Песнь Жаворонка

У гениальности есть побочные эффекты. (Грегори Хаус, доктор медицины)

Если подумать, я всегда это подозревала: хочешь насмешить богов — познакомь их со своими планами на будущее. Зима тянулась к весне, мы тянули лямку к первым экзаменам, а об Эшли — ни слуху ни духу. Ни письма, ни весточки. И даже сны были темны и отрывочны. Спасибо маме, она исправно присылала короткие записочки: на длинные, видно, не хватало сил. Иногда папа Ти делал приписку. Реже — папа Ар, он обычно рисовал пером что-то милое или забавное, как, бывало, в детстве. Из этих коротких сводок мы с братом узнавали, что нас любят и желают успехов. А между строк читалось: «Всё очень тревожно, мы заняты выше крыши и не знаем, когда сможем передохнуть». И война, о которой в Империи разве что ленивый не говорил, всё ближе и неотвратимей. Пару раз наведывался Шон — усталый, небритый, задерганный и какой-то прибитый, то ли от забот, то ли с недосыпа. На вопросы отвечал отрывисто и как-то нехотя. Подолгу запирался с лордом Даррешем, а потом исчезал так же неожиданно, как и появлялся. Впрочем, в школьном распорядке ничего не изменилось: «Соколы» готовились к экзаменам. Едва мы приступили к занятиям после праздника, лорд Дарреш, исполнявший обязанности директора школы, представил нам нового преподавателя боевой магии вместо отсутствующего лорда директора. Им по совместительству стал учитель физики лорд Шеррдан. И не скрою, многие из нас весьма скептически наблюдали, как долговязый, жилистый физик снимает дымчатые очки, которые, кажется, навеки приросли к огромному орлиному носу, бережно кладет их в нагрудный карман и некоторое время смотрит на нас, подслеповато щурясь по-детски огромными голубыми глазами. Большей пародии на боевого мага трудно было себе представить. Хотя… «Наше всё» Шон тоже с виду создает впечатление совершенного ботана, но горе тому, кто поведется на обманчивые безобидность и мальчишество. Если такие встречались, подозреваю, их жизнь не была долгой и счастливой. Драконы безобидными не бывают по определению. И лорд Шеррдан нам это блестяще доказал. С полигона мы возвращались измотанными не меньше, чем с занятий лорда Дишандра. Поэтому, наверное, моей меланхолии никто не заметил. А кто бы мог? Разве что Эл, но он был слишком увлечен разговором с Шэйрри. Предчувствия меня не обманули: к зачету Эшли не вернулся. Последний экзамен, алхимию, мы с Сашкой сдавали в паре. После того памятного случая лорд Эббрейн ставил нас в пару, справедливо рассудив, что из всех адептов для меня это наименее опасно. Правда Сашка с тех пор держал в узде свою азартную натуру, хоть это и давалось ему с трудом. Выставив высший балл, учитель не без облегчения отпустил нас на все четыре стороны. Впереди ждали каникулы, и это следовало отметить немедленно, поскольку некоторая часть адептов разъезжалась по домам. Впрочем, многие оставались в школе — те, чьи родители, как и наши с Элом, несли службу в патрулях по всей Империи. Мы тоже могли бы остаться в Марен-Каре, но дома, в столице, ждала Ринон. Не то чтобы кисла от безделья, однако скучала и хандрила. Это стало очевидно, едва мы встретились с ней в праздник Преполовения. В последние месяцы правда у нее появился новый знакомец, как оказалось, Шонов ученик и камердинер — человек с Севера, причем без капли магии. Познакомились, как и положено приличным интеллектуалам, в дворцовой библиотеке. Детина поначалу показался Ри неотесанным мужланом, и она совсем было решила взять над ним шефство «по доброте душевной» — читай: со скуки. К тому же он забавлял ее своим северным говором, необычайной тягой к книжному знанию, естественнонаучному по преимуществу, а больше, подозреваю, экзотичностью дикаря «из народа», каких ей вблизи видеть не доводилось. Да издали тоже. Правда при ближайшем знакомстве выяснилось, что этот «мужлан» к своим восемнадцати был опытным потомственным навигатором, смыслил в астрономии побольше нас троих