Когда одна дверь закрывается перед нашим лицом, мы забываем о том, что непременно откроется другая. (Эльчин Сафарли)
Я проснулась довольно рано. Правда солнце уже поднялось и светило в окно, заливая светом спальню, вспыхивая радужными искрами на гроздьях жасмина. С трудом вспомнила, как в предрассветных сумерках доплелась до постели, так и прижимая к груди заветный листок, и провалилась в сон как была, в домашнем платье, хранившем запах любимого. Едва придя в себя, обнаружила, что лежу на листе писчей бумаги высшего качества. Подскочила и все так же, не веря своим глазам, вчиталась с строки на эльфийском. Не приснилось… Или все же приснилось, но… Откинувшись на подушку, долго смотрела в потолок, стараясь унять колотившееся сердце. Нашла. Я. Его. Нашла. Или Он меня? Да какая разница? Мир больше никогда не будет прежним. Я чувствовала себя, как больной, которого целитель избавил от многолетней катаракты, и вот мир, который прежде тонул в очертаниях серых теней и размытых силуэтов, открылся во всем многообразии форм и красок. Даже запахи в это утро чувствовались по-особенному остро, а смутное ожидание чуда, не покидавшее меня все последние дни, переросло в совершенно осознанное. Я ждала Его. Ждала, когда принимала душ, и мне казалось, теплые струи воды как ладони любимого ласкают шею, плечи, грудь, бедра... Ждала, заваривая утреннюю тайру. Плела косу и – ждала. Шон еще вчера предупреждал, что с раннего утра в палате будет Император Арденариэль, встречаться с которым вдругорядь у меня, понятно, желания не было. Так что от посещения целительского крыла пришлось пока отказаться. Зато можно было заняться тем, чем в последние три дня занималась, едва выпадало свободное время, – отправилась в поход по окрестностям. Конечно, за пределы дивного леса, что язык не поворачивался назвать обычным дворцовым парком – такой величественно-нетронутой казалась здешняя природа, – и собственно поместья хозяина дома, я не выходила. Там, в самой столице – Лариндейле, конечно, бурлила жизнь, но мне и здесь хватало красот и чудес. А уж к тому, что творилось со мной с момента, как я оказалась в Мириндиэле, внешние впечатления были бы лишними. В себе самой бы разобраться. Я совмещала приятное с полезным: вооружившись цветной пастелью, которую обнаружила на одной из полок в гостиной, стопкой писчей бумаги да немудрящим инструментом травника, собирала гербарий, по ходу делая зарисовки. С нового учебного года мне предстоит вести в школе травологию, так что без наглядного материала не обойтись. К вящей моей радости, кроме всего разнообразия растений юга здесь произрастали удивительные, совершенно не знакомые мне виды – местные эндемики*, для определения которых понадобились эльфийские травники, и они нашлись на одной из полок все в той же гостиной. Благо, научные интересы целителя, меня приютившего, простирались значительно дальше собственно медицины и не ограничивались химией и астрономией. Сегодня мой путь лежал на восток от дома, где в прошлый раз я приметила крайне интересное растение – лернику. Если меня не обманывает зрение и не врут эльфийские травники, это стимулятор жизненной активности, ближайший родственник северного живокорня, южный подвид. Те же продолговато-ромбовидные, зубчатые по краям листья, собранные в мутовку, из которой на довольно длинном цветоносе возвышается удивительно невзрачное соцветие из бледно-зеленых цветков. Даже странно, что к началу осени на месте этой «бледной немочи» ярко заалеют ягоды с косточкой внутри. Но самое удивительное – его целебный корень. Толстый, веретеновидный, он достигает в длину до локтя, частенько раздваиваясь, отчего все растение целиком похоже на человечка, шевелюрой которому служит зелень надземной части растения. Этот желтоватый корень отчасти напоминает мандрагору, но, в отличие от последней, чьи небезобидные свойства значительно