Когда истина лжёт

Мы стояли всё также. Близко. Касались друг друга телами. Чувствовали дыхание друг друга. Видели друг друга совсем рядом. Егор познакомился со мной ближе, чем с любой другой ученицей. Странное ощущение – превосходство. Как бы ни раздражал этот ублюдок время от времени, но не согласиться, что мне было приятно, я не могла. Это было то приятное ощущение своей уникальности, которое обычно бывает у эгоистичных и самовлюблённых. И знаете, меня не огорчал такой диагноз. Да и сейчас это не играет никакой роли. Какое мне дело до сотни влюблённых девиц, когда я неповторима, и только со мной он здесь, сейчас и так близко. Но вернёмся в аудиторию. Каким образом и через сколько минут мы остановились, я не знаю. В какой-то момент Егор просто убрал своё колено, отпустил руки и отошёл на шаг. Он по-прежнему тяжело дышал. По-прежнему смотрел мне в глаза. По-прежнему чувствовал, как я дышу. Он вздрагивал всякий раз, когда раздавался мой слишком глубокий выдох. Ему становилось лучше. Прояснялся разум, и эмоции покорялись. Самообладание к нему вернулось быстрее, чем ко мне. Я же успокоилась не сразу. Он отошёл, а я всё ещё чувствовала какие-то прикосновения к шее, дыхание на губах, тиски на запястьях. Их не было на самом деле, но ощущение близости до сих пор призраком витало вокруг меня и этого самого места, у этой двери. Всё тело продолжало гореть огнём, только пламя угасало уже. Каким образом нам удалось остановиться? Наверное, я сейчас подозрительно оптимистична. На деле, ничего не могло произойти. Мы в лицее. Мы – это ученица и почти учитель. С разницей в восемь лет. С разницей в социальных статусах. С разницей, которой почти не было, в характерах. После того, как я увидела его так близко, как он испытал передо мной такие чувства, я не могла не заметить того, как хорошо его знаю, о скольких вещах догадывалась и сколько общего у нас. Пожалуй, рассказывать об этом всём слишком рано. Я бы хотела проверить на практике свои заметки. Слишком бесчувственный монолог. На самом деле я просто пытаюсь казаться такой, какой не являюсь. В тот момент во мне было столько эмоций, столько гормонов, столько вожделения, что я едва ли могла соображать. Мы просто смотрели друг на друга, иногда моргая, словно убеждались в том, что всё ещё помним, берём власть над собой и держим дистанцию.  Её мы сдержали. Как только за дверью стали слышаться слабые разговоры, мы пришли в себя. Постепенно начали заниматься своими делами: я вспомнила, что должна была пойти домой, уже написала Косте, и все мои вещи здесь, в 306-й. Егор Дмитрич достал из кармана пальто сигареты и зажигалку, подошёл к окну (пластиковое), открыл его настежь и присел на подоконник, как некогда в уборной.  - Никому ни слова, - после сильной затяжки произнёс практикант, выдыхая дым и ртом, и носом.  - Мы оба знали, на что идём. Ведь так? – я говорила устрашающе просто.  Взрослый мужчина уделил мне столько внимания. Если с ним ребячиться и строить из себя недотрогу, то попадусь в очередную ловушку его обаяния. За взрослые поступки отвечать надо по-взрослому. И давайте будем откровенными, в семнадцать лет сердце, может, и трепещет, как от первой любви, но не знать, что следует за этими сердечными муками и духовными отношениями – слишком по-детски. Старая советская закалка, когда узнать о сексуальных отношениях можно было только из разговоров со слишком откровенными родителями или из учебников по анатомии, канула в лету. Как тривиально. Нынешнее поколение более мобильно. Поэтому и я была подкована в этой теме неслабо, что и привлекло внимание практиканта. Ведь в его глазах я ученица, младше него самого и, скорее всего, несмышлёныш женского пола с обычным гормональным выбросом.   - Ничего не было, Скавронская. Не преувеличивай, - сосредоточившись на сигарете, говорил практикант. – Поняла? Пытается убедить меня поверить ему на слово, чтобы информация не просочилась дальше нас двоих и этой комнаты. Он действительно оплошал. Причём, дважды. Первый раз, когда пригрозил родителями, а второй – сейчас. Мне даже жаль огорчать его, что я прекрасно осведомлена об этом. Но говорить о том, что находится ниже пупка и вообще вдаваться в такие подробности, не собираюсь. Незачем ему знать это. Нельзя позволять узнать о себе что-то компрометирующее. Хотя, если честно, тут сейчас столько компрометирующего было, причём, конкретных доказательств. И про то, как я чувствовала желание, и про то, как хотела себе оставить на память его дыхание на шее, и про то, что я позволила ему так с собой обращаться и даже никак не сопротивлялась. «Дрянная физиология». Так обычно я бы ответила, но нет, признаю, что мне действительно было хорошо, и это смущает, мои отношения и возможное развитие этих даже-не-знаю-как-назвать. Не совсем объятья. Но и он повёл себя не хуже моего. Так что мы квиты.  - Только хотела вам это сказать, - я вела себя странно, знаю. Я бы сказала, что моё собственное поведение после того, как чувства обострились и стали такими близкими к наготе, меня раздражало. Оно слишком простое. Словно и, правда, ничего не было. Мы просто мило общались и изучали анатомию тел друг друга. Всего лишь.  Историк отвлёкся от своей сигареты и любования пейзажем, взглянув внимательно на мою, скромно стоящую персону с вещами в руках. В его взгляде было не удивление или разочарование – он был озадачен и даже озабочен моими словами.  - Что такое, Егор Дмитрич? – пытаясь, как можно беззаботнее, поинтересоваться, спросила я.  - Ты снова ко мне формально обращаешься, - выпуская клубы дыма, заявил он, а затем выбросил окурок в окно.   - Того, что «ты сука и сволочь», это не меняет, - я легко улыбнулась с намерением взбесить своей легкомысленностью и простотой этого человека. А почему бы нет? Покажу свою наивность и непосредственность – авось и он серьёзно не станет отвечать на эти «объятья» никакими словами, взглядами и жестами. Иначе сплетни начнут оправдывать себя.  - Кто бы говорил, - он многозначно хмыкнул и отвёл взгляд.  - Продолжайте, - азарт. Я чувствую это нещадное чувство узнать, что же он подумал обо мне.  - Я не должен такого говорить ученице. Так что прости, но твоё любопытство останется неудовлетворённым, - усмехнувшись мне прям в лицо, практикант измерял степень моей злости взглядом.  - Да ничего. Вы можете ничего не говорить – вы уже всё на деле продемонстрировали, - едко заметила я, пряча телефон в сумку. Вы же мне простите этот блеф, Егор Дмитрич, правда?  - Стерва, - пожалуй, это единственное, что он мог вымолвить мне в ответ при его обстоятельствах. – Тебя бы расстрелять за твой острый язык. Когда-то за это не просто отрезали язык или  пальцы на руках, или уши, Скавронская. Могли повесить, застрелить, отравить. Так что ты аккуратнее.  - Знаю. Поэтому рада, что родилась в этом времени, Егор Дмитрич. Никто не может меня повесить, застрелить или отрезать безвозмездно какую-то часть моего тела. А вы уже вторую сигарету выкуриваете подряд – это вредно сразу после такой нагрузки на сердце.  - Скавронская, блин, - разозлился. Ух, ну, и взгляд. Правда, страшно. – Я тебя сейчас в бараний рог скручу…. Я вся горю с этой его злости. Темперамент у историка – тот ещё фрукт. Его чистить надо по-особому. Это тебе не мандаринка. Это кокос настоящий. Слишком много геморроя. Поэтому я угрозы его всерьёз не воспринимала. Он же считает себя учителем – не может поднять руку на ученицу. Зато может лапать её, прижимать к двери – домогаться, считай что.  - Кто она? – присаживаясь на первую парту рядом с окном, произнесла я, заставляя пыл практиканта утихомириться. На его вопросительный взгляд, когда второй окурок полетел вниз, я продолжила: - Кого я вам напомнила? Вы ведь не меня видели перед собой.  - Тебя это не касается, - выражение лица изменилось. Болезненная тема? Опять есть то, чего мне знать не стоит? Даже странно, что он не попытался отнекиваться или врать.   - Вы мне чуть кожу не обожгли на шее своим дыханием. И на запястьях могут синяки появиться, - обиженно бросала я свои доказательства-оправдания. Хотя это было вовсе не моё дело, лезть в его жизнь. Но я же девушка, взрослая почти, тем более после пережитого только что – как я могла игнорировать свой интерес к Егору? Было бы крайне странно.  - И что? – интонация изменилась. Не хочет говорить. Не смотрит на меня даже. Кать, куда ты лезешь, а?  - Ваши руки наверняка изучали её тело, так что меня это уже касается, - я говорила то, чего не хотела. На его месте мне было бы неприятно слышать такое. Почему я лезу не в своё дело? Любопытство меня погубит когда-нибудь. Лишь бы не разозлился. Может, из меня дурной психолог, но я хочу поговорить об этом с ним.  - Какие ты мне тут подробности рассказываешь, - ёрничает и пытается отвязаться. Даже улыбочку садистскую нацепил. Пытается отвадить, чтобы я не лезла. А я хочу лезть. Хочу узнать, что случилось. Пусть даже не я, но что такого заставило его сорваться. Что со мной не так? Мне кажется, ответ в нём – причина его издевательств, причина такого отношения, причина всего. Виновата не я, а его голова. В голове кто-то сидит, и отрывается на мне, наверное, потому что у нас есть что-то общее.  - Уберите свою садистскую улыбку – у меня руки чешутся что-то запустить в вас, - немного раздражённо и сдержанно. Я должна подавить в себе этот интерес. Должна быть беспристрастной. Узнать причину и остаться бесцветной, как вода. На мне это не должно отразиться. Он мне никто. У меня не должно быть никаких мотивов знать о нём личную информацию.   - Не советую, - не глядя, отвечает. – Откуда у тебя такие познания, Скавронская? «Мои руки изучают чьё-то тело», - это не должно волновать ни твой язык, ни твои мысли. Где, с кем, когда. Иначе у меня сложится мнение, что ты знаешь об интимной близости больше, чем я думаю.   - Вас это так удивляет, будто я тёмной магией занимаюсь, ей-богу, - тсс, Катя, спокойно. Не переборщи, а то ведь, правда, не контролируешь себя. Ещё взбредёт ему там что-то в голову. Опасно же. – А вообще вас это не касается.  - Я твоё тело и в одежде изучил, - невзначай бросает, словно о погоде говорит. Мне становится немного дурно. Встаю и подхожу к открытому окну, рядом с сидящим практикантом, который не смотрит на меня, а уставился на город.  - И как оно вам? – главное, не засмеяться сейчас. Нужно сохранить серьёзную мину, а то мне смешно и неловко одновременно.   - Так, - резко и грубо говорит, укоризненно глядя в глаза, - если я с тобой общаюсь спокойно, это не значит, что ты можешь задавать мне такие вопросы. Ты слишком фривольно ведёшь себя. Я учитель, а ты ученица. И как бы ты ни старалась, не сотрёшь эту грань. Поэтому веди себя соответствующе.  - Перестаньте отвечать по уставу учителя. Вы придумываете себе проблемы, которых нет, и усложняете себе жизнь. Зачем, спрашивается, - да, я недовольна. И не смотрите на меня так, Егор Дмитрич. Я вполне адекватна и не пьяна. Вы ведёте себя, как идиот, и пытаетесь тут передо мной рисоваться. Я никого не просила об этом.   - Скавронская, молоко на губах вытри, - с презрением, брр. – Распоясалась чересчур. Учить меня вздумала. Ты даже полное среднее не окончила, а уже рот раскрываешь на тех, кто старше. Это я на тебя так дурно влияю? Ага, конечно. Ты. Человек с огромным самолюбием, высокомерием, уровнем развития и словарным запасом. О да, ты действительно на меня плохо влияешь. По-другому и не скажешь. Ты ведь такой необразованный, а я такая обаятельная.  - Не думаю. Мы изначально были похожи, - говорю, стараясь переубедить в этом саму себя. Мне нужен повод не ругаться. Мне нужна спокойная жизнь и спокойные пары по истории. – Помнишь, спрашивал в самом начале, как нам быть? Я думаю, что мыслишком похожи (он отвлёкся от пейзажа и украдкой посматривал на меня). Мы можем иметь деловые отношения, но беседа у нас не клеится, потому что мы как соперники.   - И как же тебе эта умная мысль в голову пришла? – ещё шутить успевает, практикантишка несносный. Смолчу ради своего будущего спокойствия. Так уж и быть.  - Быстро. Когда вы меня прижали к стене…  - Я не спрашивал, когда она пришла тебе в голову, - резко оборвал. Злится или смущается? Вот так забава. Теперь понимаю, почему смущать других так весело. Только это не моя привычка, а этого урода. Садист ненормальный.  - Так вот, - деловито продолжаю я, не обращая на маленький нюанс нашего диалога никакого внимания. – Единственный путь для нас – быть равными. Поскольку мы похожи, можно вести исключительно деловые отношения. В крайнем случае, товарищеские. Что думаете?  - Ты не закончила  свою мысль. Выгоду для тебя я вижу, а вот мне какая выгода от тебя? – он не улыбается. Серьёзен, что ли? Или снова подловить пытается? Садист.  - Егор Дмитрич, вам нравится надо мной издеваться? – шаг назад, конечно, еврейский ход немного, но пока что сильнее козыря у меня нет в рукаве.  - Ты похожа на питомца, Скавронская, - доставая третью сигарету, с улыбкой говорит практикант и колким взглядом проходится по моему телу и лицу.  - То есть, на вас? – не захотели по-хорошему, будет по-плохому. Уж я-то найду на вас управу.  - Довольно, - жестом приказывает замолчать, - ты мне покурить не даёшь нормально. Достаёшь разговорами своими. Если тебе не нравится, что я над тобой издеваюсь, так бы и сказала. Я бы перестал.  - Правда, что ли? – перевела вопросительный взгляд на него. Сомневаюсь я что-то. Такой садюга и так просто бросит свою игрушку? Да ни в жизни. Но надежда умирает последней.  - Нет, конечно. Просто твоя просьба прекратить была бы забавной, - опять эта садистская улыбка, которая меня бесит. Сука, так и ударить бы тебя. Да к лицу противно прикасаться – всё такое идеальное, аж тошно. А недавно хотела чувствовать его лицо везде.  - Да ладно тебе. Хочешь деловых отношений – идёт. Только учти, что лояльнее к тебе я не стану.  - Хорошо. Сегодня мне просто ответить нормально не дали даже, - звучит, как оправдание. Жалкая ты, Катерина, какая-то.  - Я видел, - что? Видел и промолчал? Ну, и как это называется?  - Нет, ты всё-таки сука, - эти слова срываются с языка прежде, чем я успею осознать, что мне стоит держать рот на замке теперь.  - Так, Скавронская, - раздражается и выдыхает сигаретный дым мне прямо в лицо. Неужели хотел схватить меня за больные запястья и что-то внушать снова? Хотя я и так знаю, что он хочет сказать. – Если мы партнёры или «товарищи», как ты говорила, то оскорблять меня вот так ты не имеешь права.  - Это вам за то, что тройку мне поставили. Товарищами мы стали после неё.  - Значит, и я могу сказать, как ты себя вела всё это время? – с лёгкой усмешкой заявляет и нагло пялится на моё тело.  - Нет. Я больше не буду, - прикрываясь плащом, твержу я. Румянец бы появился на щеках, но не сегодня и не у меня.  - Вот и отлично, что ты сама понимаешь, как вела себя, - улыбается. – Обсудим правила общения или по ходу разберёмся? До звонка пять минут осталось.  - В лицее – нормальное общение, безо всяких оскорблений…  - Нет, совсем без оскорблений я не могу. Это часть моей жизни, часть меня, Скавронская. Вот представь себя без головы, - ткнул в меня пальцем. – Вот и я не могу.   - Ладно, только не сильно. Я же девушка, мне неприятно. Ещё и слухи эти всюду. Особенно в интернете, - я позволила себе сказать это с обидой, проявить слабость. Бесстрашная и глупая.  - Это твои проблемы. Надо было…  - Не надо было! – вспыхиваю тут же и начинаю злиться. – Это всё из-за вас.  - Скавронская, гонор успокоила свой. А то раскричалась она тут, - повысил голос, смеряя меня высокомерным взглядом. – Я видел, что там пишут, но это исключительно твои проблемы. Так что разбирайся с ними сама, и меня не приплетай.  - Ненавижу, когда вы ведёте себя, как сволочь.  - Привыкнешь. Если собралась со мной дружить, то привыкнешь к тому, что я редкостная дрянь. Поэтому я тебе и говорил, не приближаться ко мне и даже не думать обо мне, - снова пугает и смотрит так страшно. Терпеть не могу, когда мне угрожают. Хочется либо наброситься на этого человека и глаза выцарапать, либо убежать, поменять фамилию, имя, паспорт, место жительства и никогда не видеться. – Уже первый звонок. Бери вещи и иди, куда шла. И будь готова к тому, что я не пушистый зайка, не тот друг, о котором ты мечтала. Не заблуждайся на мой счёт. Ты и так пожалела о том, что начала сопротивляться. Теперь пришла мириться. Не попадись снова на ту же уловку. Поняла меня, Скавронская? Я молча кивнула. А что я ещё могла сказать? Спорить с ним до самого кабинета? Смысл? Светиться, что мы вышли вместе из одной аудитории? Благо, хоть коридор был пуст. А то снова кривотолки пошли бы. Уже достали они. Если я помирилась с практикантом, то это ещё не значит, что мы не будем спорить. Ещё как будем. Только вот мне кажется, что всё прошло не так, как мне хотелось. Думала, ухватить его за хвост и договориться на равных, а в итоге – ничего существенного. Воздушный замок обещаний и договорённостей. Стоило ли оно вообще? Стоило. Чувства, пережитые в этом кабинете, незабываемы. Едва я пришла домой, мама уже уходила, поэтому мне пришлось сдерживать свои мысли. Но, как только дверь закрылась, я села на пол, уже переодетая в домашнюю одежду, и вспоминала происшествие в 306-й. По движению, по каждому взгляду, вздоху, жесту, разбирала их. Сладкие, умопомрачительные события. Егор. Дмитрич. Обаятельный, взрослый, красивый. Его хотелось забрать себе и жить с ним. Пусть он и урод. Интересно, а в чём он дома ходит? Как выглядит утром? Умеет ли готовить? Ксеня говорила, что он не женат и детей нет. Он один живёт? Наверное. От мыслей о практиканте мне становилось то холодно, то жарко. Его наглость и жестокость меня напрягали и вызывали отторжение, а от воспоминаний о его дыхании на ухе, на щеке, на губах – бросало в жар. Духота настолько сильно сдавливала мои рёбра, что дышать становилось невыносимо. Пожалуй, за час моего пребывания дома я выпила чашки трииводы. Открытое окно, вытяжка, вентилятор – ничего не помогало. Мне было дурно от воспоминаний, от того, что он делал с моим телом. И как он это делал, меня восхищало. Он знал, куда смотреть, где держать, где касаться; где шептать – где говорить; где дышать, а где и задержать дыхание, а потом обжечь выдохом участки кожи. Видимо, у него было много женщин. И молоденьких, и взрослых.  «Из-за меня, Скавронская, очень много людей страдает, от молоденьких девочек вроде тебя до вполне взрослых женщин» М-да, наверное, тут однозначный смысл скрыт. Нечего играться с ним, Кать. Даже если по дружбе. Он не задерживается ни с кем. Он одиночка. Никого не видит, кроме себя любимого. Слишком зациклен на всём, что крутится вокруг него. Мне даже жалко его. Обычно я испытываю безразличие к людям, которые привлекают внимание к себе такими методами, как грубость, мужланство, самореклама. Что с Егором не так, я не знаю. Мне хочется узнать его поближе. К сожалению, это не то «поближе», чтобы потом убить. Это обычное человеческое желание узнать другого человека, который заинтересовал тебя. Понять бы только, чем именно заинтересовал.  Он был из тех людей, которых я всю жизнь презирала. Из-за таких я не хожу во многие людные места, потому что язвительность у меня – не самая сильная черта, но, тем не менее, приходится использовать. А он требует, чтобы я её проявляла. Вернее, он давит на меня, и мне приходится отвечать. Отчасти я благодарна тому, что у меня столько опыта теперь. Только вот из-за него рушится моя жизнь: мои отношения с одноклассниками, Ксеней, учёба. Не за горами и родители. Кстати, о них. Про приезд моих любимых родственников мне никто не говорил. И в ближайшие два дня не заикались даже. То ли молчали, чтобы я не злилась, то ли меня ждёт сюрприз похуже. В любом случае мне не нравился этот неравнозначный обмен: полноценная жизнь с обычными радостями на умение язвить. Согласитесь, что глупо.  В течение следующих дней мне приходилось туго: Ксеня со мной не общалась, Олька иногда реплики бросала, Костя звонил пару раз – на учёбе было тухло. Единственное хорошее: мало пар в эти дни. Так что светилась я в лицейских кругах мало. Ехать домой одной – совсем невесело. Ни над людьми не посмеяться, ни поговорить, ни полежать на чьём-то плече. Нет, теоретически можно, конечно. Да и есть наушники с музыкой. Но всё равно это не то. Я не шла на контакт ни с кем – может, кого-то это и задевало, но в данном случае пока не извинятся за то, что на меня всех собак вешали, не стану первой подходить. Вот ещё. Мне не настолько одиноко. В четверг, в день истории, первой проверки наших договорённостей с практикантом, я была готова, как никогда. Ответила бы на любые вопросы. Я не нервничала, была уверенна в себе и выглядела отлично. В четверг впервые стало прохладно по-осеннему, и мне захотелось перенять привычку Кравец. Высокие каблуки у меня были только на сапогах осенних и ботильонах, потому что это единственная обувь, которая мне нигде не натирала. Первый день мира. Первая встреча двух врагов, которые подписали мирное соглашение. Пожалуй, я утрировала значение этого дня, но для меня в тот момент никакие семейные события, никакие погодные условия и политические распри не играли такой важной роли, как четверг, мои знания и мой внешний вид. Более того, я надеялась сегодня каким-то образом помириться с подругой. Правда, каким именно, ещё не придумала. Главное: быть неотразимой, уверенной в себе, в приподнятом настроении и лгать. Нет, по истории – правда и ничего, кроме правды, а вот в жизни – придётся приврать, чтобы помириться, думаю. И перед Егором придётся приврать и, если что, прикусить язык, чтобы не довести до греха и не сплавить в жерло вулкана наше шаткое перемирие.  