Андрей
Сюрприз от близнецов, как всегда, буквально выбил у меня из-под ног землю. Удивили?! Не то слово! Я все понимал. Мы слишком долго не были вместе. Работа с документами «Пирамиды» уже почти три месяца отнимала у меня практически все свободное время. Корпорация была огромной. Сотни поставщиков, тысячи клиентов, армия агентов и контрагентов. Тонны информации и миллионы цифр. И никакой возможности побыть с близнецами наедине. Мы безумно скучали. Скучали друг по другу. Скучали по нашим вечерам вместе. Еще никогда я не чувствовал такой пустоты в своем холодном доме и томящейся душе. Без них, без моих рыжих котят. Да, я был на все и со всем согласен. Согласен, что один вечер без «моего дурацкого экономического отчета для работодателя» ничего не решает. Позволил уговорить себя приехать в гости к парням. Согласился, что акустика в гостиной дома Гессон действительно лучше и места в ней гораздо больше, чем в моей типовой квартирке или в комнате близнецов. Да, сейчас я бы разрешил им все. Потому что они снова танцевали. Для меня. Только для меня. И на этот раз без посторонних глаз и ушей. Под тягучую обволакивающую восточную мелодию, льющуюся из скрытых динамиков навороченной аудиосистемы, установленной в большой, обставленной в современном стиле гостиной. Босыми ногами на мягкой пестрой шкуре какого-то экзотического животного, расстеленной у камина. Замотанные с ног до головы в какие-то прозрачные, переливающиеся и почти ничего не скрывающие от моих голодных глаз одежки. Призывно сверкая в мою сторону подведенными глазами и нежно позвякивая маленькими колокольчиками ножных браслетов. Заставляли забыть обо всем на свете, кроме их гибких тел, синхронно извивающихся в невероятном, чувственном и безумно волнующем танце. Сводили с ума. И если бы не просьба-приказ - «сидеть, смотреть, руками не трогать» - даже и не знаю... а смог бы я продержаться так долго, лихорадочно сжимая пальцами подлокотник глубокого, уютного кресла и кусая от возбуждения губы. Но и на этом мои рыжики не остановились. Сперва мне на колени прилетели прозрачные золотистые туники, открывая замечательный вид на розовые торчащие соски и мои любимые родинки. Затем переливающими кучками легли на пол шаровары и головные платки, а мои котята остались только в мизерных шортиках и тонких золотых браслетах на ногах... и тут я не выдержал. Пара ударов сердца, несколько шагов — и вот уже оба танцора-стриптизера елозят голыми спинами по мягкому меху, а я, навалившись сразу на обоих, пытаюсь то ли зацеловать их насмерть, то ли сожрать заживо. Мои. Мои! Сознание уплывает, отдавая всю власть безумствующему телу. Как же мне сейчас мешает одежда. Митька, поняв все без слов, ловким движением содрал с меня толстовку, пока Витька боролся с пряжкой ремня. Быстрее, котята. Ну, пожалуйста... Я так люблю и хочу вас! - Что здесь происходит? – грозный рык от распашной стеклянной двери сломал волшебство момента. - Мальчики?! – а взволнованный, дрожащий от слез женский голос горячей волной стыда плеснул мне в лицо. В дверях в шоке застыли родители моих парней, так рано и совсем не вовремя вернувшиеся с благотворительного бала. Миловидная невысокая рыжеволосая женщина, зажав ладошкой рот, смотрела на нас огромными, влажными от слез глазами. Елена Дмитриевна – мама рыжиков. И разъяренный крупный мужчина, сжимающий кулаки и готовый порвать меня в клочья – Гессон Александр Викторович, собственной персоной. - Ой, мамочки! - Митька ужом вывернулся из-под меня. Витька, как всегда замер, пытаясь раствориться в пестрой шкуре. Вот это попадалово. Я же начал медленно подниматься с пола, прикрывая спиной практически голых близнецов и тихо радуясь, что Витька все-таки не успел снять с меня штаны. Предстать перед потенциальными родственниками голяком мне очень не хотелось бы. Парней я прикрыл, а вот прятаться сам не собирался, стоя с высоко поднятой головой и расправив плечи. - Добрый вечер! – как хороший воспитанный мальчик произнес я. Женщина сдавлено охнула и, запнувшись в подоле длинного платья, навалилась на мужа. - А добрый ли... – сверкнул на меня злыми глазами Гессон-старший, придерживая супругу. - Через десять минут у меня в кабинете. Отдав жесткий приказ, Александр Валерьевич подхватил на руки безвольно повисшую на нем жену и вышел за дверь.Витька
