Когда истина лжёт

Наступил звёздный час. Продолжение всем нам полюбившейся истории. Не буду оправдываться и прочее. Вы слишком долго ждали. Могу сказать, что глава должна быть больше, но тогда она бы вышла позже. События, которые не вошли в эту главу, будут в следующей. И ещё пару слов. в шапке у нас обновления гифочек от Артура Госсе и к ним добавляются ещё эти: https://33.media.tumblr.com/b1edb82a49155fbf8d91b357d22a853d/tumblr_nili7972qk1u8zjgdo1_500.gif https://38.media.tumblr.com/fa0100dbaf5a73471ecc3946878c2d14/tumblr_ml1z9rL8rs1rm83v1o1_500.gif https://33.media.tumblr.com/2f47e5fba6ca7ce7b3174228884fd48c/tumblr_nbvfh0CGG81ttm9oso2_500.gif Вставляем ссылки с адресную строку и наслаждаемся) Приятного прочтения. _______________________________________

Он был сволочью. И я становилась сволочью. Глядя на него, я становилась им. Все мы, когда любим, неосознанно перенимаем у объекта симпатии привычки, манеры, поступки. Со мной случилось то же самое. Я не заметила, как становилась стервозной до невозможности. Пыталась всячески скрывать, оправдывать это, но верила в свою невинность лишь я сама.  Егор ждал Лену. Я бы не удивилась, если он способен был слышать её шаги на лестнице. Но мне нужно отдать должное, я заставила его показать себя. Не то, чтобы это целиком и полностью моя заслуга, но похвалить себя за , что развела его, всё же стоит. И думаю, что себе он не простит такого промаха. Нет, Егор не будет корить себя или заниматься самоуничижением. Он же не женщина, в конце концов. Он спокойно проанализирует и накажет себя по всей строгости своего нрава. Уверена, я об этом даже не узнаю. И правильно: не стоит забывать, где моё место. Я не отдавала себе отчёт, что происходит. Квартира Егора, Егор, ужин, фильм – здесь историей и не пахнет. Сомневаюсь, что Лена поймёт превратно. Если сложившееся мнение о ней в моей голове верно, то она не из тех людей, которые ставят под сомнение принадлежность своих вещей. Хотя я бы посмотрела, как кто-то, вроде этой самодостаточной по рассказам, высокомерной особы, ревновал бы своего мужчину ко мне. Это было бы весьма забавно. Дверь преждевременно была открыта, и Егор стоял в коридоре, скрестив руки на груди и подпирая стену плечом. Мне же не хотелось видеть их первую встречу. Дело не в дани уважения чужим отношениям: боюсь, меня бы стошнило. Я не хочу видеть этот фарс. Не хочу видеть искренность или лицемерие. К тому времени как щёлкнул язычок дверной ручки, я дважды пожалела о своём поступке. Осталась, как наивная дурочка. Выдала себя с потрохами. Ну, и что? Разве я не имею права? Мы ведь можем быть только друзьями. Партнёрами. Товарищами. Он же интересуется историей, я – тоже. В тот момент я нашла бы любое оправдание себе. Даже если это история – предмет, которым я была сыта по горло, единственное общее звено между нами, что не требовало признаний в каких-либо чувствах. Из коридора не доносилось никакой возни. Только стук каблуков – она сделала пару шагов и вошла в квартиру. Никакого шелеста, никаких слов, звуков. Они там только смотрят друг на друга, что ли? Выдержка давала трещину. Любопытство брало верх. Я выглянула в коридор одним глазом.  Светлая кожа, рыжеватый отблеск каштановых волос, отточенные скулы. Ровная осанка. Теплое пальто насыщенного красно-малинового цвета и зелёный шарф. Изящные движения рук. Пока она клала сумку на тумбу и снимала обувь, я внимала каждому движению её кистей. Сколь грациозно они перемещались в пространстве! Никогда не видела подобного. На чистый ковёр она ступила аккуратной ножкой в капроновых колготках. Ни маникюра, ни педикюра – её ногти и руки были в идеальном состоянии, абсолютно неброские, натуральные. Я не заметила, как прикусила от зависти губу, всё так же украдкой поглядывая за происходящим в коридоре из гостиной. Первые кадры «Лёгкой жизни» так и остались висеть на экране. Благополучно забыто. Егор стоял ко мне  спиной. Всё, что отражалось на его лице, мне не было видно. Наверное, сейчас – каменное выражение. Он не знает, как реагировать. Желание быть с этим человеком проснулось так же быстро, как всплыли воспоминания из прошлого. Интересно, она всегда была такой грациозной? Наверное. Раз он ничего не говорит и не прогоняет её. Хотя как он может это сделать? Это ведь его Лена. Его! Ту, которую он до сих пор видит в других людях, угадывает её поведение в окружающих. Он не видит мир – он сравнивает его с Леной. Для него Лена – мир.  - Ну, здравствуй, - она легко улыбнулась, озарив собою коридор. И тут я заметила, как мрачен был Егор. Он стоял напряжённо, словно скала. Никак не двигался, даже дыхание не различалось. Может, дело в приглушенном свете? Нет, света достаточно.  Егор опустил руки и облокотился спиной о стену, уставившись в потолок. Всем своим видом он говорил, что хочет её видеть, рад ей, но признаться себе в этом не хочет. А она поняла всё и теперь будет играть.  Мне было жаль практиканта. Как человека. Как парня. Как мужчину. Он устал. Эта надежда, это томление, это ожидание Лены его утомило. И, увидев её, он понял, насколько сильно устал от этого. Думаю, сейчас в его голове тысяча раз проносилась идея бросить всё это и уйти. Оставить её вместе со мной здесь и просто уйти. От меня не так много проблем, но своим упрямством я усугубила ситуацию и затянула петлю на его шее ещё туже. Прости и попробуй понять меня. Я говорила, что это не из-за моих чувств. Я солгала. Я хотела знать, кто она, твоя бывшая. Хотела увидеть. Я хотела понять тебя.  - Так и будешь стоять особняком? – она спрашивала мягко, чуть насмешливо, но её голос, самый обыкновенный, выводил меня из себя. Он казался тоньше необходимого или просто лоснящимся от лести. Будто она вылила весь пузырёк вазелина на свои связки. – Даже не обнимешь меня? Егор даже не двигался и не подавал никаких признаков, что услышал. Он либо выводил её из себя, либо пытался разобраться в себе. За полтора года разлуки не удавалось, а тут бац, и удастся? Наивный. Хотя, может, эта встряска ему и нужна? Может, не зря часть меня верит в тебя?  Я вышла из комнаты на ватных ногах. Твёрдость духа исчезла в тот момент, как Лена полоснула лезвием мой профиль. Я сжималась от робости и страха. Не знаю, откуда взялось это ощущение. Я ведь не трусиха, так откуда у меня, Екатерины Скавронской, появился страх? Теперь сама ощутила на себе влияние это женщины. По вкусу не очень, потому что начинаешь сомневаться в себе.  - Я дала мало времени? Ну, что ж, бывает, - лицемерный тон вместе с улыбкой стёк в канаву, а ко мне вернулась сила, вся любовь к жизни и уверенность, едва увидела её истинный настрой. – Не смею задерживать. Она сделала полшага в сторону, намекая мне убираться за дверь. Это перебор. Егор не реагировал, окунувшись во тьму своего безрассудства. Выходит, разбирается в себе, а не её пытается выбесить. Тогда с удовольствием займу эту позицию, хотя я едва сдерживалась, чтобы не раскрыть рот. Не в своём же доме, чтобы ругаться: стены не помогут. А она здесь, наверное, частенько бывала, раз про включенный свет в гостиной сказала. Так что аура квартиры не на моей стороне.  - Не стесняйся. Ты не первая из тех, кого я встречаю почти на пороге. Но, признаться, настолько «молоденькую» я не ожидала увидеть, - она хохотнула, скрыв свои эмоции в ладони. А, может, этот укол и был её более-менее настоящей эмоцией. Теперь интересно, она намекала, что Егор не совсем верный или что она не первый раз давит на его достоинством своими каблуками? Практикант тяжело вздохнул, не дав мне придумать даже ответ. Его вздох был настолько громким, что Лена сочла его за ответ и уже с заинтересованностью поглядывала на него, включая в свою игру.  - Это моя ученица, - он развернул голову к ней, что-то изобразив на лице, отчего она ещё больше озарилась улыбкой.  - И ты не боишься вылететь с лицея, встречаясь со своей ученицей у себя дома?  - Ты сказала, что пришла по делу, - спрятав руки в карманы, Егор опустил взгляд вниз. - Моя жизнь тебя не должна волновать. Раздевайся и иди на кухню.  - Нет, погоди, - уцепилась за это, как за соломинку, сбросив свой костюм Госпожи. – Ты что, правда, встречаешься с несовершеннолетней?  - Ещё один вопрос по поводу моей жизни, и я сочту это заинтересованностью во мне как в мужчине, - он с лёгкой улыбкой глянул на стену напротив себя и, расправив плечи, направился на кухню. Вопрос типа «что, не поможешь даже мне снять пальто?» застыл на лице Лены, и я, подавляя усмешку, последовала за историком. Сейчас за ним вился шлейф с чувством взятого реванша. Ему удалось убедить её. Поразительно. Нет, пока я не могла сказать, насколько великолепна Лена в ведении диалогов, но это, признаться, поражало: то, как она давила на него, как пыталась манипулировать им и его чувствами, как она выкрутила собственную позицию. А Егор одной фразой сделал ей комплимент, предупреждение и оскорбил. Да ещё и поставил точку. Хочу научиться этому у него. Как он это делает?   - Мне можно присутствовать? – тихо спросила я у Егора так, чтобы Лена не услышала.  - Как хочешь, - он занялся наливанием воды в чайник. – Кать, ты чай будешь?  - Буду, - растерянно бросаю. Похоже, практикант намеренно втягивает меня в эту ситуацию. Хочет, чтобы я шла за ним и доверяла, чтобы положилась на него и просто подыгрывала. Он ведёт эту партию. Не ты, Кать. А он. Мужчина. Тот факт, что это может быть просто игра в моей голове, как-то позабылся. Лена уже сняла верхнюю одежду и в своём деловом юбочном костюме прошествовала на кухню, сделав вид, что меня не заметила. Она присела по привычке и откинулась на спинку стула, чуть улыбаясь всему происходящему. Или она по жизни ходит с улыбкой. Пока я не могла понять причины. Едва я стала помогать с чашками и чаем, её улыбка стала шире. Видимо, всё-таки забавляла сложившаяся ситуация. Ну, не её одну.  - Она и за столом сидеть будет? – поинтересовалась Лена, едва я присела на ближний к двери стул.  - Ты предлагаешь ей с пола есть?  - Как ты сказала, тебя зовут? – надо же, как меняет темы, лишь бы не видеть тычок в собственную лужу.   - Катя, - я напряглась. Уверена, это мне ничем не скрыть, поэтому использовала её же метод: - Вам чем-нибудь помочь, Егор Дмитрич?  - Не стоит. Общайтесь, - отрезал практикант, оставив меня наедине с этой фурией. Хотя я утрирую. Внешне в ней, и правда, не было ничего такого. Симпатичная, но ничего выдающегося. Статная, уважающая себя. Наверняка она занята и ценит своё время. Зачем же она пришла? Но, похоже, она не мной интересовалась, потому что мой ответ и такая явная попытка бегства её не потешили. Словно это то, чего от меня ожидали.  - Ты ужинал? – всё это время ей нужен был Егор. Она боялась сама начать разговор и поэтому использовала меня. Продумала мою реакцию. Хех, вот как. Даже если бы я ответила – она бы придумала провокацию, чтобы я обратилась к Егору и проверила, готов ли он к диалогу. Не больше, не меньше. А если он может отвечать мне, то почему не может отвечать ей. Уверена, она бы подала ситуацию именно так. И я снова всего лишь пешка. Не в то время и не в том месте.  - Да. Уже поздно, - он не разворачивался к нам по-прежнему.  - Ещё помнишь? Помнишь, какой сегодня день? Она лукаво смотрела на него, пытаясь прикрыться наигранной печалью. Гадюка. Лицемерная. Егор не реагировал. Он знал, что это провокация, поэтому держал оборону, всё больше вызывая моё уважение.  - Если ты пришла, чтобы отметить это вместе, то тебе стоило не печенье к чаю брать, а бутылку виски, - он усмехнулся, всё так же стоя спиной.  - Не рассказывай мне сказки: у тебя всегда есть бутылочка хорошего вина, - она непринуждённо, искренне засмеялась, словно девчонка. Егора передёрнуло. Даже спиной он чувствовал это.   - Я уже выпил вина. И ужин у меня был, - развернулся лицом и сложил руки на груди, опираясь на столешницу поясницей, – с Катей.  - У тебя, но не у вас, - на её лице не было ни тени улыбки, ревности. Это был сухой факт. Егор тоже изменился в лице. Он попался на обычную оговорку, проверку на близость. Когда в диалоге есть «мы, наш, нам», – это существенный индикатор, что между двумя людьми есть общая реальность.  - У нас с тобой было много ужинов, но где теперь мы? – его слова были легки на подъём, и они не имели сильного веса, но почему-то именно мне стало тяжело. Они, два взрослых, самостоятельных человека, оценивали окружение через свой опыт, но не я. Я не могла уследить за ходом их мыслей, за тонкостями оппонирования. Я не запоминала слов, которые говорил каждый, чтобы обдумать на досуге. Пыталась анализировать ситуацию, и ничего не получилось. Какая же я беспомощная. Куда мне идти в историю, когда я такая слабая на память. Запомнить сотню дат – легко. Факты – сложнее.  - Я думала, что могу прийти и поужинать с тобой просто так, - бросила Лена, вставая из-за стола. – Не знала, что смогу сегодня застать здесь твою ученицу.  - Твоё счастье, что ты застала здесь её, а не кого-то другого, - лёгкая угроза, и Лена замерла.   - Твои друзья по-прежнему не угомонятся?  - Это наши друзья, Лен, наши, - чайник вскипел, но он не заметил этого. Понемногу Егор выходил из себя.  - Меня с ними ничего не связывает. Если бы кто-то из них добился того, чего добилась я…  - Ты опять говоришь только о себе. Полтора года прошло, а ты нисколько не изменилась.  - С чего я буду меняться, если нравлюсь себе такой? – в её голосе пятнами проступило самолюбие. Властные ноты, которые мне не понравились, раздражали и Егора. Он терял самообладание, показывая очередную свою сторону.  - Поэтому ты и осталась ни с чем, - повысил тон.  - Стоп, - она усмехнулась победоносно, - ты в курсе, что мы расстались с Вадимом? Надо же, а я думала, интересуешься ли ты моей жизнью, как раньше, или изменился.   - Лена…  - Не перебивай меня, - она попросила его замолчать, но просьбы в таком тоне любой приказ покажется  смехотворной пародией. – Когда я увидела тебя, подумала, что ты мог измениться, что ты стал именно тем, кто мне нужен. Я знаю тебя лучше, чем ты сам, знаю, что ты можешь. Я верила в тебя тогда, когда уже никто не верил, и ты всегда оправдывал мои ожидания. У меня была надежда, что ты изменился, стал тем, кем был раньше. Подумать только, чтобы такой успешный человек, как я, жил надеждами. Но теперь вижу, что это напрасно, что ты всё тот же неудачник. Ты окружил себя своими друзьями и думаешь, что они никак не влияют на твоё развитие. Ты окружил себя малолетними ученицами и думаешь, что это не отражается на тебе. Я ведь говорила, что твоё окружение формирует тебя ничуть не меньше тебя самого. И ты знаешь результаты.  - Похоже, Вас сформировало больше окружение, чем вы сами, - я произнесла это едва слышно. Специально. Не могла терпеть того, что она говорит. Не могла видеть, как она унижает Егора и всю его жизнь. Не могла и не сдержалась. Она унижала человека, который запал мне в душу. Он мне понравился именно таким, не тем, которым она его создала, или его окружение, или ещё какой-то круг общения. Он таков, каков есть – и таким он мне нравится больше. Его обаяние нельзя скрыть. И что бы она ни говорила, я буду отстаивать свою точку зрения.  - Что? – я прервала её фонтан речей, который она так и не договорила. Наверное редко кто смеет её перебивать. – Не тебе мне замечания делать.  - Да чего вы так выходите из себя? Я сказала то, что увидела. Но для вас важны мнения только выше поставленных чинов, а не лицеисток, не правда ли?  Несмотря на свою дрожь, говоря эти слова, я была абсолютно спокойна. И даже закипающий адреналин в крови не мог пересилить внутреннюю силу, которую вложила в эти слова. Но, разумеется, я не пошатнула и миллиметра её веры в себя.  - Когда говорят взрослые, детям лучше не встревать, - этот родительский тон, который бесит в своей же собственной матери, теперь бесил и в ней. Она сделала правильный акцент, чтобы меня прижучить. Однако ты мне в матери не годишься, так что сработает не так:  - Пожалуй, нам с Егором Дмитричем нужно выйти, а вам, слишком взрослой, не мешает разобраться с собой.   - Скавронская, ты переходишь границу.  - А она не переходит?! Унижает ваше достоинство, манипулирует примитивными рычагами давления ещё и самооценку себе хочет поднять до райских ворот! - я вспылила, добавила больше, чем нужно, эмоций, когда стоило давить напором и фактами, как учил отец вести полемику. – Но с таким послужным списком грехов до рая не долететь ей в этой жизни. Я поднялась, прошла мимо Егора к чайнику, залила кипятком заварку и уселась на своё место. Да, это было по-детски. Сколько спеси во мне было проявлено! Я сама диву давалась впоследствии, что во мне, оказывается, столько детского легкомысли и гонора. Но, тем не менее, я имею право так себя вести, а она – нет. Да и что сделано, не вернёшь.  - Я говорила тебе, Егор, - пауза, - с детьми не связываться. Заразишься от них вот этой инфантильностью.  - Ты тоже переходишь границы дозволенного: ты давно потеряла своё право указывать мне, как строить жизнь, - наконец-то, в нём проснулся мужчина. – Мне напомнить твои последние слова? Не нужно, думаю. Ты уходишь, но возвращаешься всякий раз, чтобы проверить, как я. Твоё желание опекать меня мне льстит.  - И всё это ты понял только благодаря словам этого создания? Не вздумай влюбиться в неё, Егор. Ты унизишь этим всех своих девушек.  - Ты никогда не переживала за всех, так что не прикрывайся ими. Давай начистоту: это оскорбит тебя. Только я не могу понять, чем же именно тебя это оскорбит. Тем, что она моложе? У неё меньше мусора в мозгах? Или тем, что она видит дальше своего носа? – мне кажется или Егор сейчас сравнивает меня с Леной? Выставляет меня в хорошем свете. Почему-то у меня дурное предчувствие, больно радостное.  - Очнись, Егор, - она щёлкнула пальцами перед его носом дважды. – Она влюблена в тебя только потому, что ты симпатичный практикант. Думаешь, я не знаю, что чувствуют девочки в таком возрасте? Через пару лет ты станешь просто хорошим воспоминанием о юношеской любви. Всего лишь.  - Мы снова обсуждаем мою жизнь. Как тривиально, - он тяжело выдохнул.  - Уходишь от ответа. Только не говори, что делал ставку на неё – это будет слишком смешно.   - По-прежнему считаешь людей фишками из казино? Ни капли не изменилась. Тогда что ты здесь забыла? Пришла поинтересоваться, как я живу? Или надавить на больное? Повспоминать прошлое? Ностальгия заела? Или между ног давно ничего твёрдого не было? – перегнул палку. Лена покраснела от злости. Я чувствовала себя лишней, не доросшей до такого разговора, даже до простого присутствия.  - Егорушка, - она мило улыбнулась, расслабилась, опустила плечи и мягко качнула бёдрами, - я польщена тем, что ты по-прежнему мой. От такой самоуверенности у меня забрало дыхание. Егор дёрнулся и напрягся. Он слишком сосредоточился на ней, расслабленной, умиротворённой, контролирующей ситуацию женщине. Его руки были сжаты, а плечи и спина – напряжены до предела. Если бы сейчас он сорвался, то вполне мог бы разбить что-нибудь. Например, чью-то голову. Он не зверь, конечно, но ведёт себя слишком агрессивно. Хотя Лена, похоже, ожидала такой реакции. Более того, она её добивалась. Хищником, настоящим животным в этой ситуации был не Егор. И поняла я это только после её слов. С тех пор мои страхи перед ней были обнажены, как и пренебрежение.  Почему она мне не нравилась? За исключением того, что она растоптала чувства человека, который мне не безразличен. Её устои, принципы, мировоззрение – всё это вызывало во мне рвотный рефлекс. Это омерзительно: жить по таким законам. И самое страшное: её законы жизни работают, как часы. Чище и чётче законов подлости. И это раздражает ещё больше. Её успех, слава, таланты и достоинства – я могла бы забыть об этом всём, сделать вид, что просто не заметила всего этого, но эта подача себя, владение ситуацией, эти манипуляции заставляют меня снова и снова восхищаться ею и презирать одновременно.   - Признайся, Лен, - Егор постепенно оттаивал и становился таким же расслабленным, как обычно, - ты просто хочешь этого. Ты таешь от мысли, что все вокруг любят тебя. Так было всегда, поэтому даже не думай возвращать меня подобными провокациями.   - Можешь говорить, что угодно, - она продолжала улыбаться, - но тебе не скрыть того факта, что ты с теплом вспоминаешь меня.  - Знаешь, ты не так идеальна, как считаешь, - мечтательно, даже легкомысленно заявил практикант, ставя на стол чашки с чаем и угощения и полностью игнорируя слова. – Присаживайся, Скавронская. Могу рассказать, если так интересно.  - Кто тебе сказал, что меня подобное интересует? – она вопросительно изогнула бровь, сжала губы и смотрела с неодобрением на мужчину. Он попал в цель.  - Тебе есть, чему поучиться у Катерины, - он не смотрел ни на Лену, ни на меня. Заглядывал в свою чашку, изучая отражение. – Она не умеет так манипулировать людьми, как ты, опытная женщина, не умеет налаживать связи так быстро. Проще говоря, она не умеет нравиться всем подряд. И знаешь, это та черта, которой тебе не хватает.  - Ты только что произнёс исключающие друг друга выражения, понимаешь? – без улыбки заявила она, сделав глоток чая.  - В лицее, где она учится, много разных учеников, - тем не мене продолжает задумчиво Егор. - Это богатые лицемерные, создания, которые не пробовали на вкус жизнь. Скавронская им не нравится просто потому, что она не хочет им нравиться. Знаешь, насколько прелестно выбирать круг людей, не просто окружающих тебя, а тех, которым ты хочешь нравиться?  Взгляд хищника. Он поставил её в тупик. Жестко, без улыбки. Это взгляд охотника. Мне доводилось видеть эту улыбку. Но взгляд страшнее. Я видела, как рука Лены дрогнула, и губы плотно сжались от переживаний. Она продолжала делать глотки чая из чашки, опасаясь ставить её на стол, чтобы не выдать свои дрожащие руки. Мне было невдомёк, что сильнее её испугало: слова или взгляд. Я делала ставку на взгляд, но слова, как оказалось, повлияли сильнее. Мне не дано узнать этого, поэтому последующий диалог происходил, на мой взгляд, ни о чём. Я просто выпала в прострацию. Не слышала ни слов, ни звуков, не видела ни мимики, ни жестов. Наверное, я просто устала.  В какой момент я поняла, что уже не в квартире Егора? Когда мне сигналил водитель из-за того, что на светофоре для пешеходов зажёгся красный, а я медленно тащилась по зебре. Торопился домой к жене от любовницы своей, что ли? На улице давно потемнело, а я брела от остановки до остановки по тротуарам, поскольку видеть людей или дышать с ними одним воздухом в маршрутке было противно. Мне вообще всё сейчас противно. Только погода утешала, потому что мрак скрывал моё отсутствующее выражение лица, а я не видела своего отражения в витринах магазинов и кафе. Внутри горел свет – они видели меня, а я себя – нет. Так какое мне дело было до того, что они там видят? Не всё ли равно? Когда идти стало совсем страшно, всё чаще попадались компании подвыпивших людей, я решила доехать домой общественным транспортом. Мне повезло: в салоне маршрутки было два человека. Я села подальше от них, уставившись на свои руки. В окне сейчас ничего, кроме огоньков не различишь. Пожалуй, они одни меня и могли успокоить.  Водитель тормозил аккуратно, я вышла и с таким же непонятным видом направилась домой. Люди не попадались. Я слышала только собственное дыхание, ветер и чьи-то разговоры на балконе. В подъезде слишком светло. Виски противно заныли. Моё перенапряжение, слишком много информации – я, пожалуй, сейчас была непригодна ни на что. Мама, услышав, что дверь открылась, тут же неприступной скалой стояла в прихожей, преграждая путь в коридоре, а оттуда – в комнату. Её поза, скрещенные руки на груди и перенесённая тяжесть тела на правую ногу, говорила о том, что нотаций мне не избежать, равно как и допроса. Мой внешний вид нисколько не смущал. Даже выражение лица не подсказало ничего. Толстокожая она в такие моменты. Когда мне нужна её чувственность, её понимание, она делает вид, будто не знает, что это такое. Знаете, как это бесит? Она мягкая тогда, когда не надо. Я не обратила на её расспросы никакого внимания. Что-то отвечала невпопад, вызывая бурную реакцию. И пока в коридоре не показался отец, она продолжала медленно сдирать мою кожу. Отец всего лишь посмотрел на меня пристально, приказал идти в душ и спать. Надо ли говорить, что возмущения мамы теперь слились в никуда?  