню специально, он был уверен в этом. «Шалун» было недостаточно сильным определением для того, кем являлся Чарльз. Тот появился снова минуту спустя, в голубом свитере, надетом поверх рубашки, в пальто темно-серого цвета, перекинутом через руку, и с довольной улыбкой на губах. Эрик был удивлен, обнаружив, что нисколько не разочарован. На самом деле, он уже не знал, что бы он предпочел охотнее – Чарльза в одежде или без неё. – Идем? – поинтересовался Эрик, открывая дверь перед Чарльзом и делая приглашающий жест по направлению к коридору. – Идем, – Чарльз вернул ему ухмылку, надевая пальто. – Спасибо, – улыбнулся он Эрику, придержавшему для него дверь. – Это честь для меня, – ответил Эрик, двигаясь вслед за Чарльзом. – Куда отправляемся? – спросил Эрик, когда Чарльз запер комнату на ключ. – А, – Чарльз ответил широкой улыбкой, пряча ключ в карман. – Ну, это еще под вопросом. Ты, случайно, не читал «Властелин Колец»? По выражению лица Чарльза было понятно, какого рода ответ он хотел бы услышать, но Эрик не мог оправдать его надежд, и почувствовал себя виноватым. – Да, читал, но не нашел его увлекательным, – пожал он плечами, наблюдая, как на лице Чарльза появилось выражение чистейшего ужаса. – Фэнтези не совсем мой жанр, хотя есть некоторые исключения, – говорил он, пока они с Чарльзом спускались вниз по лестнице. – «Властелин Колец» просто не стал одним из них, – закончил он со вздохом. – Ох, – сказал Чарльз с улыбкой, которая была заметно менее яркой, чем несколько минут назад. – А книги К. С. Льюиса не являются одним из них? Вопрос застал Эрика, когда он открыл для Чарльза входную дверь. Леншерр не смог сдержать скептичный смешок. – Нет. Слишком перегруженная деталями христианская аллегория была не той книгой, которую я смог бы выносить слишком долго. – Ты – еврей, – сказал Чарльз с выражением ужаса на лице. – Разумеется, так и есть… То есть… – его взгляд снова метнулся к ширинке Эрика. Эрик замер на одном месте, смотря на Чарльза. – Это проблема? – спросил он, чувствуя, что его тон стал опасно-холодным. Так не должно было быть. От него веяло опасностью. Он был опасен, хотя от одной мысли о том, чтобы причинить Чарльзу боль, ему становилось плохо. Однако он не мог продолжать бегать за каким-то там антисемитом, какими бы голубыми не были его глаза. – Ох, друг мой, нет, – воскликнул Чарльз, и выражение его лица смягчилось, когда он потянулся и взял Эрика за руку, слегка сжав её. – Нет, вовсе нет. Я просто почувствовал себя круглым идиотом от того, что не понял этого раньше. До меня должно было дойти. Ты соблюдаешь кошер? Я не уверен, что знаю, какие местные заведения смогут предложить тебе соответствующее меню, но я думаю, мы что-нибудь придумаем, – сказал он, на его лице возникло обеспокоенное выражение, а между бровей появилась морщинка. Эрик почувствовал, как что-то внутри него смягчается, теплая улыбка появилась в уголках его губ. – Не беспокойся из-за пустяков, Чарльз. Я соблюдаю кошер только когда нахожусь в доме своей матери. И, учитывая то, что она находится по ту сторону Атлантического океана, я могу спокойно наслаждаться любой едой, пока я здесь. И ты все еще не сказал мне, куда мы собираемся, – мягко подколол его Эрик. Чарльз вспыхнул. – Ну, я думал сводить тебя в «The Eagle and Child». Но, если ты не поклонник Инклингов, то я думаю, ты найдешь его слишком шумным и туристическим для своих вкусов, – сказал он Эрику. Эрик почти хлопнул себя по лбу. Он думал, они просто продолжают разговор, начатый вчера ночью, но теперь понял, что пытался сделать Чарльз. Теперь было кристально ясно, что сам Чарльз - ярый поклонник Инклингов – с нетерпением ждал возможности привести Эрика в тот самый паб, где собиралась знаменитая литературная группа. – Знаешь, что, – сказал Эрик, сжимая руку Чарльза, которую все еще держал в своей ладони. – Мы пойдем в «The Eagle and Child». – Все в порядке, Эрик, – сказал Чарльз с улыбкой. – Мы пойдем куда-нибудь еще. Это неважно, если ты не фанат этих авторов. – Напротив, – усмехнулся Леншерр, улыбаясь своей самой зубастой улыбкой. – Я не могу представить себе ничего более захватывающего, чем порвать авторов в клочья своими неудобными вопросами в том самом месте, где они собирались. Чарльз уставился на него, но на его лице медленно появилась широкая улыбка. – Эрик, эти авторы очень дороги мне. Ты ведь понимаешь, что я не дам такому оскорблению остаться без ответа. – Кажется, нас ждет еще один долгий спор, – сказал Эрик, его широкая улыбка превратилась во что-то странное. – Давай, – сказал Чарльз, убирая свою руку, и двинулся в нужном направлении, а улыбка его стала теплой и спокойной. – Нам сюда, паб в той стороне. Эрик последовал за ним, спрятав руки в карманы, чтобы избежать искушения потянуться и снова взять Чарльза за руку. ––– Той ночью Эрик взял Чарльза на спине, его взгляд был сосредоточен на лице партнера, пока он вжимал Чарльза в матрас, а невыносимо красные губы Ксавьера раскрывались, испуская стоны. Это была самая прекрасная вещь, которую Эрик только видел, и он уверенно сказал Чарльзу об этом. Он шептал эти слова ему в висок, притянув к себе и прижав к груди, когда тот вернулся из ванной, куда ушел вымыться, предварительно отмахнувшись от предложений Эрика помочь. Сонная улыбка Чарльза, которой тот одарил его, свернувшись в его объятиях, заставила Леншерра замереть. Тот же завораживающий вид ждал его, когда Эрик проснулся на следующее утро. Он не смог устоять перед искушением убрать с лица Чарльза упавшие волосы и просто посмотреть на своего спящего расслабленного любовника. Когда Эрик понял, что делает, то резко отстранился. Осторожно выпутавшись из объятий Чарльза, перекатился на другую сторону кровати и осторожно вылез из-под одеял, пытаясь сохранить столько тепла, сколько возможно. Провел руками по лицу, глубоко вздыхая. Ему нужно было освежить голову. Когда он вышел из душа с полотенцем вокруг бедер, то почувствовал себя гораздо лучше. Его разум был сфокусирован на делах наступившего дня. Этот контракт был важен. Это было шансом Эрика Лешерра вывести свое имя на международную арену и, как тихо шептала небольшая часть его разума, если он сумеет заключить эту сделку, то сможет получить отличный повод для поездок в Англию на годы вперед. И он заключит эту сделку, даже если для этого понадобится кого-нибудь убить. Эрик оделся быстро и тихо, взяв свежую одежду из своей сумки, и подошел к зеркалу на стене, чтобы проверить внешний вид. И улыбнулся, заметив на прикроватном столике желтый корешок билета с той пьесы. Боже, это было только вчера? Казалось, прошло гораздо больше времени. Но время имело странную тенденцию идти по-иному рядом с Чарльзом: часы предыдущей ночи, во время которых они вместе гуляли по