Но где-то есть один счастливый миг: Друг другу станем мы всего дороже. Ты ждёшь меня, твой взгляд к окну приник, Предчувствие нас обмануть не может. (Николай Добронравов)
В течение двух минувших дней мне удавалось побыть с детьми, осмотреть их и поделиться Силой лишь однажды, когда они на малое время остались совсем одни. Шону своей помощи я больше не предлагала. Достаточно было увидеть его лицо – восторг, изумление, мечтательно-нежное созерцание чего-то нового и очень хорошего в себе самом и виноватая ухмылка за всю эту «сентиментальную фигню», которой не скрыть, да и не хочется. А еще упрямые всплески ауры дракона, пробивавшей самые надежные щиты, их созвучность изменившимся аурам детей. Именно созвучность, ибо музыка есть во всем, это универсальное выражение гармонии целого, когда каждый в своей свободе и все – в единой симфонии. Я больше им не нужна. Теперь они разберутся и сами. Это ничего, что Шон и Мрак не могут видеть маленьких драконов моими зрением – они их чувствуют как часть себя, а значит, гораздо зорче меня. Мы ведь тоже не видим собственной души, но кто кроме нас способен обозреть все ее глубины? Однако телам детей нелишней будет подпитка моей Силой, тем более что ее они способны воспринять. Вообще-то, классическое целительство не приветствует подобных практик на драконах, поскольку работать пришлось бы целителю-дракону с пациентом почти в коматозном состоянии, а при пополнении внутреннего резерва рецепиент должен быть сознательно открыт и оба в здравом уме контролировать процесс, особенно если это недолетка, чей источник взрослому так легко пережечь. Впрочем, когда я впервые влила в них поток Силы, драконы были уже на грани смерти, и у меня не было иного выхода. Умерли бы они гарантированно, а так был шанс спасти. Я лишь уповала на то, что это Сила Предвечной, абсолютная созидающая, и, слава Матери Мира, все получилось. Надо сказать, для меня самой дни, проведенные в Мириндиэле, стали совершенным откровением. Но рассуждать о природе происходящего со мной не стану. Тайны Предвечной должны оставаться тайнами. Наверное, не погибни мама так рано, она многое объяснила бы мне, но «бы» – самый крепкий запор на вратах вероятности, и что толку рассуждать? Эта здравая мысль посетила меня после бессонной ночи, проведенной в обнимку с матушкиным гримуаром, да только и Предание не могло ответить на все мои «почему». А вот кто завсегда готов поболтать – один чешуйчатый юморист с таким хм… впечатляюще глубоким басом, что от его рокота аж мороз по коже. Да-да, Мрака я по-прежнему слышу, и если бы только его… После встречи с Императором ночью в палате я уже не знаю, что и думать. Если это «временное помутнение», то какое-то оно ДОЛГОвременное. Странно, мне все чаще приходит в голову, что я здесь тоже пациент, только мне возвращают даже не здоровье, а меня же саму, настоящую, какой я не была даже в школьной своей юности, когда еще был жив папа. Когда-то давно я сломала себя, и, чтобы сохранить хоть крупицы жизни, мне пришлось наложить шины и подпереть душу костылем неприступной холодности, в которую я куталась, как в серый старушечий платок. Но мне и этого было мало. По примеру древнего народа пустынь я выстроила саркофаг, так сказать, по фигуре, влезла внутрь этой статуи и уснула, словно сказочная Белолика. Вот только принца у меня не было, чтобы поцеловал и разбудил – все видели лишь парсуну суровой Тирнари, нарисованную на моем саркофаге. И даже Мири, моя маленькая Мири, не знала, только, может, сердцем улавливала за маской иногда меня настоящую. И еще Росс. Он напоминал мне отца – наверное, поэтому я