Дневник неизвестного автора

      31 декабря       Ланс чувствует себя лучше, уже может самостоятельно есть и приподниматься на кровати. Даже синяк на шее стал понемногу бледнеть, но Джим настоял на том, чтобы пациент пока не снимал защитный воротник. Психическое состояние Ланса тоже не вызывает опасений. Необходимости в дежурствах больше нет, и я могу заняться подведением годовых итогов. В дневнике осталось всего несколько чистых страниц, обложку и заднюю часть тетради безбожно исчёркали и исписали.       Сегодня конец 1999 года, в полночь наступит новое тысячелетие. Серьёзная дата, что ни говори, да и год выдался не из простых. Мы все уже не тешим себя надеждами выбраться из особняка до наступления Нового Года. Я не видел ни Джека, ни Билла, ни Нэт с момента происшествия в гостиной. Без постоянных стычек Последователей и Подпольщиков в доме стало непривычно тихо.       Но я отвлёкся.       Итак, что же произошло за этот год...       1. Я попал в плен маньяка-психопата;       2. Пропустил сдачу годового отчёта;       3. Потерял несколько литров крови и с полмиллиона нервных клеток;       4. Чуть не умер от пневмонии;       5. Помогал в расследовании убийства девятилетней давности;       6. Ночевал в одной комнате с двумя малознакомыми мужчинами;       7. Отмечал Рождество в шумной компании, а наутро оказался связанным;       8. Участвовал в охоте на Гринча;       9. Придумал название для новой популярной игры;       10. И, наконец, встретил людей, ради которых готов пожертвовать жизнью.       Это странно. Это не похоже на прежнего меня. Границы моего мира расширились, хотя последние пару месяцев я нахожусь в замкнутом пространстве. Мне кажется, за этот год я стал больше и лучше, сумел выглянуть из своего панциря и не сойти с ума. Мало кто может похвастаться таким достижением в тридцать четыре года.       Тяжело впускать в свою жизнь новых людей, особенно здесь, особенно сейчас, когда каждый из нас находится в смертельной опасности. И я говорю не о ловушках Кукловода, не о шипованных дверных ручках и замках на двери - я говорю о той грани, за которой начинается безумие. Тэн рассказывала о самоубийстве, случившемся в доме осенью. И, как я смог понять из разговоров Райана и доктора, это далеко не первый случай.       Теперь, когда эти люди стали по-настоящему дороги мне, я начал бояться за их жизнь. Мне страшно не за себя – я боюсь проснуться однажды в особняке и узнать, что кого-то из них не стало – Дженни, Джима, Джека, Тэн, Билла, Нэт, Гринча, Ланса... Чёрт возьми, даже Райана.       После произошедшего с Лансом я понял, насколько храбрыми мы все старались быть – ради себя, ради наших близких, ради всего, что мы оставили снаружи этого дома. Кукловод не прав. Нам не нужна свобода, если она сопряжена с потерями. Нам нужна связь – что-то, ради чего стоит бороться, кто-то, ради кого можно жертвовать, рваться, расти.       Этим "кем-то" для меня стали мои друзья. И я готов признаться самому себе, что не согласен покидать этот дом без них. Мы выберемся все вместе, или не выберемся вовсе. А когда мы окажемся на свободе, первым делом я отвезу всю эту разношёрстную компанию в свою кенгсингтонскую квартиру и буду поить их чаем, пока он у них из ушей не польётся. И мне плевать, если они поцарапают паркет, или Билл будет курить свою неизменно вонючую табачную смесь, и мои кухонные занавески пропитаются никотином, а Джек будет складывать ноги на журнальный столик. Я разрешу Джиму заглянуть в мою амбулаторную карту, отдам Перу все свои цветные карандаши и фломастеры, позволю Дженни хозяйничать на моей кухне и устраивать там свои порядки. Я даже согласен терпеть Райана за своим рабочим компьютером, разрешу Тэн жечь эти приторно-пахнущие ароматические палочки, пущу Ланса в свой рабочий кабинет и одолжу ему столько книг, сколько он сможет увезти на небольшой тележке. А Нэт дам на растерзание всю свою технику, начиная от будильника и заканчивая музыкальным центром. Только бы они остались в живых.       Я верю, что мы выберемся отсюда, и я никого не хочу потерять по пути.       *Последняя запись в дневнике. Почерк тот же, но рука писавшего сильно дрожит, в тексте много помарок и исправлений, строчки наплывают друг на друга, как будто их писали почти вслепую. Постепенно почерк выравнивается и через несколько абзацев обретает привычный нам вид*       Господь Всемогущий, помоги нам.       Я не знаю, как долго мы сидим здесь в темноте. Пишу при свете фонарика, батарейки скоро сядут. Слышу, как стонет в бреду Нэт, слышу шёпот Тэн – она молится. Билл что-то бормочет под нос, ходит по гостиной из стороны в сторону. Туда-сюда, кругами, не останавливаясь. Снова, и снова, и снова. Мебель отодвинули к стенам, посреди комнаты организовали лазарет. Я слышу дыхание десятка человек. Здесь пахнет кровью и страхом.       А ещё я слышу, как скрипят половицы в прихожей. Вижу луч света сквозь дверную щель. За этой дверью ходит сама Смерть. И ради своего же блага вам лучше не смотреть ей в глаза.       Я попробую рассказать всё с самого начала.       Я постараюсь.       31 декабря я проснулся в 8:42, переоделся, умылся, совершил утренние процедуры, навестил Ланса, сделал запись в дневник. Позавтракал на кухне вместе с Дженни и Джимом яичницей с беконом и гренками, выпил чашку чая с молоком и сахаром.       В половину десятого подошёл к входной двери, проверил замки: их оставалось два (всего два...). Нашёл Перо в библиотеке, копающейся в стопках книг, хотел помочь ей с испытаниями, но она отклонила моё предложение.       Искал ключи от последних двух комнат, но ни один человек в доме не смог вспомнить, видел ли их кто-нибудь.       В полдень я решил навестить Тэн и закончить разговор, который так долго откладывал. Мы сели пить чай, Тэн достала принадлежности, зажгла свечу и задернула шторы. Я не могу вспомнить, о чём мы говорили. Должно быть, это было важно. Я просидел у неё до самого вечера. Нас прервал Райан и предложил спуститься в гостиную, встретить Новый Год всем вместе.       Мы спустились по лестнице в половине одиннадцатого. В прихожей никого не было, это я помню точно.       *рука писавшего дрожит, почерк почти неразборчивый*       Фонарик почти сел, я не вижу, что пишу. Сколько осталось до рассвета?       В одиннадцать вечера мы расселись у камина – Джим, Райан, Тэн и я. Дженни осталась на кухне, Гринч и Ланс поднялись в библиотеку. Перо тоже отсутствовала.       Помню, что мы болтали обо всякой ерунде, разговор не клеился. Джим достал бутылку красного вина. Тэн рассказала притчу про животных, что-то про Тигра и человека, сейчас воспроизвести уже не смогу. О том, как Тигра посадили в клетку, потом выпустили, а потом он зачем-то вернулся обратно в клетку. Смысл притчи я не понял.       Разгорячённый вином, Райан сказал, что наслушался этой чепухи. Он заявил, что расскажет нам гораздо более правдивую историю, с завязкой, кульминацией, логичным финалом и моралью. И рассказал нам какую-то бессмысленную чушь. Почему-то его историю я запомнил почти дословно, возможно, потом запишу.       Когда Райан закончил рассказ, он хлопнул в ладоши и радостно заявил: "И жили все остальные долго и счастливо, пока не умерли, а Кукловод больше никогда не забирал в дом никого с именем Мэри или Марти!".       В гостиной повисла тишина, затем раздался едва слышный треск динамиков, и мы услышали смех.       Искажённый помехами, он почти потерял интонацию, это были какие-то хриплые, каркающие звуки. Но то, что это был именно смех, не подлежало никакому сомнению. Кукловод смеялся.       Мы застыли. С момента трагедии в гостиной, маньяк не выходил с нами на связь. В комнату тихо зашла Перо, протянула Джиму какой-то листок бумаги, исписанный до боли знакомым почерком. Джим пробежал написанное глазами, молча кивнул. Перо встала у входа в комнату, прислонившись к дверному косяку.       Когда смех затих, из динамика раздался голос Кукловода:       "Это... Это самая идиотская история из всех, что я когда-либо слышал!.."       Джим бросает взгляд на видеокамеру, поднимается с места, встаёт посреди комнаты, так, чтобы попадать под обзор. Бросаю взгляд на часы – без пяти минут полночь.       "Сегодня вечер историй, и я тоже хочу рассказать одну."       И Джим начинает говорить.       