приукрашены в сказках и легендах, свойства живокорня поистине уникальны. Лернику я трогать не стану, только зарисую. Если она растет так же медленно, как северный живокорень, тому экземпляру лет сто тридцать, не меньше, судя по диаметру корня, который я вчера осторожно оголила, чтобы снова присыпать, оценив толщину. Мне такие попадались раз пять за всю жизнь. Подхватив мокрый от росы подол платья, я перескочила через небольшой ручей и ступила под полог деревьев. Весь участок, который предстояло исследовать, был очень невелик, по сравнению с расстояниями, что приходилось преодолевать в северных лесах. Но здесь можно было бесконечно долго бродить по небольшому перелеску, по лужайкам и взгоркам, встречая так много нового, что часа через три ноги чувствовали приятную усталость, от которой я уж и отвыкла за время пребывания в стенах школы. В «Нарвале» я, правда, тоже старалась ходить как можно больше, но разве сравнить это с жизнью знахарки-травницы? С таким же успехом можно считать мотание челноком по тюремной камере заменой прогулке берегом реки, которая медленно несет свои воды, режущие глаз багрово-золотистым сиянием в лучах закатного солнца. Ни близость сестры, ни любовь лорда Йарби, ни дружба леди Изолт, с которой мы так неожиданно сблизились, ни даже чувство покоя, которое пришло на смену вечным метаниям вечной беглянки, не смогли притупить острую тоску по лесам, высокогорным лужайкам и низинам, вдоль ручьев заросшим незабудкой. При воспоминании о школе сердце опять заныло. Вновь, как и все последнее время, стало нестерпимо стыдно при воспоминании о Россе и от сознания собственной неблагодарности. Нашла с чем сравнить школу – с тюрьмой! А то мои двадцатилетние скитания были свободой. Как же! Школа дала мне подлинную свободу – право искупить свою вину хотя бы в глазах общества и не пряча глаз жить дальше, зная, что лишь я сама отныне вправе осуждать себя за содеянное. Вид лерники, чьи ягоды только-только завязались и цветом напоминали листовой салат, отвлекли от невеселых мыслей, и, пристроившись под огромным бархатом, я принялась зарисовывать растение для будущих учеников. Едва ли кто-то из них бывал в эльфийских землях, многие и не побывают вовек, но тем интереснее ознакомиться с флорой этих мест, пускай даже в моем скудном изложении. Затем я какое-то время бродила в поисках интересных экземпляров для гербария и к полудню порядком уставшая, но довольная вернулась домой. Некоторое время приводила в порядок себя и свои находки, потом достала эльфийские травники и принялась за определение, по ходу делая кое-какие выписки в тетрадь и кое-что касательно рецептов снадобий - в гримуар. И тут произошла досадная вещь. Дело в том, что заготовка растения для гербария требует иного навыка, нежели простое собирание лечебных трав. Одно неловкое движение – и прекрасный экземпляр недотроги эльфийской теряет лепестки и превращается в сущее непотребство. Я чуть не разревелась с досады, ведь выкапывала ее осторожнее, чем разрыв-траву, несла как хрустальную, и вот… Некоторое время я просто стояла и смотрела на жалкие останки растения, и тут что-то случилось. Сама не знаю, как и почему, мне захотелось дотронуться до него, даже кончики пальцев закололо. И я дотронулась, ощутив, как слабо теплится жизнь под моими пальцами. Провела, чувствуя потоки неведомой Силы, моей, между прочим, которая вливается в растение, заставляя ожить. А когда под дрожащими пальцами один из бутонов распустился, я не знала, что и думать. Молча переводила взгляд с повеселевшего растения на свои ладони и обратно, пока в голову не пришла простая мысль – посмотреть на происходящее истинным зрением. Посмотрела. Зажмурилась, переводя дыхание. Вновь посмотрела… «Теперь мой Дар живет в тебе, а твой – во мне…» Откуда-то я точно знала, что надо сделать, и древнее наречие Мириндиэля зазвучало в моих