Песнь Жаворонка

Если родители чего-то не разрешают, спроси у бабушки. Или у дедушки. (Старая эльфийская шутка)

Вода пруда ласкала голые ноги. Медитировать я закончила еще полчаса назад, но уходить не хотелось. Здесь, в глубине сада, меня вряд ли кто потревожит, да и нет никому дела до меня. У них там «весь дом вверх дном». Суетно, многолюдно. Гости со всей Гелианы, и в праздники такого не увидишь. А лица смурные, озабоченные. Дворец гудит, как растревоженный улей. Еще полгода назад я спросила бы у мамы, в чем дело, но опять встречать ее взгляд, в котором страх мешается с сочувствием и досадой, не хочется. Так смотрят, наверное, на душевнобольных или калек: и жалко болезного, и страшно, что еще выкинет, и досадно, что это произошло именно с твоим близким, навсегда запятнав репутацию идеальной семьи. И что я им всем скажу? Не бойтесь, я больше ничего не натворю? Ничем не потревожу вашего благополучия? Не опозорю семью и статус наследницы «безответственным поведением»? Ага! Никогда не забуду ту жуткую ночь. Меня разбудили под утро, и мама долго говорила мне о том, к какой драме привели мои неуместные любовные фантазии. Она выворачивала наизнанку самое сокровенное, что я хранила даже от Эла. Это было так больно и стыдно, как если бы с меня сорвали платье и пустили нагишом, и все с осуждением смотрели бы на мой позор, словно это я сама бесстыже выставила себя напоказ. Мама говорила об ответственности и ещё о чем-то в этом роде, а я хотела просто умереть, чтобы не видеть осуждающих взглядов пап и Шона. Значит, все действительно так плохо. Я принесла столько горя Аскани и той девочке, и они, конечно, должны меня ненавидеть. Правильно, все правильно… Я просила Шона, чтобы он отвел меня к ней, к Тимиредис. Я бы объяснила ей, попросила прощения у нее и у него. Ведь ничего плохого не хотела - так, фантазировала в своем заветном уголке вдали ото всех и не надеялась ни на что. Не такая я дура, чтобы не понять, как Аскани любит ее. Просто мечтала для себя и думать не думала… Но мама только покачала головой и сказала, что мне следует не искать легкий выход, а хорошо подумать о происшедшем, прочувствовать, и опять что-то об ответственности повелителей… Они все были с ней согласны. Как всегда. А потом откуда ни возьмись появился дед, и мое самое сокровенное опять вывернули наизнанку, «на бис» для него. Теперь уже мы вдвоем стояли, глядя исподлобья на маму, пап и Шона. Выслушав, Нейли пробормотал нечто в своем духе: «Диагноз ясен», – или наподобие того и решительно заявил, что забирает меня в Мириндиэль. Элдреда и Ринон родители могут прислать следом, если сочтут нужным. Он не спрашивал их разрешения – просто ставил в известность. Я вцепилась в деда и только об одном молила в душе – чтоб он унес меня куда-нибудь отсюда, да поскорее. Он понял и, забив на приличия, просто накинул на меня свой плащ поверх ночной сорочки, подхватил на руки, как маленькую, бросил через плечо разинувшему рот папе Ардену: «Ее вещи доставишь следом», – и шагнул в портал. Эл и Ри действительно появились в Лариндейле спустя несколько дней. Они, похоже, не знали, что произошло, – хоть за это спасибо родителям. Брат даже обиделся немного, что я так внезапно смылась с дедом, не предупредив его (а вернее, не прихватив с собой). Я только вяло отшутилась: Эл все одно не может всерьез злиться на меня, как и я на него. В Мириндиэле зацветали золотые сады. Эльфы встречали новую весну. Песни и танцы до утра, праздничные костры, аромат миндаля и сирени, звон гитар и пение скрипки… Первое время я жила в Доме-на-пригорке, к вящей зависти Ри, которая всегда облизывалась на дедов мезонин. Но вскоре перебралась в дом папы Ардена, где брат с сестрой уже испытывали на прочность нервы няни Тарилиэль. В этом доме Нейли когда-то жил с женой и детьми, и мне досталась бывшая спальня тети Милисэнт. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила там свою (то есть, конечно, бывшую папину) кровать, а также шкаф и комод. Дед перенес сюда даже ночник, и спальня приобрела тот же вид, что и в Доме-на-пригорке, только за стенкой теперь был не кабинет, а спальня Эла. Это было веселое время. Я почти забыла ужас той ночи, даже невозможные глаза Аскани и его улыбку, которая предназначалась не мне, а той девочке, его кузине, могла вспоминать почти без боли. А потом все кончилось. Родители забрали нас в Ларран, где намечались торжества по поводу годовщины их свадьбы. Пиры, балы, и все, что обычно сопутствует триумфу семейного счастья августейших особ. Среди приглашенных были и юная герцогиня Сайгирн, и ее кузен. Если кто-то хотел, чтобы я «прочувствовала», им это удалось. Во время торжественного обеда я сидела почти напротив Аскани и не знала, куда девать глаза. Надо отдать должное его манерам, любимый хорошо скрывал неприязнь и предпочитал в мою сторону даже не смотреть, хотя это было непросто, ведь не будешь же сидеть, опустив взгляд в тарелку. Впрочем, я примерно так и сидела. Однажды, подняв глаза, встретилась с напряженным взглядом маленькой герцогини. Девочка обиженно закусила губу и поспешно отвернулась. Губы Аскани на мгновение досадливо скривились. Больше я взгляда не поднимала, стойко вытерпев пытку обедом до конца. Хорошо хоть, никому не было дела до меня. Шаорран рассказывал что-то забавное из их юности, мама заливисто смеялась, а папа Ар целовал ее в плечико, недовольно косясь на кронпринца Тер-Шэрранта, – все та же старая игра, в которую все они с удовольствием играют из года в год, не меняя сценария. С бала я позорно сбежала после второго же танца, едва Рол Саргайл отпустил мою руку, и неслась, давясь рыданиями, до самой своей комнаты. Спасибо Ларише, никто мне не встретился по дороге. Наревевшись всласть, так и уснула, не раздеваясь… Торжества закончились лишь через неделю, но, видно, Рыжая решила смилостивиться надо мной: Аскани с кузиной вернулись в школу тем же вечером после бала, и это стало облегчением для меня. А потом накатила тоска. Дни тянулись безрадостной чередой. Я старательно делала вид, что все по-прежнему, но разве Эла проведешь? А что я могла ему объяснить? Впервые за всю жизнь я оказалась не в состоянии рассказать брату всего без утайки. И он, помучившись, решил излить свои тревоги маме, подумав, что, будучи женщиной, она деликатнее разберется в моих девичьих заморочках. Мама пригласила меня для разговора, но, как ни странно, читать нотаций не стала. Общие слова казались банальными, а у Императрицы все-таки неплохой вкус, и банального она не терпит. По существу же… Она старше меня на целую жизнь (мою жизнь), но знать не знает, что такое безответная любовь и как это тяжело и горько. Сытый голодного не разумеет. А потому и давать советов мама мне просто не может, ведь я переживаю, то, о чем она и представления не имеет. Должно быть, она это поняла и даже растерялась. Отныне я старалась поменьше попадаться ей на глаза. Когда же это случалось, мама смотрела на меня с той самой смесью страха, сочувствия и досады, а еще, пожалуй, чисто драконьего и отчасти женского любопытства. Когда Шон собрался на все лето на Север, я попросила его создать стационарный портал в Лариндейл, настроенный именно на меня. Учитель сначала отмахнулся, но, заглянув мне в глаза, буркнул что-то маловразумительное и согласился попробовать. Теперь я могла убегать к Нейли в любое время, чем беззастенчиво и пользовалась. Правда дед частенько отлучался из Мириндиэля по каким-то политическим делам, и, чтобы не оставаться одной в его доме, я так и жила в бывшей комнате тети Мили в Старом доме, начиная утро с дивных блинчиков няни Тарилиэль. Позже ко мне присоединились и брат с сестрой, так что время мы проводили довольно весело. Брат старался вовсю. Как и следовало ожидать, он все узнал, а чего не узнал, до того