Оксфорду, а потом вернулись его в квартиру, чтобы сыграть в партию в шахматы, а затем продолжить ее, правда, уже в постели, казалось, растянулись до бесконечности. Эрик проверил часы и поморщился. Если он хотел переодеться во что-то более официальное перед встречей, чтобы все прошло как надо – презентация была крайне важна для всей его карьеры – то ему нужно было идти сейчас. Он подошел к постели, осторожно обходя предметы одежды, раскиданные по полу прошлой ночью, и присел на край кровати, чтобы увидеть спящего Чарльза, свернувшегося на том месте, где Эрик проснулся сегодня утром. – Чарльз, – позвал он, кладя руку ему на плечо, не тряся, но готовый сделать так, если будет необходимо. Не пришлось. Чарльз нахмурился, но потом открыл глаза, медленно моргая. Он смущенно взглянул на Эрика, а потом черты его лица расслабились, и на губах расцвела широкая, теплая улыбка. Нарочно проигнорировав тяжесть в груди, Эрик заставил себя сосредоточиться на коммуникации, зная, что его время с каждой секундой истекает. – Мне нужно идти, – произнес он, все еще не убирая руку с плеча Чарльза. – Но я не хотел уходить, не попрощавшись. – Как вежливо с твоей стороны, – пробормотал Чарльз хриплым со сна голосом. – Но разве так необходимо прощаться? – он уставился на Эрика из-под полуприкрытых век. – Как долго ты будешь здесь? – Неделю, – ответил Эрик, гладя Чарльза по руке. – Теперь уже шесть дней. Чарльз резко сел, простыня сползла вниз и собралась в складки на бедрах, обнажая полоску бледной кожи там, где футболка задралась ночью. – Шесть дней? Всего лишь? – Если все пройдет хорошо, – осторожно начал Эрик, – если все пройдет так, как я надеюсь, а оно пройдет, это будет первая поездка из многих. Но чтобы это произошло… – Тебе нужно уйти сейчас, – закончил Чарльз со вздохом и провел рукой по волосам. – Ты можешь вернуться сегодня вечером? Я закончу учебу в два часа дня, так что свободен в любое время после этого… – Нетерпеливый, не так ли? – спросил Эрик, но наклонился и поцеловал Чарльза в губы, смягчая резкость своих слов, чтобы Чарльз понял, что он так же сильно хочет продолжать все это, чем бы оно ни было. – Если у меня всего лишь шесть дней, то я намереваюсь взять от них все, – пробормотал Чарльз в губы Эрику. – В таком случае, я могу оставить сумку и вчерашнюю одежду здесь, раз уж я вернусь сюда снова, – произнес Эрик, намеренно отстраняясь назад прежде, чем у поцелуя появится шанс перейти во что-то более страстное. Чарльз слегка вздохнул, и это было так смешно, что Эрик расхохотался, и тихий смех Чарльза присоединился к нему после. Но тут Эрик заметил часы за спиной у Чарльза и подавил вздох. – Тебе нужно идти? – Да, – ответил Эрик. – Тогда я желаю тебе удачи, – прошептал Чарльз, наклоняясь и целуя его в последний раз. – Поспи еще, – пробормотал Эрик, когда Чарльз отстранился и широко зевнул. – Я вернусь прежде, чем ты соскучишься. Чарльз скользнул обратно на подушки. На его губах играла мягкая улыбка. – Хорошо, – сказал он с легким придыханием, которое чуть не заставило Эрика остаться. Прежде чем Леншерр смог заставить себя уйти, он замер на несколько секунд, наблюдая, как Чарльз спит. Ему пришлось бежать на станцию и удалось запрыгнуть в последний вагон за две секунды до отправления. «Однако, - подумал он, глядя на небольшой желтый корешок в своей ладони, пока поезд отходил от станции, - оно явно того стоило!» ––– Эрик вернулся за несколько минут до трех часов дня, и, не теряя ни секунды, отправился в квартиру Чарльза. – Открыто! – голос обладателя квартиры был определенно слишком хорошо Эрику знаком, если считать, сколько они на самом деле были знакомы. Он повернул ручку с выражением досады на лице. Чарльз практически не думал о собственной безопасности. Эрик помедлил, чтобы осмотреть замки на двери изнутри, попутно закрывая их все до единого. Удовлетворенно отметил, что все они кажутся хорошими, включая дверную цепь, которая часто была слишком хлипкой и легкой для взлома, если применить грубую силу. У Эрика был опыт в таких делах. Однако, что хорошего было во всех этих замках, если ими практически не пользовались? – Тебе на самом деле нужно быть осторожнее, – сказал Эрик через плечо, вешая своё пальто на вешалку и размещая шляпу на крючке поверх пальто. – Оставлять дверь открытой вот так – плохая идея, вне зависимости от того, какие у тебя соседи. Чарльз лежал на диване, в той же рубашке, что была на нем вчера вечером, рукава снова были закатаны, и первая пуговица воротничка расстегнута, выставляя напоказ край засоса, который Эрик оставил на нем вчерашней ночью. На ногах у него были темные брюки, а волосы встрепаны, словно раньше они были причесаны, но с тех пор их несколько раз машинально пропустили сквозь пальцы. В одной руке он держал стопку бумаги, а второй закладывал карандаш себе за ухо. – Ты говоришь в точности, как мой отец, – Чарльз закатил глаза и довольно улыбнулся, голубые глаза слегка потемнели, когда он отвел их от страниц с текстом и взглянул на Эрика. – Позволь мне ответить то же самое, что я и ему: во-первых, ты слишком много беспокоишься. – А ты беспокоишься недостаточно, – возразил Эрик, проходя в гостиную и рассматривая, Чарльза, приподнявшего брови в изумлении. Ксавьер снова закатил глаза, выражение его лица отразило некую смесь удовлетворения и изумленного раздражения. – И, во-вторых, я могу сам о себе позаботиться. А теперь прекрати занудствовать и сядь, – велел он, указывая Эрику на стул, стоявший неподалеку от дивана, на котором он в данный момент растянулся, и снова уткнулся в свои бумаги. – Мне нужно закончить эту статью, и я не смогу сделать это, если ты будешь меня отвлекать. Он приподнял стопку листов наверх, глядя на Эрика и как всегда прикусив губу. – Это займет не больше часа, и потом я весь твой. Это не проблема? Эрик закатил глаза, подошел к Чарльзу и наклонился к нему, чтобы легко поцеловать. – Я думаю, я могу занять себя на час, Чарльз. Продолжай работу и читай. Я не хочу быть ответственным за твои академические промахи. Кроме того, чем быстрее ты начнешь, тем быстрее закончишь. Чарльз рассмеялся и шутливо ткнул его. – Наглец. Я никак не смогу это закончить, если ты будешь меня отвлекать. Сядь на стул. Эрик ухмыльнулся, сложив ладони в традиционном жесте подчинения. – Просто позвольте мне взять мою сумку, и я буду вести себя хорошо. Недоверчивый взгляд Чарльза заставил Эрика рассмеяться, когда он вернулся в спальню. Его сумка лежала там же, где он оставил её сегодня утром. Вынув книгу, он помедлил, раздумывая, а потом достал камеру. Взяв все необходимое, он вернулся в гостиную и сел на указанный Чарльзом стул. Положив книгу на колени, открыл её на нужной странице и приступил к чтению. К концу главы Эрик поднял голову и