- Андрей, пожалуйста, иди домой, - причитал Митька, прыгая вокруг приводящего себя в порядок мужчины, - мы сами поговорим с родителями, все им расскажем и объясним, а потом вас познакомим. Ну, Андрей! - Котенок! – Андрей тщательно стирал с лица полотенцем разводы от нашей с братом подводки. – Мы просто поговорим. - Ага, просто поговорите, - не унимался младший,- а потом мы будем трупы в маминых морковных грядках прятать. - Не смешно! – Андрей прижал Митьку к себе и зашептал в макушку. – Все будет хорошо! Не драматизируй. Я уже давно должен был познакомиться с вашими родителями. Это самая обычная вежливость и такт. Только вот закрутился с заказом. - Ну, давай мы все-таки сами сначала поговорим, - вмешался я, тоже участвуя в общих обнимашках, - Андрей, пожалуйста! Ты не знаешь нашего отца. - Нет, котята! Это мой разговор. – Андрей нехотя отстранился, застегнул ремень, поправил толстовку и шагнул к двери, - а вы ... только проводите меня до кабинета. Перекладывать ответственность за свои действия на кого-то другого я не буду. По лестнице мы с Митькой спускались как два инвалида, надеясь хотя бы еще на чуть-чуть оттянуть момент встречи Андрея с отцом. Но дверь в кабинет приближалась, коленки тряслись все сильнее, а сердце пыталось спрятаться в пятках. С суровым нравом отца мы были знакомы очень хорошо.Андрей
Да уж! Накосячил я знатно. Ну как я мог забыть, где нахожусь. Почему поддался на уговоры и провокацию маленьких бесенят и не утащил рыжиков хотя бы в их комнату. Вот совсем не так я представлял себе нашу первую официальную встречу с их родителями. Переписать прошлое я уже не мог, а вот постараться исправить настоящее и возможно изменить наше будущее был должен. В кабинет я вошел первым. Заставить близнецов вернуться в комнату я так и не смог, и теперь они маячили за моей спиной, испуганно блестя глазами. Но их беспокойство, поддержку и тепло я чувствовал даже затылком. - Вас я не звал, – жестко бросил парням отец, не спуская с меня злого взгляда, - марш в свою комнату. - Ну, папа! – храбро попытался вылезти вперед Митька. - Это мы Андрея пригласили. Сюрприз хотели ему сделать. - У вас получилось. – Коротко зыркнул на сыновей мужчина. - Мать успокоительное стаканами пьет после таких сюрпризов. В свою комнату, быстро! - Нет, - заартачился младшенький, а рядом с ним решительно встал старший. - Витя! Пожалуйста, идите с Митей в свою комнату. – Я все-таки решил вмешаться. – Я скоро приду. Александр Викторович только криво усмехнулся, когда Витька послушно взяв за руку своего близнеца, вытащил его из кабинета и закрыл дверь. В комнате повисло тяжелое молчание, в котором оглушительно громко тикали старинные напольные часы. Время шло, а я стоял, как нашкодивший ученик в кабинете директора школы. Стоял и смотрел на человека, от которого сейчас так много зависело в моей жизни. - Теперь с тобой. – Сидящий за массивным письменным столом мужчина откинулся на спинку кресла и наконец-то заговорил. - Сколько? - Сколько?! Что?! - я ногой подвинул небольшое кресло ближе к столу и тоже удобно развалился в нем, давая понять хозяину, что разговор нам предстоит долгий и непростой. - Ты же прекрасно понял... Сколько денег