Хроники невидимки

Драгоценные читатели! Ну, никак у меня пока не вяжется с продолжением «Иной судьбы». Поскольку то нелогично, это не нравится, а невидимка крутит кукиши из-за угла. Зато я немножко почитала историю Метиды, и вот вам конфетка — малость упоротости, вот) И да, прошу прощения, фанаты Зевса. Я как всегда…       — Он тупой, — с несчастным видом сказала Гера и громко шмыгнула носом.         — Он не тупой, — мгновенно обиделась за мужа Персефона. — Он в ступоре.        Ступор Владыки был ярко выражен, основателен и статуеподобен. В случае необходимости Аид мог смело состязаться в подвижности и присутствии эмоций с горой Олимп. Или с усталым Танатом.        Состояние, однако, было понятным, ибо нашествие плотной группы родичей в количестве аж пяти штук в подземном мире было, прямо скажем, событием. И если Гермес еще худо-бедно вписывался, то…         — Вроде как мертвым притворился, для профилактики, — сочувственно сказала Деметра и горестно разломила яблочко. — Со мной первые две сотни лет так делал. Ничего, сейчас выведем. Доча, ты уши-то призакрой, я сейчас скорбеть начну.         — Скорбеть не надо, — четко провозгласила Персефона, знакомая с материнскими возможностями и мгновенными реакциями мужа. — Так кто тогда тупой?         — Зевс тупой, — выдала Афродита с прямотой истинной блондинки. — И такой прямо безнра-а-а-авственный внезапно.        Персефона на минуту уподобилась Аиду. Рассуждающая о нравственности Афродита невольно перегружала психику. И взор — высоконравственным танцем бюста.         — В последние дни, — мрачно сообщила Афина, — поведение отца в рамки норм не укладывается. Он отдается… странным увеселениям. И его приказы слишком э-э, непредсказуемы.         — Давайте, говорит, человечество истребим — надоело, — уныло поддакнул Гермес. — Имена забыть может. Или там… или там… вот он с Олимпа недавно спустился.         — Так ведь это же часто… — начала Персефона.        — В бочке, — уточнила Афина. — В бочке из-под вина. В огромной бочке, которая катилась по склонам Олимпа, а в ней…         — Был Зевс, — добавил Гермес. — Правда, первой как раз летела бочка с Дионисом. И Дионис туда как раз совсем не хотел… А, да. Молнии какому-то своему новому сынишке дал — поиграть. И с Айгюптосом* хочет соревноваться. Давайте, говорит, тоже себе пирамиды сделаем, только повыше. Прометею пятки ходил щекотать…        — А еще, — дрожащим голосом прибавила Гера, — решил завести себе гарем. Как на востоке, будь он трижды проклят! М-мужской и женский. И не назначил меня любимой жено-о-о-ой…         — Зато уже подбирает евнухов, — смачно прибавил Гермес. Воцарилось молчание, полное сумрачных ожиданий. — И кандидатов… кандидаток… все время, кстати, подбирает, только на пиры отвлекается.         — И на безумные идеи, отчего в определенных кругах Олимпа возникла мысль… — тут Афина сходу задвинула что-то многоумное, о том, что какие-то неликвидные стрелы Громовержца оказались там, где природой было помещено и без того немаленькое шило.         — Я вот думаю, — простонала Гера. — Может, это у него старческий маразм, а?! Общественность посмотрела на Аида. Старший из Кронидов хмыкнул и отмер.        — Зевс — тупой и безнравственный, — сказал он едко, — катастрофа века. Я извиняюсь, но вы что — не знали?!        Теплота отношений между братьями-Кронидами была видна воочию. * * *        Гера в углу тихо отпаивалась нектаром и амброзией. В другом углу Деметра тихонько выспрашивала дочурку о житье-бытье. Гермес и Афродита препирались по поводу имен для чьих-то непонятных дочерей, причем с их стороны долетали варианты «Гермародита» и «Афгерма» и удивленное «А если будет мальчик?!» Аид при посильной помощи Афины собирал заочный анамнез возможной болезни Громовержца.        Разговор циклился и упирался в то, что началось все неделю назад и что такого Громовержца подданные точно не видели.         — Они-то, может, и не видели, — загадочно буркнул Владыка. — А вот для меня как-то… знакомо. Ну, кто бы мог подумать, что оно так-то.        