Lethargy

Эрику снова снится уже надоевший, если честно, сон: огромный, но мрачный дом, больше похожий на старинный особняк какой-нибудь, просторная гостиная и альфа, развалившийся в кресле. У этого альфы настолько яркие глаза изумрудного оттенка, так прожигает он взглядом юношу, что у Эрика всё в груди переворачивается, и сердце слепо тычется куда-то в рёбра. Эрик выдыхает (он знает, что это сон, но почему же такой невообразимо живой и столь похожий на явь?), делает шаг к мужчине и склоняет голову набок. Вблизи отчётливо заметно, что волосы у альфы совсем не тёмные, как показалось поначалу омеге, просто русые, а кожа – бледная-бледная, точно мраморная. Он улыбается, будто бы давая Эрику насмотреться, а потом протягивает руку – и омега надолго застывает, глядя на уходящие под кромку закатанного рукава вены, но потом, видимо, решив что-то для себя, вкладывает пальцы в ладонь альфы. Мужчина улыбается, скользит пальцами по руке Эрика, доходя до запястий и щекоча короткими прикосновениями, а потом притягивает к себе омегу – и тот почему-то даже не сопротивляется, словно так и нужно, и такое правильно. У мужчины взгляд почему-то тоскливый до ужаса и потерянный, что ли, и у Эрика в груди щемит от отчаянной и пугающей его самого нежности. Омега застывает, хватая ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег, смотрит в серьёзные зелёные глаза – и сам тянется пальцами к высокому лбу, разглаживает мучительную вертикальную складку, прорезающую кожу, и альфа улыбается. Так мягко и светло, что Эрик кусает губы и отводит глаза, слишком смущённый. У него на щеках пляшет румянец, а сердце колотится как сумасшедшее в груди из-за ощущения прохладных пальцев на коже. Омега точно знает, что с этим мужчиной (даже если только во снах) их связывает что-то большее, чем простое взаимное разглядывание друг друга. И точно знает, что является – почему? – причиной грусти альфы. Он бы поинтересовался, что сделал не так в одну из их многочисленных молчаливых встреч, но горло сжимает спазмами. Эрик думает, что, наверное, так даже лучше. Они смотрят друг на друга долго-долго и молчат – омеге кажется, что он попросту не способен вырвать даже звука с пересохших губ, а альфа просто улыбается чему-то своему, продолжая блуждать пальцами по коже Эрика, и тому до такой степени приятно, что хочется, как большому коту, прижаться к сильному телу и заурчать. Эрику стыдно за такие мысли. Правда, думает омега, это ведь только сон, обыкновенный, глупый, непонятный сон, и он может… Мужчина сам тянет Эрика на себя, мягко и ненавязчиво, и тот поддаётся, опускается на колени к альфе (эта ситуация изрядно смущает и щекочет натянутые, как струна, нервы, но Эрику почему-то даже нравится), неуверенно и робко проводит ладонью по щеке, ощущая под пальцами колкость щетины. У альфы усталый вид и мешки под глазами – когда они так близко, Эрик видит это с поразительной точностью. Юноше хочется что-то сделать, и он нервно ёрзает на чужих коленях, запускает пальцы в густые волосы альфы… От мужчины пахнет чем-то родным и домашним, и Эрик, совершенно забывая обо всём, дышит полной грудью, впитывает, как губка, этот аромат – сон может прерваться в любой момент, а сейчас ему так не хочется уходить. Руки мужчины блуждают по его телу, дразня, но не заходя за грань – альфа вычерчивает пальцами узкие плечи омеги, снова возвращается к запястьям, а после сжимает в ладонях руку Эрика, подносит к своим губам, оставляя на коже лёгкий поцелуй – и омега сквозь землю готов провалиться. Эрик кусает губы, смущённо пряча взгляд, чуть сжимает и тянет на себя короткие пряди волос альфы, заставляя того откинуть голову назад, и чувствует себя героем