(Какого хрена ты не отвечаешь?!)_
Ответа нет. Мужчина посмотрел в картонную пачку. Осталось пять штук. Открыл он её… Фуф… Вчера. Что-то он зачастил. “Хороший опыт”... Длинные гудки, не берёт. Перекур.***
— Пиво. — Не рановато ли? — усмехается бармен, но наливает в высокий бокал светлый мутноватый напиток. — Пиво можно пить в любое время суток, — хмыкает мотоциклист и делает первый глоток. Холодное пиво остужает изнутри, наполняет тело жизнью, снимает с головы чугунный обруч похмелья. Да, то что нужно после такого отвратного утра… Голова… как же болит голова… и правый бок тоже ноет очень немилосердно. Что поделать, годы… А почему всё так болит? И кто звонит посреди ночи? Мужчина нащупал телефон и поднял трубку. Генрюсай. Видимо, уже утро… Да, ужасно плохо. Упал, чуть шею не свернул. Да, идиот. Убьётся обязательно на своей табуретке, да… Послезавтра будет. Кёраку сделал глубокий вдох, неохотно открыл глаза и минувший вечер тут же рухнул на него всей своей склизкой тушей. Ну да, он же вчера поругался в пух и прах. Поругался с той, которая ему уже не ответит. С той, которая так вероломно его обманула. Которая вошла в его жизнь, чтобы раствориться как мираж, оставив его без кожи. Будто бы она и не была реальной… зато он был вполне настоящим. И ужасно разбитым. Лучше бы и вправду вчера с мотоцикла упал под поезд, а упал только на дно бутылки. Всё ещё мутноватый взгляд скользнул по локальному апокалипсису и в голове щёлкнуло. Заревел мотор, жара облизала лоб, оставив солёный след пота. Прочь. Куда угодно отсюда. Замаячили дорожные знаки и огни светофоров. Цветастый поток машин превратился в препятствие, не дающее ему покинуть этот проклятый город. “Опять убегаешь от проблем?” — спросил бы Такеши. И был бы прав. Как обычно. Никогда не хватало терпения на то, чтобы посмотреть уже правде в лицо и разгрести своё дерьмо. Проще свалить, а оно там как-нибудь само устаканится. Обычно работало. Его отсутствие, как правило, помогало исправить положение дел. Оставалась только одна банальная проблема: себя он от себя избавить не мог, и потому продолжал методично ломать всё, к чему прикасался. Раздолбал отношения с родителями, с братом помирился только за полгода до его смерти, даже отношения с единственным созданием, которое он действительно любил, довёл до того, что она ничего ему не сообщила… Ничегошеньки... Как жаль, что они не додумались составить контракт. Они ведь оба были в этом так хороши... Первым пунктом стоило бы вписать “Не пиздеть. Никогда. Совсем”, а пунктом один точка один указать “Под термином “пиздеть” подразумевается также сокрытие важной информации или её искажение”. Там было бы очень много пунктов. И карательные санкции обязательно… Мужчина выехал на трассу и помчался в бурлящем потоке машин, искусно лавируя на тяжёлом байке. “Буревестник” управлялся идеально, послушно отзываясь на смену передач, не дёргаясь и не виляя. Вишнёвый корпус сиял на солнце, а густой жар наматывался на спицы в колесе подобно карамели. Тень на свободном участке дороги нарисовала силуэт байка и ездока. На задней части сидения выделялась миниатюрная спинка, которую он прицепил, когда удостоверился, что не всё время будет кататься один. — Ты убить меня решил? — дёрнула бровью она, когда он предложил ей прокатиться. Это было после их первого свидания. Он просто хотел подвезти даму, но дама вызвала такси, сказав, что ей слишком нравится её скелет. Спустя некоторое время он-таки уболтал Лизу попробовать, сославшись на двадцатилетний стаж и предельную трезвость. Она некоторое время сражалась со шлемом, ругнулась на то, что он тяжёлый, а его запасная куртка ей безбожно велика. — Ногу сюда, — мотоциклист указал на подножку, — а вторую перекидываешь. — Я что, балерина? — насупилась брюнетка, но поставила ногу на металлическую пластину. Он