Женственное пальто вишнёвого цвета. Чёрные лаковые ботильоны. Бежевые капроновые колготки. Прямое платье иссиня-чёрного цвета с белым воротником. Пожалуй, сочетание пальто-колготки-обувь было одним из лучших. Платье не выглядывало из-под верхней одежды. Создавалась иллюзия наготы, приятная и обворожительная. Плюс, я нарочно сделала высокий хвост, потому что он мне шёл. Да и к этому наряду он мне нравился больше, чем просто распущенные волосы. Легкий макияж (потому что в лицее нельзя быть накрашенной). Нет, я не для Егора прихорашивалась. Просто мне хотелось петь и танцевать от того, что мы нашли общий язык. Правда, мой внешний вид вызывал у домашних странную реакцию и взгляды. Хотя тогда меня, если честно, это вообще не волновало. Мои мысли были заняты другим. Сегодня всё должно быть по-моему. Засиделась я в аутсайдерах. Погода была действительно прохладной. Ни солнышка, ни тепла – намёки на дождь и приближающийся холод осени, а затем - и зимы. На улице все ходили такие злые, раздражённые. Им, видите ли, внезапная смена погоды не нравится. Планы рушатся. Катаклизм на их удачу влияет. А то, что вина, может быть, в их криворукости, никого не волнует. На погоду поругаться – это же проще. И они остаются пушистыми и белыми. Погода удачу забрала себе, хех. Это текучесть времени, люди. Это нормально. Чего возмущаться-то? Знаете, будь другое настроение, я бы ходила, как и эти приземлённые людишки, и так же бы ворчала и упрекала погоду во всех бедах. Ведь проще обвинить то, чем не управляешь, чем то, что контролируешь. Ни поездка в метро, ни унылые люди на эскалаторе, ни погода – ничего не могло испортить моё настроение. К слову, я так и ездила сама все дни. Ксеню, может, правда, возил отец. Только вот она мне не докладывала, а я старалась поменьше волноваться за неё. Несмотря на то, что мы наговорили друг другу, что сделали друг другу, в данный момент из моей головы улетучились все негативные мысли и эмоции – была только радость оттого, что я, наконец, в седле. Мне нравилось это ощущение властности, уверенности. Осознание того, что я могу всё, что бы ни пожелала, меня заставляло действительно творить невероятные вещи раньше. А сейчас что-то изменилось? Нет. Изменились люди вокруг, обстановка, заведение – я-то осталась прежней. Значит, ничего не изменилось. Как всегда пришла в лицей рано и первой открывала кабинет. Никого не было из лицеистов в вестибюле. Ну, так всегда. Походила по аудитории, повторила конспект, постояла немного за кафедрой, чтобы привыкнуть (вдруг снова вызовет), посидела на учительском стуле. Оказывается, отсюда не видно, как я складываю ноги на соседний стул. Прикольно. А ещё можно списывать, если меня прикрывает человек, сидящий на первой парте среднего ряда. Мне, как сидящей на крайнем ряду, повезло в этом плане. Но если преподаватель ходит по аудитории, то тут надо крутиться и вертеться. Отличницы не могут всё помнить – мы ведь тоже люди. Я время от времени списываю, когда предмет было лень учить или запоминать. Зато благодаря небольшим знаниям психологии, могу легко сделать вид, что не подсматриваю, а вспоминаю в такой позе. Удобно, когда спрятаны шпоры в рукавах или под юбкой на коленях. То же с телефоном. Надо уметь списывать. Уметь сыграть так, что преподаватель и не подумает о том, что у тебя ладонь не лист держит, а телефон скрывает. В общем, это тонкая наука, и не каждому прохвосту дано её освоить. Тут мозги надо иметь. Хотя думаю, что с нашим историком – умей или не умей, но списать не всегда получится. Лично я не списывала ещё основательно, потому что предмет знаю. Вот если попадётся что-то трудное – придётся проявить навыки. А пока буду тренироваться на других предметах, менее интересных.  - О, привет. Ты рано. Ксеня вошла в аудиторию первой, а за ней – Женька. Обе в приподнятом настроении, обсуждали что-то горячо, а, завидев меня, приутихли. Боятся, что ли. Я поздоровалась в ответ, ожидая какого-то выпада или желания продолжить беседу. Они общались о чём-то своём, я даже не особо вникать старалась. Мне было неуютно, поэтому я смотрела то конспект, то в телефоне играла в приложения. И вообще, когда они успели так сдружиться?  - Кать, а ты что думаешь? – из раздумий меня вывел голос Женьки. – Болонка, и правда, такое трепло? Вроде бы мы помогаем друг другу. Не может же она....  - Вчера она про тебя кое-что писала, - Ксеня замялась, словно боялась мне говорить. Я не смотрела вчера в группу. Мне надоело уже ждать там какой-то гадости. Я и сама про себя могу сказать гадость – зачем мне чужие читать?  - Не важно, что она там писала, - тут же сказала я. – А то, что она трепло, я знаю. И то, как она поливала меня грязью, тоже. Можете не рассказывать.  - Откуда? Что ты слышала? – Кравец, ты испугалась так правдиво. Неужто есть что-то, что от меня скрывают?   - Практикант выдирает её на парах, а она ревнует его ко мне, - как можно беспристрастнее, я старалась сказать эти слова, чтобы показать всю беззаботность своего отношения к подобному роду словам.  - Значит, мало дерёт, - Ксеня сказала это, не глядя мне в глаза, но всё равно я уверена, что она улыбается.  - И то верно. Может, ей просто мужского внимания не хватает? А то мне надоело быть цитаделью зла в её глазах. Мне за это, между прочим, никто не доплачивает, - легко улыбнувшись, я взглянула на девчонок. «Есть контакт».  - Прости, что я в понедельник тебя закидала вопросами.  - Не бери в голову, Жень. Тройка – не двойка. Исправлю. От этого садиста я и не такое получала, - усмехнувшись, бросила я. Всё-таки общаться с кем-то, кроме самой себя, довольно приятно. – К тому же, я решила свои проблемы сама. Так что просто сделаю вид, что ничего не было. В лицее почти все сошли с ума от него.   - Кать, - не смотри на меня так виновато, Кравец. Я же обнять тебя захочу в порыве чувств. И расплачусь ещё, не приведи Господь.  - Молчи. Я не обижаюсь. И в тот раз я перегнула палку. Ты не виновата, - взяв с парты телефон, я глянула на время. – Уже поздно. Почему никого нет? Тем более этот садист приходит раньше.  - Не знаю. Олька с Ларой скоро будут, - Ксеня взяла свой мобильный и стала набирать чей-то номер. – Сейчас Косте позвоню. Косте? Я, кажется, слишком многое пропустила. Или наш скандал помог ей и Косте сблизиться? Вернее, понять Ксене, что Костя – отличный парень. Я приятно удивлена. Было бы неплохо, если бы они были вместе. Счастливая Ксеня – это очень даже неплохо. А ещё я хотела бы ездить с ней вместе на учёбу и с учёбы. Интересно, это возможно? Но спросить мне не удалось – ребята стали приходить, и как-то говорить было неудобно. Вообще за последние дни я сильно выпала из режима. Ксеня мне то и дело писала смс-ки, хотя сидела сзади. Писала о том, что Олька по-прежнему тащится от Егора, Женькины родители уехали вместе в командировку (они работают вместе), поэтому Ксеня ночевала у неё с понедельника. О Косте тоже писала. «Мы созваниваемся каждый день и общаемся подолгу». Сказать, что я чувствовала её ложь, не скажу. Кравец нет смысла лгать. Особенно, когда я сказала ей, что поговорила с историком тет-а-тет, не упоминая, конечно, о некоторых аспектах нашей встречи. Как бы, это не её дело. А пока что я не хочу никому об этом говорить. Какой бы близкой подругой она ни была. В аудиторию практикант зашёл после второго звонка, прямо в верхней одежде: всё в том же злополучном чёрном пальто свободного кроя, которое лежало в понедельник на парте. Оно ему чертовски шло. Такой же обаятельный, таинственный и ненастоящий. К нему хочется прикоснуться, чтобы убедиться, что он не сон. Вещи (сумку и наш журнал) положил на стол. Бегло осмотрев нас, остановил взгляд на мне, как на самой последней, сидящей у двери.  - Перекличку потом проведём, - раздеваясь на ходу, говорил он. Подошёл к первой парте моего ряда, с целью положить пальто, и заявил: - Скавронская, иди и закрывай свою тройку. У тебя пятнадцать минут, чтобы ответить всё домашнее задание. Пользоваться можешь только своим конспектом. Ты должна ответить так, чтобы ни у меня, ни у группы не возникло к тебе никаких вопросов. Как только закончишь, будет новая тема. Материал объёмный, поэтому размусоливать некогда. Всё, что не успею вам сегодня рассказать, будете учить сами.  По классу прошёлся гул, а я, незамедлительно схватив уже развёрнутый конспект, вышла на кафедру. Уверенная, стильная, самостоятельная, я стояла, вещала им не хуже, чем Ленин на броневике. Только без кличей о революции. Всё вполне цивильно, грамотно и круто. Так, как я умею. До раскрытых ртов. До полной сосредоточенности. До стопроцентного внимания. Никого не пощажу своим обаянием. Никто не выйдет отсюда, не получив дозу моей харизмы.  - Так бы ты на прошлом занятии отвечала, Скавронская, цены бы тебе не было, - выводя в журнале пятёрку, с садистской улыбкой говорил практикант. – Жаль, что ценника нет на тебе. Я бы купил себе такую разговаривающую игрушку – сказки бы на ночь мне рассказывала. По залу прошёлся одобрительный смешок и улыбки. Я снова я. Да неужели?  - Какая-то я малофункциональная, - нарочито надув губы, бросила я, уходя на своё место.  - Ничего. Я бы нашёл тебе ещё применение, - перебор. Снова косые двусмысленные взгляды. – Да я бы вам всем нашёл применение. Скульптурки в моём доме, а не исторический класс. Из тебя, Борознов, вышел бы отличный швейцар – ты ни слова не можешь сказать, зато молчишь виртуозно. А вот из Абрамовой можно было бы сделать стилиста, если бы у неё было соответствующее образование.  - Егор Дмитрич! – скандировали одноклассники.  - Что такое? Леонов, ты был бы моим менеджером. На уроках бы отмечал всех присутствующих, а то я уже заколебался. Вас слишком много, чтобы запомнить. Только в лица узнаю и по одежде…. Вот Скавронскую в платье не узнал. Вроде она, а вроде не она. Женю знаю, так что её узнал.   - Так что, нам на ваши пары носить одни и те же вещи? – выкрикнула Ксеня из-за моей спины.  - Ну, можете попробовать. Ладно, посмеялись и хватит. Итак, Западный фронт, 1939 год. Что происходило в Германии, тогдашнем Третьем Рейхе, в начале года мы с вами разбирали. Так что же происходит дальше?.. Час. Целый час он читал нам про агрессивную, забитую, депрессивно-суицидальную Германию, которая обиделась на весь мир и решила мстить. Объединившиеся с ней государства тоже были обижены на мир. В любом случае, у всех были причины поступить так. Захватнические операции Гитлеровской армии поражали своей скоростью. А то, что было в Польше, несмотря на то, что события разбираются на Западном фронте, вообще отдельная история.  С детства просмотрев столько фильмов (и художественных, и документальных) о Второй Мировой, сейчас слушать его и угадывать каждое событие было не так интересно. Но речь, голос, мимика практиканта – всё это заставляло слушать, не отрываться, внимать всему. Сказать по правде, я его лекции реально запоминала. С его голосом, движениями и походкой вдоль рядов. Он часто стоял за кафедрой, но когда уставал – начинал ходить между рядами. Заодно и следил за тем, чтобы все слушали и не занимались посторонними делами. По сути, любой преподаватель уважает себя и своё время, поэтому с его стороны дёргать неучей – вполне закономерно. Но иногда он этого не делал. «Это ваше дело. Я просто дам контрольную работу и всё. Меня не волнует, слушали вы или нет. Не мои проблемы».  Иногда это его «не мои проблемы» меня зверски выводило из себя. Безучастность бесит больше, чем чрезмерное участие. День обещал быть хорошим: он им и был. Я прекрасно провела время на истории, а остаток дня – сидя за одной партой с Ксеней. Мы обсуждали, что только можно, как будто давно не виделись. Оказалось, что она всеми силами пытается переключиться на Костю, и он отвечает ей на это. Вернее, ей так кажется. Поэтому у меня тут же появилась идея расспросить самого Костю. Всё-таки личная жизнь подруги может наладиться. Да ещё и любопытно узнать, что он думает о Ксене. Мы никогда с ним не говорили об отношениях к кому-то. Просто товарищи без вмешательства в личную жизнь. Снова по тому же сценарию, только в этот раз без классного часа, Елена Александровна направила меня к историку в 306-ю, чтобы помочь в чём-то. Насколько я знала, диктант дат не проверен. Хех, кажется, знаю, в чём дело. Да ещё и в прошлый четверг они вроде что-то писали. В общем, работа есть. И правда. Я зашла в аудиторию, а за столом сидел практикант, окружённый листками с диктантом дат и ещё с чем-то.  - Опять ты, Скавронская, - с улыбкой бросил он и тут же уткнулся в стол.  - Опять я. А что, есть какие-то возражения? – невинно так, легко и непринуждённо.  - Да нет. Садись. Ты знаешь, что надо делать. Твои - филологи. Правильный вариант вот, - он протянул мне Олькин листок. – Я только начал проверять, так что в темпе. И без ошибок. Никаких дописываний и исправлений, поняла? Иначе исправлю мигом твою сегодняшнюю пятёрку на тройку. А две тройки – ты сама знаешь, что значат.  - Знаю. Не собираюсь я ничего исправлять. А вам понравилось, как я сегодня выступала? – ну, не могла же я промолчать. Наедине можно немного перейти за черту официальности.  - Хорошо рассказала. Только слишком высокомерно ведёшь себя перед ними. Сегодня, - он укоризненно глянул на меня. – Что это были за властные взгляды и ноты в голосе? Ты же не Ленин на броневике.  - Я вошла в образ.  - Ой, да не заливай, - отмахнулся он. – Задело тебя их отношение, вот и всё. Врать зачем? Или ты строишь деловые отношения на лжи?  - Ну, это немного не относится к нашим отношениям…  - Скавронская, не перечь мне. И врать не вздумай. Я тебя насквозь вижу, - садистская улыбка снова. Так бы и врезать тебе. Тошнит от твоей правильности, идеальности, педантичности. От этого сущность урода становится ещё отвратительнее.  - У каждого свои недостатки, - сосредоточившись на проверке, говорила я. Периодически чёркала на листках, отмечала минусы, плюсы, ставила количество правильных. В общем, обычная сухая работёнка.  - Да-да, не оправдывайся. Ложь – не тот недостаток, с которым стоит смириться.  - Я вам по-прежнему не доверяю, Егор Дмитрич, - медленно, увлекшись ответами, заявила я, оторвав взгляд от листка и глянув на практиканта. – Вы  называли это здоровым недоверием. А это неплохое подспорье для отношений нашего типа. Разве нет?  - Иногда мне кажется, что у тебя начисто отсутствуют мозги, Скавронская, - с раздражением сказал Егор. – Ты думай, что говоришь. У тебя нет чувства такта, что ли? Нельзя быть такой прямолинейной.  - Вы меня ещё поучите тут, - с вызовом говорила я. – Я прям жажду посмотреть, как такая сука и сволочь будет учить меня такту и толерантности.   - За языком следи, - он усилил нажим, явно недовольный нашей беседой.  - Слежу-слежу. Просто при виде вас так и рвётся что-то такое наружу. Мы не можем нормально разговаривать, - подытожила я, откладывая очередной листок в стопку проверенных.  - С тобой, Скавронская, сложнее, чем с глупой девушкой, - устало вздыхает.  - Потому что я умная?  - Нет. Ты слишком много говоришь и требуешь, чтобы твои слова были осознаны и последовал ответ.  - А глупая? – не унималась я. А что? С разговором веселее тут сидеть. Сплошные цифры ведь.  - А глупая говорит много и требует того, чтобы делали то, что она говорит. Ей особо не нужно, чтобы ты говорил с ней и обсуждал её проблемы, потому что большинство проблем глупой девушки решаются путём первого пункта – делай то, что она говорит, - он разъяснял так спокойно и обыденно, что у меня появился нехороший осадок в мыслях.  - Вы так хорошо знаете девушек, - невзначай, но с лёгкой тенью обиды, бросила я. Он взглянул на меня и ухмыльнулся. – Или не только «не девушек»?  - У меня были отношения с девушками и моложе тебя. Правда, мне тогда тоже не четверть века была, - он казался холодным, но говорил вполне нормально, что само по себе удивительно. Ещё и улыбался.   - И с женщинами старше вас тоже?  - Так, Скавронская, ты пришла сюда помогать или сведения узнавать для своих подруг? – недоволен-то как. Можно подумать, что это прям какая-то тайна. Я и так знаю, что были у вас отношения с женщинами старше. Вы сами в этом признались. – Тогда сиди и работай молча. Следующие два часа прошли в молчании, шуршании листков, какого-то тихого бубнежа и шума с улицы. На улице скапливалась облачность. Близился дождь. Как только стало темнеть, Егор включил свет и продолжил работать. Сидели до пяти часов, когда стало темно окончательно, все работы были проверены. Становилось прохладно даже как-то в аудитории. Отопление, что ли, выключили.   - Замёрзла сильно? Ты с зонтиком? – он говорил донельзя просто, устало, как и в тот раз. Эта обыденность умиротворяла даже. – И капюшона нет. И зонта нет. Ты прогноз не смотрела, что ли?  - Я читала историю. Мне не до прогноза было, знаете ли, - я надела пальто и застёгивала все пуговицы, продолжая ёжиться от холода.  - Если сильно замёрзла, могу тебе вызвать такси. В метро сейчас тоже холодно, наверное, - он придержал входную дверь, и я вышла на улицу под навес лицея.   - Да всё в порядке. Я доберусь, - отнекивалась, чтобы не задерживать его. Мне было неудобно как-то. Эта вежливость меня смущала. Словно он чем-то обязан мне, а я не могу понять, чем.   - Давай я тебя хоть к метро провожу. Не заставлять же твой наряд мокнуть под дождём, - он осматривал возможные потери моего лика под каплями воды и крепче сжимал свой зонт.  - Не стоит. Я такси, наверное, вызову, - сделав паузу и якобы изучая обувь, говорила я. – А вы как добираетесь домой?  - Меня подвозят обычно друзья. Они недалеко работают тут, - ну вот, теперь это похоже на общение двух знакомых, у которых есть перспективы на хорошие отношения. Только вот у нас этих перспектив нет. – Тебе вызвать такси?  - Я сама, - достав из сумки телефон, я начала искать в контактах номера. – Вам в какую сторону? Может, вам тоже заказать?  - За мной заедут. Не переживай, - он выглядел вполне нормальным. Но почему между нами чувствовалась какая-то тёплая неловкость? – Сильно замёрзла? Может, зайдём внутрь? Там всё-таки теплее. Не вздумай заболеть.   - Если я заболею, то от меня не будет ничего слышно целую неделю. Поэтому мне нельзя болеть. И вам не советую, - слушая гудки в телефоне, говорила я. – Вы, наверное, ужасно выглядите, когда болеете. Алло, здравствуйте…. Он выглядел уязвлённым немного. Ещё бы, я покусилась на его внешний вид. Но это случайно. Мне просто холодно. Я злая в такие моменты всегда. Мы зашли в лицей, чтобы подождать такси и не замёрзнуть.   - Тебе интересно, как я выгляжу, когда болею? – он улыбнулся уголками губ, но всё равно это была его садистская усмешка. Он знает, что прав, и улыбается, насмехается. Бесит, в общем.  - Да не очень. Просто вы так тщательно заботитесь о своём внешнем виде, что, наверное, во время болезни приходится скрывать очень много недостатков, поэтому и выглядите жутко, - я вглядывалась в его скулы, нос, глаза, лоб и брови, представляя сухость кожи от постоянного трения платком и полотенцем. – Насморк, наверное, вы просто ненавидите. Красный нос вам не к лицу.  - Скавронская, - раздражается, ещё бы. Я ведь оскорбила его снова. И как у него получается сдерживать свою злость? Завидую даже. – Следи за языком. Мы не одни.  - Вахтёрши – непредсказуемый народ, правда, - шепотом говорю, изучая свои пальцы, бледные и холодные. – Советую вам остерегаться их. А то набросятся на вас, и плакало ваше прекрасное личико под этими стражами ключей и бдительными охранниками порядка в коридорах.  - Ты только на внешность смотришь, что ли? – он попытался изогнуть бровь, но вышло криво. Поэтому я даже не улыбнулась, а просто смотрела на его густые брови.  - Что вижу, то и говорю, - я пожала плечами, снова возвращаясь к своим пальцам.  - И зачем тебе голова на плечах? – сокрушался практикант, словно я безысходно больной пациент.  - Чтобы смотреть. Глаза же на голове. И вообще что вас не устраивает? Я к вам не лезу. Вы чётко дали понять, за какую грань мне нельзя заходить. Я всего лишь следую вашим собственным словам. Чем вы недовольны? – холод, кажется, негативно на меня влияет. Я начинаю говорить то, что думаю, а не то, что выгоднее сказать. Не закончится это хорошим, чувствую спинным мозгом.  - Как же с тобой трудно, Скавронская.  - Никто не обещал, что будет легко. Вы не обещали, что будете паинькой, но предупреждали, что сволочь та ещё. Я не обещала, что будет легко, но предупредила о своих условиях. У меня хотя бы была идея, как нам сосуществовать без постоянной нервотрёпки, - из меня постепенно утекала энергия. Я чувствовала себя выжатым лимоном. Не могла понять, что больше меня утомляет: учёба, засидки допоздна или Егор.  - Что-то ты слишком много говоришь. Как себя чувствуешь? – он коснулся моих рук тыльной стороной ладони. – Зря ты так легко оделась. Как бы не заболела.   - Ничего страшного. У меня часто холодные руки, так что это не показатель, - отмахнулась я безлико, прикрывая веки от усталости.   - Скавронская, если тебе станет плохо, - начал, было, он.  - Помолчи и перестань докучать своей заботой. Мне всего лишь нужно, чтобы ты посидел здесь, - слова проглатывались, и я ощущала, как срочно мне нужно принять горизонтальное положение. Наклонившись в сторону, поместила свою голову на плечо мужчины, чувствуя тепло, исходящее от его пальто. Ему хорошо, не холодно, а я мёрзну. Мужчина, тоже мне. – Просто посиди здесь, Егор. Я прикрыла веки, растворяясь в блаженстве и спокойствии. Меня убаюкивало тёплое чёрное пальто. Парфюм кружил в вальсе вокруг, танцуя с прядями моих волос. А совсем рядом кто-то пристально смотрел на меня. Я жмурилась, не хотела видеть этот взгляд, и, в конце концов, просто стала не прятаться от него, а смирилась с ним и даже рассматривала внимательно. Рукам было тепло. И плечам. Вообще стало тепло. Я уже в машине, что ли? Водитель греет машину? Почему тогда ногам холодно? Может, сказать водителю, чтобы обогреватель направил вниз? А то я закоченею же, пока проедем по всем этим пробкам. Нужно согреть ноги сначала. Рука стала выбираться из тепла и ползла в сторону ноги, чтобы согреть и ступни.  - Эй, - мужчина рядом дёрнул меня за руку и вернул её в тепло. – Сиди и не двигайся. Я открыла глаза. Прошло, наверное, несколько минут, но я задремала всё равно. Егор обнимал меня за плечи и прижимал к себе, чтобы я согрелась. Голова лежала у самой его шеи, а ладони грелись в его широких рукавах. Ноги, как я поняла, он не стал класть на свои колени. Это уже слишком. Хотя мне и было тепло, но неловкость переборола.  - Не стоило, - к голове приливала кровь, и меня снова бросало в жар. Но жар касался только головы, а не ног, к сожалению.   - Я же сказал сидеть и не двигаться.  - Если кто-то увидит, у вас будут проблемы, - тут же мозг лихорадочно заработал. Опасная ситуация! Тревога! Тревога!  - Хех, значит, обо мне заботишься, а о себе – нет. Интересно, - он улыбнулся своей усмешкой. – С каких пор ты ценишь меня больше?  - Я не хочу приносить вам проблем. И ещё все эти слухи…. Если они подтвердятся, ничего хорошего не выйдет, - тараторила я, словно рассказывала правила по русскому языку, заученные, ещё в средней школе.  - Хорошо, что понимаешь. Поэтому впредь не будешь приходить ко мне в кабинет и делать то, что может принести вред, - поучает меня, как маленькую. Пользуется тем, что я слабая сейчас. Вот урод. Хороший, но урод.  - А если захочется? – вопрос вырвался сам собой, и я тут же покраснела. Один из немногих раз, когда мои щёки горят – когда у меня мёрзнут руки, и всё тело пробирает озноб. В общем, простуда на пороге совсем. Такая особенность организма воспринимать инфекцию и вредителя. Слабость, озноб – иногда и обмороки случались.  - Ну, если захочется, тогда посмотрим, - он выглядит подозрительно спокойно. Смотрит так в открытую. Пристально. Не едко. Он просто внимательно следил за мной. Странная ситуация.  - А если вам захочется? – ребячество. Какое же это ребячество. Ненавижу такое состояние, когда я слабая и ничего не могу сделать, чтобы прекратить это.  - Не захочется, не переживай.  - И всё-таки, - что за глупая наивность у меня тогда была?  Даже вспоминать стыдно.  - Ну, если захочется, я тебе скажу. И тогда, - он провёл рукой по щеке, ушам и поглаживал сейчас волосы, - беги.  - Почему?  - Потому что если я тебя захочу, то, пока не получу, ты ничего не сможешь сделать, - скованность и страх. От него веяло очень странной, сомнительной опасностью, но она влекла. Пыталась устроить голову на его плече поудобнее, около шеи, уткнувшись носом в самую кожу и вдыхая парфюм. – Это не шутка, Скавронская. Если я перестану следовать уставу учителя, если я захочу тебя, если я отброшу все предрассудки, то ты не сможешь мне сопротивляться. Пока я не получу своего, ты будешь рядом и испытывать не радость. Ты будешь страдать.  - Не буду. Я сильная. Я справлюсь, - бубню привычные слова, чтобы хоть как-то поддерживать беседу. На большее я просто неспособна.  - Не справишься, Скавронская, не справишься. Все до тебя не справлялись, а они были…, - взвинчено продолжает он. Так вот, что его коробило! Теперь всё ясно.  - Егор, - хлопнув ладонью по его губам, начала я, - если ты будешь решать всё за других, то они уйдут.   - Знаешь, а ты мне в таком состоянии нравишься больше. Говоришь отличные вещи, - он усмехнулся и объял теплом за плечи.  - Ты меня совсем не знаешь, - лепечу, словно в бреду, я. Если бы не моё предпростудное состояние, мне бы никогда не пришлось говорить всего этого сумбура. На самом деле, я чувствую стыд за всё то, что наговорила. Я не услышала ни его ответа на свою последнюю реплику, ни каких-то фраз, которые стала упоминать в диалоге. Моя красивая одежда всё-таки намокла. Фешенебельный вид утром – ужасный вид вечером. Что тут ещё сказать.  «Ты меня совсем не знаешь. И хорошо». Отвозить меня домой пришлось Егору с водителем такси вместе, потому что я потеряла сознание за минуту до приезда машины. Из-за пробок мы ехали вместо положенного получаса – почти пятьдесят минут. Адрес Егор узнал, позвонив с моего телефона отцу: его номер был последним в набранных. Дома были почти все, поэтому сразу выяснилось то, что у нас историю ведёт не Елизавета Романовна, а молодой практикант, который не вызвал особого уважения как преподаватель у матери. В такси я несколько раз приходила в сознание, но адреса не сказала бы точно. Так что историк сделал всё правильно. В комнате безумно пахло лимоном. Я проснулась от того, что мне хочется кушать. За целый день, если сегодня всё ещё четверг, я ела только завтрак и пила чай днём в кафетерии. Егор сидел на диване и что-то щёлкал в телефоне. Чай, как оказалось, пил он. На подносе стоял чайничек небольшой, и единственная чашка сейчас использовалась. Из десерта было печенье, к которому он не прикасался.   - Сколько сейчас времени? – туманным голосом сказала я, даже не пытаясь встать.  - Мне только-только заварили чай, - донельзя просто и негромко сказал практикант.  - Где родители? – я не особо понимала, с кем говорила, но понятно, что это мужчина.  - Твоя мама пошла в аптеку, а папа – на работе. Братья с сестрой ужинают. Как только информация дошла до мозга и обработалась, я поняла, что в комнате сидит кто-то чужой. Часто проморгав, я приподнялась на локтях и увидела рассеянным зрением при свете настольной лампы сидящего на диване Егора.   - Что вы тут делаете? – меня насторожило то, что в моей комнате сидел почти учитель и мы наедине.   - Свататься приехал. Обнародовать наши отношения твоим родителям. Разве непонятно? – он усмехнулся и сделал глоток чая.  - Зачем?  - Не самый логичный вопрос в твоей ситуации, смекаешь?  - Я смекаю, что вы не должны быть в моей комнате, Егор Дмитрич, - чуть повысив голос, серьёзно заявила я.  - Попридержи  коней, Жанна Д`арк. Ты на моём плече прямо сознание потеряла – пришлось ехать с тобой, - он поставил чашку на блюдце и привстал, пряча телефон в карман брюк. - Только вот у меня один вопрос: почему твои родители не знают о том, что Елизавета Романовна уехала, и её заменяю я?   - Они её слишком уважают, - я ответила и поняла, что задела его самолюбие, но, к моему удивлению, практикант остался холоден.  - Если ты мне будешь врать, "я съем твою печень с бобами и хорошим кьянти" (прим. красное вино), - опасно сверкнув глазами, заявил он. – Я тебя предупреждал ведь.  - Егор, - привлекая его внимание, говорю, - нет смысла мне здесь врать. Я заболела. Почему ещё должна тратить силы на оправдания?  - Ты не придёшь в субботу из-за болезни. Так что это аванс, - он усмехнулся и сменил место дислокации, присев на край моей кровати.  - Странно видеть тебя и разговаривать в своей комнате. Почему ты пьёшь чай один, а не с ними?  - Я всегда лишний на семейных застольях. Особенно, если семья не моя, - достал из кармана телефон и разблокировал его цифровым паролем.  - Ты один живёшь? – любопытство начало прорезаться. Поправляюсь, значит.  - Тебя это не касается.  - Ты у меня дома был, а я у тебя – нет. Имею право требовать компенсацию информационную, - здравый ум прорезается. Эх, не всё потеряно, Хьюстон.  - Не напрашивайся так банально в гости. Это скучно, - он выбрал какое-то приложение и готовился играть. – Я живу один.  - Ты ответишь на все мои вопросы? – улыбаясь, заявляю, ожидая чего-то экстравагантного.  - На те, которые посчитаю нужным. Не забывай, что я всё-таки…  - Да помню-помню. Практикантишка ты, а не учитель. Старше меня и всё такое, - мне было лень выслушивать и пояснять все эти прописные истины, которыми мне прожужжали уши сначала одноклассницы, а потом и он сам. Мухи приставучие, честное слово. – Давай око за око, зуб за зуб.  - Одни и те же вопросы друг другу?   - Да нет. Просто вопрос-ответ, вопрос-ответ. Хотя эта идея мне тоже нравится, - головной боли не было, поэтому я позволила себе привстать и, облокачиваясь спиной о подушку, сидеть в постели. Напротив расположился Егор.  - Тогда моя очередь. Расскажи, какие у тебя отношения в семье, - он не улыбался, выглядел слишком серьёзным. Я таким не привыкла его видеть.  - Не очень хорошие. Особенно в последнее время. С мамой ссорюсь. Сестру не выношу за слабохарактерность и отсутствие своего мнения. С отцом у нас серьёзные взаимоотношения, положительные. И с братьями. С одним очень хорошие, с другим – хуже. Они близнецы, так что различить их не так просто сначала, поэтому не поясняю, с кем именно, - я отвечала вежливо вроде бы, а всё равно лицо кривилось при воспоминаниях о недавних событиях на даче.  - Вот как. Задавай вопрос, - он с энтузиазмом смотрел на меня. Неужели получает удовольствие от этого? А так отнекивался, когда ему вопросы задавали.  - Кого ты представлял на моём месте тогда в кабинете? – это меня больше всего волновало, пожалуй.  Если честно, то меня больше волновал этот человек, чем то, что случилось между мной и практикантом. Мне интересно, кого он так хочет, с кем таким бывает. Не знаю, зачем это мне, но печенью чувствую, что эта информация очень нужна. Эти вздохи, прикосновения, ощущения, бросающие меня в жар и в холод одновременно – кто же это такая, что он так хочет ею обладать? Наверное, это был отчасти животный интерес, женский, но мне он казался дружеским, потому что я не завидовала этой девушке, не ревновала. По мне, так я оказалась на её месте, и мне было неловко. Хотя, что делать с этой информацией, с данными об этой девушке, неизвестно.  - Скавронская…  - Меня Катя зовут. И я хочу услышать ответ на этот вопрос, - уверенно и без сомнений заявила я, насколько позволяло мне моё положение.  - Для меня ты Скавронская. Была, есть и будешь. А ответ…. Зачем он тебе? Что толку тебе от её имени? – он несчастный? Почему он так выглядит, словно задела его. Хотя и прикидывается сильным, брутальным, всё равно я вижу эту фальшь в голосе.  - Ладно, не настаиваю. Захочешь сказать – скажешь. Тогда у меня больше нет вопросов, - откинула голову назад и коснулась темечком холодной стены. Хорошо. Расслабляет так. Снимает напряжение. Забудь, кто сидит в твоей комнате. Ты заболела, и у тебя бред.  - Тебя не интересует разве, что о тебе думаю? Почему я так поступаю с тобой? Что случилось в понедельник? – он с удивлением смотрел на меня.  - Нет, - я выдохнула скопившийся воздух в лёгких и опустила голову, пронзительно глядя ему в глаза. – Не хочу слышать ложь.  - Почему сразу ложь?  - Потому что тебе нет резона говорить мне правду, если скрываешь чувства к кому-то другому, - я сложила руки под грудью и изучала собственную комнату в приглушённом свете настольной лампы.  - Правда тебе не по зубам, - он встал с моей постели, словно проклятой, и прошёлся по комнате энергичным шагом.   Я ничего не отвечала. Что мне отвечать на эту грубость? У меня нет сил спорить, нет идей для остроумных ответов, нет желания ссориться. Велика честь: превозмогать боль, лишь бы утешиться издевательствами этого урода. Если честно, у меня была мысль прогнать его, потому что видеть эту морду здесь, в моей святой обители, было противно. Слишком грешный кусок человека здесь ходит. И телефона даже рядом нет, чтобы заняться чем-нибудь, пока он ничего не делает и молчит.  В комнату никто не заходил, а с кухни доносились голоса, приглушённые таинственным ритуалом. Не знаю, как безответственно можно было так отнестись к тому, чтобы оставить в комнате взрослого мужчину и девушку вместе. Причём, спящую девушку. Белоснежка выросла, а семь гномов сложились в одного, взрослого, высокого и наглого до невозможности. К тому времени, как Егор перестал наматывать круги по моей комнате и рассматривать всё, что плохо лежит, я успела несколько десятков раз про себя задаться вопросом, а что он тут, собственно, делает. Если честно, мне было непонятно, чего он ждал. Прихода мамы? Врача? Отца? Захотел всем членам моей семьи представиться как практикант по истории, новый преподаватель, замена Елизаветы Романовны?  - Успокоилась? – вполне нормальной интонацией спросил он.  - Да я и не нервничала.  - Тогда продолжим. Ты задавать вопрос должна, - он присел на диван и откинулся свободно на спинку.  Я не ожидала такой непринуждённости от него. Лицемер, значит. Похоже, мы, правда, два сапога пара. Такие же двуличные. Легко сделать вид, что ты не переживаешь о чём-то, что тебя не заботит чей-то поступок, поведение или сам человек. Это просто, в упор не замечать его, потому что твою тонкую, чуткую натуру задели. Эпично.   - Чего ты ждёшь? Почему не возвращаешься домой? – мне было неинтересно. Его мотивы, мысли и детали жизни меня не волновали пока что. Он не ответил на тот вопрос, который бы открывал замок двери, а та, в свою очередь, открывала бы уже интерес к другим, более простым, вопросам. Я вспомнила, как недавно задумалась об обыденном Егоре, о его простой жизни, о том, какая она. И теперь возможность получить ответы на свои вопросы мне казалась не такой соблазнительной. Да, было бы неплохо, но если для этого надо что-то сделать, то я бы не сделала и просто забыла.  - Галина Васильевна сказала подождать, пока она вернётся, и она хочет поговорить со мной о чём-то.  - Я даже знаю, о чём моя мать хочет поговорить с тобой. Не удивляйся ничему – она поставит твой авторитет под сомнение. И не доказывай ей ничего, - отмахнулась я, заприметив телефон на полу рядом с кроватью.  - И не собирался. Не она же моя ученица, - лихо ответил Егор, усмехнувшись. – А вот тебе – может быть.  - Я тебе на будущее сказала. И шуток она не понимает тоже.  - Как ты любишь свою маму, однако, - практикант отвлёкся от своего мобильного и улыбнулся мне своей садистской улыбкой. – Что, ты плохая дочь?  - Это вопрос по игре? – вопросительно вскинув бровь, поинтересовалась я. Да-да, не забыла, что у нас игра.  Вообще у меня было странное ощущение. Это примерно состояние, когда ты должен волноваться, как делаешь это обычно, но нет пороха, чтобы это сделать. И ты напоминаешь тушку животного при смерти. Ну, или человека. Главное, что тебя мало, что волнует. Ты просто смирился со всем, что происходит, ничего не теряешь, ни за что не борешься. Ты просто существуешь. Вот и я так просто вела беседу сейчас с человеком, который время от времени сильно будоражил мои мысли, который играл с моим возбуждением, испытывал мои желания. Физиология сейчас молчала, словно ей заткнули рот кляпом. Мне в радость только. Как только историк ответил утвердительно, я пересказала ему историю о мамаше, чей ребёнок занимался танцами в маминой группе. Это та самая женщина, которая приходила недавно к нашему дому и которой я предложила помощь как психолога в решении всех её семейных проблем. За деньги.  - Как видишь, с твоей стороны было глупо угрожать мне тем, что моя семья разочаруется во мне. То, что я отличница – это заслуга не только давления родителей или четырёх других отличниц. Меня вытягивают не Абрамова и Кравец, Егор Дмитрич, - я нарочно сделала паузу здесь, перейдя на формальное общение с нормальным произношением его имени и отчества рядом. – Меня спасает моя любознательность, которую вы не хотите утолять. Вы даже солгать мне правдиво не можете.  - Я не хочу тебе лгать, Скавронская, - перебил меня практикант, ударяя ладонью о колено. – Хотел бы – давно солгал и глазом не моргнул.  - Вот видите. Лгать можете, но что-то вас сдерживает. В чём дело? – сейчас отсутствие логики меня не напрягало. Сейчас мне казалось, что я могу доказать абсолютно любой факт, даже если это сущая бессмыслица.  - Ты определись: хочешь правду или ложь, - просто заключил Егор, выдыхая слишком громко. Он, в отличие от меня, соображал нормально.  - Правду, конечно. Но если это такая тайна, то лучше солгите, чтобы я не выискивала вероятный ответ в своей голове.  - Не усложняй всё. Твоё упрямство меня утомляет.  - Дайте мне этот дурацкий ответ и идите лесом со всеми остальными вопросами. Что непонятного? – я сморщила лоб, словно говорила ему об очевидных истинах, которые не понимать может только дебил.   - Ох, Скавронская, - тяжело вздохнул, - чувствую, я ещё не раз пожалею, что согласился с тобой в мире жить.  - Да перестанете вы воду в ступе толочь? Вы мужчина или нет? – взбесилась я, хлопая ладонями по одеялу и собственным ногам в приступе раздражения.  - Лена! - выкрикнул он. – Её звали Леной…. Ну что, помогло?  - Помогло, представьте себе! – лицо начало гореть, и в голове зазвучали какие-то странные искусственные звуки. Они были далеко и слышались приглушённо, но действовали на нервы. Да ни хрена мне не помогло. От её имени, как мне и казалось раньше, легче не стало. Только хуже. Хотя нет, это лучше, чем, если бы у неё было такое же имя, как у меня. Полная засада. Внутри снова было неуютно. Жар в груди появился из ниоткуда и держался плотными рядами в районе сердца и лёгких. Притворство. Неправда. Не может быть, чтобы от имени из его уст мне стало так галимо. Он там какую-то Лену зажимал, обнимал, целовал, изучал её тело, а галимо теперь мне. И хотел её. Возможно, и сейчас хочет. А я тут как бельмо на глазу. Дура ты, Скавронская. Зря требовала имя. Лучше не стало, ничего нового не узнала – только себе навредила. Теперь на каждую бабу, которая будет ошиваться рядом с ним, буду думать, что это Лена. Ну, не глупости? И вообще, с каких пор меня так заботит его личная жизнь?! Я собиралась только поинтересоваться именем и историей, чтобы помочь. Мне было интересно выяснить, кого он так хотел, раз сорвался на мне, чем мы похожи с той особой, как мне избавиться от этой связи. Но, похоже, я немного обманулась.  Что было дальше - как в тумане. Пришла мама, заходили апостолы, отец. Все лица смешались в одну общую кашу, и я уснула с благодарными мыслями, что кто-то подвернул мне одеяло. Тепло и блаженство – отдых, который мне нужен. Необходим, как воздух. Никаких Егоров, Ксень, Оль, Жень и Лен. Никаких. Лена – какое тупое имя. Простое, вроде благородное, но слишком уж простое. Это как Катя. Только Екатерина или Катерина звучит лучше, а Елена – нет. И да, это моё субъективное мнение. Никого не заставляю с ним соглашаться или оспаривать. Моя простуда затянулась почти на неделю. Задания мне сообщали Костя с Ксеней, периодически звонила Женька и Оля. Дома, сидя в четырёх стенах, с матерью, докучающей своей заботой, Варей, переживающей об учёбе, братьями и отцом, мне хотелось лезть на стенку. Сводило с ума это одиночество. Пожалуй, мне даже моя собственная комната надоела. В четырёх стенах, пусть и самых хороших, красивых и стильных, мне было душно. Как заключённая, честное слово. Спасали только звонки от друзей и знакомых, которые не верили в эту чепуху о наших отношениях с практикантом. Кстати об этом.  Я находилась дома круглые сутки, открывала окна на проветривание, дышала воздухом на балконе и сидела в интернете постоянно. Играла в игрушки, общалась с какими-то знакомыми, смотрела фильмы и слушала музыку. А ещё следила за группой лицея Вконтакте. В комментариях какого-то поста появлялись записи обо мне, намёки, двусмысленные фразы, явно оскорбительного характера. Как я только себя не сдерживала, чтобы не раскрыть свой рот и второй аккаунт. Меня сдерживали непонятные силы тьмы, которые боялись того, что я раскрою рот и тогда тьмой стану я, сместив их с должности.  Вообще за эту неделю произошло много, чего. Например, наступил октябрь. Ксеня сходила на первое свидание с Костей. Я пропустила много промежуточных контрольных и самостоятельных работ. Не только по истории. Догадываюсь, что историк пожалел о том, что я болею, потому что самостоятельно с объёмом задаваемых проверочных работ он не справляется. И это ощущение, мстительное и гадливое, вызывало у меня кривую усмешку. Мне было бы лень ему помогать, даже если самочувствие улучшится. Пусть сам проверяет – мне не платят за отсидки во внеурочное время. Если бы я ушла тогда сразу после третьей пары и отказалась идти по просьбе Елены Александровны в 306-ю, то сейчас не болела, историк не побывал бы у меня дома, родители не знали о новом практиканте, а я не возненавидела бы это простое до омерзения имя Лена.  