Вода меня не успокаивала. Что была, что не было. Я не реагировала на неё. Только тело понимало, что этот режим слишком обжигает, а этот – заставляет ёжиться. Намылила всё тело и смыла водой, но ощущение чистоты так и не появилось. Грязь, она внутри. И её не вымыть. Желудок скрутило, и я присела в ванной, сжавшись в комок. Вода по-прежнему текла, заглушая нутро. Словно перекисью рану обработали, и она шипит, как газировка. Я не хотела этого слышать, ощущать.  В комнате меня ждал Пашка, обеспокоенный моим состоянием, но взгляда хватило, чтобы он оставил меня в покое, по крайней мере, до утра.  Кажется, я проиграла игру. Те взгляды, вздохи, манипуляции. Я не ровня ни ему, ни ей. Как бы ни стремилась быть достойной его хотя бы как оппонент или товарищ, не могу этого достичь. Нет, я даже не игрок, я – розданная карта. Всего лишь средство, вещь, которая принесёт свои плоды и послужит путём к победе или поражению.  Когда карта выходит из игры, её забывают. Я долго не могла уснуть. Минута за минутой уходила на осмысление своей роли в жизни Егора. Потом я вспомнила Костю, который мне нравился, а затем и предыдущих парней. Кем я была для них? Неужели я относилась к ним так же, как Егор ко мне? Пожалуй. И сейчас я за это расплачиваюсь. Они были моим бременем, я не могла развиваться рядом с ними. Я уходила, закрывала дверь, бросала их на произвол судьбы, а теперь сама оказалась брошенной у обочины. Чувство одиночества, которое я всегда уважала, ценила и которым пользовалась, не просто сыграло против меня. Кое-кто ткнул носом в это убеждение, заставил усомниться, привыкнуть, а после оставил одну. И теперь я, привыкшая к Егору в своей жизни, не могу обойтись и дня без этого высокомерного взгляда. Я не могу выдержать напряжение общества без циничного замечания или идеи. Нет, это не просто сходство. Я неосознанно переняла его привычки, стала зависима от них, влюбилась в них. Меня кидает из горячки в озноб. Я ненавижу Лену. Ненавижу Егора. Я  ненавижу всех, кто подтолкнул меня расстаться со своим миром. Я ненавижу Кравец за то, что она показалась Егору тогда красивой и взрослой. Ненавижу Пашу, что повёл нас в клуб. Ненавижу даже того охранника, который пустил нас. Попробуй он отстаивать свою позицию, не пусти он нас, была бы я сейчас в таком пропащем состоянии?  Егор. Твои чувства к Лене заставляют меня чувствовать ревность и зависть. Она действительно такая, как ты и говорил. Как говорила Аня. Вы все меня предупреждали, а я не послушала. В мои семнадцать я слишком много думаю. И эти мысли, их качество, их глубина меня пугает. Почему?  Почему я не могу, как остальные, беззаботно гулять, встречаться, делать ошибки и учиться на них? Почему я не могу так легко расстаться со своими привычками? Почему я настолько взрослее своих сверстников, раз никто не смотрит на меня? Что со мной не так? Почему? За что я испытываю эти мучения? И как долго мне ещё терпеть, чтобы почувствовать облегчение? Стоит сказать, что половина этих суждений происходила в бессознательном состоянии. Я до самого утра лежала поверх кровати, даже не расстелив её, в душевом халате. Ноги без носков мёрзли. Руки хватали одеяло за край, но укрываться я не собиралась. Что сейчас происходило со мной? Я скажу. У меня менялось мировоззрение. Прямо сейчас я становилась сильнее, я взрослела, становилась другой. И теперь никто не смеет управлять мной. Я буду делать то, что хочу. Прямо сейчас я стремлюсь стать лучше, приняв как факт личность Лены и их с Егором отношения. Я пытаюсь уяснить, какая роль мне уготована в этих отношениях. Нет, не третьей лишней. Роль куда более унизительная. Правда, мне не хватает духа её озвучить. Потому что даже признать в мыслях, кто я для Егора, я не могу. Мне не нужна была помощь, как думали родители, братья, одноклассники. День слился для меня в серую массу. Как творог, без сметаны, мёда и изюма. Это была просто масса комочков с одинаковым вкусом, который мои рецепторы не распознавали. Притуплённая нервная система не давала сбоев, а работала как часы. Ко мне обращались – я отвечала. Меня звали – я откликалась. Даже те, кому я бы и в жизни куска хлеба не кинула, просили о помощи – я помогала и уходила. Я не оставляла следов после себя, потому что меня самой как бы и не было. Меня не задевали шутки, колкости, оскорбления. Я просто ничего не чувствовала. Я была в себе, словно погружённая в ванну с водой. Ничего не видела. Ничего не слышала. Но я была. Я продолжала существовать и просто ждала того момента, когда эти оковы психики спадут. Всё ведь когда-то эти метаморфозы заканчиваются. В понедельник, что на праве, что на истории, достаточно было всего пяти минут, чтобы каждый в классе увидел разительную перемену во мне. Я поднимала руку, отвечала и садилась, словно исчезая постепенно. Надо сказать, что реакции Егора я не видела. Но она была. Он долго смотрел на меня, как и все, в рамках приличия, чтобы не выдать себя. Ничего не говорил, ничего не спрашивал. Он молчал. Но это было то характерное молчание, от которого у меня бывали мурашки по коже. Я чувствовала внутреннюю лёгкость и эйфорию от такого внимания с его стороны. Ведь я по-прежнему чувствовала к нему влечение. Но сейчас никакой реакции на это внимание не последовало. Держу пари, что это могло его задеть. Однако это Егор, он практикант, он почти преподаватель, он почти мужчина, у которого почти есть любимая женщина. Какое ему может быть дело до одной из своих учениц?  После третьей пары мне необходимо было подойти к куратору. Искать её пришлось дольше обычного. Егор выцепил меня, выходя из кабинета истории на третьем этаже. Он выглядел озадаченным, осознав, что объект моего поиска – вовсе не он. В верхней одежде, застёгивая молнию куртки, Егор подошёл ко мне, осматривая, всё ли в порядке, цела ли я. Так обычно осматривает врач или заботливый родитель, который узнал, что его чадо попало в западню. Ему могли навредить, поцарапать или наставить синяков. Вот так же на меня смотрел Егор, на руки, лицо, шею, словно проверял, не заработала ли я синяков или не поранилась ли.  - Скавронская, - сказал он мне, нарушив молчание, - ты какая-то странная. Ещё бы я была не странной, ведь вместо преданной фанатки ты видишь запущенный случай. Я меняюсь. Моя личность деформируется под давлением жизненных обстоятельств. И хотя это вовсе не расстройство, но мне приятно думать, что я больна. Так я хоть как-то оправдываю своё амёбное состояние. Неприятно осознавать, что я дефективная прямо сейчас, перед ним.  - Ты забыла телефон, - он протянул мне мобильник, ожидая, когда я возьму его у него из рук. Я видела только блеск молнии на его куртке прямо перед своими глазами. Ни лица, ни шеи, ни рук, ни мобильника – я не хотела видеть ничего, что указывало бы на этого человека. – Тебе названивала мама…  - Какое вам дело, кто мне названивает, - я тяжело вздохнула, словно эти слова вырвались вместе с углекислым газом из лёгких, словно они всё это время сидели там. Молчать становилось труднее. Я не  могла затыкать себя и чувствовать рвущуюся наружу панику. Меня одолевали страх и злость. Я чувствовала жгучее желание уничтожить что-нибудь. Разбить, так же, как разбили меня. Как мой мир рушился, разлетелся на куски, так и я хочу разбить что-нибудь. Увидеть этот крах целостности какой-то вещи, понять, что было внутри меня и почему сейчас я не могу с лёгкостью купить что-то новое, взамен той вещи.   - Из-за своей оплошности ты заставила волноваться дорогих людей, - поучает меня. Надо же, и это мне говорит человек, который не может с собой разобраться. Не может даже свои чувства успокоить. Не может одну женщину, любимую, поставить на место. Терпит её оскорбления, унижения, лишь бы она просто была рядом.  - Мазохист, - я опустила взгляд и вырвала телефон из рук. Я знала, что Егор услышал меня, но, каким образом заслужил подобное, он не понял. И правильно.  - Скавронская, ты мне совсем не нравишься, - он коснулся рукой лба и щеки.  - Это не новость, - мой озлобленный взгляд заставил его руку дрогнуть, снова коснувшись щеки.  – Не стоит об этом напоминать. Я всё-таки здесь.  - Твоя злость неуместна.  - Это ваше присутствие здесь неуместно, - теперь он разозлился. – Вы должны быть со своей “госпожой”, чтобы она снова оскорбляла и унижала ваше достоинство. Рука скользнула вниз, и он с силой сжал моё плечо. Я не дрогнула. Ни одна мышца на лице не изменила своего положения. По-прежнему озлобленный взгляд. Что бы он ни делал, я буду обращаться с ним так же, как Лена, чтобы он не забывал своего места рядом с ней. Раз видит её во мне, подыграю ему.  - Следи за языком. Мы в лицее.   - Если ваш авторитет здесь пошатнется, у вас будет больше времени на личную жизнь.  - Скавронская, не выводи меня, - его глаза блеснули недобрым светом.  - Поздно. Леночка уже разлила масло, - я усмехнулась той же высокомерной ухмылкой, которую видела вчера у Лены. Он лишь сильнее сжал плечо. – Идите к ней, Егор Дмитрич. Там вам самое место. Мне нелегко было вырваться из цепких пальцев практиканта. Время шло, и где-то меня ждала Елена Александровна. Не стоит заставлять себя ждать, чтобы не появилось лишних подозрений. Меня здесь не было. Как и всего того, что произошло между мной и Егором. Вторник и среда прошли едва заметно. В связи с приближающимся концом семестра, на лицеистов свалилась куча контрольных работ. Каждый преподаватель считал необходимым проверить знания по своему предмету. Будто они не в курсе, что мы, историческая группа, учим только историю. Днями и ночами сидим и зубрим даты, персоналии, события, разбираем останки прошлого, записанные в учебниках и пособиях. Да ни один студент истфака не разбирает историю так дробленно, как мы. И всё из-за этого практиканта. В четверг на этой самой истории, когда Егор поднял на ноги всех хорошистов (троечников по его предмету у нас уже не осталось), Кравец впервые отличилась: она, похоже, выучила материал и блистала, как Альтаир. Нельзя было этого не заметить – её сияющее лицо, когда Егор подтверждал слова и хвалил, выводя в журнале пятёрку. Однако Кравец из-за своего счастья не увидела, как мрачнело его лицо, едва он замечал моё безразличие. Провокация через подругу не сработала, какая жалость. Меня он не трогал, словно прокажённую. А я, к слову, была не против, потому что почти ничего вокруг не замечала.  А вот в пятницу случилось кое-что интересное, раз я даже запомнила этот день. Все детали до сих пор стоят перед глазами. Обычное пятничное совещание преподавательского состава на большой перемене вызвало маленький резонанс. Правда, никто из лицеистов этого не знал. О разговоре на педсовете говорили уборщицы и вахтёрши, а мне повезло услышать это краем уха, вымывая тряпку от мела. Разговор был краток, но я услышала самое главное: незыблемый авторитет одного порядочного человека разрушен некоей лицеисткой. Повезло, что преподаватели не знали, какой именно. Видимо, информатор не знал меня в лицо. Поэтому сейчас доверие к нашему дорогому практиканту рушилось быстрее скорости звука. Дежурить в классе нудно, да и все обязанности свои я сделала, поэтому могла спокойно сделать то, о чём вот уже полчаса мечтала. Спокойным шагом взяла собранную сумку, накинула пуховик и пошла не к выходу, а к лестнице. На третий этаж. Обычно в это время в пятницу на третьем этаже проходят дополнительные занятия по немецкому. Меня не волновало, что кто-то может увидеть. Не волновало теперь ничего. Я радовалась, как дитя. Эта фанатичная идея краха вызывала у меня жуткое ощущение веселья. Пожалуй, мои шаги были слишком тихими, потому что один из лицеистов едва ли не столкнулся со мной в дверях лестницы. Я прошла к 306-й аудитории, постучалась, выждала секунд десять и открыла дверь. Егор сидел, как обычно, за своим столом, проверял работы, правда, нацепив очки. Они ему шли. Я оставила сумку на первой стоящей парте и безмолвно подошла к столу.  - Что-то забыла, Скавронская? – не отвлекаясь, бросил он. Я промычала что-то невразумительное в ответ, не сводя с него довольного взгляда. Я ждала. Ждала, когда он посмотрит на меня.  - У меня мало времени. Ты что-то хотела? – но он, как назло, не смотрел.  - Конечно. Иначе я бы не пришла, - я говорила мягко, с придыханием, расплываясь в улыбке от каждого слова.   - В чём дело, говори.  - Слышала, вас застукали с ученицей. Неужели вы с кем-то интрижку закрутили? – я расплылась в улыбке от самодовольства.  Егор прекратил писать, остановившись на полуслове своего замечания. Медленно, сантиметр за сантиметром, я видела, как поднимается его голова, а взгляд ищет мои глаза. Он озадачен осведомлённостью? Так, мне это и надо было. Нет испуга или угрозы. Он просто осведомляется. Похоже, моя реакция его заинтересовала.   - Ты пришла только за этим? – я ничего не ответила, но глаза блеснули специально для него. Его губы озарила мягкая тёплая улыбка.  Лицемерие?  Нет, он, правда, мил. С чего вдруг? Ему это совсем не к лицу. Вернее, нет, ему идёт быть таким, но совсем не в его стиле. Быть таким… «плюшевым».  Мне не нужен был ответ на мой вопрос. Он риторический. Он вызывает смех. Насмешку, если говорить точнее. И Егор это понимал, поэтому продолжил заниматься своей работой, словно повод, из-за которого я здесь, исчерпан.  - Что-то ещё? – спустя несколько минут моего молчания поинтересовался практикант.  - Да нет. Мне была интересна ваша реакция.  - Ты не Лена, - по спине пробежался холодок, и Егор холодно взглянул мне в глаза, - ты не умеешь провоцировать меня. Кстати, она скоро приедет. Ты же не хочешь попасть в неловкую ситуацию? Так что сбегай, как обычно. Тебе ведь здесь не место, верно? Высокомерие. Холод. Укол. Он словно ударил под дых - меня согнуло пополам. Я ухватилась рукой за стол, чтобы не сесть на пол от бессилия. Не видела его взгляда. Слишком слабая я для зрительного открытого контакта сейчас. Ещё не окрепла, не до конца изменилась.  Я ушла без ответа, оставив вопрос открытым. Перспектива встретиться с Леной в стенах лицея меня действительно не радовала.  Это было то убежище, где её нога ещё не ступала. Не хотела омрачать это место ею. Слишком сильна была моя неприязнь к этой женщине, чтобы простить уловки.  Я бы выпила чаю с Ярославом. Наверное, стоит позвонить ему. Сейчас я хочу помолчать с кем-то, а он поймёт всё без вопросов. Телефон. Спустя какое-то время я вышла на остановке и пешком прогуливалась вдоль ограждения территории больницы. Ярослав сказал, что может разделить со мной свой обед, но не более получаса, поскольку сегодня у него забитый до отказа день. И то, даже на полчаса мне пришлось его уговаривать. Он давал консультацию клиентке и слушал меня одновременно. По его словам, нужно подняться на этаж, пробраться к кабинету сквозь толпу нуждающихся, представиться его сестрой и беспардонно войти. Этого у меня было, хоть отбавляй – беспардонщины. Только сегодня я не совсем настроена на конфронтацию с наглыми людьми, поэтому нужно ухитриться не попасть под раздачу люлей от самых бойких людишек в очереди. С другой стороны, это не очередь к педиатру или сдать анализы.  Однако без возмущения всё же не обошлось. Когда я вошла в кабинет, пациентка лежала на кушетке и тут же задрала голову при виде меня.  - Простите. Я сестра доктора, - машинально выпалила, даже не задумываясь.  - Это так смешно звучит, - из подсобки вышел Ярослав со стопкой бумаг и  хитринкой наблюдал за моим враньём. – Ты немного не вовремя. Я ещё не закончил.  - Только не отправляй меня к этим коршунам. Они склюют мою печень, и глазом не моргнут.  - Зайди во второй кабинет, закрой дверь и порисуй или почитай, что найдёшь там, на свой вкус. Я тебя позову, - не заострив на мне взгляд, Ярослав переключился на пациентку, присев на стул рядом с кушеткой. Дальше я не видела, что он делал, и не хотела видеть. Я и слышать не хотела ничего, но наушники, как назло, дома сегодня забыла. Второй кабинет оказался забитым литературой. Несколько стеллажей в ряд с узкими проходами и плохим освещением из окна. Наверное, здесь всегда горел верхний свет. Я пролезла между стеллажей и наткнулась на знакомые фамилии: Фрейд, Юнг, Карнеги, Маслоу, Павлов, Ломброзо и Кандинский. Тут было ещё много изданий и книг, но авторов их я не знала. «Как перестать беспокоиться и начать жить» Карнеги – хотела бы почитать. Интересно, можно будет у Ярослава её одолжить на некоторое время? Я увлеклась чтением. Не слышала, как меня позвали и шума за дверью. Отвлеклась от Карнеги, только когда открылась дверь и другой голос, кроме моего внутреннего, нарушил покой.   - Что читала? – воодушевлённо спрашивал Ярослав, наливая воду в чайник.  - Карнеги, - я вышла из кабинета с книгой в руке и оставленным пальцем как закладкой. При случае дочитаю.  - Неплохой выбор. Присаживайся, - Ярослав занял своё место, щёлкая что-то мышкой и печатая на клавиатуре. – Ты выглядишь уставшей.   - Я плохо сплю в последнее время.  - Ты не принесла самоанализа? Я говорил тебе всё изложить на бумаге в прошлый раз, - мельком взглянув на меня, он снова уставился в монитор.  - Забыла, - честно произнесла, - да и не так это важно. Сейчас просто хотела успокоиться и посидеть в тишине.  - Я не буду просто сидеть и молчать. Зачем ты пришла ко мне? – поднявшись на ноги, Ярослав подошёл к закипевшему чайнику, чтобы разлить кипяток в чашки.  - Вы сможете меня понять и без слов, разве нет? – это и комплимент, и вызов одновременно. Судя по усмешке, он понял.  - Как хочешь. Но лучше бы ты говорила – так шансов помочь тебе у меня больше, - поставил чашку передо мной. – Ты пренебрегаешь отличной возможностью.  - Знаю. Но не хочу это ни с кем обсуждать.  - Так по-детски, - из шкафчика достал печенье.  - Разве только дети не хотят обсуждать свои проблемы и мысли? Взрослые ведь тоже это делают, - протест вырвался наружу быстрее, чем я успела его обдумать.  - Взрослые внешне и взрослые внутри – разные вещи, - Ярослав занял своё место за столом. – Если ещё раз случится такой разговор, ты будешь должна мне поход в кафе. А теперь завязывай валять дурака и говори, зачем пришла. Нет, я действительно не хотела говорить об этом, потому что... Потому что это настолько мелочная причина, настолько смехотворная, что у меня язык не поворачивался это сказать. Почему он давит на меня? Это же непрофессионально. Зачем он вытягивает щипцами из меня  информацию?  - Я не хочу говорить, - выдавила из себя, пряча глаза в чашке.  - Через две недели Новый год. Ты письмо деду Морозу написала?  - Что? Вы вообще о чём? – я подняла возмущённый взгляд. Повелась на его провокацию. Чёрт.  - Либо ты говоришь, либо допиваешь кофе и уходишь. У меня хватает подростков со своими проблемами. Они ждут в коридоре, так что минус один – так даже лучше, - безо всякого интереса бросил Ярослав, переводя свой взгляд с меня на монитор.  - Я встретилась с Леной, - заковав собственную гордость и посадив её на цепь, я уцепилась в ручку чашки, словно в спасательный круг. Тише, успокойся, Катя, всё в порядке. Ты должна пережить это, чтобы отпустить и принять их отношения. Это часть твоей реабилитации, ведь так? Ведь так принятие проходит? Нужно заглянуть страху в лицо. Ярослав молчал, бросил быстрый взгляд, взял листки для заметок, ручку и записал что-то. Позволял мне рассказывать и не видеть его ответной реакции. Он ведь мог показать одобрение или наоборот, что заткнуло бы мне рот. Он позволял мне говорить, словно я одна, сама с собой. Никто меня не засмеёт, не предаст и не расскажет об этом, потому что я одна.  - У неё сильный характер. Меня выворачивает от неё всякий раз, когда думаю об этом. И похоже, что они с Егором после того вечера, - я запнулась, заглатывая появившийся в горле ком, - снова общаются. Близко. Психотерапевт оторвался от своих заметок на бумаге, которые делал параллельно с моим рассказом, и пронзительно смотрел мне в лицо. Он читал меня, как книгу, сейчас. Я была согласна. Лишь бы не говорить дальше. Это слишком сложно. Невыносимая ноша. Не ответственность. Это то, что я должна пережить, как в тот раз, когда меня накачали морфином, чтобы я забыла случай в лифте. Близость. Егор. Обжигает его дыхание, руки, случайное соприкосновение участков кожи. Вот-вот потеряю голову. Я закусила губу и вцепилась пальцами в подлокотники кресла, запрокинув голову вверх. Глубокий выдох, и я теперь дышу ртом, потому что не могу охладить жар в своей голове. Меня разрывает на куски от этих температур. Я сама жерло бурлящего вулкана. Что-то щекотно лизало участки вокруг губ.   - У тебя кровь, - кровь? Какая кровь? Ярослав протянул мне салфетки, выдернув из пучины воспоминаний, и помогал сам вытирать скатывающуюся по лицу кровь. Из носа. Без слов  или взглядов – как врач, он делал то, что должен. Послал умыться, чтобы окончательно смыть красноватые остатки на лице. Умывальник, благо, находился в его кабинете, и не пришлось выходить наружу с таким лицом.  - Почему пошла кровь? – всё ещё умывая водой лицо, говорила я.  - Не важно. Ты сейчас вспомнила что-то личное, что произошло между вами? – встретилась с его взглядом и поняла, насколько серьёзным был мужчина. Я кивнула, ощущая приток комков и слёз в горле. - Насколько далеко у вас всё зашло?  - Мы не занимались сексом, - уговаривая себя успокоиться, заявила я.  - Не поддавайся искушению. Ни за что, - в его голосе мелькнула озабоченность. Я заметила, но не придала значения. – Это может плохо закончиться для тебя.  - Эти отношения вообще вредны для меня, - саркастично усмехнулась я, вытирая лицо полотенцем.  - Хорошо, что ты помнишь об этом. Сделаем вид, что я не заметил твоего сарказма. Какие дальнейшие планы? Как вести себя будешь?   - Никак. В лицее поползли слухи о том, что практикант завёл интрижку с ученицей. Со мной. Поэтому делать ничего нельзя и реагировать тоже. Ничего не будет. Он не будет подставляться, а я не хочу вылететь из лицея, - во мне проснулся разум? Нет, это зазубренные фразы, которые я говорила сама себе с самого начала.  - Не обязательно, - я взглянула на Ярослава, а тот – пристально смотрел мне в глаза, отчего мне стало не по себе. – Чем серьёзнее условия, тем интереснее игра.   - О чём вы?  - Егор может не оставить тебя в покое. И это не шутка.  - Он дорожит своим авторитетом. Всегда напоминает об этом, - спорила, пыталась найти загвоздку, за что бы конкретное зацепиться. Акт беспомощности. Плевать. Я не могу так просто сдать позицию. Нельзя так просто взять и привычную вещь превратить в пустое место.  - Он скажет всё, что угодно, лишь бы обеспечить себе алиби. Ты запоминаешь не те слова, - пауза. – Егор – хищник. И сейчас, когда игра принимает такие серьёзные обороты, его интерес растёт.  - Как? Разве он не боится потерять работу? Это ведь практика! А доверие Инны? Это же лицей, в котором учился он сам. Все преподаватели его знают.  - Он никогда не заботился о мнениях людей, если нашёл жертву, - чуть тише заявил Ярослав, с некой долей жалости глядя на меня.  - Что это значит? – спрашивала, уже заранее зная ответ. Я боялась его, ответа. Боялась того, что услышу. Хотела убежать и не слышать Ярослава. Как ребёнок.  - Сейчас наступает самое опасное время для тебя, - меня качнуло, и по телу пробежала лёгкая дрожь. Я закусила снова губу и уставилась в пол. На глазах выступили слёзы. Смахивать их не хватало рук: я обнимала себя, стараясь угомониться. - Его интерес к тебе прямо пропорционален серьёзности риска. Чем выше шансы проиграть, тем серьёзнее он относится к этому.  - И… и что мне делать? – голос полон слёз и отчаяния, но поднять глаза на Ярослава мне по-прежнему не хватало смелости.  - Бежать. Я замерла. Пальцами вцепилась в умывальник и тяжело дышала. Пыталась успокоить собственное разогнанное сердцебиение, но с трудом удавалось. Периодически перед глазами мелькали смутные образы. Похоже, я вот-вот упаду в обморок. Ярослав сунул мне в самый нос горлышко склянки нашатыря, и я пришла в себя. Он выглядел обеспокоенным, но прекрасно владел собой.  - Только обмороков мне тут не хватало, - чуть раздражённо произнёс.  - Однажды он уже говорил мне такое, - справляясь с хриплым голосом, заявила, цепко держась всё так же за умывальник и за руку Ярослава. – Бежать. Говорил, что если захочет меня, то ничто его не остановит.   - От него редко можно услышать предупреждения, - словно сам себе, говорил Ярослав, усаживая меня на рядом стоявшую кушетку.  