какого-нибудь дешёвого романа. Мужчина смотрит задумчиво, гладит узкую спину юноши, вычерчивая контуры позвонков, и это тоже приятно до улыбки глупой и стыдно до красных пятен на щеках. Эрик разрывается между двумя чувствами, а альфа будто и не замечает того, продолжает скользяще касаться пальцами обнажённых участков кожи омеги, будто бы не замечая, что тот тяжело дышит, что в глазах такая буря эмоций… У Эрика дыхание сбивается к чёрту, и он сам себя не узнаёт, когда тянется к лицу мужчины, заставляя того посмотреть ему в глаза, и прижимается своими губами к чужим, сухим и горячим. Альфа смотрит на него мучительно долго, кажется, целую вечность, а потом сжимает в объятиях так, что Эрику почти что больно, целует сам. Тягуче, неторопливо, медленно и так сладко, что омега сдавленно выдыхает. Он мало что понимает и, наверное, выглядит сумасшедшим, но сейчас Эрика это не волнует. Он тянется к альфе, прижимаясь к нему всем телом, видит, как темнеют, становясь почти чёрными, эти тёплые глаза, и Эрику, чёрт возьми, до ужаса это нравится. Он развязывает галстук альфы (тот одет в строгий костюм), стараясь не смотреть на него, потому что пальцы и без того дрожат, предатели, и омега то и дело сбивается. Он не замечает, как сам лишается рубашки (или, может быть, это была футболка – право, какая мелочь), не видит и не слышит совершенно ничего – весь мир сосредоточился на таком знакомом альфе, имя которого – Эрик точно его знает! – маячит где-то на периферии сознания, и это даже нравится юноше. Он расстёгивает пиджак мужчины, снимает его, отбрасывая куда-то в сторону, долго возится с рубашкой, продолжая краснеть скорее по привычке, нежели из-за смущения, кусает губы… Видимо, в конце концов мужчина не выдерживает, потому что расправляется с оставшейся одеждой сам, решительно поднимается, подхватывая омегу на руки и заставляя сдавленно пискнуть, и тащит куда-то. Оказывается, в особняке есть огромная спальня, добрую половину которой занимает кровать с балдахином. Именно на неё мужчина опускает омегу, пытается отстраниться, но тот, словно бы испугавшись, обнимает его за шею, тянет к себе, не давая отойти. Кажется, альфа смеётся. Эрику плевать. У него голова кругом идёт, и сердце стучит как сумасшедшее. Мужчина выцеловывает его плечи, шею, ключицы, жадно скользит ладонями по груди и бокам омеги, а тому уже плевать и на нежность, и на ласку – возбуждение захлёстывает волнами, сносит крышу и убивает голос разума, а будто назло шершавые и холодные пальцы только распаляют Эрика. Он кусает губы, неосознанно комкая в пальцах светлые простыни, бессильно и тяжело дышит, глядя в потолок, и, кажется, вот-вот расплачется от обуревающих его чувств. По крайней мере, ощущение именно такое. Эрику даже думается, что такой сон он готов видеть постоянно. Они целуются взахлёб, до рези в груди. У альфы в глазах столько всего, что Эрик замирает, полностью очарованный, смотрит, и гипнотизирует его этот взгляд, с ума сводит, заставляя снова закрыть глаза и прерывисто выдохнуть. Альфа подносит к его губам пальцы, и Эрик – откуда только смелость взялась? – облизывает каждый, скользит по ним языком, даже не краснея уже, и только ойкает, когда пальцы мужчина решительно высовывает. Эрику даже хочется обиженно захныкать. Мужчина растягивает его медленно и неторопливо, продолжает целовать и гладит по животу, а Эрику подобного до такой степени мало, что он кусает альфу за губу, делая поцелуй словно бы отчаяннее, раздвигает ноги, смотрит в бешеные глаза, слыша хриплое «Нарвался», и глушит отчаянный стон, когда альфа входит в него. Эрику больно – не так, конечно, сильно, чтобы разрыдаться, но достаточно для того, чтобы