Испытывающий взор Афины мог послужить прототипом неизвестного в дремучей античности рентгена. Под ним царь подземный пожал плечами и выдал монотонно:        — В далекие-далекие времена было у Крона три сына — двое умных, а третий… кхм, ну, своеобразный. И была у него жена, которая его своеобразность немного… сглаживала. В общем, звали ее Метида, была она богиней разума…        Афина насторожилась. Из угла, ревниво давясь нектаром, подтянулась Гера. Персефона и Деметра заинтересованно вытянули шею.        — …и получалось, что руководить братьями должен тот, кто их освободил. Ну, и поскольку освободитель предлагал напасть на Крона ночью, одевшись в костюмы из светящихся медуз…        — ?!        — …потому что будет весело, — отмахнулся Аид. — В общем, мы как-то… пришли к выводу, что нашему предводителю серьезности не хватает. Нимфы на уме сплошные, танцы, пиры…         — …что он тупой и безнравственный?        Царь подземный поразмыслил, пробормотал что-то про бурную молодость, но в целом выразил что-то наподобие согласия.         — В общем, мы как-то за пиром случайно подкинули идею — мол, съешь Метиду, вдруг легче станет. Ну, кто ж знал, что он до того…         — …тупой и безнравственный?        Афина с многозначительным видом продемонстрировала Гермесу копье. Гермес, который открыл рот с заготовленной на все случаи фразы, скис.        — Ну, а он — не в переносном смысле, — угрюмо закончил Аид.        — А как? — сочувственно спросила Деметра. — То есть, как он ее… того? По кусочкам?        — Ага, он такой — «сладкая моя, ты и правда сладкая…», — внесла свою лепту Афродита, внезапно позеленев после того, как представила сказанное.         — Возможно, — занудно начала Афина, — имело место скорее метафорическое поглощение…         — А может, у Кронидов, как у змей — раздвигаются челюсти, да и… — начал вдохновлённый Гермес.         — Не замечала, — мимоходом отрезала Персефона, бросив на мужа подозрительный взгляд.        Владыка Аид отделался обычной дозой значительности на лице.        — Вообще-то, Метида умела превращаться, — выдал он все так же, со значительностью. — И Зевс попросил ее стать…        — Жрачкой, — охнул Гермес.        — Яблоком? — спросила конкретная Деметра.        — Зевс яблоки не любит, так что скорее сыром, — сквозь зубы просветила общественность Гера.        Владыка возвел страдающие глаза к потолку, и потолок узнал многое о прелестях общения с родственниками.         — …маленькой. Так что он смог ее проглотить.         — А она точно была богиней разума? — встряла Персефона. Супруг мимолетом пожал плечами.         — Но, конечно, прошло это… в общем, с последствиями.        Последствие, родившееся из головы у Зевса, польщенно хмыкнуло и поправило шлем.        — Угу. Прорицатели еще несли какую-то чушь о том, что поскольку у Зевса внутри — богиня разума, то она изнутри подсказывает ему в голове — как поступать…        — Высоконравственные говорящие глисты… -простонал Гермес из-под стола, за который заполз, в попытке справиться с юмором ситуации.        Аид побарабанил пальцами по двузубцу и досказал историю кратко:         — В общем, с той поры Зевс стал как-то… более мудрым, да и по нимфам стал бегать меньше        Воцарилось молчание, прерванное бледной Герой.  — То есть, это вот все он был уже… с Метидой?!        В вопросе было все — и основательно протоптанная Громовержцем дорога налево, и внезапные выходки с перевоплощениями, и спонтанные идеи — что еще делать со смертными, героями и чудовищами.        Властитель мертвых отозвался мрачным и всезнающим взглядом, полным памяти о бурной молодости. Во взгляде было определенное: «Ты просто еще не знаешь, как было без Метиды».         — Но сейчас-то он почему… — с недоумением начала Персефона. — То есть, что же она, за годы, переварилась все-таки, что ли?!        Боги дружно приняли в позу мыслителей. В позе прослеживалось негласно адресованное переварившейся Метиде «Чтоб тебя».        — Посейдон предлагает свергать, — открыл семейный совет Гермес.        — Посейдон всегда предлагает свергать, — мрачно опровергла Гера. — И вообще, свергать не дам.        — Так, а если ему еще кого-то скормить? — спросила Деметра, глядя чистыми глазами. — Кого-то… мудрого?        Взгляды обратились на Афину. Глаза родни определенно вопрошали: «А на что ты готова ради Олимпа?»         — Щас, — отчеканила Афина, вцепляясь в копье. — И вообще, я превращаться не умею.       