Blue Strawberry

      Рыжеволосая устало волочила ноги, поднимаясь наверх. И почему это, прежде воздушное, легкое тело будто гирями привязали к полу? Понимающий взгляд Кучики резал сухожилия и обездвиживал и без того раздавленное тело. Уж лучше бы он на нее кричал, обижался, ненавидел, только бы не старался успокаивать своим всё понимающим взглядом. Кто виноват в том, что они не могут быть вместе? Разве это не она? Не судьба, не обстоятельства, не традиции, не статус, не прочая всегда-все-объясняющая чепуха, под которую люди обычно подстраивают свои толкования чего-то невозможного. Такого с Кучики Бьякуей случится, в принципе, не могло: он поступал по велению собственного сердца, гордого, но все же своевольного. Брак по любви аристократа с безродной руконгайкой доказал это однажды. Затем была такая же неподходящая сестра, и вот теперь — неподобающая симпатия к человеческой девчонке, которая предпочла ему врага… Да, это она причиняла ему боль и доставляла проблемы.       Ичиго прижалась горячим лбом к своей двери и попыталась перестать думать. Нащупав под рукой вывеску лейтенантов, она предположила, что было бы не плохо сменить ее на другую: по типу «Не влезай — убьет» или «Ушла в себя — вернусь нескоро». Сложность этого заключалась в том, что сокращающаяся реяцу не давала возможности сразиться силой со своими страхами и проблемами, а переполнявшее ее жизнь количество близких, друзей и знакомых, не давали уйти Куросаки от своих тревог и переживаний путем чистого абстрагирования и полного уединения. Даже чертов внутренний мир не мог дать ей такого желанного одиночества — с уходом Зангетсу и Хичиго, теперь его переполняли призраки Улькиорры и Айзена — не самая лучшая компания, чтобы успокоиться и забыться хоть на несколько минут.       Губы Куросаки дернулись в нервной потуге издать первый всхлип и пуститься вслед за ним в горестные стенания. Непроверенный способ, но говорят, что девушкам это иногда помогает. Куросаки понимала, что все это глупости — единственная отрада, которая могла бы ее точно утешить и успокоить находилась в запредельно далеком мире, который она оставила, не успев спасти свое счастье… «Поделом тебе, Куросаки!» — Хлопнула она кулаком по двери: за ошибки нужно расплачиваться и внутренние страдания вкупе с исходом реяцу именно то, чего и заслуживают недостойные слабаки.       Рука легла на ручку двери и, стараясь бесшумно открыть и закрыть ее, чтобы не разбудить полный дом гостей, Куросаки кошкой прошмыгнула в свою комнату — ее персональную ракушку, скрываемую в нужные моменты от всего мира. Только здесь она могла постараться забыться… если очередной наглый синигами, конечно, не заявится сюда посреди ночи.       Ичиго обернулась, и поняла, что таки «сглазила» себя: на окне сидела мускулистая фигура, отдававшая недюжинной реяцу. Она пригляделась и… едва не вскрикнула от радости!       — Гриммджоу!!! — Бросилась она к нему на шею и тот незамедлительно поймал ее в свои объятия, оказавшись сраженным наповал такой отогревающей его душу реакцией и таким напором, вытолкнувшим их обоих из окна пулей в ночное пространство. Хорошо, что души умели держаться в воздухе.       — Кур-р-росаки… — Усмехнулся Джагерджак ослепительной улыбкой и прижал девушку к своей груди крепко-крепко. Ее косточки под сильными оковами животной силы и восторга захрустели, но Ичиго готова была переломиться пополам в его руках, лишь бы он не отпускал ее от себя ни на миллиметр.       