и пол-Империи исходил, не в пример ларранским книжникам, знал быт и нравы ее жителей, не только северян-поморов, и ум имел цепкий, аналитический и в чем-то весьма критический. Да притом нисколько не стеснялся своего невежества в некоторых вопросах, однако ко всякому книжному знанию относился избирательно, как бывает с людьми опытными, немало повидавшими, имеющими навык отделять зерна от плевел. Слушая восторженные рассказы Ри о ее новом знакомце, я подумала, что акции Шаоррана, похоже, значительно упали. Одно плохо: заграбастать любопытного варвара в полное свое пользование малышке Ри не удавалось: тот вечно где-то пропадал с Шоном, в Ларране бывал нечасто и до библиотеки или лаборатории, где его, подозреваю, изо дня в день поджидала увлеченная недолетка, добирался реже, чем ему хотелось. Ри, как ни старалась этого не показывать, отчаянно скучала по такому «любопытному экземпляру». И, хотя всячески демонстрировала «чисто научный интерес, не более», даже нам с братом после ее рассказов страсть как захотелось познакомиться с северянином поближе. Может, и удастся, как знать? Мы были одними из немногих имперцев, кого ждало свидание с родовым гнездом, пусть и не таким радостным без родителей. Но в прямом смысле драконовских мер безопасности, какие обеспечивала имперская резиденция, большинство родителей в свое отсутствие позволить себе не могли, даже в родовых замках, и сочли за лучшее положиться на школу. Так что она опустеет лишь наполовину: те, кого брали на каникулы родичи из Тер-Шэрранта, радостно паковали дорожные сумки в ожидании свидания с ними, а имперцы подумывали, как бы на досуге так с ветерком пройтись по тихим школьным этажам, чтоб школе пережить такое «счастье». Глядя на заговорщицкие физиономии однокашников, я им не по-детски завидовала. Леди Фрейм на них нет. А на нас, увы, – есть. Шэйрри отбыла к бабушке в горный замок тем же вечером: за ней прибыл дракон в мундире цветов дома Донбарш и с лицом настолько непроницаемым, что я, грешным делом, подумала, всему виной застарелый шрам, пересекавший всю правую часть лица — ну, там паралич лицевого нерва и все такое, из дедовых умных книжек. Надеюсь, я так же недурно держала покерфейс, как и Эл, потому что впечатление этот отставной вояка создавал жутковатое. Лишь при виде Шэйрри, которая, едва гость переступил порог, радостно бросилась к нему, уголок рта ветерана чуть заметно дрогнул в намеке на улыбку, и взгляд холодных льдистых глаз потеплел. Каково же было наше изумление, когда под плащом гостя оказался не моргенштерн или цвайхендер гномьей работы, а огромная коробка нежно-голубого цвета, перевязанная кокетливой розовой ленточкой! Её гость и водрузил на стол все с тем же каменным выражением, будто не имел ни малейшего понятия, что это, как и зачем у него появилось. Однако до пояснений снизошел: леди Донбарш передала друзьям внучки с наилучшими пожеланиями. В коробке оказались свежайшие профитроли, начиненные заварным кремом с соком лартайи и разнообразными пикантными закусками, до которых драконы большие охотники. А также мешочек знаменитой высокогорной тайры – высушенных особым образом верхушечных листочков кустарника, который веками возделывают в Драконьих горах и ценят на вес золота, ее вкус и аромат трудно с чем-то сравнить. Ну что ж, праздник состоится. Но состоится, увы, без Шэйрри. Оказалось, ей и собираться не пришлось – накинула плащ, и готова. Мы обнялись. Элу она церемонно протянула кончики пальцев, он так же церемонно их пожал, и щеки Шэйрри слегка порозовели. А может, мне просто показалось. Подруга шагнула в распахнутую дверь, старый воин — следом, и дверь сама собой захлопнулась, как от дуновения сквозняка. Спустя пару минут мы через окно наблюдали, как оба удаляются в сторону полигона, за которым, я знала, посадочная площадка, где однажды ночью Звезда повстречала Лангаррона. Кажется, это было так давно... — М-да… — глубокомысленно изрек братец. — Кто