почувствовал, что во рту пересохло. Беззвучно, не желая испортить момент, он потянулся и схватил камеру, лежавшую у его ног. Поймал Чарльза в объектив и неподвижно застыл, подгадывая момент, не чувствуя усталости от этого промедления. Ему не пришлось ждать долго. Как только Чарльз потянулся к столику за чашкой чая, Эрик сделал снимок. Чарльз с любопытством взглянул вверх, услышав щелчок затвора, и отпил из чашки, слегка покраснев, потому что понял, что сделал Эрик. Отсутствие удивления было понятным, учитывая то, что Леншерр представился Чарльзу фотографом, когда студент спросил о его работе. Эрик искренне жаловался на трудности в фотографировании людей из-за их порой неадекватной реакции. Но Чарльз не сделал ничего, только улыбнулся, поставил чашку с чаем обратно и снова углубился в статью. – Я думаю, это все, что я смогу сделать сегодня. Сейчас, – сказал Чарльз, широко улыбаясь. – Поставь это на место и иди ко мне. Эрик сделал еще одно фото и подчинился, пряча свою широкую улыбку в изгибе шеи Чарльза. ––– 

 Эрик еще дважды видел Ксавьера вздыхавшим на спине и сжимавшимся вокруг него, пока Эрик был глубоко в него погружен. Один раз это произошло, когда Чарльз пригласил его обратно в свою квартиру в Оксфорде, а потом они снова приехали к Леншерру в отель. Между ночами страсти они ужинали вдвоем и ходили на экскурсии в галереи, играли в шахматы и пили в пабе. С каждым днем Эрик желал Чарльза все сильнее. Не только его тело, но его смех, его улыбку, его разговоры, его взгляд. И все же оба графика настолько не совпадали, что у них никоим образом не получалось быть вместе на постоянной основе. Эрик покинул Англию в первый раз только с одним воспоминанием о Чарльзе спящем в его руках, и одного этого было достаточно, чтобы потерять покой. Вне зависимости от всего, что волновало Эрика помимо работы, его непосредственная цель была достигнута. Он выиграл бизнес-контракт, заставший его пересечь океан, и должен был вернуться в Англию через две недели с первой партией оружия. За две недели до возвращения в Англию настроение Эрика можно было назвать… нервным. Это было чертовски странно, видеть его таким счастливым, о чем и сообщила ему его правая рука – Рейвен Даркхолм. Как ответственный сотрудник, она посчитала своим долгом спросить или попытаться выяснить, какое такое кровопролитие привело босса в такое хорошее состояние духа. Эрик взглянул на неё со своего места, где он как раз организовывал первую поставку товара и улыбнулся свой самой широкой, пугающей улыбкой в ответ, и не смог удержаться от смеха, когда она практически вскочила на ноги, чтобы вылететь из его офиса. Но каждую ночь, когда он приходил домой в конце дня и видел пустую квартиру, каждое утро, когда он просыпался в своей постели в одиночестве, а его руки были пустыми, что-то внутри него кричало от боли. Днем он был спокойным и веселым, но ночью все было совсем иначе. В следующий раз, когда он вернулся в Англию, то даже не стал занимать комнату в номере отеля. С количеством имеющихся у него денег он мог бы арендовать его до самой последней минуты, но с тем, что он собирался сделать, в этом не было необходимости. К счастью, мнения в этом вопросе у них с Чарльзом совпадали. Плюс пятнадцать новых воспоминаний о спящем в его объятиях Чарльзе, минус один моток пленки, и снова пришло время возвращаться. Если покидать Англию в первый раз, зная, что через две недели все равно вернешься, было трудно, то у Эрика не было слов, чтобы описать каково это было во второй раз, при том, что он не знал, когда дела снова позовут его сюда. Эрик провел весь полет, планируя бизнес-стратегию, которая позволила бы ему возвращаться на острова снова и снова, уверенный, что выражение его лица пугает сидящих рядом пассажиров, но это его не волновало. Когда он вернулся в Нью-Йорк во второй раз, его соратники снова были напуганы, но в это раз по совершенно другой причине. Он вернулся в настроении, которое Рейвен описала как «невыносимо ублюдочное». И Эрик не мог не согласиться, как не мог и объяснить причину своего настроения. Вместо этого он с головой погрузился в работу. И, в разгар одного крайне неприятного разговора в баре, содержащего в себе высказывание одного из богатеньких деток о том, что Эрик «ебаный педик-еврей», он начал долгую и кровопролитную войну с итальянцами. Они, настаивал Эрик дважды, когда у кого-то хватило смелости спросить его об этом, начали это. Эрик просто закончил уже начатое. Когда пыль бойни улеглась несколько недель спустя, то у Эрика Леншерра прибавился новый шрам, новая территория, еще один процент уважения, целый клан врагов, а так же одним поводом – семейством римских католиков-идиотов – для беспокойства стало меньше. Эрик проснулся утром после «войны» и уставился в потолок, остро чувствуя свою беспомощность. Он на самом деле понятия не имел, что делать дальше. Рейвен недвусмысленно намекнула ему залечь на дно на какое-то время, разобраться в себе и дать страстям поутихнуть. Она предполагала, что за это время он сумеет привести свою голову в порядок. Эрик с радостью последовал бы её совету, но не был уверен, что проблема заключалась именно в голове, а если бы и так, то он не имел ни малейшего понятия о том, как это исправить. Он был немного не в себе последнее время, да, но он мог спокойно отвечать за свои действия и относил это на счет общего переутомления и рабочего стресса. Несколько ночей крепкого сна точно исправят все к лучшему. Проблема была в том, что сон не желал идти. Подталкиваемый воспоминанием о синих глазах, Эрик со вздохом поднялся с постели. Пересек расстояние между своей кроватью и шкафом, чувствуя кусающийся холод деревянного пола. Теперь, раз уж у него было немного свободного времени, он мог проявить фото, которые сделал в своих путешествиях за границу. Зная, что собирается иметь дело с химикатами, Эрик проигнорировал свой привычный подчеркнуто деловой стиль в пользу второго вытянутого темного свитера и пары не менее старых и потертых джинсов. Подхватив камеру, он прошел в темную комнату, переделанную в фотолабораторию сразу, как только он переехал сюда. И быстро потерялся в знакомом запахе химикатов и процессе проявления фотографий. Чуть позже, чем полчаса спустя, Эрик смотрел на подсыхающие негативы, пытаясь понять, чем он займется несколько следующих часов, которые были необходимы для того, чтобы исчез раствор. Прогулка, решил он. Прогулка поможет прочистить голову, и одновременно он сможет решить, что ему делать со всем этим временем, которое так неожиданно свалилось на голову. Примерно через час он обнаружил себя у дверей квартиры своей матери, не помня, когда и как он решил прийти сюда, как, собственно, и большей части своей неожиданной прогулки. Однако ноги из