Секста вдохнув самый сладкий, самый желанный, самый одурманивающий для него аромат любимой женщины, зарылся носом в еще больше удлинившиеся за это время рыжие прядки. Темнота скрывала их огонь, но Гриммджоу так часто рисовал Куросаки в своих воспоминаниях, что выучил ее до последней клеточки. Они так счастливы были видеть друг друга, что просто замерли, растворяясь в этой самой минуте, в этих объятиях, во взглядах, нет да и вновь принимавшихся разглядывать любимое лицо, которое, казалось, каждый из них не видел вечность.       Сухие переволновавшиеся губы Клубнички прикоснулись к его шее, щекоча носом краешек уха и ласкаясь нежной щекой к шероховатому остатку зубоскалистой маски Эспады. У Джагерджака мелькнула далекая мысль, что не мешало бы заявиться к Куросаки в гигае, но в тот же момент он заметил, что и сама она пребывала в образе синигами.       — Почему ты в шихакушо? — Немного отстранившись, спросил арранкар: вдруг надвигалось какое-нибудь сиюминутное сражение и его воля тут же разорвалась напополам — то ли держать всеми силами слабую времененную синигами, то ли самому бросать все и ринуться в бой?       — Никогда не поверишь, — ухмыльнулась Ичиго. — Похоже, Кон нашел себе подружку, вот я и решила их пока не разлучать. — Секста, может, и поверил бы, но ничего не понял — Куросаки пришлось объяснять в подробностях: — Кон занимает мое тело, когда я — синигами. Он модифицированная душа, способная занимать любое вместилище, хоть плюшевую игрушку, хоть человеческое тело.       — Хочешь сказать, что кто-то использует твое тело?.. — Мгновенно вспыхнул Пантера.       — О-ох, как с тобой тяжело, Гриммджоу. Да они же просто дети…       Тут их перебранку разбавил рёв пустого и, Куросаки мигом метнулась на него, пересекая город.       — Ксо! — Выругался Джагерджак и рванул за ней, бросая в спину рыжей проклятья и истину, заключавшую в том, что она забыла свой занпакто. — Ну, и чем сражаться будешь, супергерой Куросаки? — Притаились они на одной из крыш.       — Блин… С этой потерей реяцу я совсем ничего не соображаю.       — Может, с реяцу и мозги улетучиваются?       Куросаки отвесила Джагерджаку подзатыльник, и собиралась задать ему еще, но он вдруг выкрикнул и указал пальцем туда, где огромного пустого на их глазах разрубила хрупкая синигами с зелеными волосами.       — Нозоми-и-и! — Раздался жалобный тон Кона, который даже тело и голос Куросаки не могли изменить.       — Кон и Нозоми?! — Ичиго уставилась на парочку внизу: девушка в стандартной форме проводника душ сжимала занпакто, а Кон прыгал вокруг нее, беспокоясь и сдувая с нее пылинки.       — Глянь, это ведь и впрямь ты, — изумился Гриммджоу, завидев, рыжеволосого паренька, которым он знавал Куросаки прежде. — Так эти сопляки и есть образовавшаяся парочка?       — А я тебе что говорила, рев-ни-вец! — Постучала она пальцем по лбу голубоволосого.       — Ар-р-р, — рыкнул он на нее и усмехнулся: теперь и впрямь можно было расслабиться, ведь у тех двух малявок еще даже не проклюнулись базовые инстинкты. В отличие от них самих…       — Кур-р-росаки, а знаешь… — Начал игриво Секста.       Ичиго тут же повернула к нему голову, уловив соблазнительные нотки в голосе, как в следующий же момент поменялась в лице, растворив улыбку в бесчувственной маске. Рыжая голова стремительно подалась вниз, но заботливая надежная ладонь не дала соприкоснуться ей с крышей.       — Куросаки?! Эй! Что с тобой?! — Гриммджоу потряс девушку, но та не отозвалась. — Что за?.. — Джагерджак, схватив синигами на руки, в два счета донес ту в сонидо до магазинчика шляпника.       — Урахара! Ёпт! Открывай немедленно!!! — Секста Эспада с силой колотил ногой по запертой деревянной дверце с вывеской «Закрыто». Хорошо, что это была не просто обыкновенная лавочка сладостей со стандартным режимом. — У-ра-ха-ра!!! — Не собирался отступать арранкар и барабанил уже не по-детски. В его объятиях Куросаки становилась все легче и легче, а вот его мышцы подрывались от треволнения и нешуточного испуга.       — Гриммджоу-сан? — Заспанный владелец магазина удивился появлению своего постояльца в столь поздний час, но тот не слушая и не медля, резко проталкиваясь в дверь, ворвался в комнату с чем-то большим и черным в руках.       — Куросаки-сан? — Кисуке и сам остолбенел, видя на руках девушку, напоминавшую тряпичную куклу. Взгляд медика забегал по телу в тщетных поисках какой-нибудь роковой раны.       — Она просто отключилась! — Взволнованно и задыхаясь прохрипел Гриммджоу.       Урахара с некоторым облегчением выдохнул и тут же сел на пол, доставая из-за пазухи свой веер: эти дети его в могилу загонят!       — Ты чё расселся?! — Взревел Джагерджак. — Ты, что, ей не поможешь?!       Вернувший себе невозмутимый вид, шляпник без шляпы мягко улыбнулся:       — Здесь медицина бессильна, — философски заметил он. — Но вот ты — тот, кто еще может помочь Куросаки-тян.       — Что ты несешь?! — Негодующе посмотрел на Урахару Пантера. Он, что, совсем из ума выжил? Секста Эспада не умеет лечить, он может только все ломать и крушить!       — У нас тут давеча состоялся небольшой консилиум по вопросу внезапного восстановления реяцу нашей дорогой временной синигами… — Урахара прикрыл рот веером. — Мы с коллегами пришли к выводу, что это вы… Гриммджоу-сан постарались насытить Клубничку-тян новой силой и здоровьем.       Джагерджак хлопнул пару раз глазами — обычно до него доходило тяжеловато, но в некоторых вопросах он смекал быстрее то ли благодаря животному чутью, то ли благодаря своей чувственно-страстной натуре.       — Вот и ладушки, — довольно заключил Кисуке, — не стану вам мешать. — Зевнув смачно, «шляпник» поплелся в свою комнату досматривать сны про Йору-тян, которая в отличие от этой парочки, пока возвращалась в Каракуру только в его сновидениях… Что-то дурное творилось в Сейрейтее и именно поэтому он на время перекрыл проход между мирами, но нужно было что-то с этим делать… Йоруичи и многие капитаны еще оставались там. А внезапно подоспевшая помощь для реяцу Куросаки-сан была как нельзя, кстати, для возможных скорых сражений, как за Каракуру, так и за Общество душ…       Секста сглотнул — свалившаяся на него миссия несколько смущала даже столь разнузданного и не закомплексованного самца, как он. Ичиго казалась сейчас такой хрупкой, такой нежной, такой беспомощной и слабой, что ее хотелось попросту убаюкать и дать хорошенько выспаться в его крепких греющих объятиях. Если бы он мог передавать реяцу просто так, окутывая временную синигами невидимым одеялом его силы, то он бы без раздумий отдал бы ее всю, без остатка. Но тут речь шла о более деликатной процедуре.       Не то, чтобы арранкар сейчас не желал Куросаки: он хотел ее всегда и везде, в любом теле, в любом виде, в любом мире. Просто присущая ему звериная грубость, обостренная сейчас их внезапной разлукой, делала требуемый процесс затруднительным. Джагерджак с шумом выдохнул и погладил мирно сопящую на футоне рыжеволосую девушку: говорят сон — милее всего на свете, а он сейчас так бесцеремонно собрался перехватить это первенство себе. «Ну, надо так надо…»       Гриммджоу прикоснулся к горевшим губам Куросаки. Почему она так жарко дышала? Парень прижался к ее виску и лбу — вроде температуры не было и его «слабачку» не одолевала лихорадка. Уже легче, а то эта роль лекаря его порядком напрягала, но… с чем это он и не мог бы справиться?       — Кур-р-росаки… — Позвал Пантера ее тихонько, шепча в самое ушко, защекотав его своим дыханием и мурлыканием. К его радости, девушка тут же отозвалась, точно и не спала вовсе. Ее потрескавшиеся от жажды губы растянулись в приятной улыбке и он не стал удерживать себя, чтобы не подарить изголодавшейся Ичиго влажный целебный поцелуй.       