ты хочешь, чтобы оставить в покое моих детей и навсегда исчезнуть из их жизни? Конечно, я все понял... и как же мне хотелось рычать, хамить и кусаться. Возбужденный и неудовлетворенный зверь внутри меня безумствовал, рвался в бой и жаждал крови. Но... сейчас я был просто обязан убедить сидящего напротив мужчину в своих глубоких чувствах и серьезных намерениях в отношении его сыновей. - Деньги мне не нужны. - А что тогда тебе нужно: элитная квартира в центре, дорогая машина, связи, власть? – довольная ухмылка коснулась плотно сжатых губ. Гессон-старший почему-то решил, что я собираюсь с ним торговаться. Да ни за что! - Все что нужно у меня уже есть. И главное у меня есть Митя и Витя. - А не слишком ли много для тебя? Сразу двое. - Почти прорычал их отец. - Нет. – Я же постарался изображать спокойствие и невозмутимость. - В самый раз! - Значит, по-хорошему у нас с тобой разговор не получится? Давай поговорим по-плохому. На стол веером упала стопка фотографий. - Несколько этих фото, плюс моя личная просьба ректору и преподавать ты в нашей области больше никогда не сможешь. Конец репутации. И высокооплачиваемой работе. Педагогов, совращающих своих учеников, в нашей стране очень не любят. Я взял со стола снимки. И не смог сдержать теплой улыбки. Здесь были все наши свидания на людях, начиная с самого первого похода в кино. Фотограф был просто гениальный. Ему удалось поймать самые интимные и вызывающие моменты наших с рыжиками встреч. И хотя мы очень старались не показывать наших отношений, эти фотографии просто кричали о нашей «крепкой, мужской НЕдружбе». - Вот эти. Очень удачные. – Я отобрал пяток самых, на мой взгляд, провокационных снимков и развернул их к Гессону-старшему. – Ректор оценит. А остальные я Митьке отдам, он как раз собирался семейный фотоальбом заводить. Оставшиеся фотографии я сложил в стопочку и аккуратно убрал в задний карман джинсов. - Преподавать можно и в другом регионе или... стране. Переезд мне не в тягость. А еще существует большая доля вероятности, что парни поедут со мной. - Ты мне угрожаешь? – Александр Викторович даже привстал в своем кресле, нависая и пытаясь задавить меня авторитетом. - Нет, ну что Вы. – Очень надеюсь, что мой взгляд сейчас был достаточно невинным и бесхитростным. – Просто моделирую свое будущее с учетом возникших обстоятельств и возможной сложившейся в последующем ситуации. - Значит, потерять работу ты не боишься? О будущем думаешь. Ну, если конечно оно у тебя будет. С жизнью расстаться так легко, в наше непростое время. – А вот это было уже серьезно. Сказанное абсолютно спокойным ледяным тоном – пугало. До чертиков! Но... - Жизнь?! - Я опустил глаза, пряча плескавшуюся в них панику. - Забирайте. Зачем она мне. Без них. И снова густое, липкое молчание. И снова огромные часы отчитывают уплывающие в вечность секунды и минуты. Тик-так. Тик-так. - Почему? - большой страшный «монстр» напротив меня обманчиво обмяк в кресле. – Ну почему мои дети? Что тебе от них надо? Ты же стопроцентный натурал... был. В институте же просто огромное количество доступных девиц, а также современных не брезгующих ничем и никем парней. - Не знаю. - Устало пожал я плечами. - Возможно, потому, что только их глаза я вижу во сне. Потому, что только их улыбки заставляют мое сердце замирать, а потом галопировать от радости, и только их присутствие дарит мне нереальное, сумасшедшее счастье. Потому что я просто их люблю. - Любишь, говоришь?! – притворная мягкость испарилась, на меня снова смотрели горящие злобой глаза. – Жизнь за них отдать готов?! Думаешь, я поведусь на эти красивые слова и, утирая слезы, сам перевезу твои чемоданы в комнату мальчишек? Да я лучше их запру в ней. Навсегда. Я тупо молчал. Да, переговорщик из меня