Не входи в эту дверь

Ричард с ненавистью посмотрел на исписанный листок, а затем на большие часы, которые висели над дверью аудитории. До конца экзамена оставалось ещё почти двадцать минут, а он уже ответил на все вопросы. Бежать и сдавать свою работу первым ему не хотелось. Все бы подумали, что он просто лопается от нетерпения и мечтает попасть на перспективный факультет, потому что его-то собственный развалился, вернее, был «слит» с этим факультетом физико-технических наук, что само по себе только звучит нейтрально, а на самом деле — Ричард злобно поставил последнюю отметку в тесте — означает тупик, ноль, полную несостоятельность всего, что было важно для декана Шабли и его студентов. И уж конечно, Ричарду совсем не хотелось под начало декана Алвы, который почти наверняка его утопит, как когда-то, если верить матери, утопил его отца. Чьи-то шаги эхом разнеслись по аудитории: сразу двое, одновременно, встали из-за парт и пошли к преподавательскому столу: Эстебан Колиньяр и Валентин Придд. Эти-то с удовольствием станут студентами Алвы. Ричард слышал, что Эстебан собирался и до слияния переводиться на физико-технический, а Валентина на астрологии держала только семейная традиция. Конечно, Валентин помалкивал о собственном отношении к астрологии, но тут не надо быть умником, чтобы понять, что, на самом деле, он думал об изучении звёзд. А Эстебан! Все знали, что три года назад его отца со скандалом уволили с астрологии и закрыли доступ в научное сообщество из-за истории с плагиатом. Эстебан же теперь хвастал всем, что переведётся на физтех, а ведь там, насколько было известно Ричарду, с этим было ещё строже. Конечно, Эстебан мог и не быть плагиатором, он мог быть просто самолюбивым, а такие на физтехе устраивались хорошо. Колиньяр положил свой листок на стол, за которым сидел декан Шабли. Верней, мысленно вздохнул Ричард, теперь его следовало называть «профессор Шабли» — и то до тех пор, пока кто-нибудь из прихвостней Алвы не решит выжить его с нового факультета. А это было более чем вероятно! — Ричард, вы закончили? — голос Шабли был громче, чем стук закрывшейся за Приддом и Колиньяром двери. Эти двое даже не попрощались… а вздох Ричарда, похоже, был не таким уж неслышным. — Да, декан… профессор. — Тогда сдавайте. Или вам так нравится сидеть в этой аудитории? Вопрос был грустным: факультет астрологии располагался в старом корпусе университета, откуда было очень далеко ходить в обсерваторию, которую оборудовали в отремонтированной башне совсем недавно. Корпус давно не ремонтировался, всякий, кто туда заглядывал, немедленно начинал мёрзнуть и мучиться от сырости. Во многих аудиториях по углам разрослась плесень, а с потолков падала штукатурка. Физико-технический факультет, в чьей аудитории проходил экзамен, был расположен в самой новой части университета, которую пристроили со стороны башни. Аудитория — просторная, светлая, хорошо отапливаемая, с новой мебелью и удобными стульями. Было, чем нравиться. — Да, профессор. То есть… нет, не нравится. — Ричард почувствовал, что краснеет, потому что ложь была слишком очевидна. Чтобы сгладить её хоть как-то, он вскочил из-за стола и торопливо подошёл к столу Шабли. — Вот, профессор. Спасибо. Бывший декан выглядел осунувшимся и бледным — гораздо бледней обычного. Хотя и раньше Шабли производил впечатление тяжело больного человека. Но кто будет выглядеть здоровым, если проводит целые дни в сырости старого корпуса? Сегодня в университете делать было больше нечего: занятия на физтехе начинались только завтра, сегодня же был последний день зимних каникул. И если бы не «слияние», то сегодня Ричард и другие студенты весело отмечал бы окончание каникул и начало нового семестра, в котором их ждёт много интересного… но теперь отмечать было нечего. Ричард вышел на улицу. Снег срывался с утра, и теперь всё засыпало. Сегодня ночью на затянутом тучами небе не прочтешь будущего. Впрочем, узнать его захотел бы только кто-то очень нетерпеливый — результат экзамена будет уже завтра висеть на дверях главного входа в университет. А Ричард бы и дольше подождал. По своему характеру