целой кучи мест привели его именно сюда, так что он был уверен, что причина была, поскольку не видел маму уже очень долгое время. Он был уверен, что его ждет хорошая взбучка за столь долгое отсутствие, не говоря уже о том, что она скажет, если выяснится, что она в курсе, чем именно он занимался после возращения из-за океана. Возможно, ему стоит позвонить ей позже… Эрик потряс головой и расправил плечи. Он – взрослый мужчина. Преступник, известный в своих кругах, который был слишком умен, чтобы дать другим авторитетам сокрушить себя, несмотря на участившиеся в последнее время попытки, который вселяет ужас в сердца своих врагов и союзников, просто правильно улыбнувшись. Он не, напомнил он себе, сбежит от своей мамы просто потому, что боится её возмущения. Кроме того, чем дольше он будет откладывать, тем хуже все обернется в итоге. Лучше покончить со всем этим сейчас, раз уж он пришел сам. Сделав еще один вдох, чтобы придать себе храбрости, он резко постучал в дверь. Его мама выглядела слегка удивленной, открывая дверь, и Эрик возвел глаза к небу, прося себе немного терпения, когда понял, что она не посмотрела в глазок, прежде чем открыть. Снова. Однако вскоре он был отвлечен её посветлевшим лицом, когда она увидела, кто был по ту сторону двери. – Эрик! Mein schatz! – воскликнула она с радостной улыбкой. – Мама, тебе нужно быть осторожнее, когда ты открываешь дверь, – вздохнул Эрик. – Вместо меня тут мог быть кто угодно. Она эмоционально закатила глаза. – Ох, Эрик, как всегда, беспокоится. Не волнуйся за меня. Кроме того, те милые мальчики присматривают за мной. Я ведь должна занимать их чем-то, не так ли? – Они – не мальчики, мам, – раздраженно ответил любящий сын. – И они уж точно не милые. Потому я их и выбрал. – Итак? – спросила она, уперев руки в бока. – Ты так и собираешься стоять и продолжать критиковать меня? Или войдешь и обнимешь свою мать? Эрик переступил через порог и наклонился, обнимая маму, зарывшись лицом в её волосы, чувствуя знакомое детское удовольствие от того, что его обнимают руки матери после такой долгой разлуки. Обычно он был тем, кто разрывал их объятия, но в этот раз он не смог заставить себя отстраниться. Мама отстранилась первой, положив руку на его щеку, разглядывая его в течение нескольких очень долгих секунд, внимательно изучая увиденное и нахмурив брови. – Закрой дверь, хмурик, – сказала она, потрепав его по щеке, и убрала руку. – Расскажешь своей маме, что случилось. – Ничего не случилось, – сказал Эрик слишком быстро, поворачиваясь, чтобы закрыть дверь, и попытался стряхнуть с себя странное ощущение уязвимости, прежде чем последовать за своей матерью в её квартиру. – Конечно же, случилось. Почему же тогда мой милый мальчик так долго не приходил и не присылал ни единого словечка о том, что он жив, хмм? Дважды покидал страну, подрался с итальянцами, и ни слова своей маме. Что-то должно было случиться, – сказала она жестко, и её взгляд тоже стал жестким, как и выражение лица. – Потому что мой мальчик никогда не заставил бы меня пройти через что-то подобное, заставляя плакать по ночам, а днем беспокоиться, и так каждый день, потому что я не слышала от него ни единой вести. Он бы никогда не сделал ничего подобного, если бы все было в порядке. Она нетерпеливо указала на стул за кухонным столом, на который Эрик сел, чувствуя себя последним дураком. – Мне жаль, мама. – Хорошо, – коротко сказала она, перемещаясь по кухне. – Мне помочь тебе с чем-нибудь, мам? – спросил он, с готовностью отстраняясь от стола. Ему, пожалуй, не стоило говорить этого, учитывая, насколько серьезными были его проблемы. – Ты можешь сесть, – оборвала она его не терпящим возражений тоном. – И рассказать, что происходит в твоей жизни. Прошли месяцы, с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, Эрик. Месяцы. Я чуть с ума не сошла от беспокойства. Он уставился на стол. – Мне жаль, мама. Больше подобное не повторится. – Лучше бы так и было, – веско сказала она. – А теперь, – сказала она через звуки расставляемых приборов и открываемого холодильника. – Я слышала, что Энцо Радис был найден с отсутствующим языком и куском мыла в глотке? – У него был грязный язык, мама, – сказал Эрик. – Его нужно было вымыть. И его язык не отсутствовал, он был у него в руке. Она вздохнула с обреченностью родителя, ругающего свое чадо в десятый раз за одно и то же поведение. – Что произошло на этот раз? – Я не люблю оскорблений, – просто ответил Эрик. – И я не люблю фанатиков. Комментарии относительно моих предпочтений, когда это касается моих партнеров и религиозных воззрений никогда не приводят ни к чему хорошему и без оскорблений и фанатиков. Я думал, люди уже знают об этом, но я был неправ. Я просто напомнил им еще раз, и буду напоминать, пока они не запомнят это сами. Мама вздохнула и потрепала его по волосам, одновременно ставя перед ним тарелку с едой. Затем её рука каким-то образом оказалась на подбородке, и она подняла его лицо вверх, внимательно рассматривая короткий и тонкий, но яркий шрам на его коже, повязку с которого он снял только сегодня утром. – Этот шрам новый? – Да, – ответил Эрик. Много лет назад он с трудом, но все же научился даже не пытаться лгать по этому поводу. Мама цокнула языком. – Ты говорил мне, что подобное теперь будет происходить реже. Ты обещал мне. – «Реже» не значит никогда, – заметил Эрик, но быстро опустил голову под её взглядом, хотя ему удалось увернуться и не дать её руке схватить его за ухо. – Я буду осторожнее, – исправился он. – Так-то лучше. Человек, который сделал это? – Мертв. – Хорошо, – удовлетворенно кивнула она, отпустила его подбородок и села на стул рядом с ним. – А теперь кушай. Эрик взглянул на свою тарелку и почувствовал легкий укол разочарования. – Без драников? – спросил он с умоляющим выражением лица. Она слегка ударила его по плечу. – Картофельные оладьи только для хороших мальчиков, которые звонят своим матерям. А теперь расскажи, как у тебя дела? Как поездка в Англию? – Хорошо, – сказал Эрик, откусывая кусок от своего бифштекса, зная, что если он не съест это, то у него будет еще больше проблем. – Я заключил контракт, который хотел, из-за чего пришлось вернуться сюда и поехать снова несколько недель спустя. – Разумеется, пришлось, – сказала она с гордой, довольной улыбкой. – Но ты ведь не только работал, не так ли? – спросила она намекающим тоном. Скорее всего, она беспокоилась о том, что он работал слишком много. Он поспешил успокоить её. – Я ходил в театр, – сказал он. Её реакция его не разочаровала, и он, откинув голову назад, рассмеялся над выражением её лица. Они как будто вернулись назад во времени, и он не мог не насладиться моментом. То, как его надежды на её реакцию внезапно стали явью, после