Следы на ветру

— Я могу послушать твои лёгкие. Шарвин резко закашлялась. — ...что, прости? — Я. Могу. Послушать. Твои. Лёгкие, — повторила Иллиан, будто ребёнку. Не вопрос и не предложение — волеизъявление. Гладкое и прохладное, словно мутное оконце их комнаты, затерявшейся в крошечной таверне у тракта, огибающего Лунный лес. Проморгавшись, она всмотрелась в прозрачные, рассыпчато-маслянистые пятна-точки, плывущие перед взором полусферой. Смочила языком пересохшие губы. Запела тишина. Звонкая, мраморно-лунная. Почти как в храме, когда, замирая, гаснут последние лампады и свечи. ...почти. Шарвин невыносимо громко заёрзала на соседней койке и всё-таки сказала: — Разреши хоть завещание написать! — Что? — нахмурилась Иллиан. — Ну а что ты собралась сделать? — Послушать твои лёгкие, — терпеливо пояснила Фэйт в третий раз. — Ты слишком тяжело дышишь, это может быть чума или воспаление. Как давно тебя осматривали? Тебе дурно? — А, так ты об этом? Нет! — Шарвин нервно хохотнула. — Нет, я не… Всё в порядке, правда! Вполне недурно. — Ты уверена? — Абсолютно. — Тогда перестань пыхтеть, — после паузы, сухо проговорила Фэйт и, подтянув одеяло к подбородку, прикрыла глаза. Шарвин словно только того и ждала. Шумно выдохнув, она комком отбросила одеяло вбок, вскочила с места и заходила кругами по комнате, глухо топая пятками по старому лоскутному половику. Голая. Совершенно, абсолютно, неприкрыто голая — Фэйт не обязательно было видеть, чтобы знать наверняка. Топ-топ, топ-топ, топ... Иллиан открыла глаза. Опять. Расцепила руки, сложенные на груди, как у покойницы. Села, опустив ледяные ступни на холодный дощатый пол, склонила голову набок и стала ждать. — Я не могу уснуть, — всплеснув руками, начала Шарвин, и на мгновение замерла. — Не могу, и всё тут! Я больна сраной поэзией! Фэйт вздохнула и едва заметно пожала плечами. Пятна всё плыли перед глазами — медленно, размеренно и неотвратимо. В детстве она часто разглядывала их ночами, веря, что это её личное «защитное поле», сокроющее от всяких невзгод, но... Не сокрыло. Так, как, впрочем, не сумела бы сокрыть любая оптическая иллюзия. Болезни, войны, кровь и смерть — слишком реальны, и слишком быстро проникают под кожу. Есть ли от этого лекарство, кроме Бога? Фэйт подняла взгляд. —...я закрываю глаза и вижу рифму, — продолжала Шарвин. — Она лезет, просится, ввинчивается прямо в мозг, но она настолько дерьмовая, что просто… пф! — Бардесса громко фыркнула и вновь принялась попирать половик, поэтику и зачатки здорового сна. — А самое мерзкое в том, что я не могу её прогнать, а что-то поприличней на ум не идёт! Да с этой сранью даже в селе Верхние Пуповники будет выступить стыдно! Фэйт молчала. Вздёрнув нос к потолку, Шарвин театрально помассировала висок. Блестящие вишнёвые локоны рассыпались по плечам. — Ты когда-нибудь слышала о моралите «Поэзия и тяготы сопутствующие»? — запыхтела она. — Уж не знаю, для чего её такую присочинили, наверное, чтоб несчастных творцов постращать, но чувствую, роль Бездарности мне отдали бы без проб! Фэйт слушала. Шарвин нервничала накануне каждой новой вылазки. Непреложно. — Горациус Квинту говорил — «поэту посредственных строчек в век не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки», и… — Шарвин осеклась. — О боги и книжные лавки! Прости, что разбудила, Фэй. Иллиан промолчала, едва качнув головой. Коверканье фамилии проигнорировала тоже: после тщетного четвертого раза, проведённого за объяснениями, что ни на какую фею она не похожа, попросту перестала пытаться. Пустые споры — удел глупцов. Пустые споры с бардами — удел безумцев. А пустые споры с Шарвин… Пожалуй, нет. Фэйт не любила расточать слова зря. Шарвин вновь замерла, когда Иллиан аккуратно переместила туго заплетённую косу на плечо. — Perseverantia noctis, настойчивость ночи, — негромко сказала она. — Мыслям нравится тьма, потому что они из неё приходят. — Фэйт задумчиво оглядела комнату. — Я могу дать тебе успокоительное. Наложить сон. Достать пергамент и перо. Могу… Шарвин усмехнулась и покачала головой. — Не нужно, — прервала она, и её певучий голос отчего-то сделался удивительно мягким. — Тебе не нужно решать мои проблемы, Фэй. И уж тем более нянчиться! Вполне достаточно того, что ты просто выслушала всю эту чушь! Немного подумав, Иллиан лишь кивнула, неспешно забралась под тонкое верблюжье одеяло и чопорно расправила образовавшиеся складки. Следом заскрипела соседняя койка. Поворочавшись, Шарвин наконец улеглась, но спустя пару ударов сердца тихонько хохотнула. Фэйт повернула голову в её сторону. — …и пока прославленная героиня ищет Слова Силы, — продекламировала Шарвин хорошо поставленным сценическим голосом, — её скромная бардесса ищет Силу Слова. Фэйт едва-едва приподняла краешек губ. — Видишь, — тихо сказала она. — А говорила — бездарность. И, взглянув на пляску пятнышек в последний раз, закрыла глаза.