он не был терпеливым, но он помнил, как в детстве отец часто повторял, что терпение — это одно из самых важных качеств для учёного. У самого Эгмонта Окделла терпения было в избытке — достаточно знать, что он в течение десяти лет собирал данные для своего исследования. Те самые данные, которые кто-то подло выкрал прямо из лаборатории накануне защиты. Десять лет работы, надежд, а вместе с ними вся репутация, карьера и, в конечном итоге, жизнь — всё украли вместе с бумагами и данными. Сколько раз Ричард слышал, как отец говорит, что его открытие перевернёт научный мир Талига и всей Кэртианы! Его работа была окружена жуткой тайной, и тогда, в детстве, Ричард не вполне понимал, почему так. Он и теперь не вполне понимал. Конечно, всегда есть завистники, есть и те, кто с удовольствием украдёт чужую идею, чтобы первому опубликовать статью и получить денег на дальнейшее исследование или патент на изобретение. Но данные, украденные у Эгмонта, никто так и не опубликовал. Они словно сквозь землю провалились или в воздухе растаяли. Пробовали искать — тоже ничего не вышло. Отец на защиту не явился — без практических подтверждений его теория смысла не имела, как он не раз объяснял Ричарду. Странно, но даже пьяным, когда при сыне пускался в слезливые рассуждения о своих трудных отношениях с женой, Эгмонт Окделл умудрялся ни словом не обмолвиться о сути своего исследования. Ричард только и знал, что оно было по астрологии. Именно поэтому и он теперь занимался астрологией — надеясь, что, может быть, набредёт на отцовскую тему или даже — кто знает! — отыщет пропавшие данные. В комнате в общежитии было темно, хотя солнце ещё не село: снег залепил единственное окно почти до середины, а так как Арно и Жиль ушли — как и сам Ричард — рано утром, то некому было этот снег стряхнуть. Ричард включил свет, повесил пальто в шкаф и вдруг почувствовал пустоту, которой до сих пор не было. С того момента, когда им объявили о расформировании факультета, он всё время был чем-то занят: готовился к экзамену, злился, поневоле слушал разговоры соседей по комнате о физико-техническом и об Алве (Арно знал об этом много, потому что Алва дружил с его братьями), звонил матери и объяснял, что он не может больше учиться на астрологии, потому что факультет закрыли, а потом снова звонил, чтобы снова это объяснять, потому что мать будто бы не понимала простых слов и только и твердила, что переход на физико-технический — предательство памяти отца. Потом звонила Айрис и спрашивала, почему бы Ричарду просто не уйти из университета… но, конечно, это она не всерьёз говорила: она бы и сама хотела уехать из Надора, получать высшее образование, искать свой путь в жизни, но мать запретила, сказав, что, пока Ричард не отучится, ни одна из его сестёр никуда не едет. И, конечно, если бы Ричард вернулся, не окончив учёбы, то для Айрис, Эдит и Дейдри точно все пути были бы закрыты, во всяком случае, пока мать могла решать их судьбу. Ричард вздохнул, отвлекаясь от этих мыслей. До сих пор он всё время был занят, а перед сном не было никаких сил думать о чем-то, кроме подушки. И вот — кажется, всё позади: разговоры, убеждения, экзамен. Теперь от него, от Ричарда мало что зависит. Его или возьмут на физтех, или нет. И в последнем случае он просто поедет домой. Вероятно, к радости и облегчению матери. Стряхивая снег с окна, Ричард думал о том, что сейчас ему бы очень не повредила компания Арно. Или даже Жиля! Хотя мало было в мире людей, которые раздражали бы Ричарда сильней, чем Жиль. Но сейчас — лишь бы не сидеть в одиночестве… Но Арно, конечно, на вечеринке или занят очередным непонятным «расследованием», а Жиль… кто знает, где тот может бродить! Снег с окна не стряхивался, а если и стряхивался, то почему-то в комнату, и под ногами быстро образовались лужи. Вытирая их, Ричард заметил, что промок листок с очередными стихами Жиля, которые те писал в огромном количестве и очень злился, если видел, что кто-то испортил его черновики. Немного подумав, Ричард выбросил листок в окно — там его быстро заметёт снегом, а Жиль пропажу вряд ли заметит. Арно вернулся, когда