Не входи в эту дверь

Вечером, когда Ричард, наконец, добрался до общежития, Арно и Валентина ещё не было в комнате, и Ричард смог спокойно и наедине с собой поразмышлять о том, что было прошлой ночью и этим утром. А размышлять было о чём! Отбросив мысли о Рокэ — потому что он не мог о нём думать спокойно — Ричард сосредоточился на вопросе, который совершенно неожиданно возник в разговоре о профессоре Шабли. Зачем бы ему лгать о конференции? Неужели он, правда, опоздал и стеснялся признать? Это было бы в его духе, но… Профессор Эпине видел Шабли в кабинете Мишеля, но что он там делал, если Мишель уехал? Все же думали, что уехал! Ричард нахмурился, пытаясь вспомнить, читал ли он хоть где-нибудь или слышал от кого-нибудь, чтобы профессор Шабли работал с Мишелем Эпине? Но нет, не может быть — Шабли презирал физику, считая её поверхностной и грубой. С чего бы ему работать с физиком?.. Или всё-таки они работали вместе — может, только начинали, а потом Мишель погиб, и все начинания пошли прахом? Эта мысль показалась Ричарду логичной, но вот подтверждений для неё не находилось. И вряд ли они нашлись бы в библиотеке — Ричард, кажется, просмотрел всё, что мог, из связанного с профессором. И почему Робер раньше не вспомнил об этом?.. Ещё когда можно было спросить у профессора Шабли… Была, конечно, ещё личная библиотека профессора, которую он, как говорили, завещал университету — за вычетом нескольких изданий и документов, которые нужно было уничтожить. Может, как раз среди этих изданий… Ричард невольно улыбнулся: он сейчас размышлял в точности как Арно. Ещё немного — и решит залезть в дом к профессору Шабли, хотя туда, наверняка, вход по-прежнему был запрещён. Да и как туда войдёшь, если всё заперто — не окна же бить. И через подземелье не выйдет — там, наверняка, всё заделали уже. И чем менее возможной казалась ему идея залезть в дом к Шабли, тем сильнее ему этого хотелось. В конце концов Ричард решил, что посоветуется с Арно. Вдруг проход через подземелье не так хорошо заделали, как он опасался. Чтобы добраться до истины Ричард готов был снова пережить ужас, ждавший его в лабиринте. Другим важным вопросом была проблема со звёздами, которые вели себя так, словно издевались над Ричардом за нарушение запрета на их изучение. Если верить координатам, то каждую ночь Вечерняя звезда пропадала с неба, вероятно, потому что наталкивалась на Утреннюю, а та — под действием этого толчка — выкатывалась на небо утром. Совершенная чушь! А если посмотреть на свечение, то можно прийти только к одному выводу — что фотометр сломался. Но он же работал… Ричард открыл тетрадку и уставился на цифры. Затем он принялся рисовать траектории движения обеих звёзд: один кружок, второй поверх первого, точки… Это не имело никакого смысла. Какие выводы он сделает в курсовой? Стоило, конечно, изложить весь пришедший в голову бред, чтобы отомстить Рокэ за ужасное научное руководство и за дурацкую тему, которая не имела ничего общего с астрологией. Ричард потёр виски. Два часа сна всё же сказывались. Ладно, над выводами он подумает, когда выспится. Теперь последнее… Рокэ. И Ричард ощутил мурашки при одном воспоминании о том, какой под пальцами была кожа Рокэ, о том, как потом Ричард лежал на его груди и слушал биение сердца, а ещё о то, какие слова шептал он на ухо Рокэ. Слова лучше было не вспоминать, Ричард прижал к пылающим щекам тыльную сторону ладоней и глубоко вздохнул, по-прежнему глядя на рисунок в тетрадке. Но почему Рокэ себя так странно вёл? Он будто позволял Ричарду — и всё. Ни слова ночью — только улыбки, смешки, один раз — стон. И если бы Ричард не подошёл тогда, он бы отделался парочкой колких фраз — и ушёл из комнаты? Сбежал бы, не отрицая, что боится близости с Ричардом? Почему? И тут же память подсказала то, что давно нужно было вспомнить: Джастин Придд. А если Рокэ всё ещё любит Джастина, а он, Ричард, только попытка забыть? Или что-то вроде небольшого увлечения — и потому Рокэ не хотел доводить до серьёзного? И серьёзно ли это, на самом деле? Или, может, Рокэ боится, что Ричард сделает с собой то же, что сделал Джастин? Ричард не любил