с такой радостью потянулась к нему. Росс был нежен бережен со мной, как с ребенком. Это под напором его любви мой саркофаг дал трещину. А я? Я люблю его? Да. Лучшего человека, чем он, мне встречать не приходилось, разве только папу, они вообще были очень похожи. Не внешне, нет, совсем иначе, но так, что порой мне казалось, это Предвечная вернула мне Эверета тер Сани в ином облике. Только он-то не чувствовал себя моим отцом – я поняла это, едва, скинув платок, встретилась взглядом с лордом директором на постоялом дворе у Митрона. Ради его спасения я размозжила бы башку и еще парочке орков. Да вот, наверное, полжизни отдала бы, чтобы он и впрямь оказался моим отцом или братом, коего у меня никогда не было. Врать не стану, его поцелуи – от первого, за которым нас застукала сестренка, до последнего, у перелеска на окраине Китового Киля, – были мне приятны, волнительны и будили совсем не девичьи желания. Но теперь я понимаю, сколько целомудренной сестринской нежности было во мне к нему. А порывы страсти, которые тоже случались, особенно в экспедиции, когда приходилось видеть не лорда директора, а очень привлекательного мужчину, я легко обуздывала, и, если бы пришлось, преспокойно дождалась бы окончания срока исправительных работ, назначенных мне Советом магов Империи. Со временем, может, я и разобралась бы в своих чувствах к Россу, но тут вмешались дети, прежде всего Аскани, конечно, с его многоходовой комбинацией, после которой теперь уже я ношу фамилию сестренки. Да уж, государственный ум наш Ас, и это безо всякой иронии. Умный мальчик – далеко пойдет. Нет, теперь уже правильнее сказать «высоко взлетит». Хорошие мои, как я хочу, чтобы у вас все сложилось счастливо!.. Я поднялась с мягкой травы, опираясь о бархатистую кору исполинского ясеня, под которым почему-то чувствовала себя особенно уютно. Провела ладонью по стволу, прощаясь и благодаря за приют. В целительском крыле сейчас Шон. Отлучившись ненадолго в Ларран, он предоставил мне возможность побыть с детьми почти час. Нет, он не выгонял меня, конечно, но я ведь не дура – сама вижу, как ему хочется остаться с ними наедине, пока не вернулся кто-то из целителей. Виновато-благодарная усмешка, которой он провожает меня последние два дня, тому подтверждение. А когда начнутся лечебные процедуры, герцог Дейл отправится по делам, поскольку обязанностей придворного мага с него никто не снимал. Вечер спустился тихо и незаметно, стёк под ноги прохладой, дохнул ароматом луговых трав, заставляя сердце биться часто-часто. Опять этот запах, сладкая тайна, наваждение, превратившее стройную систему моих недавних стремлений и желаний в хоровод осенних листьев, еще способных украсить мир, но уже безжизненных и жалких. При воспоминании о белом единороге словно разряд молнии пронизал позвоночник, горячими искрами, разбегаясь по телу. И в накатившей затем сладкой истоме я слушала гулкие удары сердца, с каждым из них понимая: «Вот. Оно. Настоящее». А сердце уже неслось вскачь, согласно отстукивая: Только так! Только так! Только так! До самого крыльца я летела, как на крыльях. Жасмин приветливо качнулся, едва слышно скрипнула дверь. Я дома… Ох, и с каких это пор, Тирнари, ты здесь «дома»? Вот уж правду говорят: «Незваный гость хуже орка лысого». В ответ на эту здравую во всех отношениях мысль я только скинула туфли и, закружившись так, что в животе приятно екнуло, с хохотом села на пол, в облако юбки. Как в детстве.✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