ж ему так лицо располосовал? — Какой-то левша, — Эл дернул плечом и добавил задумчиво: — Не думаю, что тому оно сошло с рук. И усмехнулся: — Эк он на меня зыркнул! — Да брось. У него вообще с мимикой беда. А на тебя он и не глянул. — Ну да, ну да… — братец криво усмехнулся и прищурился, глядя вслед удалявшемуся дракону, а я сочла за лучшее не спорить: Эл в полной мере унаследовал от папы Ти способности менталиста и уже поэтому излишней мнительностью не страдал – не имел на то оснований. Вместо этого прошлась по контрольной сети, собирая однокашников: пироженки пахли одуряюще. И спустя пару минут к нам начали подтягиваться ребята и девчонки. Последним пришел Сашка, причем вид имел такой, будто его схлопнуло в портале — волосы дыбом, видно ерошил в задумчивости, узел форменного шейного платка съехал набок. Блуждающий взгляд принял осмысленное выражение, лишь когда я сунула ему в рот профитрольку с копченым лососем. Удовлетворенно заработав челюстями, наш поэт аппетитно потянул носом аромат тайры из Шэйрриной чашки. Свою он, конечно, захватить не догадался. Пристроился рядом со мной на подоконнике, напоминая изрядно помятого кузнечика. — Стих напал? — хихикнула я. Сашка серьезно покосился, но ничего не ответил, продолжая поглощать вкусняшки. Кивнул одобрительно, когда я от души бухнула две ложки меда из своих запасов ему в тайру. Мед Сашка любил со всей страстью поэтической души, однажды даже «Оду мёду» сочинил. Увы, «сладостный янтарь лугов» нынче души поэта не тешил. Во всяком случае, в гомоне веселых голосов его тенорок не звучал. Но никого, кроме меня, это, похоже, не волновало. К странностям юного уэйлитта, как и к перепадам его настроения, все давно привыкли. Разговоры постепенно и неизбежно скатились к теме войны. Однако если у взрослых она рождала понятные тревогу и озабоченность, то мальчишкам было до слез обидно, что они еще недолетки, никчемные и беспомощные, а значит, великая гроза и великие деяния пройдут мимо, не их покроют неувядаемой славой. Пусть даже посмертной. Хотя о смерти, конечно, никто не думает в пятнадцать лет. Зато спорить до хрипоты о преимуществах той или иной тактики действий драконьих воинских соединений наши парни и девушки оказались горазды. В разгар спора я краем глаза заметила, как Сашка плавно стёк с подоконника на пол и никем не замеченный пересек комнату, намереваясь смыться под шумок. Впрочем, он вовсе не удивился, когда я окликнула его в коридоре. Кивнул только, как будто того и ждал. Мы молча дошли до конца коридора и свернули в небольшую глухую рекреацию, где можно было поставить щиты и поболтать без свидетелей, сидя на широком подоконнике торцевого окна, откуда открывался вид на реку и пригороды. Некоторое время оба молчали, не спеша начать. Я решилась первой: — Что случилось? Ты сегодня странный. На алхимии было все нормально… Вести из дома? — Нет, там все спокойно. Пока, — Сашка едва заметно усмехнулся одним уголком рта, почти как дракон со шрамом давеча. — Не грузись. На меня иногда находит, наши в курсе. Никто не обращает внимания. Я вообще… со странностями. — Я тоже. Поэтому твои «странности» меня и тревожат. Ребята думают, ты сочиняешь. Ну… на тебя вдохновение нашло. Но это же не так. Стихи тут не при чем, да? Что происходит, Саш? — Не знаю. — ??? — Я правда не знаю! — вскинулся он, но тут же примолк и продолжил уже спокойно, медленно, подбирая слова, а порой подменяя слово жестом. Потом все быстрее и быстрее: — Это началось во время медитации. Я почувствовал… Я не знаю, как это объяснить… Как перекрыли воздух… Потом опять дышу. Но не как раньше. Будто перенаправлены магические потоки. Не радикально, а так… Чуть заметно. Вроде как немного. Но это неправильно. Так нельзя… Я не понимаю. Мне кажется, со мной что-то происходит. Я как будто болен. Или… заболеваю. Это… страшно. Потому что непонятно. Я никогда такого… Со мной такого не происходило… — Подожди. Ты почувствовал это во время