Исключение

Горизонт пылал от последнего дыхания неохотно отступающего дня. Один мимолетный миг совершенной красоты. Все яркие моменты жизни неуловимы и быстротечны. Яркий окрас неба медленно тускнеет, и взгляд вновь фокусируется на Ибрагиме, разделяющим со мной позднюю трапезу. Особых причин оставлять его во дворце не было, но это было закоренелой привычкой – время от времени проводить досуг в его компании. Молчание уютно висит в воздухе и ничуть не кажется тягостным. В памяти мелькают картины далеких дней юности, тягучее звучание скрипки, долгие воодушевленные беседы, наши планы и мечты… Значило ли это, что между нами иссякли все темы? Отнюдь нет. В этом плане мы продвинулись так далеко, что могли даже думать в унисон, не озвучивая мысли. Настоящим эмоциям было трудно затаиться под непробиваемой для любого другого человека маской. У Ибрагима расслабленный вид, длинные пальцы лениво тянутся к кисти винограда. Встретив мой немного задержавшийся взор, он, по обыкновению, улыбается, чуть зажмурив глаза. Мое лицо зеркально принимает то же выражение. В этот момент я, почему-то задумываюсь над тем, есть ли у Ибрагима потребность в этих проводимых вместе часах, или это для него просто приказ Повелителя. Мысли снова возвращаются в пору зарождения этой привычки… Не знаю, были ли в последствии времена, когда я ощущал себя более одиноко, чем тогда. В тот памятный день он играл на скрипке. За что бы он не брался, ему удавалось достичь в этом совершенства, но этого я понял немного позже. Я помню его первый поклон, наш первый разговор… Это было предначертано судьбой, что он покинул эту ферму со мной. Мы вместе обучались, и он смог стать спасением от окружающего меня невежества. Мертвый набор буков оживал и обретал смысл под натиском его любознательного ума. Соперник, не дающий расслабиться… Я любил то, как он мог смотреть на вещи под другим углом. Меня приводило в восторг, как непредсказуемо могли разворачиваться наши споры и обсуждения. Так привязан ли он ко мне так, как я к нему? Интересно, что было бы, если мы поменялись ролями… Перед глазами сразу же появляется образ единственного человека, перед которым я был в рабском положении. Омерзительно загнанное состояние, когда вся жизнь зависит от слетающих с чужих уст слов. Я боялся отца, а страх, как известно, порождает ненависть. Обрываю эту мысль, неожиданно четко понимая, что не смог бы стать другом человека, имеющим надо мной власть. Но некоторую власть он все равно надо мной имел, потому что всякая привязанность делает людей от чего-то зависимыми. Ему прощалось многое, в то время как другие расплачивались жизнями за ошибки, куда незначительней. Впрочем, только наивный идиот не понимает того, что правила существуют для того, чтобы соблюдались всеми и нарушались избранными. Это наша с тобой игра, Ибрагим. Ты проверяешь границы, а я же хочу узнать, как далеко ты можешь зайти. Я дал тебе все, что может дать господин своему рабу. Ты, несомненно, был достоин этого. Можно ли назвать это рабством? Ты разделил со мной власть, свободным такое и не снилось. Я помню первые дни нашего освобождения от опасности в лице султана Селима. Первый поход, планы захвата и ожесточенный бой, море крови. Реальность накатило на нас холодной волной, отдавая яркими бликами мечей, так отчаянно двигающихся в завораживающим танце смерти. Настал наш час. Наши юные тела и девственный разум незаметно для нас возмужали относительно быстро. В свое время я стал свидетелем того, как ты впервые убил человека, спасая мою жизнь. Как много лет прошло с тех пор? Я окидываю закаленное тело скользящим взором. Свечи мягко озаряют лицо, взгляд сосредоточен на книге. Брови немного нахмурены, ты держишь осанку. Послы так забавно теряются и сбиваются со слов, когда ты их слушаешь с таким видом. Спокойный давящий голос, уверенный поток слов, словно читаешь заранее подготовленную запись. Ты хорошо знаешь свое дело… Аудиенцию ты проводишь самодовольно сидя вразвалочку, подчеркивая значимый статус. Я неожиданно легко признаюсь себе, что нахожу твое тело привлекательным. Но я не имею слабость перед плотской утехой. Гарем пресытил бы любого. Тут я вспоминаю свою давнюю пассию, черноокую иноземную принцессу. Загадка, так и манящая разгадать ее. Я даже немного был разочарован, когда потерял интерес, добившись желаемого. Видимо это было охотничьим инстинктом. Я предпочитаю женщин: их противоположную натуру, хрупкость и мягкость, и влечение к тебе этого не меняет. Но всякому правилу найдется исключение, когда дело доходит до тебя. Притяжение между нами имеет другую природу. Никакая женщина не может знать меня лучше тебя, а тебя лучше меня. Они не смогут также отчетливо увидеть все грани личности с разных сторон. Богомерзкая содомия все упростила бы и опошлила, но я почему-то уверен в том, что хотел бы этого в сто раз больше, будь ты мне господином. Можешь ли ты прямо сейчас читать мои мысли? На мгновенье становится неуютно, но через секунду до меня словно озарением доходит, что ты мог это понять даже до того, как я осознал. Ты можешь предугадать исход нашей игры, Ибрагим? Для меня так важно знать, заинтересован ли ты этой игрой так же, как я. Эти нити нельзя оборвать. Они исходят с кончиков моих пальцев к твоим конечностям. Я искусный кукольник, имеющий слабость перед своей марионеткой. Кто перетянет эти нити, решая исход? Как далеко ты готов зайти, Ибрагим?