Ночь уже чернильным пятном растеклась за окном. Спать не хотелось – видимо, выспалась днем на мягком ложе под златолистным ясенем. Приняв душ и переплетя косу совсем свободно, я переоделась в легкое домашнее платье и устроилась в кресле-качалке с матушкиным гримуаром, медленно листая страницы. Травник. Раздел простых бытовых и целительских заклинаний – магические светлячки, уход за одеждой, депиляционное, антипохмельное, заклинание от головной боли, от боли в ушах… Все более и более сложные магические практики… Я еще не дошла до Предания, когда поняла, что меня затягивает в сон, но подниматься из удобного кресла не хотелось. Повеяло луговыми травами, и я уплыла, чувствуя, как огромная книга соскальзывает с коленей… Довольно небольшая, но все же просторная комната. В свете магических светильников видны широкая кровать, стрельчатое окно, за которым ночь давным-давно вступила в свои права, заваленный бумагами стол. А за столом, уронив голову на скрещенные руки, спит мужчина. Горло перехватило, едва я увидела сплетенные в хитрую косу волосы цвета жемчуга, тонкий витой серебряный обруч. И через тридцать, и через триста лет я узнала бы Тебя. Сон, мой Сон, только не обмани, дай хоть постоять на краю, хоть посмотреть на Него! С бешено колотящимся сердцем я подхожу ближе, боясь моргнуть, чтоб не спугнуть видение. Сквозь пелену непрошеных слез кажется, что застывшая фигура приходит в движение… Нет, не кажется… Мужчина – теперь я вижу ясно, это эльф – медленно поднимает бледное лицо, оборачивается – и я встречаю взгляд невероятных глаз цвета зеленоватой бирюзы. И всё… И больше нет ничего, только эти глаза, в которых безмерное удивление, радость и столько всего, чего мне и не понять, потому что слезы так и стоят в глазах, а я боюсь моргнуть, чтобы не спугнуть дивный Сон. Наверное, Он тоже боится, но по-своему, потому что одним смазанно-быстрым движением оказывается рядом. Однако грохота отлетевшего стула я не слышу, потому что слышу только стук Его сердца у себя под ухом: Только так! Только так! Только так! Он буквально сгребает меня в охапку, и от прикосновений горячих ладоней по телу проходит сладкая дрожь. Запах ночного луга опьяняет. Я почти забываю, как дышать, прижимаясь к нему с отчаяньем обреченного: «Не исчезай! Только не исчезай, любимый!» – и чувствую, как ответная волна дрожи пронзает сильное тело, хриплым стоном срываясь с губ мужчины. Наконец решаюсь моргнуть – горячие слезы текут по щекам. Поднимаю глаза, чтобы вновь встретить взгляд, и замираю, не в силах вынести его, – столько в нем горькой нежности, сумасшедшей надежды и – любви. Глаза цвета бирюзы – я вижу их близко-близко. Он держит в ладонях мое заплаканное лицо, быстро, жадно сцеловывая слезинки. Мои руки, скользнув в распахнутый ворот сорочки, блуждают по Его груди, ласкают шею, запутываются в жемчужных прядях. А когда сухие жаркие губы касаются моих губ, непреодолимое желание попробовать их на вкус уже сильнее меня, и я скольжу языком по ним, со сладким стоном раскрываюсь, вбирая в себя ласковые прикосновения Его языка. Поцелуй становится глубже, жарче. Ладонь на моем затылке не даст разорвать его, да я и не хочу, потому что с хмельным восторгом чувствую, как на волне желания из глубин моего естества, сладко пульсируя, поднимается невиданная Сила, как сплетается с Его Силой в единое целое – и мы вспыхиваем, словно сверхновая звезда… Калейдоскоп видений и чувств накрывает меня. Я слышу лязг оружия, бешеное ржание коней, стоны… Он над искалеченным телом раненого, бисеринки пота на лбу… Вот Он мечется по комнате в отчаянии, и я знаю, Он вновь не смог найти меня… Лицо темноволосого бородатого мужчины, похоже, гнома… Блики солнца на озерной глади, я