устах так, словно я знала эти слова от рождения. Нет, до рождения. Спустя несколько мгновений передо мной лежало нетленное растение, навек застывшее в точке наивысшего расцвета, словно муха в янтаре. А я, еще не вполне осознав происшедшее, бережно упаковала этот экспонат и принялась за остальные. Закончив с гербарием, какое-то время пыталась осмыслить происшедшее, но тут раздался очень характерный стук в дверь. – Входи, Шон! – это и вправду оказался он. – Добрый вечер. Тут же поняла, что никакой еще не вечер, часов около двух пополудни, просто я сегодня довольно рано вышла из дому, много успела сделать, вот и кажется, что день давно перевалил за половину. Но то ли Шон тоже многое успел, то ли просто не придал значения моему приветствию, потому что поправлять не стал, лишь весело тряхнул вихрастой головой: – Привет! Ты меня видела в окно? – Нет, просто у тебя такая характерная манера стучать в дверь. Да и… некому больше-то, – говорю это и смущенно краснею, потому что есть еще Тот, кого я обещала дождаться именно здесь. – Будешь пирожки с тайрой? Или что-нибудь посущественнее? По счастью, он так же голоден, как и я, так что у меня будет время справиться со смущением, пока «столик самобраный» доставит нам обед да заварится тайра. Едим молча, потому что оба зверски хотим есть, но вдвоем все равно веселее, даже молчать. Шон похож на фонарик, которые дети делают к празднику Середины Зимы из скорлупы индюшачьих яиц. Ее раскрашивают, вставляют маленькую свечку, и та теплым сиянием изнутри словно оживляет картинки. Вот и дракон светится каждой веснушкой, и в карих глазах вспыхивают золотые искорки. Похоже, мне впору порадоваться за него. Но, утолив голод и попивая тайру, мы все так же болтаем о природе, о погоде… Временами мне кажется, что Шон поглядывает на меня в легком «офигении» (есть у него такое словечко, очень меткое), но, поскольку лично я никак не могу служить тому причиной, отношу это на счет того, что происходит между ним и юными драконами. В три Шон вдруг спохватывается, что ему надо быть в Ларране. Там какое-то важное совещание, так что целительское крыло некоторое время будет пустовать и я смогу навестить детей. Честно говоря, сталкиваться еще раз с кем-нибудь из августейших целителей не хотелось бы. Шон исчезает, а я спустя несколько минут, прибрав в доме и прихватив любимый костяной гребень, направляюсь к целительскому крылу. В палате, по-прежнему залитой солнечным светом, на первый взгляд, все так же, как было пять дней назад. Но на глубоких слоях истинного зрения картина значительно изменилась, и к лучшему. Дети по-прежнему погружены в целительный сон, однако глубокие фиолетовые всполохи их аур говорят сами за себя. Драконы рады мне, правда заметно меньше, чем радовались бы Шону, но это и понятно. Потоки Силы, однако, воспринимают с радостью, и какое-то время я чувствую себя птицей у гнезда с голодными птенцами. Наконец, вооружившись гребнем, начинаю медленно расчесывать спутанные волосы сестренки. Сама собой приходит на ум старая песня про перелетных птиц, которую мы пели за работой в нашей избенке на окраине Зеленой Благодени. Я заплетаю волосы сестры в косу и перехожу к Аскани. Одна песня сменяется другой, пока и его пряди не ложатся в косу волосок к волоску. Наконец, я гляжу в окно и понимаю, что уже около половины пятого. Должно быть, вот-вот вернется кто-то из целителей… Ну, так и есть: едва успеваю попрощаться, как у самой двери возникает зеркало портала, и я понимаю, что избежать встречи не удастся. А может, это Шон? Из портала и впрямь выходит герцог Дейл, но не один, а в сопровождении совсем юного на вид эльфа – пепельноволосого блондина с васильково-синими глазами, и мне одного взгляда хватает, чтобы узнать Императора Тинуириннеля. До меня доносится обрывок фразы о каком-то стационарном портале. Пока растерянно пытаюсь изобразить