упёрся ногами в асфальт, удерживая равновесие и кивнул ей — садись. Тонкая ладонь легла на мужское плечо и за спиной послышалось недовольное шипение. Мотоцикл чуть качнулся и вернулся к центру. — Нормально? — На что ты меня подписал? — буркнула она. — Так, пока едем прямо и быстро, можно ёрзать, смотреть по сторонам, делать селфи и прочее. Когда стоим или едем между рядами лучше не дёргайся. Поворот направо — голову держи справа, поворот налево — голову влево. Едем прямо — пофиг как, но лучше сбоку. Каской по голове довольно больно. Кажется, всё, — Он завёл мотор и она тут же обхватила его живот. — И это положение не меняй. — Так безопаснее? — Так приятнее, — хмыкнул мужчина и двинулся с места. Они объехали город по окружной, выехали в пригород и помчались на восток. Она, не шевельнувшаяся до того, кажется, ни разу, наконец-то выпрямилась, её руки легли на его плечи, из-за спины водителя выглянула любопытная женская мордашка. Взглянув на спидометр, она покрутила рядом в его головой кулачком. Он слегка добавил газу и она показала большой палец. Впереди очень удачно лежал прямой участок трассы. Кёраку положил её руку себе на живот и прижал — она тут же крепко его обняла и, кажется, даже вцепилась в кожу куртки ногтями. Он выжал газ и байк пошёл галопом в 200 километров. Ветер засвистел в ушах, впился в шею, разбил о шлем пару жуков. Любое движение давалось тяжело, но он крепко держал руль, не давая шалить своей птичке. Они летели, рассекая горячий воздух, оставляя за собой все невзгоды и неурядицы. Женские руки жуть крепче сжали мужской живот. Нежно, любовно. Их заезд окончился на берегу океана. Он размял спину и качнул головой — слезай. Тонкие пальцы впились в плечо, и без особой грации дама снизошла на асфальт. Первое, что она произнесла, сняв шлем, было: — Ааа, сука, я же завтра ходить не смогу, — она вручила ему шлем и принялась растирать ляжки и окресности. — Я думала, сидишь себе на жопе ровно и нормально… хаааа… Как ты на этой табуретке ездишь? Взлохмаченная, раскрасневшаяся, потирающая ноги и ругающая его, она была красивее всех женщин мира. Солёный ветер трепал её чёлку и чуть щипал глаза, превращая её в русалку. Он не мог противиться и взял её лицо в свои ладони. — Чего? — немного смутилась она. — Ты — самое прекрасное создание, что я видел, — промурлыкал он и мягко коснулся её губ своими. — Напоминай мне об этом почаще. Звонят. Пошли нахер. Все. Генрюсай, Урахара и Укитаке со Старрком впереди парада. Козлина белобрысая. “О мой Босх, это что, ревность? Дядя Шун, тебе уже почти сорок годиков, ты чего?” — удивился самому себе Кёраку и резко вильнул, уворачиваясь от затормозившей машины спереди. Нет, он не обижен. Ну то есть обижен немного, конечно, он же хренов эгоист, но дело в другом. Он не знает, куда девать всю эту цистерну мазута из души. Получалось только разбавлять густую жижу характера алкоголем и надеяться, что с этиловым спиртом испарится и часть этой черноты. Говоря об этиловом спирте… Этот дайнер выглядит весьма привлекательно… Порвать-то порвал, но чтобы забыть, нужно сильно постараться…***
— Есть что-нибудь по второму подозреваемому? — спросил Кучики. — Да. Секунду… — Укитаке вытащил несколько бумаг из принтера. — Держи. Тут два претендента. С обоими Варгес сидел. Прочие всё ещё за решёткой. Этот парень больше похож на того, кого ты ищешь, но данные о втором я тоже добыл, — мужчина вручил брюнету несколько листов бумаги. — Не знаю, правда, зачем потребовалось двое… — Думаю, мы с этим разберёмся. — Да, разумеется. Могу я ещё как-то помочь? — Нет, — сухо ответил Бьякуя. — Хорошо. Удачи. Обращайтесь, если что, — Укитаке чуть улыбнулся и вернулся к своему месту. Кёраку по-прежнему не отвечал. Зараза… Если он и решил заняться их нынешним делом, то почему не позвонил? Если он вчера