За время, проведённое в заключении, чего мне только не пришло в голову. Как оказалось, за всю жизнь у меня не было хорошо знакомых Лен. Не то, чтобы это имело какое-то отношение к Егору, просто взбрело в голову. И вообще мне стало интересно, какая она, эта Лена. Сколько ей лет, где она работает (потому что я уверена, что это взрослая женщина, а не ученица), сколько они были вместе, как познакомились…. По-моему, я перегнула палку со всеми этими мыслями. Что за глупости, лезть в чужую жизнь. Даже если он и принял меня за неё и обжимался со мной, потому что я чем-то напомнила эту Лену. Хотя почему «даже»? Это меня напрямую касается. Так что могу требовать, чтобы он ответил на все мои вопросы. Я что, не человек, что ли? Мне надо удовлетворить своё любопытство. Это твои проблемы. Чёрт. Он же безучастный. И по-прежнему считает необходимым, держаться от него подальше и не связываться. Тогда зачем со мной мировую подписал? Двуличный урод и садист. Зачем ты вообще на меня столько внимания обращал? Теперь не знаю, как расхлебать все эти треклятые последствия. И не поможешь ведь, сука. Сука ты, Егор. Вернулась я на занятия только к концу недели. В четверг пришла на историю, послушала, поняла, сколько пропустила, написала по памяти диктант дат (что-то знала, что-то додумала, что-то логически вычислила, что-то подсмотрела). Вообще чем дальше, тем спокойнее проходили занятия. Учёба сглаживалась и выглядела сплошной плавной линией взлётов и падений. Правда, серьёзных и болезненных падений не было – так, мелкие шероховатости. Я же отличница, поэтому могу исправить всё быстро. Достаточно посидеть часика два над домашкой основательно, и всё – ты снова в седле. По два часика на каждый предмет, конечно, а это уже немало, но тем не менее. Куда-то же нужно этотвоемя потратить, верно? Меня были не совсем рады видеть. Это было холодное приветствие от знакомых в лицее и относительно тёплый приём от одноклассников. Почему я видела такое отношение остальных к себе, понимаю. Я ведь продолжала делать вид, что не знаю об их интернетовских махинациях насчёт моего светлого лика, так что не могу опровергнуть так просто свою идею. И вообще слишком низко для меня – опускаться до их уровня и разводить срач. Как-то по-детски. Хотят шептаться? Завидуют моей жизни? Моим успехам? Сводят меня с самым обаятельным человеком в лицее? Да вы что, чтобы я отказалась от такого?! Я что, совсем идиотка? Они меня бесплатно сводят с человеком, с которым у меня никогда ничего не будет. Пусть хоть на чьих-то губах будет написан наш роман. «Учитель и ученица: сладкая, но запретная связь». По-моему ванильно, но круто. Иначе, с какой бы стати они так мурыжили тему наших нестандартных отношений? Мы ругаемся, как молодожёны – вот это действительно весело, ведь никто из сплетников никогда не был женат. Не у всех даже и половая жизнь началась. А кто-то и понятия не имеет, каким образом это делается. Чего мне жаловаться? Жизнь прекрасна. Я вздохнула облегчённо и откинулась на спинку своего кожаного кресла, заведя ладони за голову. В комнате разносилась партия Рантасалми (гитарист The Rasmus), а мне стало так хорошо. Был вечер четверга, и я предвкушала отличные выходные – Пашка согласился взять меня в кино со своими друзьями. Вышел новый блокбастер, который я хотела посмотреть. Смотреть его лучше с друзьями, поэтому выздоровела вовремя.  Впервые дни проходили так быстро. Четверг, пятница, суббота. Даже семинар по истории, на который я пошла за компанию опять же, затянулся. Надо ли говорить, что мы снова с Егором поругались? От нас летели искры. Мы могли бы вырабатывать электричество. И знаете, что? Мне нравится с ним спорить по теме, а не выяснять отношения. Это гораздо круче и непредсказуемее. Что он скажет в этот момент? Какой факт? Что противопоставить ему? Как загнать его в угол? Как заставить его поступить так, как выгодно мне? Естественно отбить у него что-то важное мне не удалось – лишь мелкий триумф. Зато он, любимчик толпы, слушал овации. И не важно, что на моей стороне были все отличницы из нашего класса, которые пришли в полном составе в эту субботу. Не важно, что я действительно злилась и чуть было не укусила его за руку из вредности. Не важно и то, что наши дебаты были публичными. Кстати, толпе нравилось, когда мы вот так ссоримся. Но больше всего эта самая толпа, преимущество которой составляли особи женского пола, любила, когда Егор утирал мне нос очередным фактом. А я любила момент, когда очередная профурсетка обрадуется моему проигрышу, и тогда практикант спрашивает её сразу, замечая на её лице восторг. И как после такого не любить эти дебаты и эту историю, благодаря которой я испытываю столько чувств? В воскресенье была именно та отвратительная погода, когда ты здоров, а высовывать нос из дома не хочешь. Нет, как бы ничего особенного: дождь, слякоть, туманность. Сразу спать хочется от такой погоды. Кино, мягко говоря, накрывалось медным тазом. Приготовленный костюмчик для знакомства с друзьями брата остался висеть в шкафу. Ну, не надевать же его дома и наматывать круги по комнате. Нет, теоретически можно, но не стоит. Потом лень будет вешать одежду обратно на вешалку. А так – она сейчас ровненькая, гладенькая. Вот как её со спокойной душой изуродовать? Нет, пусть лучше висит.  - Эй, Кать, - Пашка сидел за столом, пил чай с печеньем и позвал меня, проходящую мимо кухни. – Я тут ребятам позвонил.  - В такую погоду не хотят идти никуда? – угадала его слова я и продолжила: - Ну, ладно. Самой не особо хочется показываться на улице. Только выздоровела недавно.  - Давай устроим дома просмотр, - спохватился тут же брат, улыбаясь, словно изобрёл новый летательный аппарат, как минимум. – Что хочешь глянуть?  - Да не надо ничего, Паш. Я прекрасно у себя посмотрю фильм, если захочу. А так – буду делать домашку. Накопилось за время болезни, - печально усмехнувшись, сообщила я и отправилась в свою комнату. – Приятного аппетита. Если честно, я, может, и согласилась бы посмотреть фильм. Домашнего задания осталось немного сделать: почитать историю и биологию повторить к понедельнику. Но за эту неделю родственники меня достали – хочу сменить обстановку и круг общения. Я включила музыку и несколько минут развлекалась, подбирая одежду, создавая комплекты и разглядывая свои украшения. Серьги, броши, бусы и браслеты – мне не так сильно нравились все эти драгоценности и бижутерия, как простые обычные кольца. Я носила всего два, оба на средних пальцах рук, и мне они жутко нравились. Такие же, как и я сама, с обычным, но стильным дизайном, немного грубые, но женственные. Я бы хотела быть ювелиром, если бы было больше навыков и практики. А так – слишком ответственно это. Ювелиры в моём сознании – это определённо мужчины. И вообще дизайн колец меня всегда удивлял. Их же кто-то придумывает, кто-то делает. А таким, как я, остаётся вдохновляться и восхищаться их произведениями. Мой день оставался бы спокойным и обычным, если бы не звонок Женьки. Вернее, я могла бы не ответить, сослаться на то, что мне некогда, что я до сих пор лечусь, и всё в таком роде. Но я подняла трубку и пожалела через пару часов. «Кать, можешь приехать по этому адресу? Тут нужна твоя помощь».  Интересно, какая. Вот почему? Почему я ещё тогда не задалась этим вопросом? Почему не наплевала на все просьбы и тупо не приехала? Вот не приедь – было бы замечательно. Никто бы ничего не потерял, всё было бы спокойно. Пожалуй, из-за этого момента моя жизнь в который раз немного сошла с начертанной оси. Дождь. Повышенная влажность. Тепло. Противно. Грязь. А Катерина Георгиевна выперлась в этот ужас по просьбе своей подруги. Мало того, что погода – дрянь, так и ехать в не ближний свет. Дойти до метро, доехать до остановки нужно, пересесть на другую ветку метро, выйти из подземки и ещё десять минут пешком идти к жилым кварталам. Дом расписной такой, девятиэтажный, с ветеринарной клиникой на первом этаже. Отличное описание. «Заебца», - так сказал бы Пашка, если бы слышала только я. Приехала, вышла, дошла, нашла. Казалось, что такого тут может найти ученица одиннадцатого класса? Рядом бизнес-район. Никаких тебе огромных магазинов, супермаркетов, базаров. Это был рабочий район с офисными зданиями, стекляшками и прочей атрибутикой типичных застроек. Второй подъезд, пятый этаж, квартира направо, металлическая тёмно-коричневая дверь. Я подошла к дому, сверилась с основными отличительными чертами в виде клиники и начала подниматься по ступеням.  - Кать, ты? – кто-то окликнул из-за спины. Абрамова. Красивая. С распущенными волосами. В кремовом пальто с шарфиком, полусапожках, джинсах. Сумка маленькая на плече и зонтик в руках с длинной ручкой. Девичий такой, импозантный очень, прозрачный. Вне лицея выглядела Оля, конечно, замечательно. Хоть сейчас на подиум.   - А что ты тут делаешь? – допытывалась она, стоя рядом со мной напротив двери подъезда.  - Женька позвонила и попросила прийти, - недоумённо отвечаю, пытаясь понять, что тут забыла и Оля. Мало того, что не сказала цель прибытия, так ещё и мне не одной быть там. Подозрительно.  - Мне тоже. Егору что-то понадобилось, - она сказала это так обыденно, словно не впервые тут по просьбе практиканта.   - В смысле? Она попросила меня приехать домой к историку? – нет, я не играю, Оль. Я действительно удивлена. Какого…? Чёрт, достали уже все эти мутки вокруг Егора. Я же морально не готова к тому, что будет в квартире. Другая обстановка – новые переживания. А что, если я не смогу сдерживаться? Что если я скажу лишнего? Блин. Блин. Блин.  - А ты что, не знала, что он тут живёт? – Оля прошла мимо меня и нажала на кнопку системы безопасности. – Я думала, ты-то в курсе должна быть. Вахтерша открыла дверь, и мы вошли. - В 129-ю, - Олька так уверенно бросила женщине ответ на вопрос, который та еще не успела задать, и прошла вперёд твёрдым шагом. Что тут происходит?  - С чего это вдруг? – вернулась я к предмету беседы. Снова кому-то что-то должна. И не надоело им говорить обо мне? Вот фантазия у людей – аж нет слов. Поднимались мы на лифте молча, потому что, едва Абрамова раскроет рот, я её ударю. Взбесила меня эта фраза, что я должна быть в курсе, где живёт этот садист. А мёд им не положить в ротик под язычок? Мы вдвоём стояли напротив двери, которую мне описывала Женька. Оля позвонила, легко и немного нервничая. Была уже здесь. Интересное кино получается – зажимается он со мной, а домой приходит то Женя, то Оля. Нет, я знала, что он бабник, но чтобы зажигать с несколькими ученицами – вы меня простите. Перебор. Я едва ли не подавилась собственной слюной от таких мыслей, вызвав у подруги недоумённый взгляд. Дверь открылась не сразу, и открыла её, к моему удивлению, Женька. По-хозяйски пропустила нас внутрь, сказала разуться, закрыла дверь на замок и ушла в какую-то комнату.  