того, как он уже успел забыть о них, даже не вспоминая то, что сподвигло его на то решение, каким-то образом сделали её слова гораздо лучше. – И на что ты ходил? – спросила она в конце концов, кое-как сумев справиться со своими эмоциями. – «Мышеловка», – ответил он. – И как тебе спектакль? – спросила она. – Если честно, – начал Эрик, и уголки его губ дрогнули при воспоминании, – я обратил мало внимания на само действие. Она закатила глаза. – О, слава Богу. Это мой мальчик. Я уже забеспокоилась, что это за незнакомец решил разыграть твою мать. Ну, а что еще ты делал? Если тебе было так скучно смотреть пьесу, ты наверняка делал что-то еще. Он рассказал ей о походе в «The Eagle and Child», о прогулке по Оксфорду. О поездке в музей «Pitt Rivers», времени, проведенном за игрой в шахматы и книжной лавке, в которой ему удалось потерять несколько часов. Эрик чувствовал собственную улыбку, рассказывая о каждой истории, и понимал, что странное ощущение, которое преследовало его последние несколько дней, исчезло, стоило ему возродить в памяти эти моменты. – Ох, – мягко вздохнула его мать, когда он замолк, чтобы поесть и сделать глоток воды, глядя на непонимающее выражение его лица. – Ох, mein shatz, – она положила руку на его плечо и мягко сжала. – Теперь я понимаю. Эрик сжал её руку в ответ, и снял очки, чтобы встретить её взгляд с вопросительным выражением лица. Её выражение лица было таким напряженным, что ему было практически больно смотреть на неё, светящуюся горько-сладким счастьем. – Ты кое о чем забыл, – просто сказала она. – Нет, не забыл, – сказал Эрик, смотря на неё непонимающим взглядом. Он рассказал ей все, он закончил. – Ты встретил кого-то, да? В ту, первую ночь. Кого-то, с кем ты делал все эти вещи. Эрик почувствовал, что в горле встал комок. – Да, – просто сказал он. – Ох, schatz, – сказала она, обнимая его. – Это немного не то, о чем я думала, когда говорила, что хочу видеть, как ты любишь кого-то. Эрик резко выпрямился и отстранился. – Я не влю… что заставило тебя подумать об этом? Её лицо стало печальным. – Ох, Эрик. Так ты поэтому ввязался в драку с семьей Радис? Ты всегда становишься так зол, когда не понимаешь, что именно чувствуешь. – Я не «ввязался» в драку, – выплюнул он, сжав кулаки. – Я закончил то, что они начали. И едва ли то, что происходит между нами, действительно то, за что ты это принимаешь. Это просто смешно. Его мама смотрела на него долгим взглядом, сжав его руку еще раз, прежде чем отстраниться. – Ты сказал, ты использовал всю пленку, да? Ты уже проявил снимки? Эрик был удивлен такой резким изменением темы разговора, но ничего не сказал, образованный тем, что она решила сменить неудобную для него тему. Ему нравилось проводить время с Чарльзом, да. Но любить его? Невозможно. – Да. Я повесил негативы сушиться, прежде чем отправился к тебе. – Так иди и прояви снимки, shatz, – сказала она, подталкивая его в сторону дверей, когда он уже хотел сделать то же самое. – А потом вернись ко мне завтра. Я хочу увидеть, кого мой мальчик нашел в Англии. Эрик обнял свою мать, неохотно говоря ей прощальные слова, но принудив себя сделать это. Не было нужды задумываться об абсурдных иллюзиях его матери. Он пошел к своему дому длинной дорогой, чувствуя необходимость остудить голову, позволяя остаткам злости раствориться в вечернем воздухе. Его мать просто очень сильно хотела увидеть в нем то, чего не было на самом деле. Вот и все. Эрик вернулся к работе и несколько первых фото проявились уже к тому времени, когда он вернулся в комнату. Если его мать хотела увидеть фотографии завтра (и Эрик не сомневался, что если он не покажется, его мать отправит за ним его же собственных людей, которые, в конце концов, приведут его к ней), то ему нужно было напечатать их так скоро, как это было возможно. Эрик почувствовал легкость, выполняя знакомые действия, и вскоре вынес в комнату первые проявленные снимки, чтобы проверить их, приходя во все больший ужас от увиденного. Он просматривал снимки один за другим, надеясь, что следующий покажет что-то иное и каким-то образом опровергнет то, о чем ясно говорили другие. Один за другим он рассматривал их на свету. Один за другим они наносили удары по его сердцу. Когда последнее фото тоже подвело его, Эрик медленно сполз на пол, разбросав все фотографии перед собой, и неверяще уставился на них. Изображения, по его опыту, всегда передавали куда больше чувств, чем когда-либо могли выразить слова. Они содержали в себе глубокие эмоции, которые не могли быть выражены никаким другим путем. И когда Эрик смотрел на фото великолепного голубоглазого и темноволосого мужчины, каждая из них громко и ясно говорила о тех глубинных чувствах, в существование которых Эрик никогда бы не поверил никаким другим способом. Эрик Леншерр был влюблен в Чарльза Ксавьера. –––

 Эрик не спал той ночью. Вместо этого он стоял на балконе, уставившись на мерцание огней Нью-Йорка, глядя на струящийся дым сигареты в ночи, и пытался понять, что именно сказали ему все еще валявшиеся на полу снимки. Огни города и шум машин внизу странно успокаивали его душу, лучше, чем любой никотин. Он провел много часов, успокаиваясь с помощью звуков, которые долетали досюда после долгого путешествия, в котором он объездил почти всю Европу, и которое он решился предпринять после того, как ночью отец вытянул его из постели и крепко обнял прежде, чем их с матерью по какой-то причине разлучили в темноте ночи. Он до сих пор не мог понять причины этого события. Теперь же воспоминание заставило его кровь вскипеть, а сердце заболеть. Если бы он знал, что видит своего отца в последний раз в жизни, он бы обнял его в ответ. Его мать изо всех сил пыталась сводить концы с концами, но в те дни никто не желал давать работу одинокой еврейской женщине с немецким акцентом. После того, как Эрик в первый раз обнаружил свою мать плачущей на кухне, он взял дело в свои руки. Злой подросток-иммигрант скоро узнал звуки ночного Нью-Йорка вблизи, найдя дом в самых злачных районах города, который никогда не спал. В трудном возрасте тринадцати лет Эрик уже научился понимать, кому можно доверять, а кому нет, и именно это оказалось самым важным навыком впоследствии. И Эрик делал все, чтобы хранить в безопасности самые важные вещи. И сделал бы что угодно, чтобы защитить то, что ему дорого от тех, кто мог бы забрать это у него. Положение дел мало изменилось за последний двадцать один год. И теперь, когда он понял, что полюбил Чарльза, что делать дальше? Между ними был целый чертов океан, и Эрик не собирался бросать результат двадцати лет тяжелого труда, большая часть которого заключала в себя кровопролитие, для того, чтобы быть с кем-то, кого он знал всего три недели. И он точно не мог попросить