окно уже было очищено от снега, лужи на полу вытерты, а Ричард сидел на своей кровати и грел пальцы о чашку с чаем. — Как экзамен? — спросил Арно вместо приветствия. Выглядел он сосредоточенно, словно не на вечеринке был, а на работе, и на Арно это было не слишком похоже. Все дни, пока Ричард готовился, Арно временами заглядывал в его учебники, а потом принимался рассуждать о том, что учёные-физики ничего не смыслят в том, как всё происходит в мире, потому что смотрят на мир не с той стороны. Ричард, правда, на эти рассуждения не злился. У Арно как-то получалось делать их необидными. — Написал, — пожал плечами Ричард, которому вдруг ужасно захотелось притвориться совершенно безразличным и к самому экзамену, и к его результатам. — А результаты? — Завтра с утра будут. Их быстро проверят. — Значит, ты завтра или идёшь к физикам, или… домой? — Да. — И как думаешь, куда? Ричард помолчал, но потом всё же ответил: — Я всё правильно написал. Или почти всё. Но ты же знаешь, они могут просто подтасовать результаты. Им не выгодно, чтобы мы… ты сам понимаешь. Настала очередь Арно пожимать плечами. — Ты вот говоришь, что вы, физики, такие все логичные. Не очень логично отказываться от хороших студентов по непонятным причинам. Ричард только открыл рот, чтобы в сотый раз объяснить Арно разницу между физикой и астрологией, как Арно, хлопнув учебником отечественной литературы и критики по столу, заявил громко и безапелляционно: — И мы не допустим несправедливости! Если возьмут тупицу Эстебана, а тебя нет, мы выкрадем настоящие результаты и опубликуем их в «Молнии»! «Молнией» называлась студгазета, которой Арно посвящал ужасно много свободного времени и для которой временами проводил свои «расследования». — Тебя братья убьют, — пробормотал Ричард, но не смог сдержать улыбку. С Арно всё становилось как-то легче. — Не убьют, — отмахнулся Арно, чьи братья работали на филологическом факультете (один к тому же был деканом факультета). — Я им докажу, что это правда, а за правду не убивают. Лионель считает, что пресса должна быть свободной. — Это ты пока наивный, — буркнул Ричард. — Из пистолета, может, не убивают. Но есть разные способы. — А вот к маме отправить могут… — задумчиво продолжил свою мысль Арно. — Но тогда я стану единственным Савиньяком в бегах. После этой глубокой мысли Арно погрузился в изучение современной талигойской литературы. Снег шёл всю ночь потому утром Ричард, не дождавшись трамвая, пошёл пешком, радуясь, что идти не так уж далеко, а потому если он и опоздает, то ненадолго. Когда он подошёл к главному входу университета, то заметил там двоих со своего курса — близнецов Катершванцев, которые изучали списки, приклеенные к стеклянной двери. — Рихард! — крикнул Йоганн. — Ты тоже опоздал. Трамвай не пришёл, автобус не пришёл. Я сказал Норберту, что нам надо было взять с собой лыжи, когда мы ехали сюда из Торки. Тогда мы бы не опоздали. — Нас приняли, Йоганн! — толкнул его Норберт. — Привет, Рихард. А тебя… — Я сам гляну! — крикнул Ричард и кинулся к спискам. Он и сам не понял, почему так волновался. Конечно, обидно будет ехать домой, но всё-таки физтех никогда не был его мечтой… всё-таки там Алва, да ещё куча самодовольных, самовлюблённых, подлых… — Меня тоже! — слова вылетели прежде, чем Ричард успел понять, что говорит. Близнецы тут же принялись энергично стучать его по спине и поздравлять, а Ричард понял, что хочет чего-нибудь выпить и съесть. Например, шадди и пирожок в столовой университета или в «Закатной кошке» — кафе неподалёку. С утра он не смог заставить себя проглотить и крошки. Йоганн словно прочёл его мысли: — Мы не успеем на пару сейчас. Может, поедим? От свежего воздуха я голодный. Так по снегу я только в Торке ходил. — Пойдём, — быстро согласился Ричард. Идти одному в столовую ему не хотелось. Это бы выглядело, будто он в одиночку прогуливает пары, когда его только-только зачислили. А с Йоганном можно — Катершванцев все любили и многое прощали и им, и их приятелям. Норберт сказал, что не голоден и лучше пойдёт узнает расписание. Он вернулся, когда Ричард и Йоганн уже доели свои пирожки