сплетни, но теперь оказалось ужасно важным вспомнить, что же он слышал о Рокэ и Джастине и о самоубийстве последнего. Говорили, что Рокэ виноват в этом, что он подтолкнул Джастина… Но теперь Ричард охотней поверил бы, что во всём виноват Вальтер Придд — даже Валентин ушёл из семьи, хотя более сдержанного человека Ричард в своей жизни не видел. Может, стоило спросить у Валентина?.. Личный вопрос, наверное, очень бестактный, но… Тут щёлкнул замок, и на пороге комнаты показался Валентин. — Привет, — пробормотал Ричард, а потом удивённо уставился на Валентина, который выглядел растрёпанным и смущённым. — Ты в порядке? — Да, — в тон ему буркнул Валентин и пригладил волосы. — Тебя не было с вчерашнего вечера. — Исследования, — покраснел Ричард. — Ты же не… думал, что я снова пропал? — Арно мне сказал, где ты. Валентин явно пытался отдышаться, словно он только что взбежал по лестнице на пятый этаж. И момент — против всякой логики — показался Ричарду подходящим. — Можно… я кое-что личное у тебя спрошу, Валентин? — Нет, — выдохнул он почти испуганно, но потом спохватился: — В каком смысле «личное»? — О… твоём брате. И… об Алве. — А, это. Спрашивай. — И Ричарду показалось, что в голосе его мелькнуло облегчение. Момент, кажется, действительно оказался подходящим! Но сформулировать вопрос было нелегко: — Ты знаешь, что произошло… между ними? Я имею в виду… — Ничего, — коротко отзвался Валентин, который уже сидел за столом с книгой — на сей раз с историей талигойской литературы прошлого круга. — Валентин, ты же согласился на вопрос, — опешил Ричард. — Почему тогда… — Я согласился. И потому говорю правду: между Алвой и Джастином не было ничего, что могло бы тебя интересовать, учитывая твоё собственное отношение к Алве. — У меня нет… — Тут и слепой увидит, Ричард. — Но почему тогда… твой брат… ты понимаешь. Валентин еле заметно вздохнул. Несколько мгновений он внимательно смотрел на Ричарда, словно решаясь на что-то, а потом сказал: — Дело не в Алве. Я тебе расскажу, но чтобы ни слово — понимаешь — ни одно слово не попало к нашей «свободной прессе», ясно? Это серьёзно и касается не меня. — Л-ладно. Какое-то время Валентин молчал, видимо, собираясь с мыслями, а потом снова посмотрел на Ричарда: — Это рассказала профессор Ариго при мне. Рассказала, чтобы я забрал своё заявление. И в милиции сказала, что солгала. Понимаешь, Джастин был в неё влюблён. Очень сильно. Пытался добиться её расположения, цветы… — тут Валентин запнулся и опустил глаза, — дарил. Белые хризантемы. — Так вот, почему… — Не перебивай, — нахмурился Валентин, — да, поэтому, но я не знал… не стал бы её мучить, если бы знал! И вот он не добился ничего. Она, профессор Ариго, принципиальная, она не стала его обнадёживать, но и не рассказывала никому. Не могу понять, почему не рассказывала. Может быть, всерьёз не воспринимала, может быть, ей было неприятно и неловко… — А потом, — тихо подсказал Ричард, когда Валентин молчал слишком долго, — твой брат… — Застрелился, — твёрдо закончил Валентин, — из-за любви к ней. — А Рокэ… профессор… — Да перестань уже, — с досадой пробормотал Валентин, почему-то краснея, — он взял на себя всё это. Понимаешь, его бы мой отец не выгнал, не посмел бы, а вот Катарину — да, со скандалом. Она рассказала, что была совершенно растеряна тогда, пошла к Алве, попросила у него совета — больше не у кого. И Алва… — Пустил слух. — Это было легко, — кивнул Валентин, поднимая глаза на Ричарда, — такими слухами полон весь универ, кто не сплетничает о преподавателях, особенно об Алве? Все поверили. И мой отец. И я. — Поэтому ты его так, — Ричард попытался найти подходящее слово, но не смог, — ненавидел? — Ты просто не слышал моего отца, — пробормотал Валентин. — То есть у Рокэ не было… — Ричард прикусил губу, чтобы дальше не ляпнуть какой-то глупости или бестактности. Он хорошо помнил всё то, что успел прочесть в дневнике Валентина. Выходит, он действительно мучил профессора Ариго, когда не сводил с неё глаз на лекциях. То ли пытался в неё влюбиться, чтобы доказать себе, что не такой, как ненавидимый отцом брат, то ли просто изображал