Чарльза переехать сюда. Чарльз был счастлив в Оксфорде, был счастлив, работая над своей докторской. У Чарльза не было ни одной причины, черт возьми, хотеть этого. Это у Эрика появились эти глупые чувства, а не у Чарльза. И это точно не изменится. Мир и работа Эрика всегда будут в Нью-Йорке, и он был абсолютно уверен, что Чарльзу было суждено стать профессором со дня его рождения. Он не мог просить Чарльза о каких-то обещаниях, не когда между ними целую вечность будет лежать океан. Эрик выкинул окурок через балконное ограждение так далеко, как мог, глядя как тлеющий пепел вспыхнул оранжевым и исчез среди других огней города. Он выудил из кармана новую сигарету и зажал её губами, с трудом удержавшись от искушения разбить зажигалку на мелкие осколки, когда огонек не возник с первой попытки. Но зажигалка вспыхнула, а потом он подпалил сигарету, и сделал глубокий вдох. Эрик предпочел притвориться, что его рука, державшая сигарету, дрожала от холода, глаза горели из-за того, что ветер гнал на него сигаретный дым, а тяжелое чувство в груди возникло из-за никотина. Эрик влюбился в того, с кем он никогда не сможет быть вместе, по крайней мере, не в ближайшем обозримом будущем. Хорошо. У него было два выхода. Первый включал в себя те же действия, что он собирался предпринять после возвращения. Обмениваться с Чарльзом шахматными ходами по почте, и писать письма, впервые тратя бумагу не зря. Это означало взять личную ответственность за каждую сделку по ту сторону океана и звонить Чарльзу при каждой возможности, проводя с ним две недели каждые три месяца, пока Чарльзу или ему не надоест это шаткое равновесие. Это означало, что Эрику придется вымаливать у Чарльза каждый знак внимания, который тот сможет дать ему. Вторым выходом было поклясться, здесь и сейчас, что он выкинет Чарльза из головы. Отдать дела за границей в руки кого-нибудь другого. Потерять номер и адрес Чарльза. Забыть эти голубые глаза и алые губы, эту чарующую улыбку. Если Эрик не мог обладать тем, кого он желал, какой смысл был в том, чтобы причинять себе боль, пока Чарльз не найдет себе кого-то еще, того, кто не отделен от него половиной мира, и мог быть с ним дольше, чем всего восемь недель в году? Лучше покончить со всем этим сейчас, покончить быстро, чем медленно травить себе душу. Вынув сигарету изо рта, Эрик положил её на поручни балкона, прежде чем отпустить, не заботясь тем, упадет она вниз или нет. Он резко отодвинул в сторону стеклянную дверь и схватил первую попавшуюся фотографию, взяв её с собой обратно на балкон. Он держал фотографию в вытянутой руке, пока другая рука нашаривала в кармане зажигалку. Огонек загорелся с первой попытки. Эрик с угрюмой решимостью поднес фотографию к огню. Он сожжет все напоминания, и постепенно время сделает с его памятью то же, что огонь и ветер сделают с фотографиями. Но пламя осветило ранее затемненный фрагмент фото, открывая его взгляду Чарльза, который только-только повернулся на звук шагов. Его глаза были не менее завораживающими в черно-белой раскраске, чем когда они были голубыми. Брови юноши были приподняты, и Эрик с кристальной ясностью вспомнил те слова, которые вылетели из его рта. – Что ты делаешь? – мягко и изумленно спросил голос из памяти Эрика. Эрик откинул зажигалку прочь, как только верхний край фото начал темнеть от белого к коричневому, гася пламя пальцами и прижимая фотографию к своей груди, где ветер точно не сможет вырвать её у него из рук. – Черт, – сказал он, и в этот раз в его руках не было сигареты, на дым от которой можно было бы свалить внезапно выступившие на глазах слезы. Он выпрямился на мгновение, слезы катились по его щекам, когда он развернулся и вернулся в свою квартиру, мягко прикрыв за собой дверь. Он положил фотографию обратно на пол и аккуратно поправил те, которые разметал ворвавшийся с улицы ветер. Выход номер два выходом больше не был. – Мне, – сказал Эрик вслух, обращаясь к пустой комнате, – чертовски нужна еще одна сигарета. Так как Эрик выкинул последнюю с балкона, прогулка до ближайшего круглосуточного магазина на другой стороне улицы, в котором продавали всякую всячину, стала необходимой. Он мог попросить сигарету у любого прохожего (на самом деле любого), но чувствовал, что прогулка пойдет ему на пользу. Он возвращался в свою квартиру из магазина, пачка сигарет уютно устроилась в кармане кожаной куртки, которую он накинул для прогулки, когда вид витрины соседнего магазина привлек его внимание. Простой фотоальбом, с кожаной коричневой обложкой, центральная печать, уголки и корешок отделаны каким-то металлом напоминавшим бронзу. Если фотографии были всем, что могло оставаться у Эрика от Чарльза в ближайшем будущем, если фотографии были единственным живым напоминанием, на которое он мог рассчитывать, тогда Эрик не собирался рисковать тем, что с ними что-то могло случиться. Он не понесет фото к своей матери неаккуратной стопкой, рискуя потерять какую-нибудь из них. Они были гораздо более уязвимы в таком положении, каждую из них было легко разрушить. Но если сохранить их вместе, в безопасности… Эрик громко постучал по стеклянной двери, игнорируя табличку с расписанием, по которой требуемый магазин закрылся уже полчаса назад и табличку «закрыто», вместо этого глядя прямо на продавца за стойкой. Мужчина выглянул из-за прилавка, явно собираясь высказать все, что он думает о бесцеремонном посетителе, но, увидев Эрика, промолчал. Эрик же с ухмылкой следил, как на лице клерка возникло выражение ужаса, и как он поспешно вылетел из-за стойки, открывая двери трясущимися руками. – Мистер Леншерр, – сказал он дрожащим голосом. – Чем я могу вам помочь? Эрик кивнул в сторону витрины. – Я хочу сделать заказ. ––– Это стало ритуалом. Каждые три месяца Эрик ездил в Англию и проводил с Чарльзом так много времени, как только мог, обычно в его квартире в Оксфорде. Две недели спустя Эрик возвращался в Нью-Йорк, но не для работы. Вместо этого он целыми днями проявлял новые фотографии. Затем он тратил немалое время, аккуратно вставляя в фотоальбом карточки и любые сохранившиеся напоминания об определенных событиях, заново переживая свои эмоции и пытаясь по возможности спрятать их подальше, до следующей возможности. А если они настигали его снова, что ж… Для этого у него был альбом. Три месяца и четыре шахматных хода спустя Эрик смотрел из окна квартиры Чарльза в Оксфорде, наблюдая за тем, как с улицы исчезают последние следы снега. Он обернулся, намереваясь спросить у Чарльза, не хотел бы тот прогуляться до того, как дождь смоет весь снег окончательно, но не произнес ни звука. Чарльз спал, вытянувшись на диване, круги под его глазами стали темными, а брови хмурились даже во сне, а листы с записями были в беспорядке рассыпаны