и допивали шадди. — Сейчас будет пара у профессора Ариго, — сказал Норберт и протянул Ричарду листок, на который своим размашистым почерком переписал расписание сразу на всю неделю. — Это та блондинка? — уточнил Йоганн. — Я видел её в коридоре после экзамена. Ричард подумал о том, что когда-то профессор Ариго была дружна с отцом, но потом отвернулась от него, как все, кроме нескольких самых близких друзей. И чтобы отвязаться от заново нахлынувших неприятных мыслей спросил: — А сейчас чья пара? Норберт хмыкнул: — Профессора Алвы. Очень он нас отругает в следующий раз за прогул. — Да, — согласился Йоганн, — говорят, он — ух какой. И тогда Ричард подумал, что это был плохой способ отвязаться от дурных мыслей. — Итак, мы определились, в чём особенности научного метода познания. Кто может сказать, есть ли границы у данных методов? Что мы не можем узнать, если можно так выразиться, «из науки»? Голос профессора Ариго разносился по всей аудитории, и отвлекаться было трудно. Но Ричард и не стал бы отвлекаться: профессор говорила очень чётко и ясно, даже если бы Ричард не выпил только что шадди, он бы проснулся на этой паре от одного только свежего звука голоса профессора. К тому же — в этом Ричард признался себе всего один раз за полтора часа лекции — профессор Ариго отличалась необыкновенной, чарующей внешностью. Нежной и в то же время строгой красотой гиацинта! Но всё это не сгладило её слов об астрологии. Их Ричард даже записывать не стал, но запомнил хорошо. Рассуждая о научных методах, Катарина Ариго заметила: — Но, конечно, даже самое дотошное применение научных методов не поможет, если область знания сама по себе ненаучна. Так было с толкованиями Эсператии несколько кругов назад, с алхимией ещё совсем недавно, так сейчас обстоят дела с астрологией. Это несправедливо. Религия — пусть, об Ариго говорили, что они эсператисты, но это всё же лекция и критика религии допустима, алхимия — о ненаучности алхимии всем давно известно. Но астрология всегда была такой же наукой, как физика, со своими методами, своими целями. Отец не стал бы заниматься бессмыслицей… Ричард хотел подойти после занятия и спросить у профессора Ариго, почему она так отозвалась об астрологии, но не решился. От мрачных размышлений его отвлёк смятый листок бумаги, который вдуг свалился прямо пред ним. Ричард обернулся и увидел разочарованное лицо Эстебана. — Что за шум там? — поинтересовалась профессор Ариго. Ричард, чувствуя, что краснеет, немедленно повернулся назад. Листок всё ещё лежал на столе. Ричард знал, что чужие письма читать нельзя, но на него вдруг накатила ужасная злость: он злился на Эстебана, которого тоже взяли, хотя его даже Арно тупицей считает, на Катарину Ариго, которая парой небрежных слов унизила науку, которой посвятил жизнь отец!.. И чтобы как-то справиться с этой злостью, Ричард схватил листок и развернул его. Да ещё так, чтобы Эстебан увидел это. На мятом кусочке бумаги было написано: «Алву назначают тем, кого отчислить надо. Угадай, кому он достался?». И нарисована маленькая виселица, а в петле болтались буквы «Р.О.». Из аудитории выходили медленно, долго толпились у двери, кто-то задавал вопросы профессору, а она с готовностью отвечала. «Может, на следующей паре я тоже спрошу…» — подумал Ричард, его голова сейчас была занята совершенно другими мыслями. По правде сказать, она прямо-таки гудела от этой дурацкой шутки Эстебана. Шутки… Он хотел поскорее проверить списки на двери деканата. Ведь не могло быть так… Его бы не назначили… Алва бы не взял его под руководство! Очень высокая дверь с массивной ручкой в виде старомодного молотка-головы ворона, у которого вырезано отдельно было каждое пёрышко, а натёртый сотнями рук клюв угрожающе поблёскивал, искусная работа давнего мастера — говорят, это даже не нынешний декан, а его предшественник и отец заказал эту ручку-молоток для устрашения студентов — совершенно не впечатлила Ричарда. Он её даже не заметил, потому что спешил узнать… — Эстебан криво кидает, — раздался над плечом негромкий голос. Ричард быстро обернулся — Валентин Придд! А этому какое дело до научной