Она сладостно простонала в ответ, смешивая вырвавшийся из довольного рта возглас и вплетая его в рыкающие толчки воздуха, которым Джагерджак наполнял ее обессилевший рот и ослабленные легкие. Куросаки сглотнула, смачивая их смешавшейся слюной свое пересохшее горло и, оживив влагой язык, нежно провела им по шероховатой поверхности языка Пантеры. Тот воодушевился — первое проявление ее силы уже вселяло надежды на хороший результат. Он усилил свою и без того нескрываемую реяцу и более настойчиво приласкал Куросаки во рту, точно зализывая невидимые раны на ее нёбе, деснах, щеках, языке и губах. «Пей меня, киса, моей силы хватит на нас двоих с головой, только не пугай меня больше…»       Куросаки наконец-то ощутила облегчение, точно ее, будто шарик, наполнили жизненным воздухом и разрешили полетать. Стало свежо, радостно, хорошо, и она теперь возвращалась к ощущениям и мыслям, пробудившимся вновь в ней.       Гриммджоу, проникая в рот с поцелуем, ощущался немного другим, каким-то сладким, медовым на вкус, точно нарочно хотел задобрить невкусную пилюлю или смазать сведенные усталостью и болью связки. Неизвестно, как долго, происходило это чудо утоления жажды ослабленного в своем бессилии человека, но в какой-то момент Куросаки почувствовала, как сила стала робко покалывать в ее кончиках пальцев. Она с усилием, но сумела поднять свои руки и наконец-то обвить шею Джагерджака в столь желанном, прижимающем к себе, объятии.       Секста довольно улыбнулся и позволил себе немного передохнуть и отвлечься от оживших губ Куросаки. Раскрасневшиеся, они сразу же изогнулись в легкой усмешке, вслед за очами, с восхищением посмотревшими на Гриммджоу. Его глаза казались голубее обычного — такими живыми, увлекающими вдаль за собой кусочками неба, в котором было мирно, спокойно и легко. Ичиго улыбнулась шире и опустила расслабленно веки — как же ей этого не хватало: чувствовать себя в полной безопасности в мире, где все обретало двойственный эффект. Там улыбка встречала улыбку, слова из одних уст отдавались эхом в других, дыхание вылетало из легких в унисон, а стук сердца раздавался аномальным двойным биением.       Гриммджоу поцеловал краешек дрожащего ресницами глаза Куросаки, упрашивая впустить его в любимый карамельный круговорот. Она не сопротивлялась. Голубоглазая и кареглазая вселенные встретились друг с другом. «Ну, же, киса… оживай, — пригладил Джагерджак ее волосы, убирая их, непослушные, с пульсирующего наслаждением виска и румяной щеки Клубнички. Она улыбнулась больше, он — шире. Голубоволосый нависал над Ичиго, отдавая ей свою безудержную реяцу искрящегося голубого света, которым лучезарился его взгляд, вызывающий в ней стремление жить и не сдаваться, как однажды уже случилось с ними под небом Лас Ночес.       — Гримм-джоу, — прошептала она и рукой скользнула по его спине. Горячее тело Сексты Эспада, не скрываемое лишней формой оказалось обжигающим на ощупь. Вроде такого она раньше не замечала, но сейчас арранкар был иным — оголенным проводом, выпустившим наружу всю свою силу, вывернувшим наизнанку свою душу и свои чувства. Куросаки ожившими ладонями вновь приласкалась к «огненной» коже Гриммджоу: нужно было бояться, но она хотела ощутить этот жар и на своей коже, и в своей душе. Обе руки обхватив парня за крепкую талию, ощутив под кожей стальные мышцы, притянули того к себе вплотную. Приятная тяжесть любимого тела, давление до боли знакомой реяцу размягчали ее и без того безвольное тело, готовое беспрепятственно впитывать Джагерджака в себя, точно губка.       