нечто вроде книксена: «Ваше Императорское Величество», – Шон, облаченный в неизменный балахон с широкими рукавами, приветственно взмахивает руками, отчего напоминает огромную птицу: – А, Тин! Сходство с пернатым такое явное, что мне не сдержать улыбки. Должно быть, там, в Ларране, все закончилось благополучно, вот он и весел. Император, между тем, почтительно склоняет голову в ответ: «Леди Ансаби», – и я ловлю на себе вполне дружелюбный в то же время любопытный взгляд, так что спешно откланиваюсь, поскольку слава лучшего менталиста Империи настораживает. А ну как тоже захочет покопаться у меня в голове? Хватит с меня ментальной оплеухи одному августейшему целителю. Двум – уже перебор. Взбежав на крыльцо, я даже дверь не захлопнула. Быстро приняла душ и переоделась, в который раз возблагодарив небо, что я маг и хотя бы поэтому могу не заботиться о том, чтобы часами стирать, штопать и гладить, как это делают обычные женщины. Сушить волосы магией не стала. Высохнут, пока расчесываю. Вот странно, после купаний в озере они выросли на добрую ладонь и теперь буквально сияют. Чуднό…✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
Я задумчиво доплетала косу, напевая старинный романс, когда приоткрытая дверь распахнулась и на пороге возникла совсем юная и на диво хорошенькая девушка, скорее девочка-подросток явно эльфийской наружности с ясными зелеными глазами и волосами цвета темного янтаря – южане сравнили бы их оттенок с цветом гречишного меда. Увидев незнакомку, девочка окинула быстрым взглядом гостиную и вновь изумленно уставилась на меня: – Д-добрый вечер… – она слегка запыхалась, взбегая на пригорок. – А?.. – незнакомка неопределенным жестом окидывает пространство комнаты, и я понимаю: – Добрый вечер. А хозяина нет, – затем добавляю, чтобы прояснить ситуацию: – Он любезно предоставил мне этот дом на время прибывания в Мириндиэле, а сам пока живет где-то в другом месте... насколько я понимаю. По мере того как я говорю, личико гостьи изумленно вытягивается. – Нейли? Вам?? Свой дом??? – юная красавица выглядит совершенно обескураженной, даже, кажется, обращается больше к себе, пытаясь осмыслить услышанное, нежели требует моих разъяснений. Однако взгляд ее становится по-женски оценивающим. – Так, значит, целителя, который столь гостеприимно предложил мне крышу над головой, зовут Нейли, – в свою очередь, извлекаю крупицу информации из речи собеседницы. Странное имя – слишком короткое для эльфа. Девочка глядит на меня все с той же смесью изумления и недоверия: – А вы разве не знакомы? – Нет. Нам не приходилось встречаться. Уважаемый целитель передал приглашение через герцога Дейла. Гостья неопределенно хмыкает, а до меня внезапно доходит, что подросток, возможно, не просто так мчался сюда: – Вам нужна помощь целителя? Что случилось? Поскольку девушка молчит, словно в ступоре, все еще разглядывая меня, я, глядя прямо в прозрачно-зеленые глаза и кляня про себя впечатлительность эльфийских барышень, говорю как можно внушительнее: – Я тоже целитель. Если вам или кому-либо еще нужна помощь… – Н-нет, простите. Я просто в гости забежала, – искорки любопытства вспыхивают в глубине дивных глаз. И любопытство побеждает в неравной борьбе с «хорошим воспитанием»: – А вы, если не секрет, к кому приехали? Вопрос резонный. Если гостишь в доме эльфа, которого даже не знаешь, кто ж тогда тот, кто тебя пригласил? – Я не совсем гостья, – признаюсь. – Мой целительский Дар, конечно, отличается от эльфийского. Но здесь, в Лариндейле, он тоже сгодился. А на досуге вот пополняю знания о лекарственных растениях Мириндиэля, – киваю на травники, стопкой лежащие на столе рядом с зарисовками редких растений. Объяснять, что в целительском крыле дворца мои сестра и кузен, я не стала. Ни к чему это юной эльфийке. Что-то мне подсказывает, ей своих проблем хватает. Вот и сейчас во