влюблённость, чтобы до Вальтера дошли слухи, что его сын вздыхает по преподавательнице. Ричард вздохнул: очень запутанно всё было у Приддов. — С Джастином — нет, — сказал Валентин, — а судя по тому, что всё остальное — это ещё более смутные слухи, то и вообще ни с кем из студентов… ну, в смысле… — Я понял, спасибо, — поспешил Ричард. И до прихода Арно они сидели молча: Валентин читал и делал в тетради пометки, а Ричард почти спал с открытыми глазами. Очнулся он от энергичного хлопка двери: вернулся Арно, который никогда не умел закрывать дверь тихо. — О, Валентин, — начал он с порога, — зачем тебе эта книжка? Опять литература? — Интересно, — бесстрастно отозвался Валентин. Арно, не снимая куртки, подошёл к столу и взглянул на обложку книги, несмотря на молчаливый протест Валентина. — Это же древность! Тут автор пишет, что в драматургии Дидериха мы находим мотивы социального протеста против доминирования аристократии. Арно презрительно фыркнул. — А это не так? — удивился Валентин. — У него в сюжетах аристократы часто представлены нелепо. — Потому что это смешно, — отмахнулся Арно. — Дидерих и не думал протестовать: он же под конец жизни добился для себя титула. Это мода такая была лет двадцать назад: социальный протест под каждым камнем искали. Я тебе сейчас напишу нормальных авторов. И пока Арно — по-прежнему в куртке — вспоминал и записывал фамилии, Ричард окончательно стряхнул с себя сон. — Арно, у меня есть одна просьба… только она… — Ричард, ты хочешь спросить у Арно, какие отношения связывают Алву и его братьев? — неожиданно поинтересовался Валентин. — Что? — Ричард совершенно опешил — не от вопроса, но от того, что Валентин вдруг пошутил. — Нет! И не подавай ему такую идею, пожалуйста. Арно протянул Валентину листок и сказал: — Вообще-то, я пытался выяснить, но если что и было, то давно, так что я нашёл только сплетни. — Нет, Арно, — торопливо пояснил Ричард, — не об этом. О… профессоре Шабли. — Воскрешение мёртвых? — немедленно предположил Арно. — Неупокоенные духи? Выходцы? — Что? Кто? Арно, я серьёзно… — А я как серьёзно! Я к практике готовлюсь! В «Сне Талига»! — Мне нужно попасть в дом профессора Шабли, — гоня смех, сказал Ричард. — Ужасно нужно. Но подвал, наверное, завалили, да? — Подвал? Зачем он тебе? Залезем туда ночью, никто не увидит. — Милиция все окна и двери запечатала, — сообщил Валентин. — Эти печати — просто бумажки, утром новые нашлёпнут, — отмахнулся Арно. — Тебе туда надолго надо? Ричард подумал немного: — Нет, наверное. — Тогда, — решительно заявил Арно, положив руку на плечо Ричарду, — этой же ночью мы туда залезем. — Что?.. Арно, не надо… Арно по своему обыкновению отмахнулся: — Это не ради тебя, поверь. Дом Шабли мне идеально подходит: там недавно умер человек… да ещё подозрение на самоубийство или убийство! Идеально! — Для… чего? — Для практики! — сообщил Арно тоном, каким, наверное, говорят с пятилетними. — Как только Лионель увидит, на что я готов ради «Сна Талига», он сразу решит, что мне уже нравится проходить там практику, и переведёт меня куда-нибудь. Что угодно будет лучше этой третьесортной мистики, поверь! Так что, лезем? Ричард не нашёлся, что ответить, и только смотрел на довольного собой, сияющего Арно, который до сих пор не снял куртку. — Я бы, на твоём месте, — внезапно сказал Валентин, — согласился. Ричард повернулся к Валентину и так же молча посмотрел на него. — Я бы, — продолжил Валентин, — даже составил бы вам компанию, если позволите. — Вот — наш человек! — подскочил к нему Арно и приобнял за плечи. — Руки убери, — сказал Валентин. День, который начался настоящим безумием — и Ричард до сих пор не мог даже себе объяснить, как всё случилось, — грозил окончиться безумием иного рода: они втроём собирались в лабиринт, серьёзно и основательно. Арно взял еды на троих, настоял на воде для всех, фонариках и мелках. Оказалось, что он уже давно раздобыл у Паолы и Альберты подробную карту лабиринта, и теперь они втроём чертили на ней путь к дому Шабли. Ричард же ещё и настраивал себя на то, что в этот раз он там будет не один и нет причин поддаваться панике. Они пробрались в