напился… ох, это нехорошо… но почему тогда… о чёрт, он ведь звонил… “Что же у тебя вчера стряслось, Шунсуй?” — нахмурился мужчина, поднимая документы по Старрку. Обеспокоенность сменилась раздражением. Времени мало, а один он эту прорву документов будет разгребать сутки и это при условии, что вообще не будет спать. Что ж он так не вовремя-то… Одна часть детектива догадывалась, что у коллеги что-то случилось, вторая постепенно закипала от подобной халатности. Засранец. Может ведь себя адекватно вести, когда захочет, но тут-то чего напрягаться. Тут… Кашель резким приступом вынудил согнуться и долго прикрывать рот кулаком в попытках освободить горло. ...тут терпеливый коллега всё вытащит, да? Да пошёл он. Как будто Укитаке не знал чувства утраты. Знал… И знал очень хорошо. Переведя дыхание, мужчина осторожно, будто боясь содержимого, открыл ящик стола и вытащил одну из рамок. Какие милые молодые люди. Жених с невестой и шафер. Кажется, пока даже трезвые, хах. — Ну? — едва ли не прыгал на стуле Укитаке с утра пораньше. Кайен выдержал паузу и нахмурился, после чего постучал по карману и взглянул на коллегу. Неужели… — Она согласилась! — почти взвизгнул он и вытянул ладонь. Широ дал пять другу, и Кайен вновь стал серьёзным. — Теперь у меня вопрос тебе, — с олимпийским спокойствием произнёс он. Широ настороженно посмотрел на друга. — Джуширо Укитаке, — Кайен опустился на одно колено. — Ты будешь моим шафером? — его лицо было полно решимости, но губы чуть подрагивали. — Правда?! Конечно! Я думал, ты никогда не предложишь! — приложил ладони к щекам брюнет после чего застучал носками по полу, и принялся обмахивать лицо ладонями. Кайен не выдержал первым, согнувшись от смеха. Укитаке закрыл рот ладонью, стараясь не хохотать на весь участок. — А ты хорош, — хихикнул Шиба сквозь смех. — Два идиота, — хмыкнула Йоруичи. — Не твой, вот и бесишься, — задрал нос жених. Йоруичи покачала головой и кинула на стол папку. — Дело есть, девочки, подняли жопки и за работу. Мужчина пошёл к выходу, доставая очередную сигарету из пачки. Зажигалка щёлкнула, стоило открыться двери, а в лёгкие ворвался тёплый воздух, смешанный с дымом и запахом палёной бумаги. — Я не нервничаю, — отрицательно покачал головой Кайен, пытаясь завязать галстук. — Я тебя об этом и не спрашивал, — чуть наклонил голову стоящий в углу брюнет. — А что… а что если она скажет “нет”? — спросил жених, застыв с повисшей в воздухе лентой галстука в руке. — Она уже сказала “да”, — хмыкнул Укитаке, — Забыл? — Нет, ну это ведь мне, а если её там священник напугает или типа того. Он как начнёт затирать про всякие “священные узы”, а она как в этом... ммм… как этот фильм назывался? — “Сбежавшая невеста”? — Да! Как запрыгнет на коня… — Мне кажется, что это не она “на коня запрыгнет”, а ты… — покачал головой мужчина. — Ты чего?! Нет, конечно. Просто это всё довольно… довольно дискомфортно. — Кайен, — обратился к другу Укитаке, — человек, который пережил не одну перестрелку не должен бояться “священных уз брака”. — Сказал холостяк, — скуксился Шиба. — Эй, всё будет хорошо, — тепло улыбнулся длинноволосый, — Это свадьба, а не допрос, — Кайен кивнул и Широ ловко завязал на нём галстук, строго добавив, — но правильный ответ здесь только один, понял?! — Понял. Я согласен сотрудничать со следствием. — Балбес, — хмыкнул старший, поправив цветок в петличке у друга. Да… какие красивые, какие счастливые и молодые. Какая она была чарующая на свадьбе в лаконичном платье, с белым цветком в волосах. Кайен едва не расплакался при её появлении. Он и сам не мог оторвать глаз от этой стройной, грациозной женщины, которая, несмотря на свой женственный туалет, смотрела с мальчишеским задором и будто спрашивая “Ну что, всё ещё не слабо?”