За этим последовала насыщенная тирада Промахос о том, что ну да, как же, то из головы родись, то проглотись… нашли, тоже, безотказное средство поумнения. И вообще, пусть вон Арес.        — Если он съест Ареса — он озвереет, — безапелляционно вставила Персефона. — Если Гермеса — будет все то же самое, но еще и хитрым станет. Если Аполлона, то его придется глотать с Артемидой, но все равно…        Низкая калорийность Аполлона на интеллектуальном фронте была подтверждена кивками.        — Фемиду, — предложила Деметра. — Она умная. Да и вообще, вторая жена.        — Фетиду, — выдвинула Гера. — Имена похожи, и все такое…         — Гекату, — робко вякнул Гермес.        — Чур тебя, — в священном ужасе откликнулась общественность, вообразив себе плодотворный союз своеобразного Зевса со своеобразной Гекатой.         — Не переварилась, — прошептала Афродита виновато. Семейный совет навострил уши. Богиня любви потеребила золотые локоны и прошептала, что она же просто хотела сделать Громовержцу подарок… супчик сварить… а Громовержец вдруг стал таким зелененьким, а потом вдруг отвернулся, а потом…       — Блеванул, — жестко и безжалостно выдал Аид. Персефона послала мужу укоризненный вздох и сообщила, что это самое — Цербер, Громовержец же «внезапно и грозно извергает».       Тут лицо Пеннорожденной выразило муку эстета, по которой ясно было, что «внезапно и грозно» — как раз те эпитеты. После чего Афродита собралась и донесла до окружающих, что «да, там было что-то такое маленькое, бегающее и очень громко ругающееся, но это же Громовержец, я вообще думала, у него так и принято».       Пока шок от заявления не успел простыть, Аид вздохнул и потянулся за шлемом.       — Гера, — мрачно выдал он тоном истинного лавагета. — Отвлекаешь мужа. Гермес — отслеживаешь посторонних. Деметра — в случае тревоги скорбишь. Персефона — ты за меня. Афина — убираешь с дороги остальных олимпийцев… да, и мне нужна будет ваша прислуга, — он немного подумал и добавил хмуро: — И швабры. * * *        Через стены долетали звуки разудалого пира.        Аид мрачно постукивал шлемом о колено.        Извлеченная из-под кровати у Гефеста Метида, вернувшая свой нормальный размер, обиженно прихлебывала нектар.        — За что шваброй-то, — приложила хмуро. — Сволочи.        Аид покосился мрачно. Погоня за шустрой богиней разума по дворцам Олимпа, во главе армии слуг со швабрами, далась Владыке мертвых тяжело.        — Вот уйду в горы жить, — сказала Метида мечтательно. — На край света.        — Сделай милость, — суховато откликнулся Владыка. — Только от Олимпа подальше. За этим и искали.        Метида уставилась подозрительно, и царь подземный поведал ужасным шепотом:         — Зевс с тобой слишком умный, понимаешь ли. Жизнь наладилась. Ни всемирных потопов, ни войн, ни веселья. В общем, мы тут посоветовались и поручили Афродите зелье сварить. По твоему рецепту, как для Крона**. Только усовершенствованное.        — Да чтобы простая богиня смогла по моему рецепту… — взвилась Метида, недооценивая способности Афродиты к импровизации.        Лицо Аида мимоходом выражало «Да мы еще и не такое могем. И вообще, вот сейчас мы закончим воплощать свой жуткий, злобный, хитрый, коварный план по наведению в Элладе полного хаоса при помощи неуправляемого Зевса».         — В общем, так, — отчеканил Владыка. — К брату не подходить. Хочешь — в горы, хочешь — в леса. У нас тут за последнюю неделю, знаешь ли, без тебя жизнь… насытилась.        Далее скучным голосом был озвучен перечень. С каждым пунктом перечня Метида неудержимо менялась в лице. Иногда переспрашивала — что-нибудь вроде «Что, прямо налысо?», «Змеёй заполз куда?» и «При помощи молний?!»        — А вот еще... — сказал Владыка и зловеще набрал воздуха в грудь.        Метида окинула его ненавидящим взглядом. Вскочила и выбежала за дверь, уменьшаясь на ходу.       Аид внимательно прислушался к удаляющемуся зову:         — Зевсик, ку-у-у-ушать! За папу, за маму…        Потом презрительно хмыкнул и надел шлем, которым поигрывал.        — Жизнь у нас скучная, с Зевсом-то, — передразнил сам себя из пустоты. Хмыкнул еще раз и добавил пораженно: — И как она вообще поверила?