Френдзона

Суджон снова сделала это. Приперлась ни свет ни заря, как будто знала, что я уже с полчаса как не сплю и жду ее настойчивого звонка в мою дверь. Пока она преодолевала четыреста пятьдесят восемь ступенек до моей квартиры, я успел в пятнадцатый раз изучить каждый узор затертых и потемневших от времени обоев на стенах своего холостяцкого жилища. Едва звонкая трель пронеслась эхом по комнатам, разрываясь над головой, я, скинув с бедра худую лодыжку своей очередной «подружки на одну ночь», соскакиваю босыми ногами на холодный пол, даже не замечаю, что от пронизывающего сквозняка из потрескавшихся деревянных оконных рам по телу рассыпаются пупырышки. Но мне плевать, ведь наконец-то в мою серую будничную жизнь изо всех сил раздраженно стучатся сумасшедшие, неукротимые краски. Они врываются в остывшую гостиную ярко-красной шевелюрой, злобно суженными глазами, плотно сомкнутыми губами, что едва чувствительно касаются моей щеки и сразу же отрываются вместе с тяжелым запахом клубного и сигаретного дыма. У моей подруги под глазами привычные черные потеки, а светлая орешность прячется под дрожащими ресницами. Волнуюсь, как школьник, не зная, куда себя деть и как поступить, будто это впервые происходит, хотя уже третий раз за эту неделю. Мягко улыбаюсь, легонько касаюсь ее макушки и чуть слышно произношу: - Все будет хорошо, время лечит. Хотя кому, как не мне, знать, что порой секунды тянутся часами, а то и целыми месяцами, приедаясь постоянством и одноцветностью. Я не хочу ей врать, но приходится. Жертвую своей совестью во благо ее счастья, надеясь, что однажды это оценится, но, конечно же, снова применяю «лучший вариант» в виде лжи и продолжаю счастливо улыбаться, будто так и надо. - Не лечит, - шепчет она, и на моих глазах одна из ее драгоценных слезинок падает на пол и превращается в маленькую лужицу. Будь я муравьем, умер бы от счастья, утопившись в соленой влаге, что показалась бы мне сладкой. Но я всего лишь человек, так что мне повезло чуть меньше, а отведенная роль «постороннего наблюдателя и частичного утешителя» больше не приносит прежней радости и удовлетворения. Я больше не верю, что являюсь единственным для нее. Она просто нуждается во мне, не может без меня, ищет, когда ее сердце снова подвергается нападкам прошивающих болезненных лезвий, которые со всей силы швыряет в нее ее возлюбленный Дэхён. - Что он снова натворил? – спрашиваю, чуть наклоняя к ней лицо. Суджон молчит, а потом вдруг начинает дергаться и прикрывать рот ладошкой. Отталкивает меня и несется прямиком в туалет, не сильно беспокоясь о том, что громко стучит четырнадцатисантиметровыми шпильками по деревянному паркету, оставляя на нем глубокие царапины. Бегу за ней, потому что знаю, что она снова будет возмущаться, если не помогу. Влетаю в комнату как раз в тот момент, когда подруга склоняется над унитазом, чтобы избавиться от всего, что пила в клубе. Плюхаюсь на колени, и они ловят болезненные спазмы от удара о плитку. Плевать, потому что мое сердце сейчас бьется как сумасшедшее совсем не из-за этого. Осторожно обхватываю в кольцо указательного и большого пальцев ее красные волосы и чуть отвожу назад, чтобы не мешались. Тотчас же неприятные звуки и запах распространяются по туалету, и мне становится ее жаль еще больше. Позади слышу шорох и догадываюсь, что хрупко сложенная анорексичная брюнетка успела проснуться. Не помню ее имени, да и не хочу помнить, потому что мне откровенно плевать на нее. Жду, пока девица появится в дверях, чтобы сказать «проваливай», но она не появляется - будто задницей чувствует, что я не стану ее удерживать. Никогда ничего не обещаю ласточкам, попавшимся в мою двенадцатичасовую клетку. Никогда не задерживаю их дольше положенного срока и никогда ничего не спрашиваю, чтобы их чувствительное податливое сознание не строило напрасных замков на мой счет. Суджон привыкла к этому, да она и не говорила ничего, просто вваливалась по утрам в мою квартиру и прогоняла надоедливых ночных бабочек, не забывая громко закрыть за ними дверь. Но сегодня был один из тех дней, когда она была не в состоянии воевать. И я догадывался, в чем кроется причина такого поведения. Я видел, как ей плохо, и нашептывал различные нежности, прекрасно понимая, что она сейчас от всей души хочет послать меня в задницу, но просто не может оторваться от унитаза, ведь только прибавит мне лишней работы. Суджон никогда не убирает за собой, а мои причитания воспринимает как нечто обыденное и вполне себе не достойное ее внимания. Меня это почти не бесит, потому что стоит подруге посмотреть мне в глаза, и я теряю нить разговора, куда уж тут помнить о своей злости. Многие