. Кайен стоял как вкопанный, так что пришлось слегка подтолкнуть его навстречу счастью. “Удачи, красавчик. Ты знаешь, что делать,” — произнёс он в напуствие. — Я не знаю, что делать, — раздался по телефону голос Кайена. — Где ты взял этот номер? — прорычал Укитаке в трубку. За окном барабанил дождь, а неровный свет вывески напротив вырисовывал обнажённую женскую фигуру на широкой кровати. — Широ… Мияко пропала… — звучит на том конце провода. Дождь стихает, хоть и продолжает колотить по стеклу, свет вывески больно режет глаза. — Что? Как давно? — тихо спрашивает он, но не из страха быть заподозренным — голос упал. — Два дня назад. Я уже всё обзвонил и перелопатил. Я залез в её дела и у неё был подозреваемый как раз там, где… — Я понял… я сделаю всё, что в моих силах, — кивнул Укитаке, судорожно соображая, что делать дальше. — Широ… — слабо отзывается Шиба, — “всего” будет мало… — Я её найду, слышишь? Я её вытащу! — шепчет он, озираясь на спящую в своей кровати блондинку. Не вытащил. Не спас. Не смог. Ни её, ни его… Все умерли. Все трое. Сигарета. Звонок. Длинные гудки. Сволочь.***
Асфальт плавно окрасился в терракотовый — солнце опускалось к голубоватому горизонту, поджигая небо и превращая облака в багряные кляксы. Он ехал всё дальше, всё ещё тщетно пытаясь сбежать от себя. Байк слегка качнуло и он сбросил скорость. Поосторожнее надо быть. Всё-таки он неплохо так опохмелился. Не хотелось бы нарваться на патруль. С его-то “историей” он простым предупреждением не отделается. Солнце, полыхнув в очередной раз, скрылось за холмом, разлив по небу ворсинки фиолетового бархата с брызгами звёзд. Красиво. Он остановил байк и взглянул в небо. Казалось, что купол вот-вот сорвётся прямо на голову, до того безграничным он ощущался. Всё, что творилось здесь, чувствовалось сейчас такой мелочной суетой и ерундой, что вызывало лишь пренебрежительную усмешку. Двадцать лет назад он смотрел на небо иначе: собственнически, дерзко, по-детски. “Это всё моё, всё мне” — думал он тогда. Каким же наивным он был. Озлобленным, обиженным, наглым да, но таким по-детски наивным. Какие глаза смотрят ввысь сейчас? Холодные, пустые, потерянные. “Депрессия — это когда хочется домой, но ты уже дома”. Нда, вот и ему хочется домой, но дома у него нет. Ни одного. Может, и вправду, плюнуть на всё, да рвануть на запад? Нет, два раза в одну речку не ступишь. Вряд ли остались ещё “Цыгане”, с которыми он ездил по малолетке, да и отбор у них сейчас явно построже. Это раньше любых оборванцев на двух колёсах брали, а сейчас уже не прокатит. Оно и понятно — сколько копов к ним пришло в тот период и скольких после этого арестовали? Сейчас, судя по слухам, там более серьёзные дела творятся, так что ему дорожка наверняка заказана. Сколько ему тогда было? Лет шестнадцать ведь? Ну да, он уже накопил на собственный мотоцикл с денег, которые заработал у деда. У единственного человека, который относился к нему по-человечески. Наверное, только к деду пацан испытывал настоящую семейную привязанность. Там, на винограднике, он занимался всем: от помощи при сборе, до разлива вина по бутылкам и обзвонам магазинов. — Пацан! — дребезжит дед. Кёраку подскакивает с места, на котором так сладко уснул. — Я всё закончил! — автоматически рапортует он. Дед хмыкает в усы. — Балабол. Притащи ящик Каберне из подвала, отвезу на дегустацию. — Так ведь поздно уже. — Разберусь! Учить он меня будет, — цыркнул старший, — Бегом давай! И Шун! Куртку накинь! Вдвоём поедем. Неровная дорога заставляла бутылки опасно позвякивать, но Кёраку-старший не снижал скорости. — Так что, думаешь остаться у меня работать? — улыбнулся он, отчего сухие морщины на смуглых щеках растянулись глубокими бороздами. — Думаю да. Мне здесь нравится. — А если… — Ты же не будешь меня в адвокаты прочить? Меня дома этим уже порядочно подзаебали. Ауч! — тут же