получился хреновый. Я не смог ни в чем убедить Александра Викторовича. Просрал свою жизнь и... навлек на парней еще больше проблем. А Гессон-старший вскочил на ноги и начал широкими шагами мерить комнату, распаляясь все сильнее: - Да что, ты, щенок, знаешь о любви. Это не валяния в койке. Любовь не исчисляется количеством совместных оргазмов. Любовь – это боль, страх и ответственность. За любимого человека, за еще не родившихся детей. За их настоящее и будущее. Любовь – это когда ты не умереть готов ради любимых, а жить. Вопреки всему, назло всем. Жить, когда кажется, что весь мир против вас. Жить, когда проще и легче умереть. Я тихо офигевал, понимая, что сейчас этот человек приоткрывает мне свою душу. Мне. И сидел тихо, как мышь за веником. А мой собеседник, уже словно и, не замечая моего присутствия, все больше погружался в свои воспоминания. - Мне было двадцать три, когда родители поставили меня перед выбором; благополучная, обеспеченная жизнь с женщиной, которую они для меня уже сосватали, или нищета с другой женщиной, но любимой. Тогда я выбрал независимость, Лену и... нужду. И меня просто вычеркнули их семьи. Забыли обо мне. Все, что у меня тогда в жизни осталось – это незнакомый город, полное отсутствие средств к существованию, мокрый холодный подвал для проживания, тяжелая опасная работа до кровавых соплей и беременная жена. Но я был счастлив. Я подыхал на работе, не спал ночами, не жрал вдоволь, я убивал... и не только себя. Но был, сука, счастлив. Почти двадцать лет прошло. Я выжил и построил свою маленькую империю. Уже для своей семьи, для детей, для внуков. Создал комфортную жизнь и радужное будущее... вот только тебя там быть не должно было. Гессон-старший тяжело опустился кресло. И снова уставился на меня, мантрой повторяя свой вопрос: - Так значит, говоришь, что любишь?! И тут уже прорвало меня, я говорил и говорил, захлёбываясь и путаясь в словах. Боясь не успеть высказать все, о чем так долго молчал. Все что до конца понял и осознал только сейчас, под изучающим взглядом отца своих рыжиков. У меня был последний шанс облегчить моим (наивный я все еще в это верил) мальчишкам будущую жизнь. Последняя возможность достучаться до их отца. - Да! Люблю! И жить без Вити и Мити уже не смогу. Жить, а не существовать. Любовь странная штука. Нелогичная, нерациональная, глупая, иногда просто абсурдная и нелепая. Но без нее жизнь превращается в пустое существование. Теперь я это знаю. На несколько секунд я замолчал. Перевел дыхание и, подняв глаза на мужчину, уже не отпуская его взгляда, продолжил: - Когда-то у вас был выбор, и вы его сделали. Верное или нет, но это было Ваше решение. И вот теперь Вы сами ставите своих детей перед таким же выбором. После того, что случилось когда-то с вами, неужели вы действительно считаете, что комфортная и правильная жизнь по уставу, согласно мнению общества и существование в стиле «...все как положено...» - это самое нужное для ваших сыновей. Гораздо лучше свободы... свободы выбора чувств, партнеров и эмоций? Пожалуйста, не заставляйте их быть счастливыми, просто позвольте им счастливыми быть. Неважно с кем, неважно как. Просто счастливыми. - А счастливыми, я так понимаю, они должны быть с тобой? – криво усмехнулся мужчина. - Не знаю, - снова пожал я плечами, - это решать им. Было больно. Сердце сжималось, не давая нормально дышать. Нет, я не был готов отдать кому-то другому своих парней. Но... Мы опять долго молчали, слушая мерное тиканье часов. Каждый думал и вспоминал о своем. Как-то незаметно на столе появилась круглая бутылка дорогого коньяка, блюдечко с нарезанным лимоном и криво наломанная шоколадка. И ужасный монстр, вдруг преобразившийся в уставшего льва, поставил передо мной пузатый бокал