подвалы университета осторожно и быстро, пройдя через коридоры, мимо библиотеки. Стараниями Паолы и Альберты первые витки лабиринта были хорошо освещены, расчищены от груд хлама. Тут уже водили экскурсии и даже фрески, казалось, выглядели повеселее. Освещение пропало в конце концов, и пришлось включить фонарики. Но Арно не унывал: он увлечённо следил за поворотами лабиринта, рисовал стрелки на карте, помечал мелком стены, правда, в какой-то ужасный момент Ричард — несмотря ни на что — вдруг почувствовал, как паника и беспомощность вцепились в него. Сердце забилось очень часто, стало тяжело дышать. Ричард остановился, прислонившись к стене, не в силах окликнуть Арно. И тут подошёл Валентин, который за всё время путешествия не сказал ни слова. — Ричард, идём. Остаток пути Валентин вёл Ричарда за руку. Паника меньше от этого не становилась, но Ричард хотя бы мог контролировать её и не боялся потерять сознание прямо посреди тьмы лабиринта, где оставалось надеяться только на помощь фресок. Благодаря карте, они добрались до нужного места куда быстрей, чем предполагал Ричард. Едва впереди — в свете фонарика Арно — показалась свежезаделанная кирпичом стена, как Валентин выпустил руку Ричарда и сказал: — Кажется, мы пришли. — Нужно выломать хотя бы пару кирпичей, — деловито сообщил Арно. — И как это ты предполагаешь сделать? — скептически поинтересовался Валентин. — О, легко, — с прежней беззаботностью отозвался Арно. — Заделывали наспех — это мне Паола сказала, а у меня есть лом. Через полчасика будем внутри. Бутерброды съедим там, если не возражаете. — Может, не будем их есть там? — неуверенно предложил Ричард, которого эта перспектива обеспокоила довольно сильно — Мы же закон нарушаем… — Кишка тонка у тебя для журналистики, — пробормотал Арно. — Хотя задатки есть. Ладно, съедим, когда выберемся. Вышло не так гладко, как обещался Арно: первый кирпич они выковыривали ужасно долго, сменяя друг друга. Но дальше дело ускорилось, и минут через сорок, когда они уже допили воду из всех фляжек, перед ними оказалось отверстие в кирпичной стене, через которое виднелась стенка книжного шкафа. Оставалось только свалить или отдвинуть этот шкаф — и тут понадобились силы всех троих, и даже так шкаф падал неохотно. Свалился он с ужасным грохотом. Ричарду показалось, что вся улица должна была слышать его, особенно те соседи, которые видели, как Алва уходил от Шабли. Любопытные, наверное… Только бы сейчас они не вздумали проверить, что за шум доносится из казалось бы пустого дома. Они выбрались из подземелья в библиотеку, как герои приключенческого романа выбираются на берег после кораблекрушения. И Ричард немедленно перестал беспокоиться из-за соседей: эта часть библиотеки находилась в подвале, так что вряд ли шум был так уж слышен где-то за пределами дома Шабли. Они уселись на ковёр посреди разбросанных книг и некоторое время отдыхали в полной темноте, потому что теперь фонариком злоупотреблять не стоило: кто знает, когда он мог бы выключиться. — Так, — сказал Арно наконец, — что тебе там надо было найти? Ричард задумался. Ему нужно было что-нибудь, связанное с той конференцией, что-то, что объяснило бы, почему Шабли лгал. И ещё… — Мне нужно доказательство, что Шабли работал с Мишелем Эпине! — Проще сказать, чем сделать, — пробормотал Валентин. — Может, — предположил Ричард, — черновики статей. Не опубликованные. — Но Мишель умер очень давно, — донёсся из темноты голос Арно. — Профессор Шабли хранил старые бумаги, — ответил Ричард, вспомнив листок с рисунком, украшавший стену библиотеки. — Но профессор Шабли не работал с Мишелем Эпине, — заметил Валентин. — С чего ты решил обратное? Мишеля астрология не интересовала. Насколько я знаю. — Он вместе с моим отцом и Алвой разработал телескоп, — начал объяснять Ричард, понимая, что нельзя не объяснить. — Новую модель, очень хорошую. — Ага, — сказал Арно одновременно удивлённо и заинтересованно, а Валентин промолчал. — Конечно, то, что Мишель работал над телескопом, не означает, что он работал вместе с профессором Шабли, но… — Слушай, — не выдержал Арно, — выкладывай уже! Как Шабли связан с