вздрогнул младший от увесистого подзатыльника. — За языком следи! — покачал головой водитель. — Не хочу я тебя в юриспруденцию пихать, хотя из тебя бы толк и вышел — ты парень смышлёный. — Вот тут и буду смышлёным, — насупился пассажир. — Ну что же… — мужчина хитро взглянул на внука, — Мне в любом случае нужен наследник, почему бы не ты, а? Фиолетовый уступил чернильному, глаза слегка резал лунный свет. Пацан глуповато улыбался, глядя то на дорогу, то на деда. Он впервые за долгое время почувствовал себя дома. Они прибыли к небольшому загородному дому, где уже было много машин: новых и старых, дорогих и не очень. Среди автопарка выделялся кабриолет, в котором сидел молодой мужчина в светлом костюме. Он взглянул на подъехавшую Шевроле и, усмехнувшись, выкинул окурок сигариллы. Дед вытащил ящик и велел дождаться его здесь. Парень послушно сел в машину и включил радио. Хрипловатый голос мужчины пел что-то о сложных отношениях, баюкая размеренным ритмом и приятным тембром. Проснулся Шунсуй от дрожи машины — они быстро ехали прочь, на заднем сидении громко звенели бутылки. Шунсуй спросонья взглянул на деда, который пребывал не в лучшем расположении духа. — Всё нормально? — зевнул парень. — Да. Просто пара скользких типов докопались, пришлось с ними общаться. — Сменить тебя? — Да спи уже, — улыбнулся дед.***
2015, 2016… ничего… Все данные слишком открыты — там, скорее всего, его уже ищут. Укитаке устало потёр переносицу и взглянул на часы. Шесть. Ладно, он неплохо идёт. Если ничего не насыпется — успеет посмотреть текущий год. Странно, конечно, что у Старрка не было никаких путей отхода. Неужели он так верил в синдикат? Вряд ли. Скорее всего, детектив что-то упустил. На стол опустилась чашка кофе. — Детектив, всё в порядке? — мягко спросил Ренджи. — О, да, всё хорошо. Спасибо, — улыбнулся мужчина. Рыжий чуть наклонился к седому. — Детектив Кучики вам этого не скажет, но вы, скорее всего, были правы. В отчёте коронёра указано, что у покойного на торсе и плечах были свежие синяки и, скорее всего, их поставили, когда… — Когда вводили ему смертельную дозу наркоты? — ровно спросил седой. Абарай кивнул. — Не могу сказать, что рад своей правоте. Узнали, какие дела вёл убитый? — Да, но никаких зацепок. Укитаке сделал глоток кофе и слегка нахмурился. — Хм… а на стоянке была его машина? — Да. — Мне кажется, она стоит немалых денег. Узнали, откуда он её взял? Ренджи растерянно покачал головой. — Ну вот и выясни. Только Бьякуе не говори, — подмигнул ему седой. — Сэр, может… может, я могу вам чем-то помочь? — Нет, спасибо. Работай над вашим делом. Надеюсь, у вас всё получится, — улыбнулся Укитаке и кашлянул в кулак. Абарай кивнул и пошёл к своему месту, когда Кучики позвал его на выход. Офицер проводил их взглядом и вернулся к работе. Спустя сорок минут, мужчина устало уронил лоб на ладони. Ничего. Снова. Ладно, ничего-ничего, у него всё ещё есть записи, которые делал Гаспар. Из текстов что-то полезное вычленить не удалось, у Укитаке было не меньше информации, а вот в аудио могло быть что-то интересное. Ладно, кофе, поехали. Шипение, тишина. Приглушённая музыка, клацанье телефона. Шаги. — Здаров, — детский голос. — Лиллинет, блин! Я же просил не разбрасывать майки по всему дому! — глубокий мужской голос. — Старрк, успокойся. Это ж не твоя операционная. — Это мой дом. И твой, кстати, тоже. Неужели тебе нравится жить в таком бардаке? — Как только начну жить — обязательно отвечу на твой вопрос, — голос чуть надломленный. Сопение. Шаги. — Слушай… мы обязательно с этим разберёмся, слышишь? Я сделаю всё, чтобы тебе стало лучше, ясно? Молчание. — Я люблю тебя. — Я знаю, — шмыганье. — Тогда не плачь. Мы вместе, вдвоём. Шаги, бытовые разговоры, телефонный звонок. — Да. Да, спасибо. Нет. Мне лень. Да, серьёзно. Да мне пофиг, сами