судьбы Ричарда? Но вспыхнувший на мгновение гнев быстро улёгся при мысли, что Придд сюда пришёл, чтобы узнать о собственной судьбе. — Да, — буркнул Ричард, отвернулся и вновь принялся искать себя в столбцах имён, отпечатанных на длинном узком листе, приклеенном к двери деканата. — Твоего имени здесь нет, — снова заговорил Придд. В этих словах, если хорошо подумать, можно было даже расслышать злорадство. Но Придд умел сдерживаться, как и его отец. — Не может быть!.. — вырвалось у Ричарда. — Нет, не может быть… Но с каждым мгновением он понимал, что Придд, наверное, прав: его имени не было ни в одной строчке, нигде. Его забыли? Исключили в первый же день? — Вероятно, тебе придётся спросить у декана лично, — продолжил Придд. При этих словах сердце Ричарда упало. Да, видимо, другого пути всё равно не было. — Тогда я пошёл, — глухо сказал он, даже не Валентину, а самому себе. И когда Ричард уже занёс руку, чтобы постучать в деканат, как услышал: — Потри на удачу. — Что? — Клюв ворона потри. Тут так принято, — бесстрастно повторил Придд. — Спасибо, — пробормотал Ричард. — И поздравляю с руководителем. Профессор Ариго… — Красивая, — закончил за него Валентин. Стоило бы возмутиться, но Ричард ещё не простил Катарине Ариго высказывания насчёт астрологии, да и думал сейчас о другом. Поглядев на блестящий медный клюв, он осторожно потёр его двумя пальцами, а затем только постучал. — Войдите, — донеслось из-за двери через несколько мгновений. Ричард почему-то ожидал, что голос будет женским. На астрологии секретарями в деканате всегда работали студентки старших курсов, да и секретарём приёмной комиссии была женщина — ослепительно красивая, с густыми чёрными волосами и оранжевой розой в петлице. А тут за столом секретаря сидел невообразимо мрачный мужчина лет сорока или старше. В его чёрных волосах Ричард разглядел седину. — Добрый день, — сказал секретарь, которого звали Хуан Суавес. — Вы по какому вопросу? Приёмная была просторной, с двумя высокими окнами, тёмно-синими шторами, огромным столом секретаря. В торжественность обстановки немного не вписывалось карликовое гранатовое деревце в углу. Массивную деревянную дверь в кабинет декана украшала бронзовая табличка «Не входить». Имени декана на двери не было. Ричард набрал побольше воздуха в лёгкие и решительно произнёс, хотя эта решительность под неодобрительным взглядом секретаря далась ему нелегко: — Моё имя Ричард Окделл. Мне к декану нужно. По поводу научного руководителя. — Этими вопросами он не занимается, — сухо ответил секретарь и ещё суше спросил: — Вы к какой кафедре прикреплены? Весь его вид выражал недовольство. — Я… — Ричард растерялся. — Дело в том, что моего имени нет в списке. — Этими вопросами я не занимаюсь. — Но как же… — Узнайте у куратора, молодой человек. Всё-таки не первый курс уже. Ричард хотел было сказать, что не знает, кто куратор их группы, но подумал, что тогда его отчислят немедленно. Обо всём этом, наверное, говорили на паре, которую он пропустил вместе с Катершванцами! — Вам что-нибудь ещё нужно? — безразлично поинтересовался Суавес, и Ричард понял, что до сих пор стоит перед столом секретаря, словно примёрзнув к месту. — Н-нет, — промямлил Ричард, не двинувшись с места. — Тогда идите. Двери за вами, если вдруг забыли. И секретарь немедленно вернулся к своим бумагам. Чувствуя, что ноги вдруг окаменели, Ричард поплёлся к выходу. — Не правда ли, он ужасный секретарь, молодой человек? Но студентов распугивает превосходно! От неожиданности Ричард забыл поздороваться. Он только развернулся в то же мгновение, когда услышал стук распахнувшейся двери и новый голос — и забыл даже, что пялиться нехорошо. Зато Суавес, похоже, ничего не забывал. Стоило только двери кабинета декана открыться, как секретарь зачем-то встал со своего места, постоял несколько мгновений и снова сел. Видимо, так тут было принято. — Молодой человек, вы по какому вопросу донимали Хуана? — продолжил декан Алва, а это наверняка был он, о котором по университету ходило столько же легенд, сколько сплетен. Больше обсуждали разве что катакомбы под университетом, где, говорят, водились