Blue Strawberry

      Мацумото смотрела на зрелище стремительного полета Куросаки, которая подмяла под себя Айзена одним ударом, с нараставшим ошеломлением и особой внутренней гордостью. Этот синигами… Эта девочка… Неужели ей и впрямь станет под силу избавить их всех от этого исчадия ада, загубившего столько жизней?..       «Гин… Мой бедный Гин…» — Провела она нежной рукой по серебряной челке, постоянно скрывавшей лисьи глаза, горевшие бирюзовым светом в ее далекой детской памяти. Она с тоской посмотрела на зелено-голубой шарик в его длинных бледных пальцах — доказательство единственного проигрыша хитроумного лиса, оказавшегося не предателем, но и не героем.       — Ничего… Куросаки справится с этим монстром, который оказался коварнее тебя…       Где-то далеко, за пределами Каракуры и Сейрейтея, стали раздаваться оглушительные звуки ее сражения с Айзеном. Непобедимое бессмертное чудовище против дерзкой и самоуверенной синигами… Почему-то Рангику была уверена в успехе последней, ведь все любят верить в чудо, а Ичиго — была этим феноменальным дивом на все сто процентов. Только она могла так лихо скрывать свою тайну от всех, только она черпала неведомо откуда удивительную бездонную силу, чтобы сражаться, нет, чтобы побеждать вновь и вновь.       Взгляд серо-голубых глаз привлек еще один столб дыма от мощного взрыва духовной силы где-то там, на горизонте Общества душ. Если бы она могла, то непременно отправилась туда на помощь Ичиго. Какой бы сильной она не была, Мацумото понимала, что каждый человек на земле, неважно кто, выдающийся воин или обычная школьница, но он нуждался в поддержке, в помощи, в чьем-то незримом постоянном присутствии в душе и в сердце… Рангику пошатнулась от пронзившей грудь боли, как раз там, где совсем недавно жил ее лучший друг. Теперь же он лежал на ее ногах, вытягивая невидимым потоком все воспоминания о себе из головы и тела девушки, оставляя ей взамен одиночество и теперь уже — навсегда…       Глаза лейтенанта вновь наполнились влагой, и она не противилась слезам, заполнявшим ее пустоту. Тоска, съедавшая все живое у нее внутри, успокаивалась ими, позволяя смотреть на мир, как прежде, но с немного отрешенным взглядом, словно утратившим что-то, то ли свою окраску, то ли резкость, то ли жизнь…       Почему Рангику показалось, что она видела нечто похожее совсем недавно и в глазах совершенно иного человека. У Ичиго? Откуда же возникло столько боли на дне ее совсем юных глаз, светящихся прежде добрым теплом и неуемной волей к победе и к жизни?.. Что произошло с ней там, в Уэко Мундо, и какая утрата заставила ее познать такие неприкрытые страдания? Неужели Орихиме?.. Или Рукия?.. Нет, Мацумото прекрасно понимала истинную причину той боли, поселившейся в глазах Куросаки, ведь именно сейчас испытывала она такое же чувство. Утрата…       «Бедняжка… — Подумала Рангику. — Еще одним разбитым сердцем в этом мире стало больше… И за что судьба посылает нам такие горестные испытания? Ведь для женщины нет худшего из зол, чем утрата любимого человека…» Ее губы непроизвольно потянулись ко лбу Гина и замерли в уже ничего не значившем поцелуе. Время жестоко обошлось с ними. Столько возможностей быть счастливыми они потеряли при жизни, а теперь все, что им оставалось — лишь горькое прощание с привкусом тлена на устах.       Рангику медленно отстранилась, поднимая голову. Ее взгляд неожиданно привлек бесшумно стоявший перед ней незнакомый человек. Его голубые глаза вопреки яркому празднеству цвета с грустью смотрели на нее и с сожалением глядели на погибшего капитана, сжимавшего, очевидно, уже бесполезное хогьоку.       «Ты опоздал, лис, — пожурил его Гриммджоу. — С твоей ловкостью и хитростью ты должен был справиться с Айзеном раньше».       Между Мацумото и арранкаром нависла затяжная пауза, в которой каждый, не сводя друг с друга глаз, думал о главном вопросе, который стоит задать, чтобы не тревожить душу пустыми разговорами двух совершенно разных незнакомцев.       — Кто ты? — Наконец уступила робости женщина.       — Гораздо важнее, зачем я здесь, — ответил он.       — Ты же Эспада? — Не отставала Мацумото, узнавая слишком заметное одеяние.       — Ты боишься меня? — Спросил Гриммджоу Джагерджак.       — Нет. — Ответила Рангику.       — Почему?       — Потому что я вижу твою душу… — Вырвалось у нее само.       — Хм… Интересно… — Секста горько улыбнулся и поднял голову в небо: где-то там, далеко за ним, один арранкар уже расплатился за это. — И в чем же она проявляется, душа-то? — Устало посмотрел он на синигами с большими серо-голубыми, как озера, глазами.       — Во многом, — пожала она плечами: как такое объяснять вообще? — Например, в том, с каким сочувствием ты смотришь на Гина.       — Он убил меня, — указал Гриммджоу на кровавый след от раны на своей груди. — Возможно, мне просто жаль, что это не я убил его…       — Тогда в том, с какой грустью ты смотришь на женщину, которая прижимает к груди своего любимого… Это, похоже, что-то тебе напоминает…       — Хм… Пустым не свойственно любить… Возможно, я грущу оттого, что любовь делает вас слишком слабыми для меня соперниками…       Он как-то злобно посмотрел на Мацумото, будто хотел доказать, что она наивно путала его грусть с каким-то иным, более сильным, негативным чувством. Однако Рангику не испугалась — такая реакция Эспады огорчала ее еще больше, чем та наигранная безразличность, с которой он говорил о своих переживаниях, не то стыдясь их, не то пугаясь, не то и вовсе не понимая, что у него творится на душе.       — Тогда… — Дерзнула девушка. — Твоя душа, наверняка, проявляется в том, из-за кого ты оказался здесь…       Гриммджоу с интересом взглянул на эту женщину, столь проницательную, даже в поглотившем ее с головой горе. Либо она видела его насквозь, либо он и впрямь уже плохо скрывал это… Очевидно, он продолжал держать это втайне только для одного человека…       — Куросаки?.. — Произнес он ее имя вслух. — Где она?       Глаза Мацумото всего лишь на миг округлились от удивления, но она мигом подавила в себе неуместное любопытство:       — Они с Айзеном отправились на окраину Сейрейтея.       Будто бы в доказательство ее слов с той стороны прогремел новый оглушительный взрыв, словно в ходе сражения от сил противников развалилось с десяток скал…       — Тебе следует спешить… — Мягко произнесла Рангику. — Она нуждается в чьей-то поддержке, несмотря на все ее невероятно сильные способности.       Арранкар едва заметно усмехнулся — это замечание не было для него открытием.       Он уже собрался уйти, как вдруг остановился и, повернув к Мацумото серьезное лицо, произнес:       — Мне жаль Ичимару… Кажется, он оказался хорошим человеком…       — Я знаю. Он всегда был самым лучшим…       Его взгляд вновь привлек поблескивающий на солнце бирюзово-лазурный шарик. Он задумался о чем-то и, точно борясь с самим собой, все же заговорил:       — Однажды Айзен… рассказывал нам о силах хогьоку, — Гриммджоу склонил голову набок: — Одной из них он называл способность пробуждать заветные желания… — Он покосился на мертвецки бледные руки капитана. — Вряд ли эта игрушка еще работает… Еще менее вероятнее, что и работающая она сможет исполнить мечты погибшего капитана… Но ты, женщина… — Голубые глаза посмотрели на нее с вызовом, как когда-то смотрели на Куросаки, требуя не сдаваться: — Ты ведь еще жива, как и твои желания…       У Рангику медленно опустилась челюсть, но Секста взмыл в небо, не дожидаясь, что произойдет с ней дальше. Он не знал, зачем сделал это. Зачем обнадежил ее. Возможно, понапрасну. Он вообще не знал, зачем волновался за эту несчастную… Возможно, так поступал человек с душой, как она говорила… Но Гриммджоу некогда было разбираться с этим. А потому он оставлял ее наедине со своей печалью, болью, слезами, мечтами, воспоминаниями. Иногда это вынужденное одиночество так требовалось человеку, чтобы разобраться в чувствах, смотанных в душе событиями в тугой запутанный клубок, и, как раз, это арранкар знал не понаслышке.       Сейчас Джагерджак устремился туда, где его собственные чувства притягивались нитями к единой точке — хрупкой рыжеволосой синигами с глазами цвета тягучей карамели. Он ненавидел ее, эту самую карамель, которая, будто клеем обволокла его сердце, и теперь безоговорочно и безостановочно влекла к себе. Что, черт, это за сила такая? Гриммджоу недоумевал. Злился. Ненавидел. Но неминуемо сокращал минуты и расстояние до встречи с этими проклятыми карамельными глазами, которые не выходили у него с головы, от воспоминания которых так больно и сладостно сжималось его сердце, без которых его жизнь больше не представляла особого интереса.       В самом деле, из-за них он то и делал, что в последнее время совершал самые странные поступки, единой целью которых было защитить женщину с красивыми притягательными глазами. И тут уже было глупо прикрываться эгоизмом — нет, он всегда сознательно следовал за этой неуловимой рыжей синигами, вечно находившей себе приключения на свою голову. Путешествия между мирами, самые сильные враги, смертельные опасности, решающие битвы — казалось, Куросаки просто не могла усидеть на месте спокойно и нескольких часов, чтобы не совершить какой-нибудь очередной подвиг. И, похоже, Гриммджоу сам не заметил, как его с легкостью втянули в это, все те же цепкие карамельные глаза… И в один прекрасный миг Секста просто перестал противиться им. Да и не хотел поступать иначе. Ведь она с таким завидным упорством постоянно жертвовала собой, что вызвала в нем неосознанно такую же упорную привычку в ответ — спасать ее, возвращая к жизни ненавистную карамель в ее глазах, будто в ней одной теперь и заключался весь смысл его бытия…