Лицемеры

Есть люди, которые говорят, что неразделенная первая любовь проходит, не оставляя следов, что она дарит только счастливые воспоминания о молодости с горьковатым послевкусием. Можете плюнуть этим людям в лицо. Неразделенная первая любовь оставляет только уродливые, никогда не заживающие до конца рубцы. У кого-то они превращаются в шрамы и не болят, а только мозолят глаза, а у кого-то они кровоточат всю жизнь, стоит лишь до них дотронуться нужному человеку. Крис чувствует, что потихоньку истекает кровью. Наблюдать, как перед тобой на коленях стоит твоя самая что ни на есть настоящая подростковая мечта – как бы банально это ни звучало – это явно было чересчур. Крис не помнит, как он вызывал такси и как вообще попал в квартиру. Он помнит только, что всю ночь в полных алкогольного тумана снах он видит золотистые глаза с огромными бездонными зрачками. А утром Уилл улыбается, Уилл посмеивается над его похмельем, Уилл целует его – нежно-нежно. И Крису тошно настолько, что он просит Уилла дать ему спокойно отдохнуть после его бурного вечера и поработать в тишине. И, конечно, чуткий Уилл все понимает и едет к кому-то из друзей. Крису тошно от того, что ему совсем не стыдно. Ни капли. Не стыдно настолько, что он знает, что если бы у него был выбор и второй шанс, он снова не оттолкнул бы Даррена. Потому что это было слишком хорошо, хотя по сути не произошло ничего незабываемого: Крис не маленький мальчик, у него есть парень, с которым у него регулярный секс. Но Даррен каким-то удивительным образом заставил его прокручивать случившееся в памяти раз за разом, раз за разом, снова и снова. И от каждого воспоминания внутри поднимаются волны жара. Что, конечно же, не прибавляет Крису чести в собственных глазах. Он чувствует себя полным дураком, когда открывает ноутбук и начинает изучать творчество их фанатов. Он запрещал себе делать это вот уже несколько лет. Сначала – чтобы не бередить заживающие душевные раны, потом – из чистого упрямства. Крис думает, что просто посмотрит буквально одним глазком, но в результате он проводит целый день, рассматривая арты. Даррен красив. Дьявольски красив, Крис так привык не обращать внимания на его внешность, замечая только его очередную сочащуюся ядом тираду, что сейчас для него это становится почти откровением. Очерченный мужественный подбородок. Длинные ресницы. Обаятельная полуухмылка. Крису упорно кажется, что человек на всех этих рисунках и фото ему незнаком, и воспоминания о настоящем, осязаемом Даррене будто немного размываются. И Колферу немного страшно от мысли о том, что он испытает, когда снова увидит его вживую. Крис не знает, стоит ли ему избегать Даррена. Конечно, рано или поздно им все равно придется встретиться – а точнее, не рано, не поздно, а в понедельник в восемь утра на площадке. И Колфер пытается понять, чего в нем больше – жажды увидеть Даррена или страха за свой рассудок, когда это уже произойдет. Он приезжает с утра на съемки и не пересекается с Криссом первые полтора часа. А когда он его видит, то понимает, что крупно попал. Потому что Даррен уже переоделся, но еще не загримирован, и у него беспорядок на голове, сонные глаза и стаканчик с кофе в руках. Он выглядит так же, как выглядит каждый съемочный день – и по-другому; он выглядит так, как будто какой-то шутник отмотал назад пять лет и сейчас Даррен накинет свой пиджак Соловья и снова вернется в жизнь Криса, в его сообщения на телефоне и в его сны. У Криса с Дарреном сегодня ни одной общей сцены, и Колфер не понимает, помогает ему Вселенная или, наоборот, ставит препятствия на его пути. Но он определенно рад, что им не придется сегодня целоваться в кадре, потому что Крис явно не готов сейчас к такой близости. Наверное, у