взгляде гостьи промелькнула тень беспокойства. Похоже, кто-то близкий у нее все же болен, но она доверяет только знакомому целителю. Тут я бессильна: вопрос доверия сакрален в отношениях лекаря и пациента или его родных. Зато могу предложить чашку тайры. Мгновение подумав, девочка согласно кивает, и мы направляемся на кухню. Она внимательно следит за моим священнодейством, а когда тайра разлита по чашкам, с удовольствием вдыхает аромат земляники с легкими нотками смородины и кипрея, делает маленький глоток и жмурится, как довольная кошка. Я спохватываюсь, что кроме меда мне нечего предложить ей к тайре, но гостья решительно мотает головой – мол, не надо. Однако разговор как-то сам собой скатывается на обсуждение кондитерских изысков. Приходится признаться, что пирожные с лартайей я пробовала, но давно, еще в студенчестве, и вообще мне нравится ее ароматный медово-кисло-сладкий вкус, но на севере, откуда я родом, такой десерт днем с огнем не сыскать, а если и найдешь, то стоить он будет целое состояние. И да, по кондитерским я не ходок – нет их там, где я жила. Зато мама когда-то научила меня печь вкусный земляничный пирог с орехами, и с тех пор он сопровождает меня по жизни в горе и в радости, в болезни и в здравии, пока… Хм… Увлеклась. Гостья смотрит на меня такими глазами, какими адепты-первокурсники взирают на магистров из числа отцов-основателей Академии: – Ты… вы… сами делаете пирог? Вот если она сейчас добавит: «Ой, как интересно!» – я покачусь со смеху. Не добавила. А я все же не удержалась от улыбки: – Конечно. Это же совсем нетрудно. Гостья глядит с недоверием, потом тихо признается: – Я никогда не видела, как пекут пироги. Остается лишь пожимать плечами: что взять с избалованной кулинарными изысками явно небедной девочки? Достаточно взглянуть на ее изящные ручки, не знавшие изнуряющей каждодневной работы, на обманчиво простое платье из дорогого эльфийского шелка, а ведь, небось, не самое роскошное в ее гардеробе. Вспомнила руки девятилетней Мири – красные, в цыпках, с распухшими суставами. Просто чудо, что мне удалось тогда вылечить ее артрит. И как мы стряпали под протяжные северные песни в нашей благоденской избенке, и потрескивание огня в печи, и вой вьюги за окном, и перестук козьих копытец в сенях… Тряхнула головой, прогоняя видение, и встретила внимательный взгляд изумрудных глаз. Что-то он мне напоминает. И тут ни с того ни с сего предложила: – А хочешь научу? Миндалевидные очи собеседницы неприлично-восторженно округляются, и юная эльфийская дева энергично мотает головой. Ни тени тоски в ее взгляде больше нет. Может, и впрямь прибежала просто проведать хозяина этого дома и никто у нее не болен? Объясняю, что нам надо из продуктов, и демонстрирую в деле Шоново изобретение – «столик самобраный». Как ни странно, даже свежесобранную землянику он доставил нам в нужном количестве. Мерная посуда в хозяйстве у эльфийского целителя, конечно, была, а вот противень и сито пришлось запросить вместе с продуктами с дворцовой кухни. За печь сошел довольно просторный сушильный шкаф, благо девочка уверенно им пользовалась, а температуру в нем можно было поддерживать любую, от минимальной, для подсушивания трав и кореньев, вплоть до жара муфельной печи, поскольку хозяин увлекался химией и минералогией. Через полчаса вынули первый корж, еще через четверть часа – второй, а затем – третий. Моя «подмастерье» с довольным видом потерла перемазанный мукой нос: – Здорово! А что теперь? – А теперь самое вкусное – крем. Потом соберем пирог и украсим остатками земляники и орехов. Интересно, что за все время работы мы так и не познакомились. Не то чтобы это мешало общению, но странно как-то. – Тебя… вас как зовут? – Ой, лучше на ты, – тут же выдала девочка и смутилась: – Ну, если это… – Да нет, мне тоже так удобнее, – честно признаюсь, хотя аристократическая порода