Он рассказывает историю мальчика, жившего когда-то в этом доме. Про счастливую семью, мать-актрису, отца-редактора и двух сыновей. Про девочку, жившую по соседству. Про кукольный театр. Про таинственное убийство и то, что за ним последовало. И с каждым словом в комнате становится всё тише.       Я слышал эту историю раньше, я читал дневник Джона Фолла. Но Райан, Тэн и Перо смотрят на Джима, как на фокусника, достающего череду кроликов из шляпы.       Джим рассказывает про братскую дружбу, про то, почему Кукловода так задела ссора братьев Файрвуд, ведь сам он так и не успел попросить прощения у своего брата, перед тем, как тот погиб...       С каждым словом Джим всё ближе и ближе подходит к объективу камеры, пока не встает к ней вплотную.       В образовавшейся тишине часы неожиданно громко начинают отбивать полночь. Новое тысячелетие. Миллениум.       Из динамиков раздаётся едва различимый голос, в котором впервые слышится что-то человеческое:       "Нет, перестань. Ты не можешь знать всё это!"       И будто в ответ на эти слова мои глаза ослепляет вспышка света. Беззвучно вылетает из петель дверь в гостиную, мимо моего лица свистят щепки и осколки стекла, сквозь образовавшийся провал как в замедленной съёмке влетает обугленный мешок, кубарем катится по гостиной, сбив на своём пути журнальный столик, упирается в диван. Сперва мне кажется, что это какое-то старое обгоревшее тряпьё, а потом я вижу торчащую оттуда человеческую руку, вывернутую под каким-то неестественным углом...       Меня отбрасывает назад, вминает в стену. В лицо бьёт поток горячего воздуха. От жара я прикрываю рукой глаза. Перед глазами пляшут цветные пятна. По моей щеке ползёт что-то тёплое, я подношу руку к лицу и вижу кровь – у меня кровоточат уши. Краем глаза вижу, как Джим в беззвучном крике открывает рот, вижу Райана, прижавшего к своей груди Тэн, её побелевшие пальцы впиваются в ткань его пиджака, она прячет лицо у него на груди. Я ищу взглядом Перо... И вижу знакомый кроссовок, торчащий из-под выбитой двери. На карачках подползаю к ней, пытаюсь освободить, но дверь слишком тяжёлая...       Чьи-то руки отталкивают меня в сторону, вытаскивают Перо из под обломков. Я не могу различить, кто передо мной. Моргает свет, вереница лиц проносится перед моим взглядом, мои очки куда-то слетели. Я совершенно потерялся во времени и пространстве, чувствую себя беспомощным и бесполезным. На какое-то время я отключаюсь, хотя и не теряю сознание.       Спустя какое-то время, будто постепенно прибавляют громкость на магнитофоне, появляются звуки. Сперва тихий писк, то прибывающий, то затихающий. Стук крови в висках. А затем я понимаю, что уже какое-то время в доме оглушительно громко воет сирена. Свет выключен, гостиная в темноте. Очевидно, выбило пробки на щитке в прихожей. Наощупь двигаюсь к дверному проёму. Меня шатает.       Я вываливаюсь в прихожую. Среди обломков, кусков развороченной мебели и клубов кирпичной пыли вижу входную дверь – она на месте, только чудовищно деформирована – замки вплавились в петли намертво, на дереве и металле глубокие борозды и следы копоти. Под самой дверью вижу скрючившуюся человеческую фигуру, поначалу не могу разобрать, кто это. Подхожу ближе.       Ланс поднимает голову. Его очки разбились, чудом пощадив глаза. Защитный воротник из бинтов и тряпья сбился на бок, кажется лишним и неуместным. Ланс качает на руках Нэт, её бьёт нервная дрожь. Сквозь вой сирены я не могу разобрать слов, она что-то беспомощно бормочет, уткнувшись Лансу в рубашку. В руке она сжимает пальчиковую батарейку.       В динамиках по всему дому раздаётся голос:       "Всем немедленно покинуть прихожую. Закройте двери и не выходите до рассвета. Я убью каждого, кто попадётся мне на пути. У вас ровно десять минут."       