с этим благородным напитком. - Поймал! – пододвинул ко мне шелестящую обертку шоколада Гессон-старший. – Молодец! И удивил меня не меньше, чем все выходки рыжиков: - Я люблю свою семью, свою жену и сыновей. Люблю такими, какие они есть. Неправильными, непонятыми, ненормальными и не принятыми. Люблю. В обиду не дам. За косые взгляды – глаза выколю. За слезы – убью. Когда-то я поклялся себе, что мои дети будут вольны сами решать свою судьбу и строить жизнь ... И пусть мои дети будут счастливы. С тобой? Значит с тобой. - Отсалютовав мне бокалом, улыбнулся Гессон-старший. А потом, прямо взглянув мне в глаза, закончил. - Но если хоть раз огорчишь их – легкой смерти не жди. За любовь! - Взаимно! – я вцепился в бокал дрожащими пальцами. Сделал глоток, боясь поперхнуться, но глаз не отвел. Выпили. Закусили. Он лимоном, я шоколадкой. Напряжение потихоньку начало опускать. Неужели у меня получилось? - А теперь давай поговорим о будущем. – Мужчина снял галстук и расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке. – Ну, раз уж так получилось. - Поговорим. – Снова напрягся я, на этот раз самостоятельно разливая алкоголь в предложенную тару. Успел еще подумать, что в последнее время все самые важные и значимые решения в своей жизни я принимаю в обнимку с бутылкой. Надо это прекращать... - За хорошую невесту и «калым» большой просят. А у тебя их две. Чем отдавать будешь? – уже в открытую веселился отец моих «невест». - И что просите? – включился я в игру. Коньяк теплом разливался по телу, настраивая на беззаботный лад. Но я держался, сохраняя серьезный вид. - Сорок белых верблюдов. За каждого! - И зачем Вам такой зоопарк, весь газон загадят. – Позаботился об эстетике околодомовой территории и психике матери моих котят я. – Может, деньгами возьмете? Почем нынче верблюды? Белые? - Нет. Деньги мне тоже не нужны. – Александр Викторович задумчиво вертел в руках дольку лимона. – Жизнь ты мне уже отдал. Тело... и так принадлежит моей семье, со всеми потрохами. Душа мне твоя ни к чему. А вот мозг... Коньяком я все-таки поперхнулся. Хитрый старый лис. Он все рассчитал. Даже в этой тяжелой для любого родителя ситуации он нашел плюсы и получил свои бонусы. А ведь «БАРСу» так долго удавалось увиливать от посягательств на нашу свободу и оставаться независимыми. И вот теперь я попался. Сам. И как я буду объяснять это друзьям? - Да, ты умный мальчик. – Улыбался мне «тесть». – Все правильно понял. Ты увел у меня «наследников империи», тебе теперь и нести ответственность за их будущее. А работу я для тебя и твоей команды найду. Всегда.Витька
- Вить, ну Вить! – канючил Митька. - Давай еще разок спустимся, вдруг на этот раз что-нибудь услышим. - Нет, – я психовал не меньше, но кто-то же должен быть хотя бы чуть-чуть спокойным и разумным, - хватит бегать уже... Андрея не было уже больше трех часов. Мы с Митькой извелись, не зная, что сделать, куда пойти и кого позвать на помощь. Время от времени мы пугливыми мышками спускались вниз к кабинету, посмотреть-послушать. Но в доме стояла оглушительная тишина, ни криков, ни ругани. Неизвестность просто вымораживала. Митька, мучаясь от этого, уже и в шкафах успел прибраться. А я тупо валялся на кровати, даже гитара сейчас не спасала меня от внутренней нервной дрожи. Нам было страшно. - Мальчики, помогите... – мама влетела в нашу комнату, тяжело дыша и заламывая руки. Стало еще страшнее. Мы с Митькой переглянулись и рванули вниз, перескакивая через ступеньки и рискуя сломать шею. Подлетев к кабинету, мы, чуть не сорвав с петель дверь, ввалились в комнату. И... замерли на пороге. - Охренеть! – выдали мы с братом срывающимся, нестройным дуэтом. - О, господи! – поддержала нас подоспевшая мама, по привычке зажимая ладошкой рот.