Я даже эти слова не могла переварить. Слишком большой стресс для меня сегодня. Клиенты, которые ждали под дверью, смирились с обедом, но когда пришла Аня, буквально взвыли. Домой я добиралась вместе с ней, потому как сама была не в состоянии. Вернее, так казалось врачам. Они попросту не верили, что я смогу нормально добраться домой. Мне не доверяли. Я сама себя угроблю. Или что-то в этом роде.  - Почему ты не сказала мне, что в больницу приезжала? – Аня не злилась.  - Я хотела поговорить с Ярославом, - слабо лепетала я. – Прости.  - Я не держу обиды. Слышала, ты виделась с Леной и в полемику с ней вступила.  - Он стоял и тупо смотрел на неё. Она измывалась над ним, унижала его, его жизнь и принципы, а он тупо смотрел, - дышать становилось тяжело. Духота вливалась в лёгкие.  - Это норма. Он всегда такой с ней, - отмахивалась Аня.  - Тогда почему со мной он не такой? Почему всегда испытывает меня, провоцирует, играет? Почему он такой жестокий и бесчувственный? Знает же о моих чувствах. Продолжает измываться надо мной. То ругает, то не замечает, делает больно, то… беспокоится. Никогда не смогу его понять.  - Беспокоится?  - Идиот. Кретин. Ненавижу его и его Лену. Зачем они вдвоём издеваются надо мной? Неужели это так весело? Неужели весело наблюдать за моими мучениями? Им бы цирк иметь и измываться над людьми и животными. Садисты. Ещё и говорил, что они вдвоём не стоят моих сил. Надо было послушаться и уйти тогда. Пусть сами разбираются. Хоть спят, хоть мирятся, хоть поубивают друг друга. Мне всё равно!  - Я говорила тебе, постараться отвлечься. А ты нагнетаешь обстановку и снова возвращаешься к мыслям о них. Похоже, ты ничему не учишься, Кать, - слова Ани пролетели мимо меня. Я была настолько злой, что ничего вокруг не замечала. Я не хотела замечать Аню и её слова – могла сорваться и обидеть, а это уже нехорошо. Она ведь ни в чём не виновата. - У них была годовщина в тот день, когда вы встретились. В прошлом году Егор был на практике в другом городе, но в этот день он приехал сюда, поужинал в квартире один и уехал.  - Как и в этом. Одинокий ужин. И звонок. «Я скучаю, очень скучаю», - перекривляла Егора, но легче не стало.  - Он звонил тебе?  - Звонил. Сделал вид, будто хотел позвонить Лене, а позвонил мне. Наговорил кучу всего, отчего я готова была убить его. А потом сказал, что собирается накачаться морфином и попросил вызвать ему скорую!  - Придурок, - ругнулась Аня, выруливая из-за тормознутой машины, которая еле тащилась по дороге.  - Хуже. Я прибегаю, а он себе преспокойно мясцо с вином уминает. Сволочь.   - Да, обряд  у него такой. В любой плохой день ест мясо с вином. Аристократ хренов. Смех с Аней над Егором был одним из приятных воспоминаний в той поездке. Мы обзывали его цензурными и нецензурными словами, смеялись над его поступками, кривляли –  в общем, делали всё, лишь бы мне полегчало. И так и случилось.  Дома меня ждал аврал. Мама буйствовала, что я изменилась, стала себя вести хуже. Она почти дошла до того, чтобы обыскать мою комнату на предмет сигарет, но обломалась. Я пришла домой. От меня не пахло сигаретами, и она успокоилась. Сделала вид, на самом деле. Пожалуй, мне стоит убраться в комнате. Ничего противоестественного или противозаконного там нет, но это же мама. Она сделает слона даже из одной молекулы пыли или странного пятна. В интернете начались новые сплетни обо мне. Теперь участвовали все, обсуждали, могу я встречаться с практикантом на самом деле или нет. Кое-кто истошно вопил, истерил и получал нервные срывы. А я спокойно наблюдала за этим, даже радуясь этому нервному ликованию. Почему? Потому что весь лицей считает, что у меня что-то есть с практикантом, а он даже противопоставить не может ничего. Сейчас мне не больно. Мне весело. Может, завтра прийти на его семинар и вызваться поговорить? Было бы забавно. Дать пищу для обсуждения. Нет, нельзя. Но если его так привлекает риск, почему бы не усугубить ситуацию ещё больше? Не довести её до абсурда? Что-то вроде «Скавронская, что ты здесь делаешь? Подтверждаю слухи, что же ещё». Хех, было бы весело. Не пойду я на историю. Мне нужна биология. Если не подтяну её, мама сожрёт меня с потрохами. Утрирую, конечно, но лучше её не злить. А то Новый год на носу. Ещё вычудит что-то. В субботу я привычно надела деловой наряд, накрасилась. Надо отметить, что моё настроение было болезненно-приподнятым, словно это ненадолго. Но думать об этом сейчас я не хотела. Потому что настроение и так может испортиться. Пусть побудет хорошее немного дольше.  Погода на улице не располагала к отличному дню. Слякоть, получившаяся вследствие ночного дождя, теперь подмёрзла, но если ты вступил в грязь, будь готов к тому, что она ещё жиденькая. Сапоги, которые я надеваю по такой погоде, пока ещё были чистыми. Надо ли говорить, что я делала широкие шаги, чтобы как можно меньше раз касаться своими шикарными сапожками этой грязи? Из-за нагрянувших пробок я опаздывала на семинар. Минут на десять, не меньше. Тем не менее, это не помешало мне спокойно идти по парку к лицею. Там не так грязно, поэтому я могла не спешить и идти по-человечески. Листьев на деревьях почти не осталось. О снеге метеорологи пока молчали . Небо белесо-серое. Ветер срывался, словно спринтер, но попадался в ловушку фальстарта.   - А ты не слишком торопишься, Скавронская. Егор стоял позади меня, спокойный, словно какое-то время просто шёл вслед за мной. Без шапки, с накинутым капюшоном пальто из тёплого материала, в перчатках кожаных, с кожаным рюкзаком. Без улыбки он подошёл ближе и продолжал на расстоянии смотреть на меня.  - Вы, похоже, тоже не спешите к ученикам, - в зеркальной ему манере ответила я, сжимая в кулак пальцы в кармане пуховика.  - Я ждал, когда ты начнёшь идти быстрее на мой семинар. Сегодня опрос, - усмехнулся уголками губ, но взгляд по-прежнему не выражал никакой опасности.  - Я буду не с вами, Егор Дмитрич. Придётся проводить опрос без меня, -  выждала смысловую паузу, давая Егору принять мои слова, и продолжила: - Только не расстраивайтесь. Мы ведь всё равно увидимся в понедельник. Всего доброго. Я развернулась к нему спиной и направилась в сторону лицея, не позволяя себе вслушиваться в звуки. Его жесты, слова – до меня не должно донестись ни единого звука. Сейчас бы пригодились наушники.  Я поспешно достала из сумки наушники, распутала их, подключила к телефону и включила первую попавшуюся песню. Но практикант не собирался ничего делать. Он шёл сзади и не обгонял меня, за что ему, наверное, нужно сказать «спасибо». Обойдётся. Гад лицемерный. Ситуация, которая произошла, на меня не повлияла бы, если бы не одно «но».  “Я ждал, когда ты начнёшь идти быстрее на мой семинар”. Он ждал. И семинар не его. Вот, в чём загвоздка. То, что заняло мои мысли, пока я слушала музыку. Едва вошла в лицей, обернулась и увидела, что Егор курит по пути, не спеша, растягивая удовольствие. Лучше морфина. Биология проходила интереснее прошлого раза, когда я писала проверку знаний. И, как сказали, то мои слабые места по биологии толком не выявлены, поэтому учить будем всё. Смешно, правда? Поэтому сейчас, когда я отвечала, когда мне задавали вопросы, когда меня малость муштровали, словно будущего преподавателя биологии, я поняла, насколько ненавижу эту науку. Я выжимала все знания из себя: растения, животные, грибы. Анатомии уделили особое внимание. Каждой системе, каждой клеточке, косточке, капельке крови – мы разобрали всего человека, как мне казалось, от и до. Я много не знала, не помнила, но общая база была, чему учительница несказанно радовалась. Ещё бы, я же отличница, крутилась в обществе людей, которые смекают в биологии. Как могла не знать, чем отличаются эритроциты от тромбоцитов? Ах да, другие лицеисты меня слушали и явно признавали мои знания лучше своих, их общность, объективность. Часть из этих людей узнала меня, вспомнила слухи, поэтому отвечала я под пятидесяти процентным взглядом укора и недоверия.  Едва меня согласились отпустить, я вышла из кабинета освежиться. Обстановка в аудитории была какой-то угнетающей, и так испытала слишком много стресса. Пока проходила по коридорам, слушала разных преподавателей и лицеистов, увидела заходящую в мужской туалет на втором этаже фигуру практиканта.  