Черное, белое, белое, черное — мелькавшие монохромные одежды перестали волновать ее теперь забившее красками зрение, насквозь пропитавшееся ярко-голубым, небесным, немного бирюзовым и малость синим оттенками… Как и Гриммджоу, Куросаки помнила его до мельчайших деталей, будь то тонюсенькие прожилки в его радужке или новый волосок в его гриве.       — А-а-ах! — Вздохнула Куросаки с придыханием, чувствуя, как небесно-голубой цвет принялся пробираться в ее глубину и раскрашивать все там изнутри. Густая реяцу настойчиво и неторопливо принялась завладевать каждым сантиметром своего временного пристанища, привнося с собой весьма знакомые ощущения и будто позволяя Ичиго теперь осязать их. Духовная сила Гриммджоу была жаркая, как тело Джагерджака, всепоглощающая, как его желание, исцеляющая, как его забота, бесконечная, как его любовь. Она вжимала ее в пол невыносимым, но таким требуемым давлением, которое заземляло душевную оболочку синигами и не давало ей исчезнуть в ворохе растворившихся молекул, вслед за утраченной собственной силой.       Гриммджоу подтянул на руках все еще слабую Куросаки и усадил ее к себе на колени: духовная мощь, выпущенная им, привносила опасный разрушительный жар и он откровенно боялся расплавить ее под своим неуправляемым телом. Бледные руки Ичиго обхватили сильную шею арранкара, притягивая его лицо требовательно к волнующейся груди, запуская пальцы во взъерошенные голубые колючие пряди на затылке. Где-то внизу разгорался пожар, который крепкие руки пытались погасить мягким податливым телом, забиравшее огнеопасное извержение вулкана в полноводье тихого океана. Пантера фыркал, рычал, стонал, в порыве вожделенного завершения, вжимая послушно принимавшую Куросаки в свою безвозмездно дающую плоть. Как оказалось, они оба нуждались в этом: он в долгожданном избавлении от переполнявшей его до безумия силы, она в желанном обретении победоносной мощи, позволяющей ей пускать эту силу в нужное русло. Два тела — одна сила на двоих, которая наконец-то находила лучшее применение.       — Гриммджоу… — Вскрикнула Ичиго своим обычным нежным голосом, вернувшимся с прежней силой в ее недавно слабое горло. Арранкар довольно улыбнулся, тыкаясь носом, точно котенок, в ее шею, пульсирующую ее восстановленной силой, сплетенной с его реяцу.       — Кур-р-росаки, — поддавшись наивысшему наслаждению, прорычал Секста и вновь оказался сверху, подминая под собой вздрагивающее от удовольствия и окрепшее силой девичье тело, наполняя его финальными всплесками своей реяцу, усиленной его удовольствием и удовлетворением. Пантера вновь справился с поставленной задачей. Его язык хищно прошелся по содрогавшемуся от заполненности животу вверх к переполненной силой груди, затем к вздрагивающей от перенасыщения шее и окунулся в бездонном кладезе губ рыжеволосой. Они принимали безмерно Гриммджоу с его реяцу или без, просто любя его, наслаждаясь его вкусом и запахом, точно это он был ароматной «клубникой», а не Куросаки.       Ичиго сладко потянулась под оберегающим ее телом Пантеры, ощущая как по ее телу струится его сильная, дерзкая, страстная сила. Довольные глаза приоткрылись и уткнулись взглядом в голубую макушку, отдыхавшего на ее груди любимого арранкара. На этот цвет бесчисленные мелкие лучики такого же оттенка отозвались щекочущими импульсами по коже временной синигами. Куросаки смотрела на эти голубые вихри, на этот цвет, который уже сменился на искрящийся небесный свет, заструившийся из глаз Сексты, и чувствовала, как весь он, Гриммджоу Джагерджак, пробрался этим самым голубым насыщением ей просто под кожу, окрасив в этот цвет и ее душу, и ее сердце, и даже мир, отражавшийся теперь в ее глазах сквозь голубую призму. Этому миру больше никто не смеет угрожать, подумала Куросаки, ведь теперь она снова была готова его защищать.