Мишелем? — Профессор Эпине видел профессора Шабли, когда тот должен был быть на конференции в Дриксен, — объяснил Ричард и тут же почувствовал, что это ничего не объясняет. — И что? — после некоторого молчания спросил Валентин. — В лаборатории Мишеля, — добавил Ричард, а потом поспешил уточнить: — В ту ночь, когда Мишель пропал. То есть… — Ого, — выдохнул Арно и его фонарик вспыхнул в темноте справа от Ричарда, — вот это дела! Если мы сейчас расследуем дело о смерти Мишеля Эпине, мы с вами в «Криминальную Олларию» попадём! В хорошем смысле. Пошли искать! И они разделились: Арно и Валентин обыскивали рабочий кабинет, где нельзя было включить свет из-за окон, а Ричард осматривал библиотеку. Он долго стоял возле полок с книгами, но смысла в этом не было никакого. Почти все книги — исследования по астрологии разной степени древности — к самому Шабли не имели никакого отношения. Ричард надеялся найти какие-нибудь справочники по физике, чтобы хоть как-то связать Шабли с Мишелем, но — ничего, ни единой книги, не связанной с астрологией. Тогда Ричард, отчаявшись найти зацепку в общих интересах, нашёл сборник Дриксенской конференции на полке с изданиями Талигойского и других университетов. Ричард пролистал этот сборник, задержав взгляд на оглавлении, где «М. Эпине» обведен был синими чернилами, скользнул взглядом по статье профессора Шабли, будто надеялся, что она исчезнет под недоумевающим взглядом Ричарда. Но статья осталась на месте – и Ричард поставил сборник на место. Совсем уже растерявшись, терзаясь мыслями, что зря подверг всех опасности и заставил нарушить закон, а также потревожил дом профессора Шабли, Ричард оглянулся уже без особой надежды. И тут его взгляд упал на эскиз от руки, уже знакомый ему: перечёркнутый круг и две точки-звёздочки на нём. Листок был, очевидно, довольно старым, потому что успел слегка пожелтеть, да и чернила выцвели. Кроме того, рисунок запылился, потому что после смерти профессора Шабли никто в библиотеке пыль не убирал. Что же такого особенного в этом листке, что профессор Шабли повесил его в библиотеке? В первый раз у Ричарда не было возможности и задуматься об этом: рядом находился Алва, который ужасно отвлекал, второй раз ситуация вообще не располагала к размышлениям… Но всё-таки одно дело — красивые рисунки с персонификацией знаков зодиака, другое — непонятный эскиз. Значит, этот эскиз был почему-то важен. Ричард осторожно отцепил листок со стены и присмотрелся. В углу он заметил какие-то чёрточки, словно кто-то пробовал перо. Нет, этот дурацкий рисунок вовсе не был важен. Ричард вздохнул и сунул его на полку и тут же вернул обратно, но ничего нового не появилось: точки, кружочек. И вдруг Ричарда как обожгло мыслью: ведь точно такой же рисунок он сам — всего несколько часов назад чертил у себя в тетрадке! Дурацкая идея, но сердце всё равно забилось как ненормальное, а мысли поскакали дальше. А что если на этом рисунке изображены Вечерняя и Утренняя звёзды? Что если… Он сел на пол, потому что колени вдруг подогнулись. Нужно было хорошо подумать. Кто-то ещё рисовал траекторию этих звёзд, кто-то ещё удивлялся, что они ходят по одной линии, кто-то ещё, видимо, недоумевал, понимая, что они-то не могут ходить по одной линии, так как в таком случае обязательно сталкивались бы!.. Но тогда это настоящее доказательство, что профессора Шабли интересовала физика применительно к звёздам. Если бы не интересовала, он бы не держал у себя этот листок. С другой стороны, если он не считал изучение звёзд подобным образом богохульным, то почему же не заинтересовался темой Ричарда? Почему сам не стал разрабатывать?.. — Ричард… — раздался с порога неуверенный голос Арно. — Мы тут кое-что нашли. Не знаю, какой тут вывод сделать… — В «Криминальной Олларии» этому рады не будут, а вот в каком-нибудь медицинском журнале — вполне, — заметил Валентин. — Что? — Ричард с трудом оторвал взгляд от листочка с рисунком. — Давайте пойдём уже, — нервно предложил Арно. — Мы покажем тебе всё это в общежитии. Они кое-как вернули на место кирпичи и пошли, ориентируясь по карте и по стрелкам. Обратный путь занял куда