Сейчас мы сидим в гостиной, ждём рассвета. Джим и Райан с трудом вернули на место дверь, для верности подпёрли её обломками журнального столика. Дженни зажгла свечи, расставила их по всей комнате. Теперь гостиная напоминает святилище или храм какого-то языческого бога. Посреди комнаты лежат тела Пера и Джека. На главаря Подполья страшно смотреть: почти все его рёбра переломаны, лицо обожжено до неузнаваемости. Джим молчит и беспомощно наблюдает, как тяжко поднимается и опадает грудь Джека. Никто не задаёт вопросов – всё понятно без слов. Остаётся только молиться – оборудования для реанимации в доме отродясь не было. Перо без сознания, слишком бледная, слишком спокойная. Боже, только бы дотянуть до утра...       Запинаясь и заикаясь, давясь слезами, Нэт рассказала о том, что за устройство они мастерили вместе с Джеком. Всё это время Ланс держит её на руках, а когда пытается отстраниться, Нэт только сильнее впивается в его рукав. У неё все признаки шока.       Когда Джек вернулся в подвал после произошедшего в гостиной, он показал Нэт обрывки старых чертежей, куски древней инструкции, которую он давно откопал в библиотеке. Чертежи бомбы ручной сборки. Это был его план на чёрный день. Чёрный день настал.       Они вдвоём с Нэт пересыпали остатки пороха из оставшихся патронов, соскребали алюминий со столовых ложек на селитру. Селитра нужна была в качестве катализатора, для увеличения мощности взрывной волны. У них не нашлось подходящей формы, чтобы отлить контейнер для бомбы, в ход пошла игрушечная железная дорога. Корпус Джек сгибал сам при помощи подручных материалов. Устройство должно было быть радиоуправляемым, но пульта от железной дороги Подпольщики так и не нашли.       План был под угрозой срыва, но Джек не такой человек, который умеет идти на попятный.       Пошли по пути наименьшего сопротивления – сделали бомбу проводной: в подвале среди гор разнообразного хлама подпольщики откопали телефонный шнур, батарейку, спираль от разбитой лампочки. Один конец провода, замкнутый медной спиралью, был погружён во взрывсостав, второй конец цепи замыкался обычной батарейкой.       Время "Икс" было назначено на полночь. Узнаю Джека, он любит красивые эффекты: если бы дверь взорвалась ровно в 00:00 01.01.2000 года, такое бы точно никто не забыл.       Нэт стучит зубами и плотнее прижимается к Лансу.             В самый критический момент операции выяснилось, что батарейка оказалась севшей, Джек послал Нэт в подвал за новой. Уже спускаясь вниз по лестнице, она вспомнила, что других батареек в подвале не было...       Нэт не знает, что произошло в следующие несколько секунд. Очевидно, Джек решил взорвать бомбу при помощи импровизированного бикфордова шнура, однако неизвестно, что он пустил в ход. Скорее всего, первое, что подвернулось под руку – свечной фитиль, шнурок, кусок верёвки... Джеку не пришло в голову, что гнутый вручную корпус бомбы мог иметь щель, через которую взрывчатая смесь могла просыпаться. А даже если и пришло – мы все знаем, с каким безразличием он относится к собственной жизни.       Я смотрю на обгоревшее лицо Джека. Предполагал ли ты, к каким последствиям приведёт твоя отчаянная попытка бегства? Неужели не догадывался, сколько человек по-настоящему нуждаются в тебе, рассчитывают на тебя, как на лидера, держатся за тебя, как за последнюю соломинку?       Чувствую себя беспомощным и бесполезным. Я никогда прежде настолько остро не ощущал собственное бессилие что-либо исправить или изменить...       Обвожу взглядом окружающих. Райан сидит у камина, чертит на обрывке бумаги какую-то схему. Дженни и Тэн меняют компрессы Перу и Джеку. Нэт, кажется, заснула. Ланс смотрит на огонь в камине, прижимая девушку к себе. На уголке дивана тихо сопит Гринч, вздрагивая во сне. Билл курит трубку и выглядывает в заколоченное окно в ожидании первых солнечных лучей. Джим сидит на полу, спрятав лицо в ладонях. Что он чувствует сейчас, одному Богу известно.       А за дверью слышны шаги, скрип досок, металлический скрежет. Там, снаружи, вышел из своего логова Кукловод. Мы нарушили правила его игры, и он заставит нас пожалеть о каждой минуте, что он проведёт снаружи.       Но это случится не сегодня.       Сегодня мы будем сидеть на полу, прижимаясь друг к другу. Свечи погаснут через пару часов, и мы, тревожно вслушиваясь в звуки за дверью, будем ждать наступления рассвета в кромешной тьме.       Я молюсь о том, чтобы все встретили этот рассвет.