призраки с лиловыми глазами. — Я это спрашиваю, чтобы нарушить неловкое молчание, если вы не заметили, а на самом деле, мне совсем не интересно. — Я… господин декан… У Ричарда мелькнула отчаянно глупая мысль, что клюв ворона удачи ему не принес. — Господин Окделл, — вдруг вмешался Хуан Суавес, — явился к вам, дор деано, чтобы вы поработали его куратором. — Я, — Ричард вновь почувствовал, что краснеет — второй раз за день, — нет, не для этого! Я хотел узнать… моего имени нет в списке. — Ричард Окделл? — пробормотал Алва задумчиво, словно только имя он и услышал. — Вы, молодой человек, родственник Эгмонта Окделла? Или — что вероятней — просто однофамилец? — Я… сын, — выдавил из себя Ричард. Положение делалось всё глупей с каждой секундой, и уже самым достойным выводом казалось просто выскочить из кабинета, а потом уехать к матушке и никогда больше не выходить из дома. — Тогда ведите себя прилично и отвечайте внятно, — голос декана Алвы вдруг сделался резким и строгим: — Что вас сюда привело? — Я, — Ричард сделал глубокий вдох, — не нашёл в списке, кто мой научный руководитель. И зашёл сюда, чтобы спросить. А господин Суавес, — тут Ричард изо всех сил постарался не звучать неодобрительно, — сказал мне, что это не… что здесь этими вопросами не занимаются. — И нельзя его в этом упрекнуть. Впрочем, раз уж вы здесь… видимо, это неизбежно, молодой человек. Научный отдел рекомендовал вас мне в качестве подопы… подопечного. Чужой разберёт, почему, если честно. Я, конечно, отказался. Но вот вы здесь. Пришли добиваться правды. Не убивать же мне вас, в самом деле. Весь этот монолог декан произнёс, изучая кольцо с тёмно-синим камнем на своей правой руке и ни разу не взглянув на Ричарда. — То есть… это правда? — ошеломлённо пробормотал Ричард. — А, сплетни. Любопытно, кто их распускает? Шагу нельзя ступить, чтобы об этом не узнали студенты. И кто вам сообщил? Но ответ декан слушать не стал: Ричард и глазом моргнуть не успел, как Алва уже исчез в своём кабинете, громко хлопнув дверью, на которой табличка «Не входить» теперь немного перекосилась. — Не очень мне этот ворон помог, — сказал Ричард Валентину, догнав его после последней пары. — Какой ворон? — А, — Ричард смутился. До сих пор они не слишком ладили с Валентином, верней даже, едва разговаривали, но беседа у дверей деканата, как Ричарду показалось, сблизила их. Но, может, действительно показалось. — Дверная ручка. Валентин пожал плечами: — Возможно, удача заключается совсем не в том, на что ты надеялся. — Это вряд ли, — покачал головой Ричард, чувствуя облегчение. Похоже, Валентин на него не злился! На трамвайной остановке Ричард увидел Арно, который увлечённо читал что-то в тетрадке и не замечал никого и ничего вокруг. Ничего удивительного: Арно заведовал студгазетой, которую выпускал филфак, и постоянно читал чьи-то рукописи. Больше всего рукописей ему поступало от их с Ричардом соседа Жиля Понси, мечтавшего вести литколонку в газете, но пока ни разу даже не публиковавшегося в ней: читать его стихи было пыткой для одного Арно, ни к чему — как говорил Арно — подвергать этой пытке других. Как-то Ричард всё же спросил, в чём дело, потому что сам он в стихах не разбирался, и Арно ответил нечто смутное, Ричард понял только, что стихи Жиля должны вызывать нечто вроде тошноты и желания удавиться вместе взятых. А Арно, читая их (когда Жиль не видел, конечно), заливался смехом. Больше Ричард эту тему не поднимал и в листки Жиля, которые он вечно забывал на общем столе, не заглядывал. Снег к обеду успели расчистить, потому трамвай на этот раз подошёл быстро. Не отрывая глаз от тетрадки, Арно зашёл в вагон, а Ричард следом. И когда они уже две остановки проехали, стоя рядом и держась за один поручень, но не замечая друг друга, не выдержал. — Привет! Арно обернулся. — О, привет. Ты откуда едешь? — Из университета. Ты читал и не видел. Арно расплылся в улыбке и потряс тетрадкой. — В ящике для рукописей сегодня обнаружилось. Это вроде повести что-то. Я зачитался! Это тебе не Жиль. — А кто написал? — Не знаю. Не нашёл подписи. Но я всё равно опубликую! — Арно