меньше времени, наверное, потому что Ричарду было не до страха: он был полностью погружён в раздумья, а Арно с Валентином шли молча. Похоже, то, что нашли они, их тоже поразило. Валентин прижимал к груди то ли книгу большого формата, то ли альбом. Но Ричарду было не до того. Если рисунок был — пусть и шатким, но всё же — доказательством интереса профессора Шабли к физике, то он же служил доказательством, что профессор мог работать с Мишелем, мог пользоваться тем телескопом, который помогал создавать Мишель. Но если так было, то почему же отец никогда об этом не упоминал? Почему Шабли не работал с отцом, ведь тот тоже занимался Утренней и Вечерней звёздами? Если дорога оказывается тупиком, надо идти по другой дороге. Ричард, следуя за светом своего фонарика, который выхватывал спины друзей и стены лабиринта, решил мысленно свернуть с того пути, на котором профессор Шабли изучает траекторию запрещённых звёзд. Итак, профессор не нарушал запрет, но держал у себя в библиотеке явное свидетельство этого нарушения. Если представить, что профессор был против чьего-то исследования, а эскиз держал как напоминание об этом кощунственном исследовании, то всё складывается и становится гораздо понятнее. Но до Ричарда никто так не исследовал Утреннюю и Вечернюю. Или Ричард просто не знал о том человеке, который… Но как можно было не знать? Это же скандал и революция! Эти звёзды важны для астрологии, но даже в ней их мало описывают. Только… Рокэ сказал, что отец исследовал Утреннюю и Вечернюю — как раз в той самой украденной работе. И его исследования никто не видел, хотя они, по обмолвкам самого отца, должны были перевернуть астрологию, стать революцией. Исследование физического аспекта этих звёзд вполне невероятно, а выводы, к которым сейчас приходит Ричард, невозможны, невероятны и, в конечном счёте, революционны. Могло ли быть так, что Ричард, сам того не зная, повторяет путь отца, который тот проделал в своей работе, сделал такие же выводы. Ричард вздохнул поглубже, потому что даже мысленно это было трудно сказать, потом выдохнул и закончил: вывод о том, что совпадающая траектория и свечение свидетельствуют о единстве Утренней и Вечерней звезд. Если говорить прямо, это не две звезды, а одна, которая каким-то образом становится не видна на часть ночи, а потом снова появляется. И, предположим, отец приходит к такому выводу и рисует эскиз для своей работы, а профессор Шабли узнаёт о нём как-то — и забирает… всё! Всю работу! Уж кому, а ему это было сделать легче лёгкого. Кто-то… Рокэ говорил, что отец был невысокого мнения о профессоре Шабли, вряд ли он принимал его всерьёз. И вот Шабли крадёт работу, уничтожает её… но перед этим вытаскивает из исследования этот рисунок — и вешает себе на стену как напоминание о богохульстве, о том, что он, специалист по астрологии, сумел предотвратить. Всё равно никто и никогда не понял бы, что это за листок висит на стене… Но при чём тут Мишель Эпине? Ричард понял, что размышлять об этом у него уже просто нет сил, и только сейчас заметил, как дрожит луч фонарика в правой руке. И стоило признать, дело было не в Придде, не Вальтер Придд стоял за всем этим, пряча где-то у себя работу Эгмонта Окделла, подготавливая почву для своего блистательного возвращения. Напротив, никто не должен был узнать об этой работе… этот листок — кружок, несколько точек и штришки в углу страницы, словно чтобы проверить перо — всё, что осталось от неё. Но теперь Ричард постарается пойти дальше путём отца, пусть даже это разрушит астрологию до основания. В конце концов, он должен это сделать не только в память об отце и о Мишеле, но ещё и о Жиле, который оказался случайной жертвой не понятных ни ему, ни самому Ричарду интриг. — Этот альбом, — сказал Арно, когда они уже были в общежитии, — мы нашли в столе у профессора Шабли. Против обыкновения, Арно говорил не торжественно и не радостно, напротив, он словно был испуган. Испуган настолько, что молчал не только весь путь по подземелью, но и потом — до самого общежития. Валентин положил альбом на стол. Ричард посмотрел на обложку — тёмно-коричневая, плотная, с тиснением по