вокруг. Эрик почувствовал, как сердце сжалось в груди от открывшегося вида, и он просто позволил себе наслаждаться этим, впитывать каждую черточку любимого лица. В конце концов, он не знал, когда ему еще выпадет такой шанс. Решить, как именно Эрик будет проявлять свою любовь к Чарльзу, было просто: заботиться о нем во время каждого визита так, будто это их последняя встреча, и делать все, чтобы Чарльз полюбил его в ответ, пока они были вместе. Но на этой неделе Чарльз был с головой погружен в подготовку к защите, и все усилия Эрика по заботе о нем уходили на то, чтобы Чарльз хотя бы стоял на ногах. – Как ты вообще выживаешь тут в одиночку? – пробормотал Эрик спящему, наклоняясь и осторожно подхватывая его на руки. Он не смог удержаться от вздоха. Чарльз был куда легче, чем в последний раз, когда Эрик держал его в руках, явно сбросив очень много под давлением обстоятельств. Веки Чарльза затрепетали, он издал короткий возглас протеста. – Отпусти меня, – сонно пробормотал он, и, вопреки своим словам, свернулся калачиком в руках Эрика и обнял его сильнее. – Эрик, нет. Мне нужно учиться. – Работа в изможденном состоянии не пойдет тебе на пользу, – проворчал Эрик, сгибаясь практически пополам и боком проходя в дверной проем, чтобы не дать Чарльзу удариться о косяк головой или ногами. – В данный момент ты должен признать, что дальнейшая работа будет контрпродуктивной. Подумай об этом с точки зрения эффективности, – сказал Эрик, укладывая Чарльза на постель и аккуратно снимая с него ботинки. – Продолжая заниматься в таком состоянии, ты потратишь три часа на то, что займет у тебя десять минут в отдохнувшем состоянии. И твоя способность к концентрации будет только падать в течение ночи, – проинформировал его Эрик, отставляя ботинки в сторону и снимая с Чарльза носки. – В данный момент для тебя самое эффективное времяпровождение – это сон. Он поднял руки выше, расстегивая ремень на брюках Чарльза и удивляясь легкости собственных движений, которая, несомненно, пришла с практикой. – Итак, я убедил тебя, или продолжишь упрямиться? – спросил Эрик, берясь за собачку на молнии брюк Чарльза. – Слишком устал, чтобы упрямиться, – пробормотал Чарльз, закрыв глаза. – Ну, если уж это не сделает меня победителем, – заметил Эрик, стягивая с Чарльза брюки. – То я не знаю, что сможет. Он потянулся вперед к рубашке Чарльза и замер, когда руки партнера остановили его гораздо быстрее, чем Эрик мог ожидать от него в полусонном состоянии, его пальцы крепко схватили Эрика за запястья. Эрик взглянул на Чарльза, голубые глаза мужчины были широко раскрыты, в них был видимый страх. – Чарльз? – осторожно спросил Эрик. – Я предпочитаю спать в рубашке, – сказал Чарльз таким же беззаботным тоном, что и хватка на руках Эрика. – Я знаю, – просто сказал тот, хотя инстинкты и опыт заставили его насторожиться. – Но рубашка на пуговицах не очень-то удобна для сна. Осторожно, чтобы Чарльз видел каждое его движение, он поднял руку и положил её поверх ладони Чарльза, все еще сжимавшей запястье Эрика. – В чем дело, Чарльз? Чарльз сглотнул и осознал, что держит Эрика за запястье, а потом быстро выдернул руку из ладоней Эрика. – Ничего. Это ничего, все в порядке, – пробормотал он с напряженным выражением лица. Дрожащими руками расстегнув пуговицы на рубашке, Чарльз медленно снял ее, прежде чем подняться на нетвердых ногах с постели. Эрик неотрывно смотрел на обнажившуюся кожу его спины. Это не могло быть правдой. Он провел с Чарльзом целые недели и не мог не замечать этого. Он точно должен был увидеть их раньше. Но он не видел. Эрик положил руку на плечо Чарльза, осторожно потянув его обратно на матрас, одновременно рассматривая отметины на его спине. Шрамы. У Чарльза были шрамы. – Эрик, – сказал Чарльз, его голос был настолько неуверенным, что что-то в глубине Эрика сломалось. Эрик наклонился и поцеловал Чарльза так осторожно, как только мог, позволяя своей руке соскользнуть с шеи Чарльза на неровную кожу спины. Он отстранился, прижимаясь лбом ко лбу Чарльза. – Тебе нужно поспать, – мягко сказал он, ероша волосы Чарльза второй рукой. – Но завтра… Завтра у меня будет несколько вопросов. Если ты не будешь против ответить на них. И есть один, ответ на который хочу услышать сейчас. – Я… Хорошо, – пробормотал Чарльз, избегая смотреть Эрику в глаза. – Тебе все еще нужна твоя пижамная рубашка? Глаза Чарльза потемнели, когда он слабо улыбнулся Эрику. – Я… да. Да, я пытаюсь скрывать их, не буду отрицать, но так же я могу замерзнуть. Эрик прижался губами ко лбу Чарльза, прежде чем встать и подойти к своему чемодану, и, вытянув из него одну из своих футболок, вернулся к кровати, на краю которой лежал Чарльз, сонно наблюдая за его действиями. Эрик был далеко не так хорош в том, чтобы помочь Чарльзу одеться, как в обратном процессе, но смог справиться и с этой задачей. – Спи, – велел он, закончив, аккуратно опустил Чарльза на матрас, и натянул на него одеяло, как только голова Чарльза оказалась на подушке. Чарльз что-то сонно пробормотал и мгновенно уснул. Эрик уставился на него, наблюдая за тем, как от ровного и глубокого дыхания приподнимается и опускается грудная клетка партнера. Зная, что переходит за допустимую грань, он быстро поднялся с постели, но не смог заставить себя выйти из комнаты, мысль о том, чтобы не видеть Чарльза, показалась ему невыносимой. Он прислонился к косяку, продолжая наблюдать за ним. У Чарльза были шрамы. Золотой ребенок, интеллигент, строящий академическую карьеру, Чарльз Ксавьер носил на спине шрамы. Эрик знал, что такое шрамы. У него самого их было предостаточно, и сам он нанес другим больше, гораздо больше. Шрамы были делом жизни Эрика. И эти шрамы были не от какого-то несчастного случая. Эти увечья были нанесены кем-то более высоким, более сильным, и были оставлены не только кулаками. Они были старыми. Им были уже годы. Даже не один десяток лет. Ярость Эрика медленно поднималась в груди, и он позволил ей бурлить, понимая, что от неё не будет пользы, пока перед ним не будет четко поставленной цели и имени. Они заплатят, поклялся он. Он заставит их заплатить за то, что они сделали. Каждый шрам на теле Чарльза (и Эрик изучит каждый из них, поклялся он себе, каждый, убедит Чарльза в его красоте, ценности, силе, он изгонит страх и ужас из его голубых глаз) будет восстановлен на коже человека, который стал причиной их появления. Он заплатит кровью. А потом заплатит своей жизнью. Продумав план действий, Эрик сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая свою злость, заставляя её угомониться до нужного момента. Сейчас у него были заботы поважнее. Эрик стянул с себя ботинки и пиджак, прежде чем скользнуть в постель, притягивая Чарльза к себе, туда, где он мог наблюдать