догадался. Что-то новое появилось в нем, в наших отношениях. Вроде ничего не изменилось, но рядом с ним я чувствовала себя совершенно защищенной. Ото всего. Этим летом начали проявляться наши с Элом вторые сущности, и помощь Нейли была очень кстати. Бешеная скачка единорога прекрасно спасала от хандры. Но имечко моя единорожица себе выбрала… Серебряная Звезда. Ага! Не имя, а орден за личное мужество. С мечами и лентами. Как пить дать, Серебряный Ветер поспособствовал, чтоб, так сказать, родовая принадлежность прослеживалась. Я было пыталась вразумить строптивую кобылку, но куда там! Ладно, Звезда так Звезда. А еще моя несчастливая любовь и связанные с ней переживания ускорили развитие источника драконьей магии. Конечно, до зарождения драконов нам с Элом еще подождать, но в начале лета Шон с удивлением заметил, что я значительно опережаю брата, хотя прежде мы развивались вполне синхронно, как и положено близнецам. Эл не завидовал, но отныне каждую свободную минуту медитировал, стремясь догнать меня. Все кончилось внезапно несколько дней назад. Усталый и осунувшийся папа Тиану нашел меня в саду Старого дома и велел собираться в Ларран. Мне ничего не объяснили, просто по какой-то причине отныне мое пребывание в Лариндейле крайне неуместно. И лишь в Ларране, случайно подслушав разговор родителей, я узнала о том, что произошло в Арнегастхольме и что теперь оба Ансаби находятся в целебном крыле дворца, чуть ли не в двух шагах от Старого дома. Даже не знаю, что было страшнее – ужас оттого, что любимый едва не погиб, или осознание факта, что для меня он все равно как умер. То, что сделала для него эта девочка, его кузина, связало их навсегда, поскольку эльфийская магия крови и жертвы, в отличие от орочьей, всегда подвиг любви. Такие узы нерушимы. Она и вправду его Судьба, а мне никогда не будет места в жизни и сердце Аскани. На самом деле я всегда это знала, не так ли? Эх, если бы знание облегчало боль… Ну вот, опять я сверх всякой меры погрузилась в жаление самой себя, бедняжки, и совершенно выпала из реальности. Очнулась, лишь когда рядом со мной на траву опустился… - Нейли! За последние несколько дней я так соскучилась по деду и так обрадовалась, что он отложил все дела и нашел меня, что, даже не ответив на приветствие, уткнулась ему в грудь, вдыхая такой родной запах луговых трав и замерла, чтоб не заплакать. Он все понял, молча обнял и принялся гладить, как малышку, по спине, по голове. И вот тогда я по-настоящему, позорно, по-детски разревелась, некрасиво всхлипывая, шмыгая носом и обильно поливая слезами белоснежную дедову сорочку. А он все гладил меня, неловко бормоча: – Ну-ну, детка, это ничего, это пройдет… Ты поплачь, поплачь – легче станет… В конце концов мне и вправду стало легче. Я подняла зареванное лицо, чтобы встретить взгляд внимательных глаз. Нейли какое-то время изучал мою покрасневшую от слез физиономию, потом легко поцеловал в лоб и прижал к себе, покачивая, как младенца. А я сидела и думала, что у меня мировой дед, а еще хорошо бы, чтоб сейчас время хоть на время остановилось. Вот ведь глупость! Вообще-то, я не называла Нейли дедом при обращении лет с четырех-пяти, едва научилась с горем пополам наблюдать и сравнивать. У Соны йор Бройд, дочери нашего старшего садовника, тоже есть дедушка, и у Рола Саргайла. Они согбенные старики, совсем не то, что мой Нейли. Он раз в восемь старше их, а выглядит так, словно раз в восемь младше. Где ж такого повернется язык обозвать дедом? Вслед за мной Эл, а потом и Ри стали называть его просто Нейли. Так и повелось. – Я видела тебя вчера мельком в галерее, но не решилась подойти. Ты был с каким-то бородатым дяденькой, по виду совершенным гномом. – И тебя, конечно, интересует, кто это, – Нейли хитро покосился на меня, выглядывавшую из-под руки, которой он обнимал меня, прижимая к себе. – Ну-у… – Это мой старинный друг Гвойрин