краям — переплетающиеся линии, точки, завитушки. Ничего особенного. Такие альбомы обычно использовались для фотографий. Ричард перевернул обложку. Внутри были не фотографии, а вырезки из газет: всё об астрологии. Первые вырезки были самыми старыми: там была заметка о расширении факультета астрологии, о выпуске факультетской газеты «Созвездие Всадника», о выступлении Вальтера Придда и его полемике с Алваро Алвой, о давних конференциях времён, видимо, молодости профессора Шабли. — Там про твоего отца есть, — заметил Валентин. Ричард принялся листать, пока не открыл разворот, где было несколько заметок из тогда ещё выпускавшегося «Созвездия Всадника»: заметка о слёте астрологов, на котором Эгмонт Окделл заявил, что вот-вот закончит исследование, которое полностью изменит представление об изучении звёзд. На полях стоял восклицательный знак. Ричард почувствовал, что у него снова дрожат руки, но теперь совсем по другой причине. Тогда — когда выходила эта газета — он был слишком мал, чтобы заглядывать в неё, а сейчас… почему ему ни разу не пришло в голову проверить, не осталось ли где номеров «Созвездия Всадника»?.. Впрочем, он едва помнил об этой газете. Другая статья была посвящена грядущей конференции в Дриксен. Эгмонт там упоминался только вскользь — но его имя стояло рядом с именем Мишеля Эпине! Профессор Шабли не упоминался. Нет, он не работал с Мишелем, но то, что с Мишелем работал Эгмонт, его очень интересовало. Настолько, что вырезка-доказательство хранилась все эти годы в альбоме. Ричард листал дальше: все эти вырезки, наверное, свидетельствовали лишь о том, что профессора Шабли судьба астрологических исследований в Талиге очень занимала, он, можно сказать, только астрологией и дышал. Но от альбома веяло жутью одержимости. В конце концов вырезок, которые касались собственно астрологии делалось всё меньше, зато вырезок о работе Эгмонта, даже тех, где упоминалось одно только его имя — всё больше. Отец не любил, чтобы о нём писали в газетах, потому вырезки информативностью не отличались. — Смотри, это же «Молния», — прошептал Арно. — Она тогда была ещё желтей, чем сейчас. И называлась иначе. Заметка, на которую указал Арно, была полна фантазий о том, как совместная работа Мишеля Эпине и Эгмонта Окделла не перевернёт, а просто-напросто уничтожит астрологию, «превратит её в сборник фантазий и предубеждений», — как писал автор. Ричард глянул его имя — Эмиль Савиньяк. Брат Арно, похоже, тоже времени даром не терял. Ричард невольно улыбнулся: интонации статьи Эмиля были так похожи на то, как об астрологии говорил Рокэ. Может, они и обсуждали эту тему. — Слушайте, давайте завтра с этим в милицию, — услышал Ричард голос Валентина, — а пока надо прерваться, а то что-то всё… — Бред сумасшедшего просто, — пробормотал Арно. Ричард упрямо продолжил листать альбом, но ещё через несколько страниц — на заметке о смерти Мишеля — его стало тошнить. Он глубоко вздохнул, постоял с закрытыми глазами, а потом перевернул страницу. — Надо дойти до конца, — ответил он Валентину, — я могу сам. — Приглядим, чтобы ты не спятил вслед, — донёсся ответ Валентина. Одной из последних вырезок (перед заметкой об отстранении Алвы) была та, где сообщалось о смерти Жиля. — А это тут зачем? — нахмурился Арно. — Какое отношение Жиль ко всему этому имеет? — Тогда пытались отравить меня, — глухо ответил Ричард, — и я думал, это Колиньяр, потом решил, что Придд. Прости, Валентин. Даже об Алве успел подумать. На одном из последних разворотов Ричард заметил нечто, окончательно разбившее его сомнения: листок с его, Ричарда, размышлениями о том, почему Алва дал ему именно эту тему. Тот самый листок, который Жиль ему не вернул. И если до сих пор всё это были лишь фантазии, то вот оно — доказательство… — Это же твой почерк? — удивился Арно. — Мой. Это Шабли украл, помнишь? — мрачно сказал Ричард. — А потом вернул. Вместе с отравленным пирогом. Он помолчал, а затем продолжил: — Но ведь тогда всё сходится! Отец, конечно, не делал официальных заявлений, но он часто говорил, что его работа всё изменит, а… профессор Шабли не хотел, чтобы астрология менялась. Или