С пачкой сигарет в руках. Хех, а вот и моя разрядка.  Дверь была плотно прикрыта, и мне пришлось постараться её открыть. Плюс, думаю, заставить его немного понервничать. Но мои надежды пошли прахом: Егор сидел на подоконнике, как обычно, струшивая пепел в раковину и уставившись в окно. То, что кто-то несколько секунд ломился в туалет, его не смущало. Как и то, что этим кем-то оказалась я. Он лишь окинул меня взглядом и продолжил смотреть на улицу.   - Не боитесь, что вас засекут? – осведомилась я, подходя чуть ближе.  - Мне есть восемнадцать, Скавронская, если ты забыла, - без доли иронии заявил Егор, даже не глянув на меня.  - Согласна, - качнула плечами, - лучше сигареты, чем передозировка морфином. Рука с сигаретой дрогнула, и Егор перевёл на меня взгляд. Я была уравновешенной, несколько расслабленной и мечтательной. Струсив пепел, он медленно поднёс сигарету ко рту, приоткрыл, обхватил её губами и, не сводя с меня внимательного взгляда, затянулся. Огонёк бумаги стал чуть ярче, и моё нутро тоже загорелось чуть сильнее обычного томления.   - Неужели ты думаешь, что я допущу такое? – медленно, с паузами растягивал Егор, продолжая смотреть на меня в упор.  - Ради неё вы и не на такое способны, разве нет? – во мне было столько очевидной простоты, что я сама удивлялась, как могу так просто говорить об этом.  - Ты садист, Скавронская, - наблюдает за моей реакцией на его слова. Никакой. – Это я сделал тебя такой? Он хочет реакции. А её нет. Почему? Не знаю. Я не ощущаю никакого чувства внутри, ни возбуждения, эмоций – ничего этого нет. Словно я освободилась от оков привязанности к нему.   - Много чести. Вы слишком высокого мнения о себе, Егор Дмитрич. За дверью послышались шаги и говор. Не детский. Какие-то серьёзные взрослые голоса. Я стояла столбом, не собираясь прятаться. Что такого, что я говорю в туалете с преподавателем? О нас и так ходят слухи. Это не усугубит ситуацию. Я несовершеннолетняя – он вполне может манипулировать мной. Закон будет на моей стороне, я не боюсь. Егор бросил взгляд на дверь. Рука с сигаретой дрогнули. Открыв резким движением окно, выбросил окурок и встал с подоконника. Голоса раздавлись совсем рядом, в паре метров от двери. Мы слышали каждое слово. И эти слова касались работы и заведения. Егор схватил меня за руку, провёл к кабинам, открыл дверь и запихнул внутрь. Язычок дверной ручки в уборную щёлкнул, и вместе с ней закрылась на защёлку дверь туалетной кабины.  Вместе с Егором.  Он стоял рядом, совсем близко. Высокий, властный, чуть обеспокоенный. Я дышала, с каждый разом всё громче. Не могла успокоиться. Снова что-то происходило. Меня бросило в жар, и воздух в лёгких заканчивался. Всё тело начинало гореть. Я хотела снять одежду, лишь бы остыть. Не получалось. Оттянула ворот рубашки и расстегнула пару пуговиц, но жар не прекращался, а только усугублялся с каждым взглядом Егора на то, что я делаю. Лицо покраснело, но в небольшом полумраке, исходящем от стенок кабины, этого не заметить. Каждый наш звук слышен. Кабина была ограждённой не кирпичной стеной в потолок, а пластмассовыми перегородками. Пространство вверху, пустое, разносило все наши шорхи. Со свистом втянула воздух, и Егор зажал мне рот ладонью, опасно сверкнув глазами.   - Тихо, - беззвучно произнёс он одними губами, пока журчание воды в умывальнике заглушало кое-какие звуки, исходящие от нас. Я моргнула утвердительно и спрятала взгляд где-то в районе его груди. Только не лицо. Глаза, губы – они сведут меня с ума. Они не позволят мне просто так стоять. Прямо сейчас я сгораю от желания что-то сделать, но не могу. И дело не в том, что нас могут спалить. И не в том, что я буду униженной. Я просто боюсь того, что будет дальше. Меня трясло от разрываемых эмоций. Он заметил это. И наверняка заметил, какая я горячая. Как только голоса стали снова говорить что-то, Егор убрал руку от моего рта, коснувшись лба. В глаза мне он не смотрел, а куда-то выше моей головы. Губы чуть дрожали. Я покусывала их, чтобы унять дрожь и желание во всём теле. Глаза бегали. Частое моргание. Он перевёл на меня взгляд, когда я слышно стукнула зубами. Внимательно следил за моей реакцией. За губами. Глазами. Руками. Дыханием. Ладонь оторвалась ото лба, и пальцы прошлись по волосам. Ласково, с нежностью он провёл кончиками пальцев по волосам, позволив им утонуть в прядях. Пытался успокоить меня, но не выходило. Смотрел за движениями своих рук. Убрал пряди с моего лица за ухо. Подушечками пальцем провёл по контуру уха и чуть сжал мочку двумя пальцами. Закусила щеку изнутри и тут же уткнулась взглядом вниз. Прошёлся медленно, словно растягивая удовольствие, по скулам к подбородку. Я не могла держать себя в руках и уже закидывала голову наверх, обнажая свою шею. Поддавалась его рукам. Пусть его пальцы пройдутся по моему подбородку. Пусть идут к шее. Я покрылась мурашками, когда все пять его пальцев подушечками касались нежной кожи моей шеи. Они изучали всё пространство вплоть до ключиц. С каждым сантиметром грудь вздымалась всё выше, а дыхание становилось горячее. Я выдыхала воздух вверх, кое-как удерживая себя. Но все мои запреты сломались тогда, когда он коснулся губами моей щеки. Я громко втянула в себя воздух и прогнулась в спине, коснувшись его грудью. Дышать открытым  ртом – я хотела, чтобы он закрыл мне рот. Сама я уже не в силах это сделать. Своими губами. Хочу ощутить его губы своими. Пока этим довольствуется моя щека. Не сухое касание, а мокрый след. Пальцами он касался ключиц и проводил линии от подбородка к ним. Я дрожала от наслаждения. Меня выворачивало и скручивало от желания обвить его руками и прижимать к себе, сделать его только своим. Срастись с ним. Его глубокое дыхание я чувствовала на щеке. Вместе с поцелуями, растянутыми, медленными, сдержанными. Каждое касание его пальцев, губ, даже горячего воздуха, который он выдыхал, между нами рождало новую искру, и каждый раз мурашки затрагивали мою шею.  Нет. Нет, только не сейчас! Я почувствовала горячий воздух на своих губах, открыла глаза и увидела его так близко. Он смотрел на меня. Ладонью держал подбородок. Нежно, бережно. Большой палец терпко, чуть оттягивая кожу, прошёлся от одного уголка нижней губы к другому. Его воздух, наполненный вкусом сигарет, я ощутила во рту. Горечь. Противно, но это будоражило. Меня выворачивало от желания чувствовать не только его воздух в себе. Я хочу его губы. Сейчас. Взгляд останавливался только на них, соблазнительных, выступающих, рельефных. Он оттянул зубами мою губу и, уставившись в глаза, стал покусывать её. Словно поцелуи, с тем же ритмом, он кусал её. Держись. Не сдавайся. Ты хочешь этого. Да. Но не так… быстро.  Я сдалась, прикрыв веки, в ожидании, когда он продолжит. Живот втянулся, и волна горячего потока снова накрыла меня с головой. Прильнула к нему грудью  и извивалась, позволяя ему чувствовать весь свой торс. Смотрит и наслаждается. Без улыбки. Медленно, сдержанно, заставляя моё нутро разгораться сильнее. Я вцепилась в складки его рубашки и прижимала к себе. Натягивая рубашку, проходилась грудью по тем участкам. Специально. Не могу успокоиться. Я хочу чувствовать его. Видеть его.  Ноги меня бы уже не держали, если бы не сзади стоящая стенка. Я вдавливалась в неё с таким желанием и тянула за собой Егора. Слишком громко он ударил коленом и рукой о стенку кабины, поддаваясь ко мне. Это того стоило. Мир перевернулся. Я разрывалась на части от счастья, страсти и жгучего желания большего. Егор завладел моими губами. Он целует меня, а я не могу успокоиться. Хочу большего. Этого уже мало. Но то, что он делает губами. Как владеет мной. Я хочу ещё. Изнывая от желания целовать его губы, я не осознавала, что происходит. Всё тело извивалось под ним. Голова кружилась. Я не могла соображать. Был только Егор. Были только мы. Он снова прижимал меня к стене. Руками он не разрешал убежать. Так рядом, я касалась его всем телом, потому что он не давал мне и шанса уйти. Всем телом я хотела принадлежать ему. Всем. Этот момент нельзя было растянуть подольше. Но сейчас были только мы. Я и моё сумасшествие.