тер Гиндершбахш. Он и вправду гном, старейшина своей общины, доблестный воин, искусный кузнец и просто замечательный друг. – А почему он «тер», если ремесленник? Должен же быть «йор». Дед рассмеялся: – Ух ты какая внимательная! На самом деле он «ар», как я «эрд», понимаешь? «Тер» – просто дань имперской традиции: старина Гвор со своими ребятами из гномьего ополчения по юности немало лет охраняли северные земли Империи от нежити, орков и викингов. У самих же гномов нет сословного разделения, как у людей. Их благородство определяется личными качествами, а не именем и титулом отца. Так что любой гном по умолчанию «тер». Кстати, все они знают то или иное ремесло, и магия их бытовой направленности, помогающая именно в ремесле. У Гвойрина очень сильный Дар. Таких, как он, мало. Отчасти потому он и старейшина. – А чем он тебя так расстроил? – Расстроил? – Нейли выглядел несколько смущенным. – Ну да, у тебя было такое… перевернутое лицо, когда ты шел по галерее, а он – вприпрыжку за тобой с мешком на плече. Мне даже жутковато стало. – Это не он, – дед невесело усмехнулся. – Я… Скажем так, я получил весьма неприятное известие до встречи с ним. Он-то как раз дал мне дельный совет, за что я ему очень признателен. Мы молчали, глядя, как стайка золотых рыбок резвится в прозрачной воде, на глади которой чуть покачиваются розовые лотосы. Дед никогда ни о чем не спрашивал с самой той страшной ночи, когда принес меня завернутую в плащ к себе в Дом-на-пригорке, напоил настоем трав и, уложив в постель, сидел рядом, пока я не уснула. Сама же я молчала, но почему-то точно знала: он и так всё-всё обо мне знает и понимает. Не потому, что влюбленная дурочка та же больная, а он хороший целитель. Папа Ар вот тоже хороший целитель, но не понимает. Я же в последнее время вообще ничего не понимаю – ни что происходит со мной, ни что вокруг меня, а это плохо. – Скажи, Нейли, что происходит? Почему все эти люди, гномы, эльфы и драконы собрались здесь? – А разве родители тебе не объяснили? – дед удивленно вскинул брови, и мне стало стыдно. Словно со стороны я слышала свой жалкий лепет: – Я… почти не видела их с тех пор, как вернулась из Лариндейла. Честнее было бы сказать: «Я всеми силами избегала их видеть», – но дед в который раз все понял без слов и покачал головой, как показалось, укоризненно. Ну да, я наследница престола Империи, мне скоро четырнадцать, а я, словно плаксивая эгоистичная барышня, упиваюсь лишь своими страстями. Стыдно, ой как стыдно-о-о-о! – Сейчас и здесь представители союзных государств должны решить, начинать ли войну с орками, – Нейли задумчиво потер лоб. – Об алтарях на Севере, в Центре и Гномьих горах ты, конечно, слышала? Я кивнула. Последние полтора года в семье разговоры только об этом. Родители и Шон охотятся за последователями Хашурга во всех концах Империи, но меньше этой заразы будто и не становится. Поздней осенью прошлого года произошло нападение на магическую школу, где учится Аскани, а меньше недели назад он сам едва не стал жертвой на алтаре Хашурга. Последнее я подслушала в разговоре родителей, но деду об этом, конечно, не сказала. – Все верно, – согласился Нейли. – Ты же помнишь, чем закончился ваш с Элом день рождения? Увы, это была лишь верхушка айсберга. За минувшие полгода гномьи общины понесли страшные потери. Печать подчинения коснулась сотен, десятки представителей горных кланов погибли на алтарях, пока те удалось уничтожить. Во время одной такой операции едва не погиб герцог Дейл. Надо ли удивляться, что гномы жаждут войны и готовы хоть сейчас трубить поход? Их поддерживает часть драконов Тер-Шэрранта из числа тех, кто превратил Арнегастхольм в безжизненное базальтовое плато после покушения на Аскани. Они дали волю праведному гневу, ощутили вкус возмездия и рвутся в бой. При упоминании имени любимого я заметно вздрогнула, но дед лишь крепче обнял меня и