разбирайтесь. Тишина, шум воды где-то вдалеке. Звуки дома, разговоры, мелкие ссоры, неизменное “Спокойной ночи. Люблю тебя” и “Старрк, подъём! Опять проспишь! Я тебе кофе сделала” резали душу пониманием того, что любимая дочь мертва и, возможно, лежит где-то выпотрошённая как Гретель, а любящий отец — хладнокровный убийца, поставивший на кон всё. И проигравший. Ещё один звонок, вызвавший любопытство следователя, не имел особой фактической информации, но выдавал свою значимость голосом Старрка. — Что? Почему, что случилось? — взволнованно. — За что? Ох… — пауза, — да, я к нему съезжу. В какой? Хорошо… Быстрые шаги, позвякивание ключей. — Лил! — Чего тебе? — лениво и приглушённо. — Я нашёл тебе донора! — его глубокий голос почти звенит от радости. Пауза. — Серьёзно?! — восторг в голосе девочки. — Да, на следующей неделе операция! — Уже?! А чего так быстро-то? Ой, это так волнительно… Они долго обсуждали предстоящую операцию: Старрк давал указания про следующую неделю, говорил, что всё будет хорошо и что ей сразу же станет лучше, что он её очень любит, когда детский голос его перебил. — Что с ней случилось? — немного тоскливо. — С девушкой, чьё сердце ты мне отдашь. — У неё черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью, — холод. От звука этого голоса по коже побежали мурашки — до того студёно он звучал. Укитаке сбежал по лестнице на стоянку. Щёлкнула зажигалка. Длинные гудки. Блядь.***
Кёраку в очередной раз остановил мотоцикл. Чуть резче обычного. Он стоял на мосту, а под ногами змеилось каменистыми берегами высохшее русло реки, окружённое как кружевом, цветами в поле. В холодном лунном свете пейзаж напоминал какую-то сцену из загробного мира: чёрно-белый, с сияющими голубоватыми краями, с чернильно-черным нутром. Будто всё здесь выгорело до сердцевины, оставляя лишь белые оборки пепла. Мужчина почувствовал запах гари и огляделся, выискивая глазами источник. Ничего. Нет, поблизости нет пожара, это всё его память — она способна вытаскивать на поверхность даже такое. Такое сокровенное и ноющее. Небольшой дом полыхал как спичка, озаряя вечернее небо рыжим маревом с чёрными клубами дыма. Оранжевые краешки осиротевшего виноградника горели в последних лучах закатного солнца, будто и их объял пожар. Две пожарные бригады боролись с огнём, но деревянный высохший на солнце дом, продолжал чадить летнее небо обугленными досками. Парень бешено рвался внутрь, но спасатель сжал плечи как клещами и кричал, что он уже ничего не может сделать. “Дед!” — орал Шунсуй сквозь слёзы отчаяния и злости. Его ведь не было каких-то три часа. Просто поехал покататься на новой игрушке. Дед, конечно, бубнил, что пацан на этой дряни убьётся, но с выбором помог — сам ведь был такой по молодости. И пацан гонял по гравийным дорогам, периодически падал, обдирая колени и локти. — Ты так себе шею свернёшь, придурок! — ругался старший, меняя пластырь на распаханном предплечье. — Да ладно. Подумаешь, поцарапался немного. — Пацан, если о себе не думаешь, подумай хотя бы обо мне. Я же волнуюсь, садовая твоя голова. В этот раз он вернулся без единой царапины, счастливый и возбуждённый. “Смотри, я ездил аккуратно, я понял тебя. Я не буду заставлять тебя нервничать,” — хотел сказать он, когда вернётся. Не скажет. Парень прекратил рыпаться и когда пожарный разжал руки, опять побежал в сторону огня, но его вновь поймали и в этот раз бесцеремонно повалили на землю. Он царапал гравий и орал сквозь слёзы. Он не мог этого принять, нет. Это невозможно. Это слишком нечестно. “Дед…” — простонал он и уронил горячий лоб на грязную заплатку пластыря на предплечье и заплакал в последний раз в жизни. — Экспертиза показала, что возгорание, вероятно, произошло от камина. Это привело к удушению. — Это и есть причина смерти? — с подозрением спрашивает