медитации? А твой источник? Он в это время наполнялся? — Что? — Сашка будто наткнулся на препятствие. Несколько мгновений смотрел на меня. А потом вдруг коротко хохотнул. — И что такого забавного я сказала? — попытка скопировать маменькин холодный тон почти удалась. — Ой, прости! Почему-то я решил, что ты знаешь. Лорд Дейл, твой родственник, вот в теме. А ты, выходит, нет? — О чем я должна знать? Вместо ответа Сашка пристально оглядел меня и в свою очередь задал неожиданный вопрос: — Как твой дракон? — В смысле? — Я заметил, ты изменилась. Взрослеешь быстро. Так бывает, если дракон развивается очень стремительно. А еще ты порой уходишь в себя, ерзаешь, и у тебя бывает такое выражение… Как будто свербит в позвоночнике до самого копчика. — Это так заметно?! — я в ужасе отшатнулась, мысленно увидев себя глазами по меньшей мере трех десятков школяров. — Нет. Просто я слежу за тобой, — спокойно сообщил мне этот неподражаемый. И тут же пресек возмущенный возглас новым вопросом: — Это началось после той алхимии, когда меня перемкнуло? Не отвечай, я знаю. Как знаю и то, что тебе до вылета дракона месяца полтора-два, не больше. — Но… — Не спорь, я знаю, о чем говорю. Твоему кузену за тобой не поспеть ни при каких условиях. Да я не о том. Посмотри на меня. Как ты думаешь мне удалось избежать такого всплеска акселерации? Я-то по-любому имею дело с глобальными магиэнергетическими потоками чаще и дольше, чем ты. А между тем мой драконий источник на уровне средневозрастной нормы. Я ошалело смотрела на Сашку, сознавая, что он прав, а я ведь никогда не задавалась этим вопросом. — И… как тебе удалось? — Упрощенно говоря, во время медитации я не наполняю источник — в этом нет необходимости, а, наоборот, сбрасываю излишки, иначе буду чувствовать себя, как недоеная корова. Это в лучшем случае. Мне иначе нельзя, я так устроен, что могу и должен пропускать через себя весь магический Космос, если можно так сказать. Ну, и приходится предпринимать некоторые усилия, чтобы не «раскормить» вторую сущность. — Это вредно? Ну, для дракона в смысле? — с такой позиции я не смотрела на проблему своей вынужденной скороспелости, тем более ни Шон, ни наш школьный целитель ни о каких нежелательных побочных эффектах не говорили, давая лишь понять, как мне несказанно (читай: незаслуженно) повезло. — Да нет, не вредно, — пожал плечами друг. — Просто мне эти галеры нафиг не нужны. Я вообще думаю с вылетом дотянуть хотя бы лет до двадцати – двадцати двух, если удастся. Закончить учебу, разобраться в себе, научиться работать с энергетическими потоками. Совладать с Даром, как говорят. — Разве тебе не хочется скорее подняться в небо? — Это от меня не уйдет. Но я — уэйлитт, прежде всего уэйлитт, а потом уже дракон. Если не научусь владеть Даром, буду опасен не только для себя и окружающих, но и для мира в целом. Ты-то это уже поняла. А дракон, — он сделал неопределенное движение рукой. — Слишком много стихийно-животного в тебе самом всегда сложно, особенно когда это животное — отдельная личность со своими хотелками, темпераментом, и всё такое… Он помолчал, будто решал, стоит ли говорить. Но все же сказал: — Мой Дар едва не стоил матери жизни. А отцу — седых волос. С ними произошло примерно то же, что и с тобой. Я этого не помню почти, маленький был, мало что соображал. Их спасла кровная, телесная связь со мной. Но родители долго думали, прежде чем отдать меня в школу. Благо, к двенадцати я уже понимал, кто я, и умел контролировать себя. То есть думал, что вполне умею, — он снова криво усмехнулся и вновь напомнил мне посланца леди Донбарш, до того недетской была эта усмешка. В это время где-то отворилась дверь, и раздался усиленный эхом голос Эла, окликнувшего меня по имени. Поставив щит, я выпала из контрольной сети, и он это заметил, едва отвлекся от спора. — Ты иди, — сказал Сашка. — Я тоже скоро пойду. К себе. Мне надо поспать. Брат встретил меня вопросительным