Квартира. Она выглядела пустоватой, но вполне хорошей. Гардероб. Несколько мужских верхних вещей. Шкаф, встроенный в стену, с мужскими ботинками для холодной погоды. На полу стояли просто три пары женских сапог. Ух ты, мы не единственные гости. Интересно.  Из кухни вышел Егор, такой же ухоженный, обаятельный. Потёртые джинсы светло-синего цвета. Не заправленная серая рубашка, чуть помятая. Без привычных часов, ботинок. Просто в носках. Осанистый, важный. Высокомерная сволочь.  - Пришли, наконец-то, - он пробежался глазами по нам с Олей. Меня даже оскорбило то, как он безвкусно осмотрел и меня, и её. Словно мы на одном уровне с ней. А ведь у нас договорённость. И я умнее по истории. Да что это за отношение такое?! – Проходите. И не ломайте ничего. То ли он не в настроении, то ли меня всё по умолчанию бесит. Олька была одета шикарно. Нет, не вульгарно, а очень стильно. Такое в лицей не наденешь – лучше в театр или на свидание с очень важным человеком, которого хочешь покорить. А я что? Майка, рубашка клетчатая и джинсы. Мне никто не сказал принаряжаться и, войдя в комнату, я поняла, по какой причине. В гостиной на диване и в кресле сидели Женька, Лара и Ксеня. Оля присела на край подлокотника дивана, а я так и осталась стоять в дверях, пытаясь понять, что за хрень тут творится. В кресле сидел Егор, а рядом за игрой в шахматы расположился мальчик лет семи. Может, меньше. Или больше. Тёмненький и молчаливый какой-то. Он игрой был увлечен больше, чем четырьмя красивыми девушками. Вот парадокс. Не мужик, что ли, растёт. Никто не удивился моему приходу. И я не удивилась этому. Вообще мне казалось, что меня пригласили на какую-то закрытую вечеринку, куда дали допуск только недавно. Радует, не правда ли? Да меня это бесит!  - Это Дима, - Егор погладил по голове мальчика, и тот отвлёкся от игры, развернувшись лицом. – Мой племянник. Сказать, что они были похожи, не скажу. Единственное сходство – цвет волос. Лицо было абсолютно другим, хотя, если очень долго сравнивать их, можно найти ещё что-то общее. Прямоугольный овал лица, пронзительные карие глаза, тонкие губы и нос с горбинкой. Скулы приспущены, и уши топорщатся. Не понравился мне взгляд этого Димы – он мелкий, а в комнате куча людей взрослых. И зачем мы вообще все тут собрались?  - И ему нужно помочь освоить кое-какой блок знаний, – продолжал практикант. – Лучше ваших кандидатур нет. Вам не отвязаться.  - Хорошо, Егор, - Женька кивнула, назвав так просто историка по имени. Я округлила глаза и закусила губу. Лару и Олю такое обращение тоже поразило. Ну, хоть я не одна такая идиотка. – Надо распределить предметы и составить график занятий. И ещё время…  - Я понимаю вашу выгоду, Егор Дмитрич, - вспомнив недавнее его выражение, подала голос я, стоя всё так же около двери. – Но нам-то что с этого?  - Прощу плохие оценки и дам возможность пересдать. Буду спрашивать вас, когда вы поднимаете руки. И не обращать внимания на аккуратное списывание, - деловито начал он. – А ты чего хотела, Скавронская? Чего-то конкретного?  - Мне мало этого. Я прекрасно сама могу зарабатывать оценки и выбивать их у вас честным путём.   - Ты нерационально тратишь свои силы. Лучше бы учила биологию, а не историю. А вместо этого сидишь и зубришь конспект. Согласись, глупо, - он улыбнулся уголками губ и пристально посмотрел на меня.  - Что вы ещё можете предложить, Егор, - пауза, - Дмитрич.  - Да ладно тебе, Кать, - запротестовала Олька. – Этого достаточно, Егор Дмитрич.  - Что ещё? – настаивала я, отчеканивая каждое слово и испепеляя взглядом практиканта. Если честно, я не знала, по какой причине злилась. То ли от того, что тут все девчонки, или Женькино «Егор» так повлияло, или моя поездка к чёрту на куличики ради этой мелочи. Надо успокоиться. Срочно. Иначе кто-то взорвётся. Моя психика стала нестабильной, и это плохо. Прислонившись спиной к стене возле дверного проёма, слушала, как замедляется ритм сердцебиения. Всё в порядке, Скавронская. Ты не выдашь себя. Ты должна быть хитрой и аккуратной. Не позволяй Егору эксплуатировать себя. Даже с помощью племянника. Он же опять доведёт всё почти до греха. Оно тебе надо? Нет. Ну, вот и всё.  - Покормить могу ещё вас всех, - усмехнувшись, сказал он. – Только не обещаю, что вы выживете. Девочки улыбнулись и засмеялись едва ли. Дёргали друг друга незаметно, чтобы успокоиться. Ну, и чтобы одна не красовалась впереди других. Даже Ксеня – и та. Эх, бедный Костя. Кстати, может, замутить с Костей? Раз Кравец его не ценит. Милашка-староста, харизматичный, увере и явно ждёт успех по жизни. Почему бы и нет?  - А конкретно тебе, Скавронская, могу купить мороженое, - опять эта хитрая садистская улыбка! Сука.  - Ничего, кроме денег, предложить не можете? – делая глубокий вдох и выдох, говорила я, чтобы успокоить бушующее внутри меня пламя протеста.   - Скажи, что ты хочешь, - серьёзный. С таким видом он, наверное, все дела решает и общается с партнёрами или друзьями по работе. Круто.  - Я не буду произносить это вслух, - скрестив руки под грудью, уставив взгляд в пол, заявила я, усмехаясь собственным двусмысленным намёкам. Он понял. Вернее, повёл себя именно так, как я ожидала. Спрятал взгляд, и через минуту смотрел на меня искажённым выражением лица. Садист. Девочки были в замешательстве, потому что я решила сыграть в эту игру. И они, бедненькие несмышлёныши, которые хотели казаться на моём фоне лучше и унизить даже, теперь сидят, как Буратинки. Печалька.  - Скавронская, ты меня домогаешься, что ли? – он снова вернулся в режим прежней вражды. Надеюсь, не навсегда. Я долго не выдержу. Но зато теперь моя злость получила право выхода наружу. Я могу сраться с ним, сколько хочу. Размазать по стенке его самолюбие в его же доме. Месть сладка. И мне холодно. Так что холодная месть – вдвойне сладка.  - Что вы, как я могу? Вы ведь практикант, - не перебрать бы с отрицанием, а то станет слишком видно, что я играю. – Как я могу нарушить этот запрет? Это ведь противозаконно.  - Хорошо, что ты это понимаешь, - боится. Принял оборонительную позицию и не знает, чего от меня ждать. Хех, отлично.  - Жаль, что только я это понимаю, - я глянула исподлобья на всех сидящих на диване, на Женю в кресле, а затем с иронической усмешкой задержала взгляд на Егоре. И все всё прекрасно поняли. Какая же я стерва. Минутная заминка стоила практиканту решения. Он попросил Диму выйти и помыть себе что-то из фруктов. «А мне нужно поговорить с нашими гостями».  - Достаточно разговоров. Я прошу вас о помощи и гарантирую помощь по своему предмету, - он ставился на меня, - и Скавронской тоже. А надо будет – и с другими предметами помогу. Усекла?  - Мне не нужна ваша помощь, Егор Дмитрич, - правда. Меня тут ничего не держало. Если бы я хотела увидеть вас, то просто подождала бы до завтра. А так, видеть теперь не хочу никого из ныне присутствующих. Аж от себя самой тошно. Надо было отказать Жене. Не видела бы этого парада лицемерия.   - Ну, иди тогда. Чего стала? – разозлился. Откинулся на спинку кресла, словно я его достала . Это было моей негласной целью. Так что едва услышала, то поправила манжеты рубашки и направилась в сторону выходу. – Скавронская, чего ты хочешь?  - Вы пытаетесь меня остановить? Ну, надо же, - теперь у меня есть право издеваться. Хех, вот так тебе. Ещё раз увижу эту толпу здесь в таком составе, которая пытается тебя соблазнить, ко всему прочему, уничтожу всё, что попадётся в руки.    - Я, кажется, задал вопрос.  - А я, кажется, не давала ответа. Моё условие останется неизвестным. Как придумаю – скажу. И вы не вправе будете отказаться. Здесь столько свидетелей, - здраво и резко сказала я, почувствовав смелость. Неужели он согласится? Зачем же я ему здесь? Помочь его племяннику? И только? Пфф, бред.  - Хорошо. А теперь то, что касается всех, - Егор обвёл взглядом всех присутствующих. – Завязывайте с ухищрениями в мой адрес.  - О чём вы? – с недоумением спросила Оля, чуть поддавшись вперёд.  - Абрамова, можно подумать, я не знаю, по какой причине ты мне так часто звонишь, - практикант пристально смотрел на неё, чем заставлял Олю краснеть и прятать взгляд. – Остальные достают в интернете. Кто-то просто не даёт прохода в лицее. Да, Кравец?  - Я перестала уже! – тут же встрепенулась Ксеня, едва не подпрыгивая. Задел за живое, в общем. И я даже почувствовала радость, что он сам, плюя на такт, сказал им это в лицо.   - Да-да. Но каждый раз видеть тебя в коридоре страшно, - он шутил, но Ксеня, уверена, чуть было не поверила ему.   - А я? – разрядила обстановку, называется. Теперь всё внимание приковано ко мне. Егор рассматривал меня, долго вглядывался в лицо, пытался поймать тень лжи во взгляде, но не поймал. Её не было. Сейчас мне стало интересно, почему я и этот скоп влюблённых девочек тождественно равен.  - А ты просто бесишь меня, - он выплюнул эти слова так просто, словно вертелись на языке давно. Так вот оно что. Значит, раздражение настолько сильное, что сдерживать свой гнев вы не можете. Я рада. Нет. Я счастлива!  - Похоже, я здесь единственная, чьи чувства взаимны, - нахально усмехнувшись, я высокомерно глянула на девочек, а затем - на Егора. Вы все – букашки. Любите и тащитесь от этого урода. Юбки надели, платья, кофточки с открытыми плечами и декольте. Причёски и макияжи. Драгоценности. Господи, это же какими дурами надо быть, чтобы вести себя так. Да вы же конкурентки прямые друг другу на место в его сердце. Зачем? Не понимаю. Зачем вот так делать и красоваться всем вместе. Дружба и любовь несовместимы. Разве не очевидно?  Интересно. Я бы тоже приоделась, если бы знала? Не исключено. Дома, сидя в четырёх стенах, передумав обо всём на свете, о Егоре, Лене, отношениях, поход в гости был бы настоящей феерией. Ты бы облажалась, Скавронская. Хорошо, что тебе не сказали о том, к кому ты идёшь. Позор. Вот ты бы поставила себя в неловкое положение... Следующей была бы новость о том, что Скавронская таки влюбилась в практиканта и даже приоделась для него. Скандал. Но с другой стороны, должны же эти слухи иметь хоть долю правды? Так почему бы долю не увеличить до 100%?