отец. — Пока что я не могу этого утверждать, — ответил детектив. — Мы ждём отчёт патологоанатома, но не уверен, что он сможет дать доскональный ответ. Мы отправили останки на изучение токсинов. Я не исключаю, что пожар был методом маскировки. — Его убили, — говорит парень, глядя в пространство перед собой. Отец смотрит строго, детектив — заинтересованно. — У вас есть версия, молодой человек? — спросил следователь, крепкий широкоплечий мужчина лет сорока с пронзительным взглядом, густыми смоляными усами, лысиной, начинающейся ото лба и шрамом, начинающемся от брови. — Когда мы ездили в один дом, он сказал, что общался с какими-то неприятными людьми, потом нам звонили пару раз, он с кем-то ругался… — ответил он. — Вы видели тех людей? — Нет, — с досадой ответил Кёраку. — А, стойте… там был мужчина, в светлом костюме. Курил. В кабриолете. — Не мешай своими глупостями, — одёргивает отец, но детектив поднимает ладонь. — Сможешь назвать адрес, куда вы ездили и дату, когда это произошло? — Кёраку охотно кивнул, с надеждой посмотрев на полицейского. — Хорошо. Я поговорю с теми, кто там тогда был. Может быть, ты и прав. Что-нибудь ещё? — Вино… — ответил Шунсуй, не понимая, как это всплыло у него в голове. — Мы везли ящик Каберне. Он хотел отдать его на дегустацию. Обратно мы привезли почти весь ящик. Одна бутылка по дороге обратно разбилась, — серые глаза заскользили по воздуху, будто он осматривал машину. — И одну он, кажется, успел отдать. — Хм… — мужчина достал блокнот и сделал несколько пометок, после чего вынул из кармана две визитки и протянул одну Шунсую, а вторую его отцу, — Если что-то ещё вспомните — позвоните мне. Кёраку посмотрел на белый прямоугольник картона. “Ямамото Генрюсай”.***
Длинные гудки. Да ну тебя нахер, Кёраку с твоими фокусами. То он звонит посреди ночи, то не отвечает. Как-то очень непоследовательно. Но времени так мало… Укитаке мчал к коллеге, щурясь низкому солнцу. Он просидел на работе часов до восьми. Благо, те, кто его знал, были в курсе, что он трудоголик, так что никто не дёргал. Из записей Гаспара он успел послушать всего несколько файлов, оставалось ещё прилично. Старрк уже мог быть где угодно. Длинные гудки. Он поднялся по лестнице и прислушался. Звонка телефона не слышно. Видимо, хозяина нет дома. Интересно, насколько внимательные у Кёраку соседи? Детектив потянулся было за отмычками, но дёрнув дверную ручку, замер. Открыто. Чёрт, это плохо. Он вытащил из кобуры пистолет и беззвучно вошёл внутрь. Темно, тихо. Детектив включил свет. Кёраку, блядь, что здесь стряслось? Седой поражённо и с долей ужаса осматривал тотальный погром в некогда хорошо обставленной просторной квартире: кажется, всё было вывернуто, разбито и перевёрнуто. Драка? Мужчина обошёл все комнаты, с замиранием сердца представляя, что в любой из них может найти тело. Нет. Хорошо. Следов крови тоже нет. Хорошо… Обыск? На ковре около дивана пятно и пустая бутылка. В ванной стойкий запах сивухи и осколки второй бутылки. Это он вчера столько выжрал? По полу разбросаны женские вещи, некоторые порваны, в ванной вывернуты все полки, в кухне всё, на удивление, в порядке. Кроме кружки с изображением мультяшного волка — разбита вдребезги. Это из-за Нанао? Длинные гудки. Видимо, придётся спрашивать у него самого…***
