Следы на ветру

      Дэйн медленно брёл сквозь чащу; cквозь мерцающую снежную насыпь, утопая в ней по пояс, тщетно цепляясь за мёртвые корни выжженных деревьев, за редкие ветви почерневших кустарников и тонкие прозрачные травы, не помня, сколько идёт вот так, не помня, куда — знал только, что нельзя останавливаться, нельзя засыпать...       ...нельзя.       В прошлый раз, когда он сделал это, стоячее болото сомкнулось над его головой, забив горло и глазницы тиной, а потом явился он. Этот лес. Белый, словно молоко, словно соль на щеках его рыжей ведьмы — как же, как же её звали? — словно глаза седовласой карги, возникшей перед ним пару бесконечно долгих мгновений назад.       Он не помнил, сколько стоял перед ней вот так: расхристанный, горячечный, едва живой, истекающий чёрной кровью, пока голос карги шелестел, трескался, ссыпался в серебряные травы, утопая в безвременье — в глубоком, вечном ничто, которое он не раз видел в запавших глазницах мертвецов.       Когда-то.       Давным-давно.       Когда?..       — Алкал то, чего не мог объять… — тихо пробормотала карга, подняв подёрнутый маслянистой пеленой взгляд, ласково провела когтем вдоль разверзшегося на его груди шрама, размазала багровый потёк и, сладко втянув носом воздух, бегло зашептала: — Тянулся к тем, кого не мог постичь! Чью мощь не мог осознать! Не мог вместить! Ты… — Она осклабилась и вдруг протолкнула палец внутрь, в глубину солнечного сплетения, в самую тьму сердца, не взирая на оглушительный вопль, что он исторгал из своего горла вместе с рвотой; зашумела, будто мутный, вспенившийся илом поток: — Прятал, прятал, прятал свою жажду! Здесь! Вещал о смерти, будто ведал о ней… хоть что-то! — Подцепив серебряный осколок, она рывком выдернула его из груди, прикрыла глаза и принюхалась. На перепачканных губах мелькнуло довольство. — Так знай же, мальчишка-волк, блудное семя, кровь от крови беззимнего града, алкающий, ищущий… желания исполняются! Теперь ты несëшь Его в себе. Несешь в себе Его непостижимую волю. Его силу. Его участь. Несешь Его... смерть!       Она расхохоталась — громко, рвано. Смех завибрировал в черепной коробке грохотом опадающих камней так, что небо растрескалось, задрожало и распалось мириадой алых вспышек.       … так, что он наконец очнулся. Судорожно вдохнул. Разлепил запёкшиеся гноем глаза.       И древний курган бога-медведя стал Пожирателю первым свидетелем.