собеседницы немного напрягает. Впрочем, такой уж они народ – простушек в человеческом понимании среди адепток Алла'тели не бывало, это я еще с Академии помню. – Я Тирнари, можно просто Тин. – Бри, – в ответ улыбнулась девочка. Какое-то время мы слаженно колдовали над нашим шедевром, и получалось, надо сказать, отменно. А я все думала, о чем мне напоминает ее имя, кроме как о Мириной школьной подруге. До меня дошло, когда встал вопрос о том, как быстрее взбить сливки. И тут эльфиечка… потянула драконью нить. Ошалело смотрю на обладательницу чисто эльфийской ауры, без малейших примесей драконьего фиолета, а в голове вновь звучит грустный голос сестренки: «Шон говорит, носители Дара Лоо’Аллен и представители некоторых других высших эльфийских кланов могут имитировать любую ауру. Их мороки и фантомы совершенны. А я-то этого не знала…» Эльфийка и дракон. В лиге от дворца Владыки Мириндиэля. Девочка Бри с дивными зелеными глазами и волосами цвета темного янтаря, какой на юге сравнивают с гречишным медом. Аристократичная, утонченная, безупречно одетая, не имеющая представления о том, как пекутся пироги, и при этом – тень недетской тоски в глазах. Сейчас ей интересно и весело, но тоска вернется, и я знаю, в чем причина. Да, близкий ей человек действительно болен, и дело не только в физической немочи, от которой его исцелят, – он болен не ею, а другой, моей Мири. Кажется, я понимаю, зачем она бежала к одному из тех, кто лечит Аскани. Бедная девочка… – Ну вот! – победный возглас Бри, и мне продемонстрировали густую шапку белоснежного сладкого крема. – Превосходно! – честно признаю я. А еще через несколько минут мы, уже приведя в порядок кухню и себя, оглядываем дело рук своих. – Настоящий, – принцесса завороженно глядит на пирог. – Можно попробовать? – Надо дать время коржам пропитаться, чтобы было вкуснее. Хотя бы полчаса. А потом будем пировать. – Ага, – девочка сглатывает слюнки, не в силах отвести взгляд от белопенного чуда, сотворенного собственными руками. – Не хочешь записать рецепт, чтоб не забыть? – Не-а, я и так все запомнила. В любой момент смогу прокрутить воспоминание. – Прости, забыла, что ты дракон. Бри испуганно смотрит на меня: – Ой… А как вы… ты?.. – Нет, аура у тебя безупречно эльфийская, – не могу скрыть улыбки. – Но ты венчик держала только для вида, а взбивала нитью драконьей магии. Мне уже приходилось видеть такое, Брианн. – Мы-ы… прежде не встречались, – она глядит на меня настороженно. – Я бы запомнила. Приходится объяснить: – Не встречались, и я не сразу поняла, кто ты. Но, согласись, эльфийка и дракон твоего возраста с поистине аристократическим неведением относительно самых простых бытовых вещей, и к тому же называет себя уменьшительным Бри. Ответ очевиден. Просто удивительно, что ты не пыталась читать мои мысли: обычно у драконов, даже юных, это на уровне рефлекса. О том, что мне известны детали ее словесного портрета, решаю умолчать. Что-то подсказывает, источника этой информации и вообще моего родства с герцогиней Сайгирн и ее женихом не стоит касаться. – Папа Ти считает, что это непорядочно, – выдает мне неподражаемое дитя, и я тут же вспоминаю нашу встречу с Императором Арденариэлем. Хм, надо же, какое расхождение во мнениях! И вновь перевожу разговор на тему будущего застолья, пока принцесса не догадалась спросить, откуда мне известно, что она не пыталась меня читать: – Поставим воду для тайры? Девочка кивает. – Тин, ты теперь будешь мне «выкать»? Светлые силы, вот что ее волнует! – Не «выкаю» же. И не буду, – смеюсь. Бри улыбается в ответ. Но тут ее что-то отвлекает. Она погружается в себя на какое-то время, словно рассматривает ей одной видимую картинку, потом радостно вскидывается: – Нейли! Он вернулся! – и бросает оторопевшей мне, прежде чем выскочить из дому: – Подожди, я сейчас, только Нейли встречу. Готовь еще чашку!