一 Один бурбон, один скотч и одно пиво. — Может, хватит, приятель? — интересуется бармен в придорожном баре где-то в середине неизвестности у мужчины, сидящего за стойкой и опрокидывающего в рот очередную рюмку. — Я тока-тока разогрелся, — усмехнулся посетитель слегка криво, — Кстати, а подскажи, мил человек, где мы вообще находимся? — Сороковая автострада, пятьсот шестидесятый километр, — прозвучал над ухом знакомый голос и Кёраку вздрогнул. Рядом опустился Укитаке и неодобрительно взглянул на коллегу. — Далеко… — задумчиво заметил посетитель. 一 Это вот так ты “с байка упал”? — Может быть… — Хватит. Ты уже достаточно пьяный. 一 Ну маааам, 一 изобразил капризного ребёнка мужчина и опрокинул в рот стопку. — Не встревай. 一 Давай я отвезу тебя домой, а? — участливо спросил седой, глядя на непроницаемое лицо коллеги. 一 Я неясно выразился? — без шуток ответил Кёраку. — Не вм… не вмешивайся. 一 Не могу, 一 спокойно ответил мужчина. Шатен перевёл на Джуширо мутноватые глаза. 一 Ну хрен с тобой, сиди. Только оставь меня в покое. Бармен! 一 Ему хватит. 一 Слушай, что тебе надо? Припёрся невесть откуда и лезешь в мою жизнь на правах руководства. Ты мне не… не начальник, понял? Давай… — он пренебрежительно махнул ладонью в воздухе, — Исчезни по-тихому, пока я тебе... нос не… не сломал. 一 Ну попробуй, 一 всё так же спокойно, почти безэмоционально ответил напарник. Кёраку хмыкнул, слез со стула, чуть качнувшись, и неуклюже замахнулся кулаком. Беловолосый легко отклонился, зашёл за спину мотоциклиста, и стальная хватка сомкнулась на воротнике куртки. 一 Пошли. 一 Ты совсем охренел?! Пусти меня! 一 пытался сопротивляться детектив, но вынужденно шёл за коллегой, будучи слишком пьяным, чтобы извернуться и заехать по этой белой роже. Пройдя до стоянки, Шунсуй смог наконец-то выпрямиться 一 Укитаке разжал пальцы. Зелёные глаза сверкнули тихой яростью и щёку обожгла сильная пощёчина. Кёраку качнулся, с трудом держась на ногах, приложив ладонь к щеке. Он удивился настолько, что почти протрезвел. 一 Ты хотел сбежать? Просто плюнуть на всё и удрать, не так ли? Сейчас? Именно, сука, сейчас?! 一 тонкие пальцы вновь вцепились в ворот рубашки и Шунсуй поприветствовал затылком стену. Зелёные глаза были напротив и он мог хорошо рассмотреть блеск слёз на бледных веках, то ли бешенства, то ли отчаяния. 一 Трое детей. Трое ни в чём не повинных детей! Ты это можешь понять? Или ты предпочитаешь дальше смотреть как убивают других и ничего не делать? 一 Ты про меня ничего не знаешь, психолог хренов! Заебал! 一 Кёраку вывернулся из хватки и наотмашь заехал Укитаке по лицу тыльной стороной ладони. Неожиданно резкий ответный удар пришёлся поддых, заставив закашляться. — Я заебал? А ты, думаешь, не заебал своими выходками, психопат хренов?! — пожалуй, от очередного удара Кёраку спас спазм кашля у коллеги. Отдышавшись, Укитаке поднял на брюнета изумрудные глаза, чёрные сейчас при слабом освещении стоянки, 一 Тебе всё-таки плевать? — разочарованно спросил беловолосый и стёр подушечкой большого пальца кровь с разбитой губы. 一 Мне… мне не плевать! 一 Кёраку опёрся о стену и перевёл дыхание. 一 Не плевать… Мне просто был нужен перерыв… 一 От чего? От дела, которое вот-вот сорвётся?! Упустим Старрка и всё! И всё сначала! Ни свидетелей, ни официального разрешения! Неужели ты не понимаешь?! — мужчина закашлялся, судорожно закрывая рот кулаком, — тебя разве не… — Укитаке опёрся о стену, не переставая кашлять, — не страшно оттого что в городе… такое… — он глотнул ртом воздух и тяжело выдохнул. Выхватив из сумки небольшой баллончик, он брызнул несколько раз в горло, но кашель не прекращался. — Эй… — Кёраку протянул руку к заметно побледневшему коллеге, но тот дёрнул плечом, силясь сделать глоток воздуха. — И сам ведь так рвался в этом разобраться. А теперь, что сложно, рутина? Лицемер хренов… — прохрипел мужчина и, вновь закашлявшись, пошёл в сторону машины неровной походкой. — Укитаке, блядь! — шатен сократил расстояние между ними, когда седого согнуло от очередного приступа кашля. Он опёрся локтями о пыльную крышу машины, не прекращая кашлять. На рваных вдохах где-то в груди у него жутко свистело и хрипело. Мужчина поднял на Кёраку побледневшее лицо с пульсирующей на виске веной. — Скорую... — еле слышно просипел он, делая очередной напряжённый вдох и медленно оседая на землю.