уткнуться носом в шею альфы, вдыхая успокаивающий запах, и замереть. Альфа гладит его по волосам, шепчет какую-то чепуху (в первый раз омега слышит его голос, в первый раз за десятки снов), не двигаясь, и по его вискам медленно и мерно стекают капли пота. Эрик стирает их, это действие выходит слишком ласковым, что смущает омегу, и он, недовольно мотнув головой, смотрит на мужчину, кивает, давая разрешение двигаться – и захлёбывается с первым толчком. Боль никуда не уходит, прочно заседает в теле, но примешивается к ней что-то такое, от чего хочется закричать, к чертям сорвав голос, всхлипнуть, взмолиться… И Эрик вскрикивает, просит – потому что он точно уверен, это просто сон, а во сне можно всё. С каждой размеренной фрикцией из лёгких вышибает воздух, а губы саднят от поцелуев. Омега обнимает мужчину за шею, смотрит тому в глаза (и снова этот гипнотический, с ума сводящий взгляд), старается улыбнуться – но выходит криво, улыбку прерывает очередной сдавленный стон, и Эрик давится собственными эмоциями. Альфа ласкает его тело, сводя с ума, двигается то медленно, то быстро, и от этого у юноши срывает крышу – он кусает шею альфы, оставляя красные отметины, царапает его спину. Эрику хочется исполосовать ногтями всё тело мужчины, показать, что тот принадлежит ему. Эта мысль, пришедшая откуда-то извне, кажется бредовой, но вместе с тем – правдивой. Эрик не может вспомнить имени мужчины, хоть убей, но он точно знает, что их связывает что-то важное. Да вспомнить бы, что! Вот только те моменты, когда тебя размеренно трахают, а ты полувскрикиваешь-полувсхлипываешь и почти скулишь, прося большего, не очень-то располагают к умственному труду. Эрик изливается спустя несколько толчков, пачкает свой живот спермой и, выдыхая, обессиленно падает на влажные от пота простыни. Альфа выскальзывает из него, кончает следом, подтягивает омегу к себе под бок – а Эрик и не против, ему нравится нежность, с которой мужчина принимается поглаживать пальцами засосы, которыми испещрены шея и грудь юноши, нравится, как тот смотрит, нравится, что сейчас он, кажется, вспомнит имя… Но альфа его опережает. Накрывает губы Эрика своими, снова целуя, мягко и так тепло, что у юноши болезненно колет в груди, и шепчет, улыбаясь: – Меня зовут Уилл. И Эрик обещает себе запомнить. А Уилл вдруг меняется в лице, становясь озабоченно-серьёзным и сразу старея на несколько лет будто бы, тревожно смотрит на омегу, сжимая его пальцы так, что Эрику больно, и сдавленно, надрывно шепчет (это отдаётся всполохом в груди): – Ты… Вернись ко мне. Слышишь? Возвращайся. Эрик хочет сказать, что вот же он, здесь, с этим альфой, но сердце ноет, будто в него всадили пулю, и омегу будто бы тянет куда-то прочь. Он не способен сопротивляться, только испуганно и растерянно смотрит на альфу, переводит взгляд на свои руки, которые медленно, но верно бледнеют, становясь уже почти полупрозрачными, пытается сжать пальцы Уилла – но ловит только пустоту. В себя Эрик приходит не сразу. У него болит всё тело, а голова тяжёлая-тяжёлая, что чугунная. Омега с трудом раскрывает глаза, приподнимается в кровати, смотрит на белые стены, капельницу, какие-то приборы… А потом переводит взгляд левее, натыкается на спящего на стуле у его кровати альфу… И Эрик готов поспорить, что у этого мужчины ярко-зелёные, совершенно необыкновенные глаза. Какой-то прибор заходится писком, альфа вскакивает, смотрит на омегу так, будто тот – восьмое чудо света, а потом обнимает крепко-крепко, так сильно, что, кажется, вот-вот сломает хрупкому юноше рёбра. Но Эрик не протестует. Он улыбается и плачет, гладя альфу по волосам и повторяя бесперебойно, как мантру: – Уилл, Уилл, Уилл…