взглядом. — Сашке нездоровится, — ответила я чистую правду. И первой шагнула в комнату, где по-прежнему отгороженные пологом тишины галдели наши однокурсники. Фейр исчезновение друга не заметил или сделал вид, что не заметил. Во всяком случае, выглядел увлеченным спором между Лорреной и Шерртаром — те спорили относительно правильности описания одного из сражений в хрониках Империи и Тер-Шэрранта. Там, как водится, было немало разночтений. Причем, судя по их диалогу, мой высоколобый братец незадолго перед тем привел по памяти текст эльфийских хроник, описывающих тот же эпизод, чем только внес еще большую сумятицу в позиционные выкладки оппонентов. По каковой причине, едва возникнув на горизонте, Эл тут же был вновь втянут в дискуссию, а я смогла спокойно обдумать все, что сказал мне Ксандрр. Первое — ментальная блокада и магическая защита школы, проницаемые для избранных, включая директора, придворного мага и еще нескольких магов первой величины, юному уэйлитту не помеха. Странно, раньше я об этом не задумывалась. Второе — глобальный магический фон обнаруживает некие едва заметные отклонения от нормы, и Сашка их чувствует. Его это тревожит. Так или иначе, это стоит обмозговать, когда останусь одна. Одна я осталась только спустя час с лишним, когда до отбоя осталось чуть больше получаса. Вымыв кружки и прибравшись, мы с Элом распрощались. Некоторое время я перечитывала письма от родителей и Нейли, пытаясь что-то понять за неизменными умолчаниями. Вечерняя медитация далась не без труда. Я намеренно выбрала горный утес Эшли, как никогда ощущая одиночество там, где привыкла бывать вдвоем с любимым. Повинуясь порыву, выплела из косы ленту и повязала на стебли драконьего водосбора, как дочь Лесного царя из эльфийской сказки. Пусть наша сказка тоже закончится счастливо! А потом я просто уснула, глубоко и без сновидений. Проснулась по привычке рано, хотя никто не будил. На время каникул обязательную пробежку сдвинули на час позже, так что круги трусцой я накручивала в компании всего пятерых таких же «жаворонков». Зато в дýше можно было плескаться сколько душе угодно, обдумывая то, что не додумала вчера. Трудно сказать, сколько бы я маялась рефлексией, если бы по дороге из столовой не увидела вдалеке знакомую долговязую фигуру «родственничка» — тот широким шагом пересекал плац по направлению к пустующему учебному корпусу. И выглядел так, будто не за нами приехал, а по своим неведомым заботам. Решение возникло спонтанно и так ясно, как будто было обдумано не один день. Кинув взгляд на Эла, вновь втянутого в бесконечный спор, припустила Шону наперерез, окликнув в ментальной сети, чтоб не орать на весь плац. Он едва не споткнулся и резко обернулся в мою сторону, немало озадаченный такой моей прытью. Прежде мы лишь обменивались приветствиями и дружескими хлопками ладонь в ладонь, да изредка он вручал письмо от родных, на которые у меня не было ответа, поскольку я не могла предугадать, когда он в очередной раз окажется в школе. — Привет! Твои здоровы, чего и вам желают. Писем пока нет, заберу вас вечером, — отрапортовал он, с любопытством окидывая меня взглядом. — Что-то случилось? — У меня к тебе дело. Разговор. Это срочно, — от волнения я забыла поздороваться, но Шона такие мелочи никогда не интересовали. Он кивнул. Сказал, что найдет меня после того, как встретится с лордом Даррешем. Но я замотала головой. Найти он меня может в компании Эла или кого-то из наших, а мне надо было переговорить наедине. Шон, видно, тоже это понял и дал знак следовать за ним. Оставил меня в кабинете драконьей словесности и поспешил к математику. Выпав из контрольной сети, я мысленно попросила прощения у брата. Потом объясню, если понадобится. Шон вернулся спустя полчаса, которые мне показались вечностью, и выглядел мрачным. Хотя тут же придал лицу то бодро-мальчишеское выражение, к которому мы привыкли с детства. Странно, лишь сейчас я со всей отчетливостью