думают, что я по уши влюблен в нее. Кажется, они сильно ошибаются и совсем не представляют насколько. Для меня любовь – это одна из тех банальных ерундовин, которыми играют сопливые подростки, считая, что это выглядит круто. Держанье за ручки, сладкие поцелуйчики, перепихон в подворотне. Это же так чертовски романтично. Может быть, это какая-то малая часть понятия «любовь», но совсем не полное ее значение. У меня к Суджон необъяснимый трепет, постоянное удушье, перепрошитые раны и притупленные кровью рубцы на сердце. У меня к ней изнеможение, подавленность, боль и дикое, необузданное счастье. Я сам себе напоминаю спичку, что зажигается и спустя несколько секунд обязательно тухнет. Иногда она может обжечь кожу, а иногда сгибается значительно раньше и ветерок слизывает с нее пламя, не давая ему полностью поглотить тонкую палочку. Лучше бы давал, тогда бы у нее не оставалось надежды на нелепое продолжение жизни. Она ведь теперь инвалид, но все равно тянется к свету и ищет хотя бы еще один день на Земле, даже лежа в грязи под ногами проходящих горожан. Я такой же. Выжидающий, надеющийся самообманщик. Втихую радуюсь, когда Суджон в своем блядском наряде вламывается ко мне и засоряет мой унитаз. Она наклоняется так низко, что черные полосы ее натянутых чулков обжигают мой взгляд. Но, мать вашу, даже не возбуждаюсь, потому что мне отчего-то хочется остервенело прыгать на кровати, мотая головой так, что волосы вздымались бы дыбом, а бабочки в животе устраивали целое ураганище, сжимая все мои органы в кучу и снова заводя почти остановившееся от тоски сердце. Когда Чон наконец отрывается от унитаза, вяло вытирая рукавом кожаной курточки рот, ее глаза полуприкрыты, но мне все равно удается заметить слезы. Вот так всегда. Она приходит ко мне и плачет, но даже это заставляет меня чувствовать себя живым. - Он свалил с этой проституткой… - хрипит подруга, отталкивая мою руку, удерживающую ее волосы, и они тотчас рассыпаются по плечам красной волной. У меня перехватывает дыхание, а я просто не в силах оторвать от нее жадного взгляда. Вороний лак частично полупился от кошмарно милой привычки Суджон грызть свои ногти. Любой другой сказал бы, что это отвратительно, но только не я, потому что во всем, что касается Чон, я фигов извращенец. Рассматриваю ее размазанную алую помаду на губах и глубокие синяки под глазами после бессонной ночи, а мои легкие уже бьют тревогу, потому что, кажется, еще немного, и я не смогу больше дышать или умру от аритмии. Да, сердце тоже беспокоится, оно предательски вырывается прямо из вен, норовя лишить меня жизни, потому что охреневший хозяин ко всем чертям потерял голову со своей манией по отношению к этой девчонке, что расселась прямо на полу его туалета. - Конченый самец, - шипит девушка, пытаясь подняться на ноги, но тут же падает обратно, словно ноги не хотят ее держать. Я выхожу из своего временного транса, быстро качаю головой и, протягивая руки, осторожно обхватываю ее лодыжку, будто она сделана из чистого драгоценного хрусталя. Стягиваю огненно-красные туфли сначала с одной ноги, потом с другой и аккуратно отставляю в сторону. Подхватываю Суджон за талию и беру на руки, вынося в другую комнату. Вхожу в спальню, но моя ночная пассия все еще лежит на своем месте, правда, уже не спит, а просто молча рассматривает меня с таким видом, будто сейчас вцепится в горло. Кажется, меня ждет новая истерика, но все, о чем я сейчас могу думать, это еле теплые нежные ладони моей подруги, обхватившей меня за шею. Суджон медленно открывает глаза и поворачивает голову, замечая чужую девушку. Тяжело выдыхает и дает мне понять, что хочет встать на ноги. Опускаю ее, все еще побаиваясь, что Чон снова рухнет на пол, но она держится вполне уверенно и, даже почти не шатаясь, подходит к незнакомке. - Свали, тупая ты курица, - без намека на гнев проговаривает она и тут же ловит полный ненависти взгляд. - Что? А ты кто такая? Может, сама уйдешь? Тебя здесь, вообще-то, не ждали! – пока без визга отвечает брюнетка и закусывает губу, настороженно сдвигая брови. - Может, мне лично тебя за патлы вытащить отсюда? – равнодушно спрашивает Суджон, и я чувствую, как по моему телу проходит разряд возбуждения. В такой ситуации это как минимум неправильно, но моя подруга так охуенно притягательна и сексуальна, что мою крышу буквально срывает и уносит вдаль, на время отключив от всего, что вообще происходит в моей комнате. Я молча рассматриваю ее черные чулки в крупную сеточку, которые сзади уже тронула первая стрелка. Еще пара штрихов, и они полностью слетят с ее стройных ножек, ах, как бы я хотел быть тем, что заменит обтягивающие шнурки влажными поцелуями