него бы подскочило давление или от возбуждения лопнул бы какой-нибудь важный сосуд в теле. Крис не уверен, что такое вообще возможно, но, вероятно, матушка-природа вполне могла бы сделать для него исключение. Даррен не подходит к нему – с одной стороны, это совсем неудивительно, он давным-давно этого не делает, с другой – неужели он действительно сделает вид, что ничего не произошло? Он, в конце концов, прижимался губами к члену Криса! Крис решает не забивать себе голову – хотя, конечно, сказать легче, чем сделать – и пытается абстрагироваться от всех разрывающих его голову мыслей, чтобы не выглядеть в кадре хмурым и недовольным жизнью. Или, еще хуже, не улыбаться периодически дебильнейшей из своих улыбок. В перерыве Крис сидит на полу, скрестив ноги по-турецки, и просматривает электронную почту. За выходные у него накопилась целая куча непрочитанных сообщений, и теперь он, хмурясь, пытается разобраться, на какие из них ему нужно срочно ответить. – Хей, – слышится над его головой, и Крис резко поднимает глаза. Перед ним, глядя на него сверху вниз, стоит Даррен. – Да? – неожиданно хриплым голосом спрашивает Крис. – Не хмурься, – говорит Даррен, опускаясь перед ним на корточки. – Улыбнись. Он задевает согнутым указательным пальцем подбородок Криса, поднимается на ноги и молча уходит. – У меня галлюцинации или это действительно сейчас был Даррен? – звонким шепотом спрашивает Крис у сидящей рядом Лии. Та смотрит на него в недоумении: – Ты что, еще с выходных не отошел? Кто это еще по-твоему мог быть? И все? Неужели даже невероятно остро чувствующая Мишель не находит в этом ничего необычного? Кажется, мир вокруг сходит с ума. В следующий раз они сталкиваются уже глубоким вечером на парковке. Сегодня Крис говорит Уиллу, который всегда старается забрать уставшего Колфера со съемок, что доедет домой сам. Он идет к машине, по пути уткнувшись в телефон, и не замечает застегивающего сумку Крисса, который стоит посреди парковки. Колфер врезается в него на полном ходу и роняет ключи, которые он всю дорогу крутил на указательном пальце. – Ох, – из его легких, кажется, вышибло весь воздух, причем не только от удара, – прости, я тебя не заметил… – Держи, растяпа, – Даррен наклоняется, поднимая упавшие ключи, и протягивает их Крису. Парню кажется, что в голосе Даррена нет привычной для их общения насмешливости. – До завтра, – кивает ему Крисс, и разворачивается, чтобы уйти. Колфер не успевает даже ничего подумать, прежде чем он протягивает руку и хватает его за локоть: – Подожди! Крис не знает, что он хочет сказать. Он просто понимает, что не переживет еще один вечер наедине с фан-сайтами и мыслями «а если бы…» – Да, Колфер? – вопросительно смотрит на него Даррен. – Ты ничего не хочешь мне сказать? – скрестив руки на груди, спрашивает парень. – А что я должен тебе сказать? – приподнимает брови Крисс. – Ты вообще помнишь, – сглатывает ком в горле Колфер, – что случилось в пятницу? – Ну, типа того, – кивает Даррен, – я поставил тебя на место. Крис несколько раз моргает, а затем невесело усмехается: – Так вот как это называется теперь, да? – А как бы ты это назвал, Колфер? – прячет руки в карманы Даррен. – Ну не знаю, кого ты там ставил на место, но облизывать мне член в туалете – явно не самое подходящее занятие для двух коллег, да даже для друзей… – О-о-о, – перебивает его Даррен, – я понял. Дай-ка я кое-что объясню тебе, солнышко, – он хищно улыбается, и нежное обращение звучит в его устах как оскорбление. – Вот уже пять лет подряд моей ежедневной работой является сосаться с тобой и строить тебе влюбленные глазки. И, возможно, это больше похоже на какую-нибудь чересчур чувствительную пятнадцатилетку– школьницу, но второе дается мне гораздо