позднего прозрения поняла: это же просто маска! Амплуа, имеющее мало отношения к его личности, страхам, надеждам, желаниям... Так взрослые, обремененные заботами, входя в детскую, натягивают личину заинтересованности, бесшабашной веселости или этого, тролль его, «ой, как любопытно!». И какими же идиотами мы были, когда видели только это: бесшабашную улыбку на веснушчатой физиономии «вечного мальчишки», копоть на носу, дырки на балахоне и привычную беззаботность гения, которому по жизни море по колено, «фигня вопрос». А ему не было «ой, как любопытно!» Ему было… Страшно? Больно? Бесприютно? Как ему было? — Молодец! Хорошо шифруешься! — начал он бодро и осекся. — Что случилось? Мальчишество не то чтобы стекло с его физиономии, но четче обозначились круги под глазами и острота черт худого, усталого, вовсе не юного лица. — Еще не знаю… — потрясенная своим открытием, я все вглядывалась в это новое лицо, такое же бесконечно дорогое, как лица родителей, Эла и Эшли, но совсем новое. — Еще не знаю. Но, мне кажется, ты должен это знать. Помнишь Сашку? Он кивнул, уже не пытаясь играть оптимизм. Кажется, упоминание о Ксандрре его напрягло, как если бы Шон знал и понимал о моем друге что-то такое, отчего любое беспокойство о его самочувствии становилось нешуточной головной болью для придворного мага Империи. — Вам с ним надо поговорить. Я думаю, это важно. Он сам тебе все расскажет. Шон молча кивнул, сказав только: — Веди. Потому ли, что я шла рядом с ходячей легендой этих стен, или дело само по себе было нешуточным, ничто во мне не дрогнуло, когда вместо левого крыла я свернула в правое, где располагались комнаты юношей. В который раз возблагодарив свою драконью сущность, отыскала в контрольной сети знакомую точку — Сашка, как и обещал, спал у себя. К счастью, Фейра не было. И то, сидеть и пялиться на спящего друга — занятие малоинтересное. Да и книги за время экзаменов поднадоели. Небось, отправился на прощальную погулку с Лорреной: ей, как и Шэйрри, вскоре предстояло отбыть домой, в Гарронт — горную крепость, в гарнизоне которой несли службу отец и старший брат и где прошло ее детство. Дверь оказалась незаперта. Сашка, как был, не раздеваясь, спал поверх покрывала, раскинувшись на кровати, будто воин, сраженный в бою. Видимо, ему снилось что-то тревожное: он хмурился, губы беззвучно шевелились, и чуть дрожали ресницы, длинные и пушистые, как у девчонки. — Сааааш… — я присела на кровать и слегка потрясла за плечо. Он издал какой-то булькающий всхлип и резко распахнул глаза, почти одновременно сев на кровати. Некоторое время я пыталась объяснить, какого рожна мне надо в его комнате. Но Шон это сделал проще и молча: без звука шагнул вперед и сел на кровати вместо меня. С полминуты они глядели друг на друга, напряжение постепенно отпускало Сашкино осунувшееся лицо. Со стороны можно было подумать, что он только и ждал Шона. — Нам надо поговорить, — маг скинул плащ на спинку кровати. Поэт кивнул. И в этот момент я почувствовала себя лишней. Они разберутся без меня. Но идти было некуда, да и любопытство разбирало. Поэтому я тихонько присела в уголке, наблюдая за ними. — Бри сказала, с тобой случилось что-то, о чем я должен знать, — придворный маг старательно подбирал слова, не сводя взгляда с мальчишки. Поразмыслив, тот медленно кивнул и сказал, как будто прислушиваясь к чему-то внутри себя: — Мне трудно это внятно объяснить… — Не надо объяснять. Покажи. Можешь? Сашка, прежде избегавший прямого взгляда, поднял глаза, оторвавшись от разглядывания узора на покрывале, и в ответ на его невысказанный вопрос, Шон сказал уже тверже: — Обещаю, дальше того, что ты сам захочешь показать и дать почувствовать, не полезу. Это действительно может быть очень важно. Для всех нас. Сашка вновь медленно кивнул и посмотрел в мою сторону: — Нам понадобится Бри. Я еще не очень хорошо контролирую магические потоки, для вас это может плохо закончиться, а для нее