жадно пью из Его ладони, и Он вздрагивает, глядя на меня потемневшими глазами, совсем как сейчас… Медленно прихожу в себя. Та же комната. Я сижу у Него на коленях, смотрю в эти невозможные глаза и понимаю, что теперь знаю самое главное о Нем: Он любил, искал и ждал меня все эти годы. И Он существует, Он не бред размечтавшейся дурочки. «Ну да, я существую, – голос в моей голове звучит с улыбкой, и в бирюзовых глазах вспыхивают искорки. – И уж, конечно, я не бред, а ты не дурочка. Ты… – он быстрым движением опрокидывает меня, и вот моя голова уже покоится на его плече, а губы любимого выплетают причудливые руны на моей шее. Я ахаю, выгибаясь от наслаждения, прямо в жаркие губы, отдаваясь им совершенно, а в голове все звучит Его голос: – Любовь моя… мечта моя… Судьба…» «Почему я слышу Тебя в себе?» Тихий смех: «Боюсь, мы немного увлеклись, любовь моя. Отдаваясь друг другу в поцелуе, мы так боялись вновь разлучиться и так хотели стать единым целым, что теперь мой Дар живет в Тебе, а Твой – во мне, без формул, обрядов и прочих магических церемоний. Теперь Ты знаешь самое главное обо мне, а я – о тебе. Ты сможешь слышать голос моей души, а я – Твоей, если ты не придумаешь прятаться за еще какой хитрый оберег...» - улыбается. «Ты знаешь про оберег моей матери?» «Конечно. Ты тоже знаешь обо мне». «Ты – воин и целитель. Ты любишь меня. Искал. Долго. И Ты - моя Судьба». «Да». С Его губ не сходит улыбка, и я понимаю, что вот прямо сейчас хочу поцеловать любимого. Только я полулежу на Его руке, а Он смотрит сверху вниз, и до губ мне не дотянуться. Зато до шеи... Оххх! А вот почувствовать в себе отзвук Его ощущений так остро было слишком большим испытанием для моей стойкости. Что же мы наделали тем первым нашим поцелуем? С трудом оторвавшись от губ, я какое-то время не могу отвести взгляда от глаз, в которых ну совершенно пьяный, шальной восторг и вообще тааакое… Оюшки, пора брать себя в руки и включать разум. Сны, знаете ли, снами… Любимый вздрагивает, встряхивает головой так забавно, словно конь. Хочет вытрясти из нее то самое видение про нас и вот этот стол? Да уж не трудись, я все видела. И не красней же Ты, а то я тоже краснею! Пожалуй, лучше мне аккуратно высвободиться из Его объятий, иначе… Ну да, мы оба поняли. Взгляд падает на злополучный стол — я вижу рисунок. Он выполнен пером, это точно я. Только прядь волос так причудливо изгибается, что в этих изгибах угадывается голова маленькой птички – жаворонка. Он думал обо мне, и это сработало как Зов. «Да, любимая». «Ты знаешь, где я сейчас нахожусь?» «Да. Я приду к тебе. Скоро». Я киваю, так и прижимая рисунок к груди, словно величайшую драгоценность, залог будущей встречи, словно свидетельство, что мне все это не привиделось. «Я возьму это. Можно?» Он слегка растерян. Сглатывает, потом радостно кивает: «Да, это Тебе, любовь моя», – и легко целует меня в лоб, отпуская. За окном чуть брезжит рассвет. Я вздрагиваю в кресле, и взгляд мой падает на листок бумаги с рисунком. Силы светлые, он никуда не исчез, значит, и все остальное... Еще не вполне сознавая, что делаю, я медленно переворачиваю его и непривычно легко читаю на обороте эльфийские руны, написанные размашистым твердым почерком: Тайной любви моей, жаркой молитве внемля, Искру надежды зажгла нам Плетущая Судьбы. Рук твоих плен, жаркий шепот: «Люблю… Я твоя…» – Нет счастья большего мне и, конечно, не будет. А если, крылья взметнув, ты опять упорхнешь, Разве смогу я тебя удержать? Не посмею… Инеем сердце укроет печаль. Ну так что ж – Это печаль о тебе, и ее нет светлее. Льется река нашей жизни, надежды лелея…