продолжал: – Начни мы войну сейчас, наши женщины и дети останутся дома беззащитными перед последователями Пожирающего, готовыми взорвать и уничтожить наш мир изнутри. Но разве кто-то стал бы рассуждать об этом, если бы представитель младшей ветви герцогов Сайгирн погиб на черном алтаре во время дружественного визита на Северные острова? – Тогда война была бы неизбежной, как дуэль после жестокого оскорбления, – пробормотала я, осознавая, как мала моя личная драма по сравнению с трагедией, которой Империя едва избежала. – Именно. Вот и получается, что своим поступком маленькая Тимиредис спасла не только жениха, но и всю Империю от неминуемой и почти наверняка разрушительной войны на два фронта. Лишь благодаря ей мы не только обсуждаем этот вопрос, но и надеемся убедить сторонников объявления войны сосредоточить усилия на истреблении внутреннего врага. Как раз сейчас мой друг Гвойрин пытается отговорить своих соплеменников от немедленного похода на орков. Я сидела и думала о том, как порой причудливо играют боги судьбами и мотивами наших поступков, приспосабливая их к своим и общим интересам. О чем думал Нейли, не знаю. Я смотрела на него снизу вверх, отстраненно понимая, как мало знаю о нем. На вид ему можно было дать не больше двадцати по людским меркам, но он был воином уже при жизни Великой Рамин. Вот и дружбу водит с гномом. А чего еще я о нем не знаю? «Легче пересчитать по пальцам, что знаешь», – мой внутренний голос за месяцы любовной меланхолии не утратил своей всегдашней язвительности. Правда, решившись восполнить пробелы в знаниях, я задала деду вопрос совсем не о войне: – Скажи, а как ты встретил бабушку? Нейли удивленно глянул на меня и хмыкнул: – Не помню. Мы знали друг друга с пеленок, дружили с детства, а лет с семнадцати знали, что поженимся. – Все так просто? – протянула я разочарованно. – Думала, Судьбу ищут годами. – Судьбу ищут порой столетиями, – дед улыбнулся мечтательно и грустно. – Но в нашем случае это не было то, что мы, эльфы, зовем «любовь-судьба». Скорее любовь-дружба. Твоя бабушка Виранель была удивительной женщиной, по-настоящему мудрой и очень доброй. Ее смерть стала для меня значительно более страшным ударом, чем даже гибель отца когда-то. Мы опять замолчали, и каждый думал о своем. Я все силилась понять, каково это – выйти за парня, с которым связана только дружескими узами, и счастливо прожить всю жизнь? Вот хоть бы за Рола Саргайла? Воображение живенько нарисовало, как мы целуемся, как я запускаю пальцы в его густые каштановые пряди, – тело ответило рвотным позывом от абсурдности такой картины. Хотя… Я еще раз исподволь окинула взглядом Нейли и вынуждена была признать, что за него бы и я, пожалуй, пошла на месте бабушки при любом раскладе. – Скажи, а как узнать, что человек – твоя Судьба? Нейли едва вздрогнул, выплывая из каких-то ему одному ведомых грез, и с минуту молчал. – Так сходу трудно сказать, – наконец промолвил он. – Да и не все взрослый мужчина может объяснить девочке-подростку. Но уверяю, вы оба это поймете, когда встретитесь. Ну вот, опять тайны зарифского шатра. Однако вот что странно: дед так это сказал, словно на собственном опыте знает. И речь совсем не о бабушке Виранель. Тогда о ком? Пока я раздумывала об этом, Нейли глянул в небо, где солнце едва заметно отклонилось к западу от точки зенита, и легко поднялся на ноги. – Прости, милая, мне пора, – чуть виновато улыбнулся он, обнимая и целуя вскочившую меня. – По поводу посещений Лариндейла я поговорю с твоими родителями. Стационарный портал Шона еще работает? – Думаю, да, – пожала плечами я. – Вряд ли в последние дни Шон вспоминал о нем на предмет закрыть. - Ну, вот и замечательно. Думаю, мы еще встретимся в течение ближайших двух дней, а потом ты будешь навещать меня в Мириндиэле. Я смотрела вслед удалявшемуся Нейли, и впервые за несколько дней мне захотелось улыбнуться.