снова тряхнул тетрадкой. — Может, автор и не хочет открывать своё имя, но такой талант прятать нельзя! — Ладно, я тебе не буду мешать. Но Арно уже спрятал рукопись в свою сумку. — Ещё успею. Тебя, как я понимаю, приняли? — Ага. — А к руководителю привязали уже? Ричард помрачнел и промычал что-то неразборчивое. Как только Арно догадался спросить именно об этом? Спросил бы лучше про новых преподавателей! Ричард с удовольствием рассказал бы о профессоре Ариго. Или о докторе Вальдесе, который рассказывал им про аэродинамику. Или… да о чём угодно, только не о научном руководителе! Но, видимо, филологов учат видеть самую суть и этим раздражать окружающих. — Так привязали? — Ты же, — мрачно спросил Ричард, — знаешь, кажется, кто такой профессор Алва? — Рокэ Алва? — уточнил Арно. — Конечно! С ним Эмиль дружит. Да и Лионель, если допустить, что он вообще испытывает какие-то чувства. В чём лично я… — Так вот, к нему, — перебил Ричард, понимая, что с каждым словом ему становится всё легче говорить, — я и приписан. — К Алве? К Рокэ Алве? Рокэ Алва будет твоим научруком?! — Да не ори ты на весь трамвай, — испугался Ричард. Люди уже начали оглядываться на них с Арно. — А, прости! — громко зашептал Арно, что не исправило ситуацию, потому что громкий шёпот ещё сильней привлёк внимание. — Я очень удивился! Надо же! Рокэ Алва! — Я заметил, — ответил Ричард, размышляя, что, может быть, рассказывать Арно вообще не стоило, — ты тоже считаешь, что я… не достоин такого руководителя? — Что? — Арно широко раскрыл глаза, забыв шептать, а потом засмеялся на весь вагон. — Нет, правда! Кто бы мог подумать! Рокэ Алва! — Слушай, — разозлился Ричард, жалея, что вообще поздоровался с Арно и тем отвлёк его от рукописи, которую он мирно читал, — если ты считаешь, что он прекрасный научрук, то я тебе скажу, что он не проявил энтузиазма, когда я к нему… — Что? — Арно глубоко вздохнул, чтобы перестать смеяться. — Да он катастрофа, а не научрук! С другой стороны ты сможешь делать всё, что захочешь… В научном плане. Составляй свои гороскопы — он и глазом не моргнёт. — Я не составляю гороскопы, — раздражённо возразил Ричард, — я… мне они не интересны. Я занимался… Но Арно махнул рукой и уставился в окно, о чём-то задумавшись. А Ричард вдруг понял, что скоро ему придётся рассказать матери и сестре о своём научном руководителе. Они-то уж точно смеяться не станут. К сожалению. — Ричард! Ты должен написать заявление на имя ректора. — Ректора? — Ректора! — с нажимом повторила мать. — Думаю, он сможет повлиять на твоего декана. — Ректор? — Ричард, не переспрашивай. Неужели я неясно выражаюсь? — Но какое ректору вообще дело до меня? Это не его… — Ричард осёкся, потому что ответ мог прозвучать слишком грубо. И исправился, вспомнив Хуана Суавеса: — Он такими вопросами не занимается. — Ты хочешь работать с человеком, который погубил твоего отца? — холодно спросила мать. Строго говоря, на взгляд Ричарда, это не было правдой. Насколько он знал, Алва, возможно, и подпортил научную карьеру его отцу, но всё решила та пропажа записей, а вовсе не Алва, который вряд ли имел к ней какое-то отношение. Конечно, контраст, наверное, был ужасный: об Алве заговорили именно в тот год, когда случилась катастрофа с Эгмонтом. И, конечно, их имена связывали. И мать была уверена, что исследования отца украл Алва или, может, кто-то другой по его наводке. Только всё это было скорей в духе плохого детектива. К тому же — зачем красть работу и не пользоваться результатами? А работа Эгмонта пропала без следа. Вероятней всего её просто уничтожили, хотя зачем бы?.. — Мам, — пробормотал Ричард, — я придумаю что-нибудь. Но ректору писать не буду. И он быстро положил трубку, надеясь, что мать не пойдёт на телеграф, чтоб звонить в общежитие. Очередь перед телефонной кабинкой выстроилась небольшая. Среди тех, кто ждал звонка, Ричард заметил незнакомого студента со значком в виде флага Дриксен. Это был, наверное, кто-то, кто заранее приехал на конференцию, приуроченную к восьмидесятилетию университета. Их всего-то человек десять было от Дриксен, если считать и преподавателей.