за ним, чувствовать его, защищать его. – Никто больше не притронется к тебе, – прошептал Эрик, неотрывно глядя на спящего Чарльза. – Ни один человек, пока я жив и хожу по этой земле. На фотографии, которую он сделал следующим утром, был Чарльз, уткнувшийся лицом в подушку. На его лице играла широкая, довольная улыбка, а зимнее солнце освещало неявные отметины на его бледной коже в самый разгар трудного разговора. В тот момент Чарльз признался ему, что ответственным за следы на его спине был его отчим, и Эрик сразу же дал Чарльзу нерушимую клятву, что он не будет выяснять имя этого человека. Следующим снимком Эрик, как мог, отвлекал Чарльза от предыдущей темы разговора. Эрик не был уверен, отчего у него дрожали руки, когда он вставлял фотографии в альбом неделю с половиной спустя. Он заполнял страницы медленно, раз за разом, снимок за снимком, с датами и местами, подписанными его неровным почерком. Воспоминание за воспоминанием, сохраненные и убранные прочь. Тот раз в 68-ом, когда Чарльз заболел и терпел заботу Эрика с плохо скрываемым весельем. Поездка на день в Лондон, Чарльз, прильнувший к телескопу и глядевший на открывавшийся перед ним вид. Тот день, когда они оба просто валялись в парке на траве, Чарльз - с головой окунувшись в книгу, а Эрик - спрятавшись за объективом камеры. Утро после одной ночи изменило все. Той ночью Чарльз умолял Эрика взять его жестко, выебать без лишних слов, «трахни так, будто ты ненавидишь меня», сказал он, притягивая Эрика к себе для грубого поцелуя. Той ночью после того, как Эрик сделал, как он просил, Чарльз свернулся в его объятиях и плакал, оставив сердце Эрика разрываться от страха и беспокойства. Но потом сердце Эрика запело, когда он понял причину его слез. Потому что то, что разрывало Чарльза на части, причиняло Эрику точно такую же боль. Той ночью Эрик прошептал ему: «Я думал, я одинок в своих чувствах», а Чарльз повернулся к нему заплаканным лицом и поцеловал его, прошептав в ответ: «Ты не один». Четыре года воспоминаний, украденных моментов, двух недель болезненно-радостного рая, сменявшихся месяцами ада. Эрик все чаще возвращался к запечатленным моментам, потому что это был только вопрос времени. Они не могли жить так вечно. Пальцы Эрика прослеживали знакомые изгибы фотографии на своем столе, пока он сам задумчиво смотрел в окно на знакомую линию горизонта, нахмурившись от невеселых размышлений. Прошло уже больше двух недель с тех пор, как он должен был уехать в Англию, но поездку пришлось отменить. И снова выбраться в Лондон он сможет только через несколько месяцев. Если бы не незапланированный приезд Чарльза в мае, они не виделись бы целых полгода. И это было бы самое длинное их расставание с самого начала их отношений. Его взгляд вернулся к столу, рассматривая знакомую фигуру на снимке. Растянувшись на диване, который им пришлось передвинуть, он лежал со статьей, которая была подсунута под голову на манер подушки, и улыбался, протягивая руки к фотографу перед ним. «Чарльз», было написано ниже рукой самого Эрика, пока тот кончиками пальцев прослеживал линии шестерки и семерки, которые были написаны рядом. Страница под фото потемнела, края карточки потрепались, а изображение поблекло. Эрик вынимал его слишком часто с тех пор, как сделал этот снимок, несмотря на всю осторожность, с которой он обращался со свидетельством их первой недели вместе. Первой недели из многих, но этого было недостаточно. Эрик не думал, что всех недель от настоящего момента до конца времен будет достаточно. Такие мысли были бессмысленными, пока между ними все еще лежал Атлантический океан, и они могли видеть друг друга не больше двух недель. Эрик не мог не чувствовать горечи от силы чувств, которые снедали его, ведь они практически давали ему крылья. И он не мог прекратить раздумывать над тем, чтобы перенести управление делами в Оксфорд. С каждым днем безумная идея полностью перевести дела в Европу казалась ему все более соблазнительной, и он смог бы ездить туда каждый месяц вместо одного раза в квартал. Звонок телефона выудил его из его мыслей, и Эрик осторожно убрал фото на место в альбом, рядом с которым были закреплены корешки билетов на спектакль, который изменил жизнь Эрика. Положив фото в альбом, он бережно закрыл его и отложил в сторону, прежде чем потянуться к аппарату. Число людей, которые могли звонить ему напрямую, было очень небольшим, и Эрик быстро отбросил в сторону мысли о Чарльзе, снова становясь Эриком Леншерром, человеком, которого уважал и боялся весь город. В данный момент он контролировал его значительную часть. Безжалостно, но честно, так он думал. Отвечая на телефонный звонок, он ощутил, что тот, кто звонил ему, считал его скорее первым, чем вторым. – Говорите, – рявкнул он в трубку. – Эрик, – ответил ему мягкий голос, и Эрик буквально почувствовал, как личность, которой он только что заставил себя быть, исчезает без следа. – Чарльз, – выдохнул он в ответ, зная, что его голос выдает его гораздо сильнее, чем нужно в ситуации, подобной этой. Затем он выпрямился, начиная беспокоиться и подозревать, что случилось что-то нехорошее, одновременно будя свое желание защищать. – Что-то случилось? Ты не представляешь, как счастлив я слышать твой голос, но твой звонок – не такое уж частое явление. – Нет, ничего не случилось. Точнее, случилось, но в хорошем смысле, я надеюсь. Эрик, я… Мне предложили новую работу. В Колумбийском Университете. Они предложили мне должность профессора. Эрик не мог поверить собственным ушам. Колумбийский университет. Здесь, в городе. – Ну, – продолжил Чарльз, – если точнее, то это должность внештатного профессора, но предложение подразумевает… В общем, я переезжаю в Нью-Йорк. – Чарльз, – выдохнул Эрик, его голос был полон такой явной надежды, что он с трудом сдерживал ликование. Не стоит сразу же строить радужные надежды, чтобы лишиться их в одночасье. Сначала нужно узнать больше. – Как долго? Как долго ты останешься здесь? Эрик знал, что внештатные должности были далеко не самыми надежными. Если у их предложения был испытательный срок, ему нужно было знать. На другой стороне провода послышался глубокий вздох, после чего Чарльз громко выдохнул. – Я думаю… Предложение пока только на два семестра, но… – Я знаю, где ты сможешь остановиться, – оборвал его Эрик. – Так долго, сколько понадобится, так долго, сколько ты захочешь. У меня более чем достаточно места. – А если… Я захочу остаться настолько, насколько ты захочешь? – осторожно поинтересовался Чарльз. Эрик с трудом поймал собственный прерывистый выдох. – Тогда ты останешься навсегда. На другой стороне послышался слабый смешок. – Звучит превосходно. – Да, – повторил Эрик, чувствуя, как в горле что-то сжимается. – Да. Я тоже так думаю.