сложнее, чем первое. Смотреть на тебя как девочка-фанатка мне приходится круглыми сутками, и, знаешь, это утомляет. А вот целоваться с тобой, кукольный мой, непроблематично, закрыл глаза – и забыл, что ты вообще здесь. Так и в тот раз. – То есть ты закрыл глаза и представил, что дрочил кому-то другому? – натянуто усмехается Крис. – Конечно, обычное занятие для натурала. – Можно представить, что я дрочил себе, – ухмыляется Даррен. – Так что ради всего святого, прекрати себя тешить тупыми надеждами. Это механика, дорогуша, у меня уже много лет это не вызывает никаких эмоций, а предубеждений против постановочных сцен, какие бы они ни были, у меня нет. Если бы нас резко передвинули по сетке вещания на два часа ночи и прописали бы Курту и Блейну парочку постельных сцен, я бы все сделал глазом не моргнув. И сделал бы явно получше тебя. Хотя после того раза я не думаю, что ты справился бы с такой нагрузкой, Колфер. – и, ухмыльнувшись последний раз, Крисс разворачивается и уходит. – Вот сука, – выдыхает Колфер пустоте. Как можно было быть таким идиотом? Как можно было снова позволить себе допустить какие-то мысли о Даррене Криссе? Как будто он недостаточно обжегся в прошлый раз! Складывается ощущение, будто Крис сам заботливо кладет перед собой грабли, с размаху наступает на них, матерится, а затем повторяет ритуал. Как бы странно это не звучало, Крис понимает, о чем говорит Даррен. Проблема заключается в том, – если это, конечно, можно назвать проблемой – что Даррен являет собой толерантность в чистом виде. Ему наплевать на ориентацию кого-либо чуть более, чем абсолютно. Он может едко пробежаться по поводу того, что Крис «мечтает о нем, как девчонка», но эти шутки относятся не к ориентации последнего – так он просто тешит свое самолюбие. Ему совершенно все равно, кто с кем делит свою постель. Лишь бы этот «кто-то» не делал этого со своим малолетним племянником, кошкой, двоюродной бабушкой или мертвым прапрадедушкой. Он не видит ничего зазорного в том, чтобы спать с парнями. Просто они его не привлекают и он этого не делает. Вот и все. Наверное, если бы все люди относились так же к этому вопросу, на земле был бы рай. Но в данный момент Колферу от этого легче не становится. Крис спрашивает себя – а чего он вообще, собственно говоря, ожидал? Что Даррен скажет, что он всегда любил его и всегда будет любить? Это просто смешно. Да и вообще, какого черта?! Почему Крис вообще задумывается о таких вещах? У Криса есть Уилл. Чудесный, заботливый, верный, любящий Уилл. Любящий! Уилл любит Криса, а Крис – Уилла. Пренебрежительный тон Даррена растворяет туман, который несколько дней окутывал разум Колфера, и Крис запоздало ощущает легкое смущение, стремительно перерастающее в жутчайший стыд. Он целый день пялился на другого парня, размышляя о том, есть ли какая-то вероятность, что тот испытывает к Крису чувства, когда дома его ждет Уилл. Крис чувствует себя подонком. Еще большим подонком он чувствует себя, переступая порог квартиры. В прихожей темно, и свет никак не хочет включаться. Крис наощупь подходит к двери, дергает ее на себя и замирает. По всей комнате расставлены горящие свечи, а на диване сидит Уилл – в уютной домашней одежде, уютный домашний Уилл. – Но… Что… – лепечет Крис, когда Шеррод подходит к нему и обнимает его. – Хотел сделать тебе приятно, – шепчет он Крису на ухо, – ты был такой загруженный последние пару дней… Родной, тебе нужно больше отдыхать. Крису нестерпимо хочется плакать. Как он мог даже на мгновение в своих мыслях променять такого милого и нежного романтика Уилла на наглого Даррена с комплексом суперзвезды? Когда он уже научится думать мозгом? – Прости, дорогой, – выдыхает Крис, обнимая Шеррода в ответ, – тяжелая была неделя.