Blue Strawberry

      — Ги-и-ин!!! — Мацумото, что есть мочи, бросилась к распростершейся фигуре под болезненно ясным небом Каракуры.       Он не дышал. Как всегда, не смотрел перед собой, скрывая глаза за тоненькими щелочками, точно всю жизнь жмурился от такого вот яркого солнца. Оно, тем не менее, не обижалось на него и согревало слишком бледную кожу капитана, вызывая теплый румянец на худых запавших щеках.       Мацумото грохнулась на колени и схватила за плечи старого друга, явно притворявшегося лишившимся чувств, чтобы специально ее позлить. Он ведь частенько так делал…       — Гин?.. Гин… — Позвала его Рангику тихонько сначала, точно боялась разбудить. Но потом вдруг истерично рассмеялась: — Гин, сволочь, хватит придуриваться, а то меня сейчас удар хватит!..       Но ей все равно не ответили… Ни словом, ни голосом, ни единой пошевелившейся мышцей на лице. Даже его губы, вечно улыбавшиеся, сейчас перечеркивали лицо неприемлемой прямой линией, не изгибая уголки рта ни вверх, ни вниз, отрицая само существование той самой прежней улыбки на этом лице, превратившемся сейчас в немую маску.       — Гин… Гин… Гин!.. — Подруга закричала сильнее и в отчаянии неистово затрясла парня за его худые плечи. — Ну же… Гин! Очнись…       Однако серебряноволосый упрямо молчал, не проникаясь объятиями, и увлекал девушку обратно на землю всей окоченевшей тяжестью своего тела, обрезая крылья последней надежде Рангику. Она сопротивлялась. Упорно прислушивалась. Прикасалась к лицу, рукам, телу. Но ничто не отзывалось ей дыханием в ответ, не пульсировало сердцебиением, не грело теплом, не обдавало ласковым взглядом.       — Гин!!! — Прокричала изо всей силы Мацумото, но из ее рта не вылетело ни звука. Сбившийся воздух в легких сдавил горло и не дал буквам любимого имени выпорхнуть наружу в безнадежном полете. На лицо с утраченной улыбкой вместо слов упали обжигающие слезы Рангику, но, увы, даже они не разбудили его, не привели в чувства, не отвернули от выбранной дороги обратно.       Светловолосая женщина заворожено посмотрела на растекавшиеся капли по снежно-белому лицу. Они так пугающе правильно повторяли след параллельных кровяных подтеков, струящихся изо рта Гина… «Зачем?..» — Не понимала Рангику, уставившись на этот нелепый алый след, который совершенно не подходил его сказочно-зимней чистоте лица и серебряным волосам… «Откуда он? Зачем?!» — Она принялась неистово оттирать капельки крови с его щеки и подбородка, смешивая их с пролитыми слезами, и умывая новыми, все прибывавшими и прибывавшими из ее глаз, словно они утратили всякую меру.       Остановившись наконец, она засмотрелась на невинно-чистое лицо, на его бесцветные губы, и прижалась к Гину, пряча их последний поцелуй в копне светло-золотистых волос. Ее руки бессильно цеплялись за его шею и плечи, сжимая в объятиях того, кто давно ушел, но которого она так отчаянно пыталась удержать на месте… «Не уходи, Гин… Не уходи… Останься со мной… Еще немного…» — Шептали ее мысли, шептали ее губы, шептало ее сердце, смешивая в каждом слове боль с отчаянием, обидой и гневом: «Кто? Кто сделал это с тобой, Гин?.. Кто посмел отобрать тебя у меня?..»       — Какая забавная картина… — Раздался леденящий душу голос за спиной Мацумото. Бесстрастный, безэмоциональный, бессердечный голос, который смел так бесцеремонно и нагло прерывать ее печаль, прерывать тот путь, по которому с легкостью отправилась душа самого близкого для нее человека!       Рангику не нужно было оборачиваться — она прекрасно понимала, чей бездушный взгляд сейчас встретит в ответ. Она уже ненавидела этот взгляд, еще до того, как вопьется в него своими выцветшими от несчастья глазами, полными ненависти и презрения.       — Айзен… — Прошептала она, глотая слезы и возвращая, покидавшую через прощальное дыхание, силу. Нет, она еще понадобится ей, чтобы отомстить за любимого, или же, чтобы с гордостью принять смерть от рук одного и того же убийцы, и отправиться следом за своим лучшим, единственным, другом…       — Хм… Какая жалость… — Скептически поджал губы Айзен, возвышавшийся над парой соединенных в своем горе синигами. — Гин сказал, что уничтожил тебя, а теперь мне самому придется марать свои руки… — Его звериные глаза цвета индиго сузились в предчувствии новой жертвы. — Эх, все приходится делать самому…       Он медленно, наслаждаясь каждым звуком своего смертоносного оружия, вытащил из ножен свой занпакто. Упиваясь своей возрастающей раз за разом силой, он все-таки любил управляться с мечом. Ловкий выпад, точный удар, смертельная рана — было что-то в этом для него высокое, аристократичное, под стать его божественному образу. И пускай его занпакто вселял не просто ужас, а остолбенение в тело жертвы, это приносило ему удовольствие смотреть в неподвижные, но сопротивляющиеся глаза и осознавать, как его жертва ничтожно несостоятельна против его силы, против его воли, против его оружия.       — Умри же, Мацумото Рангику… — Выставил он вперед свой Кьёка Суйгетсу. — Избавь меня от своего жалкого присутствия, как твой бесславно казненный мною приятель…       Блестящее лезвие поймало солнечный свет и бликом ударило в глаза светлоглазой синигами. Она ничего не могла поделать: ноги, руки, голова, рот, глаза — ничего не могло пошевелиться в ответ и все органы чувств были вынуждены покорно наблюдать за приходящим для нее концом…       «Прости, Гин, что не отомстила за тебя», — заплакала Рангику. Последняя скатившаяся слеза по ее щеке — единственное, что не подчинилось Айзену, вместе с ее сознанием, прижимавшим холодное тело Гина сильнее к своему сердцу в этот последний миг.       — Оставь ее в покое! — Прозвучал голос человека, внезапно преградившего собой падение Кьёка Суйгетсу на голову обездвиженной Мацумото.       Гипноз вмиг отпустил напуганную синигами, и она с удивлением воззрилась на высокую изящную фигуру в удлиненном косоде, сжимающую в руках черную катану, цепь от гарды которой обвивала всю правую руку вплоть до самого плеча. Через левое плечо появившегося человека был перекинут довольно крупный мужчина в стандартной форме синигами, пребывавший явно в бесчувственном состоянии.       — Ичиго?.. — Удивленно всмотрелась Мацумото в неожиданного спасителя. Его огненно-рыжие волосы нельзя было спутать ни с чьими другими, но отчего же она так сильно сомневалась в своей правоте?       — Истинная женщина… Когда ты успела? — Произнес Айзен заинтригованным тоном. — Вот так сюрприз.       Шокированная Рангику с трудом срасталась с истиной слов капитана-предателя, прозвучавших для нее, как гром посреди ясного неба! Действительно, было парадоксально замечать в человеке, которого знаешь довольно долго и, как тебе казалось, достаточно хорошо, просто кардинальные изменения: шелковистые волосы до плеч цвета осени, тонкий профиль, изящные руки и ноги, аккуратная женственная фигура с высокой грудью и тонкой талией. Какой-то немыслимый сон!..       Однако Куросаки повернулась к лейтенанту 10-го отряда в полуоборота и ее глаза, глядевшие, как и прежде, из-под хмурых бровей с контрастной вселенской заботой, развеяли всякие сомнения.       — С тобой все в порядке, Мацумото?.. — Спросила она просто.       — Да… — Так же просто ответила та. У нее не осталось сил на более длительные разговоры.       Взгляд Ичиго скользнул по телу Ичимару, которое Рангику сжимала так крепко и бессильно. Огромная боль потери читалась в этих сжатых добела пальцах, в неимоверной близости их тел друг к другу, в ее красных заплаканных глазах, которые роняли каждую слезинку не впустую… Как же ей все это было знакомо! Вот только, у Ичиго не хватило времени проститься вот так с тем, кто неосознанно стал ей дорог, с тем, кто так безвозмездно подставлялся под удары всякий раз, защищая то, что стало также дорого ему…       — Так значит Гин? Он не… — Скорее подтверждая свои предположения, чем спрашивая, поинтересовалась Ичиго.       — Да, — опустила взгляд Мацумото.       Глядя на несчастное тело капитана Ичимару, сжимавшего бесполезное хогьоку в руках, и на Рангику, так искренне оплакивающую его, она понимала, что Общество душ и синигами, как обычно, поспешили записать в ряды «предателей» еще одного преданного им человека…       В отличие от Куросаки, у Айзена эта картина вызывала не сожаление, а злорадство. Его довольный оскал упивавшегося смертью зверя она видела боковым зрением, но это вовсе не означало, что она не понимала истинной причины этого удовольствия. Сила, возраставшая в нем с каждым новым ударом по телу, реяцу, ощущаемая на любом расстоянии, мощь, перешедшая из хогьоку в его «божество», превозносили нового Айзена абсолютно над всеми. Его неуязвимость, прозорливость, самоуверенность забавляли его, как и тот факт, что, глядя на Ичимару Гина, он радовался, как подкравшийся к нему так близко враг, в итоге сам поплатился за затеянную против него опасную игру.       Куросаки выдохнула: видеть эту самодовольную рожу ей становилось все противнее и невыносимее. Пора было покончить с ним и со всеми теми бедами, которыми он сеял налево и направо, прокладывая себе путь на свой же только им вообразимый Олимп.       Синигами осторожно спустила уставшего отца с плеча и аккуратно уложила его на землю: ему потребуется еще много времени на восстановление, но, когда Иссин очнется, то ей следовало бы обязательно поблагодарить его, и, может, даже стать к нему немножко добрее.       — Присмотри за ним, Рангику, хорошо? — Попросила Ичиго бывшего лейтенанта своего отца. — Я скоро вернусь…       Айзен самодовольно рассмеялся:       — Ты настолько в себе уверена?       — Да. — Отрезала Куросаки и, встав прямо, посмотрела бесстрашно в нечеловеческие фиолетовые глаза монстра, наслаждавшегося своим мнимым превосходством.       — Твоей реяцу даже не слышно, а моя — заставляет сгибать колени целые города.       — И что с того? Меня это особо не волнует. Мне достаточно, чтобы передо мной упал один-единственный человек.       — Вот как? Тогда, может, сразу и приступим?       — Да. Но я предлагаю убраться подальше отсюда, чтобы наши силы никого не задели.       — Что?.. — Вскинул брови несколько оторопевший «бог». — Да как ты смеешь мне приказ…       Айзен не успел договорить, так как Куросаки, схватив его за лицо, с чудовищной силой увлекла своего заклятого врага за собой, преодолевая в полете по несколько миль за мгновение.