по ее молочной коже… Коротенькая черная кожаная юбка жадно обтягивает упругие ягодицы, а тонкую талию скрывает кожаная курточка, контрастирующая с красными волосами и оставленной в туалете обувью. Суджон – моя богиня. - Сехун, ну скажи ей что-нибудь! – канючит совершенно обнаженная девица, прикрываясь лишь моим одеялом. Но я не отвечаю ей, а лишь подхватываю вчерашнюю одежду и безразлично швыряю прямо в ее озадаченное лицо. – Что ты делаешь?! - Одевайся и уходи, - коротко говорю, складывая руки на груди. Сейчас я конченый ублюдок или же подонок, попользовавшийся девушкой и бросивший ее на следующее утро, но мне не хочется спорить, даже не стану отрицать этого. Я никогда не искал себе оправданий, и все мои действия насквозь подлые и корыстные. Все - кроме тех, что касаются Суджон. Брюнетка будто сомневается, пытаясь разглядеть в моих глазах понимание или ожидая, что я сейчас широко улыбнусь и скажу: «Шу-у-утка!», – но я упрямо не смотрю на нее, потому что передо мной только Суджон, которая лениво подходит ко мне и обнимает за талию. Опускаю ладонь и осторожно глажу ее по макушке, удержавшись лишь от поцелуя. Это бы не послужило намеком на что-то серьезное и Чон ничего не заподозрила бы, но пострадал бы я и мое уже вконец ошалевшее сердце. - У тебя тут так стучит… - шепчет Суджон и слегка задирает голову, чтобы посмотреть мне в глаза. – Я не должна была прогонять ее? Глупая Чон, она совсем ничего не понимает. Впрочем, это и хорошо, ведь в моих планах не было никаких признаний, потому что мы оба знаем, что отношения между нами невозможны. Как-то она сказала мне, что «обещание встречаться» - это все равно что сделанная углем надпись на кирпичной стене. Сотрется со временем, зальется дождями, зарисуется баллончиками городской прослойки агрессивно настроенной молодёжи. Она не называет отношения «встречанием», а секс «обязательством». Суджон жила и живет одним днем, но почему-то противно противоречит сама себе, постоянно возвращаясь к тому, кто ее недостоин. Они с Дэхёном познакомились в одном из ночных клубов. К своему несчастью, я не был там, потому что учился в университете и был сильно зависим от положительного исхода каждого экзамена. Денег на оплату обучения не было, родители также не зарабатывали достаточно, чтобы еще и платить за меня, поэтому была лишь надежда на собственные мозги и совесть. Иногда мне кажется, что именно по этой причине я не завоевал Суджон. Не дал ей понять, что между нами могло бы быть что-то большее, чем просто дружба, а когда кинулся – стало поздно. Если раньше мы постоянно были вместе, то после встречи с Дэхёном Чон стала постоянно пропадать. Она часто оставалась у него, но также часто приходила ко мне самым ранним утром, плачась в жилетку и обвиняя во всем «своего козла». Мне также было известно, что он бил ее, и порой хотелось бросить все и пойти расквасить его симпатичное личико. Даже его имя действовало на меня подобно красной тряпке на быка. Но Суджон вроде как любит его, и я молчу. Пусть уж лучше так, чем если она будет обвинять потом меня или и вовсе решит, что друг из меня никудышный. И это правда. - Это не из-за нее, - наконец выдавливаю, краем глаза замечая, что обиженная брюнетка начала поспешно одеваться. Уже спустя пару минут она схватила оставшиеся вещи и бросилась к выходу, не забыв напомнить, какой я урод и что трахаюсь отвратно. Почти не унизила, если бы еще Чон этого не слышала, было бы прекрасно. - Ух, наконец, - тянет Суджон и плетется к кровати, с размаху плюхаясь на то место, где только что валялась другая девушка. Мне немного неприятно думать, что совершенный естественный запах моей подруги смешается со шлюшным ароматом ушедшей брюнетки. Я хотел бы, чтобы моя постель пахла лишь Чон и никем более, но понимаю, что угадать момент, когда она вновь решит поспать на моей кровати, фактически невозможно. Суджон засыпает почти сразу. Я подхожу к ней, опускаясь на низкий табурет, так что мое лицо оказывается на уровень выше, чем ее, но это не мешает мне любоваться подругой. Под глазами и на щеках до сих пор присутствуют разводы черной туши, а помада некрасиво расползлась по губам бесформенными мазками. Протягиваю правую ладонь и большим пальцем чуть стираю ее, после чего подношу к глазам. Алая, впитавшая в себя частицу Суджон. Даже в этом кому-то повезло больше, чем мне. Прикладываю к губам и слегка провожу, представляя, что это губы Чон скользят по моим губам. Влажные, мягкие, льнущие, податливые, горячие… Каковы же ее губы на ощущение? Мне не дано этого узнать, но я рад и тому, что имею, потому что нет больше в Сеуле такого счастливчика, в чьей постели спит самая потрясающая девушка в мире.