вот, как твой брат писал, совсем исчезала. Если предположить, что это профессор Шабли украл работу отца… а он мог, конечно, мог… тогда и то, что я снова занялся поисками, его встревожило. Меня ведь… несколько раз пытались убить: кто-то толкнул под машину, потом это отравление… всё это мог быть профессор Шабли. Ричард вздрогнул от того, насколько ужасной была эта мысль. — А его кто убил? — спросил Арно. — А по альбому не видно? — отозвался Валентин. — Сам на себя руки наложил. И Алву подставить пытался напоследок. Это бы вряд ли удалось — альбом-то он уничтожать не стал, значит, наверное, надеялся, что… впрочем, вы как хотите, а я спать. — И что сказали в милиции? — спросил Алва вечером следующего дня, когда они с Ричардом сидели в кафе недалеко от общежития. — Сказали, что это может быть доказательством самоубийства, — ответил Ричард, просматривая меню, хотя в том надобности не было: меню, а также посредственное качество еды, в кафе «Закатная кошка» не менялось кругами. — А штраф за нарушение частной собственности не упомянули? — поинтересовался Алва, который тоже изучал меню. — Мы сказали, что нашли альбом на кафедре, — откашлявшись, сказал Ричард. — Это Валентин придумал. — Вальтер Придд был бы в восторге от находчивости сына, — кивнул Алва. — Я вот — в полнейшем. Что заказать в этих рассветных садах для оголодавших студентов? — Шадди? — робко предположил Ричард, вспоминая, каким горьким был напиток в последний раз, когда они здесь сидели с Арно. — Увольте, — вздохнул Алва. — В следующий раз или берёте в долг денег на каса, или плачу я. Когда Ричард сделал заказ — салат из капусты, пюре и отвар ромашки — Алва достал сигарету и спросил: — Ладно, рассказывайте мне ваши выводы. — По работе? — удивился Ричард. — Нет, про Шабли. По работе я на защите услышу. Сохраним интригу. Ричард рассказал то же, что уже говорил Арно и Валентину, немного дополнив. Пока он рассказывал, официант успел принести заказ, и Алва слушал, временами нюхая отвар ромашки, который пить, видимо, не решался. — И мне кажется, что в смерти Мишеля Эпине он тоже замешан. В тот день, когда, скорей всего, Мишель пропал, Шабли был в университете, но потом он очень постарался сделать вид, что его не было. Зачем лгать? Всё равно его статью опубликовали, как и статью Мишеля. Когда я сам… попал в подземелье, я быстро понял, как легко там потеряться. И если бы не Арно, если бы я не оставил чемодан… все бы ещё какое-то время думали, что я уехал, правильно? А про Мишеля и думали, что он уехал. В общем, это домыслы, но… — Звучит безумно, — пожал плечами Алва, — но профессор Шабли, похоже, и был безумцем. Ты же знаешь, что он невысоко отзывался о телескопе? Стоило немного покопаться, чтобы узнать это. Написал разгромную статью о том, что более мощные линзы только вредят науке. В конце концов, вся эта научная возня быстро устаревает, если не переворачивает всё с ног на голову. И об этой полемике быстро забыли. И я забыл. Но Шабли действительно телескоп не давал покою, судя по его письму ректору и по статье, и ещё по паре полемических выпадов в других работах. Большой телескоп вреден для астрологии! Он даёт слишком точную фактическую информацию! Что может сильней напугать учёного? — Алва криво усмехнулся. Ричард вздохнул: — Мне очень жаль Мишеля Эпине. Такой смерти никому не пожелаешь. Алва на это промолчал, глядя куда-то в окно, и Ричард продолжил, потому что надо было как-то выговориться, чтобы перестала пробирать дрожь при воспоминании о липком страхе и безысходности в лабиринте: — Мне больше повезло. Я тогда… я никому не говорил ещё, но меня вела… безумно звучит, думаю, но меня вели… будто бы… — Фреска, — кивнул Алва и проигнорировал потрясённый взгляд Ричарда. — Вы удивительно много о себе мните, студент. — В каком смы… — Вы и юный Савиньяк далеко не первые, кто решил на спор исследовать лабиринт под университетом. И нет, подробнее я вам сейчас рассказывать не стану. Мучьтесь любопытством. Решительным жестом Алва отодвинул чашку с отваром ромашки и подозвал официанта: — Принесите мне то, что вы тут самонадеянно называете шадди. Эта ромашка невыносима.