относительно безопасно. Мы, — он едва заметно усмехнулся, — имели возможность проверить. — Помню, — Шон отзеркалил кривую усмешку уэйлитта, и на его физиономии только что аршинными рунами не было написано «экспериментаторы троллевы», а то и что покрепче. — Бри, подойди, будешь ассистировать. «… в качестве заземления», — этого Шон не сказал, но мы трое друг друга поняли. — Не бойся, я постараюсь не терять контроль, просто на всякий случай, — этого Сашка мог бы и не говорить. Мы взялись за руки, сплетя пальцы. Прежде мне не приходилось в таком участвовать, даже видеть подобное, хотя слышала и читала, конечно, немало. Не разрывая зрительного контакта, оба дракона, взрослый и недолетка, медленно коснулись лбами. Закрыв глаза, я ткнулась головой, в их сомкнутые головы, ощутив нарастание вибраций магического поля. Закрыла глаза, отдавшись волнам, которые прокатывались от затылка по позвоночнику, омывали с головы до ног, рождая тепло в кончиках пальцев. Где-то внутри свербиво заворочались, заурчали, тревожно заржали, и словно огненная пружина начала разворачиваться хвостом кометы, освещая падение в бездну. Внезапно оказалось, что я на своем лугу, ноги по щиколотку утопают в траве, только она не зеленая, а золотая и горячая, но не обжигающе, а приятно, и свет солнца почти осязаем, горячими струями омывает с головы до ног, я растворяюсь в этом свете, и с легкостью, невесомостью даже рождается невероятное чувство блаженства, чистой радости, восторга даже. Он смешно лопается пузырьками где-то внизу живота, там, где сыто урчит что-то огромное, бесконечно родное и в то же время незнакомое. И я смеюсь, потому что это — счастье. Чудится голос Эшли, он тоже где-то во мне, а свет, обливающий меня, подобен его рукам, они ваяют меня новую, целиком из этого света, из горячего золота… Внезапно что-то изменилось. Мир дрогнул, будто неосторожной рукой уронили гигантскую музыкальную шкатулку. Сдвинулись невидимые оси, и все, что двигалось, сияло и звучало, рождая гармонию мудро сплетенного мирового оркестра, — замерло в недоумении. Еще сияло солнце, дул ветер, цвели травы, пели птицы, но словно бы эхом, отзвуком медленно уходящей жизни — капля за каплей, минута за минутой, неотвратимо, как кровь из перерезанной, но не перетянутой пуповины огромного, прекрасного мира… Медленно возвращалась чувствительность к побелевшим пальцам. Оказывается, я качественно вцепилась в обоих — мужчину и мальчишку, не оторвешь. Меня словно сплавило с ними, как скобу заземления, по которой прошел разряд молнии. Лицо Шона, и без того бледное, почти посерело, еще глубже обозначились круги под глазами, а нос, на котором выступили бисеринки пота, будто заострился, придавая магу еще большее сходство с птицей. Сашка физически выглядел получше. Но во взгляде побитой собаки, которым он смотрел на мага была какая-то не свойственная ему искательность. Так смотрит тяжело больной на целителя в надежде получить обнадеживающее заключение, когда знает, что приговор будет неутешительным. – Ты как? — Шон обернулся ко мне. — Нормально, — я еще прислушивалась к себе, но уже понимала, что так оно и есть. — А ты? — Вроде жить буду, — задумчиво протянул маг, тревожным взглядом окидывая Сашку. — Жив? — А что мне сделается? — он даже не усмехнулся в своей всегдашней манере. — Вы что-нибудь поняли, милорд? Шон поморщился, как будто у него болели зубы, — то ли на «милорда», то ли просто потому, что чувствовал себя не ахти. — Понять не понял. Но почувствовал. И оно мне не нравится… — он с трудом ворочал пересохшим языком, отчего звуки выходили слегка щелкающими. — Тс-с-с! — со свистом втянул воздух сквозь сомкнутые зубы, поморщился. — Вот брых! Что-то жжется! Вытянув из ворота цепочку с накопителем, наш учитель уставился на то, что осталось от фиала, и выразительно присвистнул, глянув на Сашку уже совсем иначе: — Ну ты даешь, парень! Как ты с этим живешь? Сашка пожал плечами: он своего Дара не выбирал.