Птичий хвост для Барсика

Когда они подъехали к городу, у Бориса опять зазвонил телефон. Выслушав своего собеседника, омега сначала нахмурился, а потом, виновато посмотрев на Торио, извинился, и, высадив альфу у его домика, уехал. Как ни хотелось Торио продолжения их ночных безумств, но он был благодарен судьбе за эту передышку. Ему необходимо было разобраться в своих неоднозначных чувствах к Барсику. Думалось Торио лучше всего с карандашом или кистью в руках и поэтому, только переступив порог дома, он бросился в свою мастерскую к краскам и холстам. Рисовать он начал еще в раннем детстве, когда родители таскали его вместе с собой по музеям и раскопкам. Все, что требовалось от Торио, это быть тихим и послушным. Ребенку давали бумагу, карандаши и оставляли в тишине и одиночестве. Каляки–маляки постепенно переросли в незамысловатые детские рисунки, которые папа с удовольствием показывал всем знакомым, и чтобы порадовать папу, ребенок старался рисовать все лучше и лучше. Как-то сидя на раскопках в окружении лопат, кисточек и черепков, ребенок увидел красивую юркую птичку, которая трясла красивым хвостиком и рассматривала замершего ребенка глазками–бусинками. В ответ на все расспросы любопытного ребенка, умные взрослые просто подарили малышу книгу о птицах с картинками и углубились в собственные дела, но они не учли того, что качество картинок в книжке совсем не удовлетворило взыскательный вкус смышлёного ребенка. Он решил все исправить самостоятельно и подошел к рисункам с неожиданными для родителей методичностью и кропотливостью. Первый рисунок, изображающий птицу с тщательно прорисованными перьями и заинтересованным поворотом маленькой головки, был вставлен папой в рамку и торжественно повешен на стену. Именно с этого рисунка и началась жизнь Торио-художника. Ему без конца покупали разнообразные краски, карандаши, мелки и уголь. На раскопках всегда находились люди, мало-мальски умеющие рисовать, они-то и стали первыми учителями Торио. Раньше, чем выучил буквы, он постиг науку смешивания красок для получения нужного цвета. Маленький мальчик тонко чувствовал цвета, у него оказалось потрясающее ощущение перспективы и композиции. У юного художника, предоставленного самому себе, появилась привычка все свои мысли и переживания выражать в цвете и размере полотна. Чем сильней переживание, тем больше полотно он выбирал. Чем тяжелей эмоция, тем тяжелее были краски. Вместо стихов он рисовал акварели, изображающие букеты цветов в стеклянных вазах, птичек, замерших в цветущих ветвях, лавандовые поля, волнующиеся под легким ветерком. Для этюдов, изображающих размеренные будни, он выбирал быстро сохнущий акрил, а для отражения на холсте сердечных переживаний всегда предпочитал масляные краски. И сейчас дрожащими руками он выбрал два полотна одинакового размера. Его душу раздирали сомнения и тревоги, и чтобы избавится от них, ему надо было выплеснуть все на холст и оценить со стороны, как постороннему наблюдателю. У него всегда были в достаточном количестве готовые к работе загрунтованные холсты, натянутые на подрамники, которые он покупал в художественном салоне. Сделав на полотнах наброски карандашом, он, подумав, добавил еще одно полотно. Оглядев предстоящий фронт работ, Торио со счастливым вздохом взялся за кисти и краски. На первой картине была изображена пара лебедей, летящих над камышами и кувшинками, лежащими на серебре воды. Славянская красота Бориса была сродни красоте лебедя. Гордость, сила и благородство в чертах лица и характера завораживали и тянули, как магнитом. Торио прекрасно отдавал себе отчет, что со своей внешностью он, возможно, и выглядел бы этаким среднестатистическим воробушком в Японии, а здесь благодаря той же внешности выглядел экзотической сойкой. На второй картине он изобразил тушки птиц, трагично и безысходно лежащих на краю стола так, как он их увидел вчера, и собаку, буднично и устало зевающую под столом. Трагедия и обыденность… Совсем как происшествие в луна-парке, которое до сих пор мучило его на задворках сознания. Работа Бориса наложила на него определенную манеру общения и мировоззрения. Она избавила его от излишней впечатлительности и научила подозрительности и внимательности. То, что воспринималось Торио как непоправимая драма, была для Бориса обыденной жизнью. На третьей картине был изображен рыжий сеттер с радостным возбуждением принесший свою добычу. Вчера он услышал такую точную характеристику Барсика, данную ему его папой. Искренняя радость и возбуждение от охоты и найденной добычи, и хотя Торио не считал себя жертвой, но искренняя радость и азарт, с которыми Борис принимал их отношения, были своеобразным проявлением охотничьего инстинкта. И это порой просто обезоруживало. Торио привык сам быть охотником, и открытость, с которой Барсик откровенно домогался его, просто сбивала все настройки и шаблоны. Разбив свои муки на составляющие части, он принялся с присущей ему скрупулёзностью и дотошностью прорисовывать детали, находя облегчение в привычной для него работе. Он привык работать одновременно сразу же над несколькими полотнами. Ему нравилось возможность переключаться с одной мысли на другую. Время бежало незаметно, мысли бурлили, а эмоции зашкаливали. День сменился ночью, и когда желудок ночью взбунтовался и потребовал дополнение к утренним бутербродам, художник просто доел оставшийся хлеб, запив его перемытой в очередной раз заваркой. Эмоциональный голод могла удовлетворить только работа. Незаметно пролетела ночь. Утро Торио встретил на стуле, на котором незаметно для себя уснул, свернувшись в клубочек и чудом не свалившись с него. Вместо завтрака он судорожно отмывал грязные кисти, в очередной раз обещая себе лечь спать как положено, а не как обычно. Подойдя к картинам, он опять погрузился в работу, как в омут, периодически всплывая на поверхность, чтобы попить воды или, спотыкаясь, добежать до туалета. Кажется, звонил телефон. Когда за окном стемнело, основная работа над картинами была закончена, оставалась только мелкая прорисовка, но для этого картины должны были просохнуть. Торио сладко потянулся и зевнул. Он собрал кисти и проверил, все ли тюбики закрыты, как положено. Прихватив палитру и стеки, альфа отправился на кухню отмывать рабочий инструмент. На кухне пахло едой, в микроволновке нашлась половина пиццы. Разогрев находку, он с удовольствием ее съел. Пока мыл все принесенные предметы, напряженно размышлял, как кусок пиццы мог оказаться в микроволновке, когда то, что привез Барсик в прошлый раз, было съедено еще до отправки на охоту? И почему он его не нашел утром? Источник появления свежей пиццы спал на диване в гостиной. Он был полностью одет, а вместо подушки у него под головой лежала свернутая узлом кобура. Торио опять засмотрелся на Барсика. Из медитации его вывел сонный взгляд внезапно распахнувшихся голубых глаз. - Ты не был сегодня на занятиях в Академии, и трубку ты не брал, – заявил проснувшийся Барсик, - и к двери ты не подходил. Знаешь, я уже начал волноваться… - А как ты сюда попал? – удивился Торио. - Нашел специалиста и, кстати, дубликат ключей тоже сделал. Я сегодня к тебе дважды приходил, а ты ни разу не услышал, - обиделся Борис. - Прости, я работал, – покаянно пробормотал альфа. - Я видел, - Барсик сел и потянулся, – собака, кстати, на меня похожа, – Барсик по-собачьи вывалил язык и шумно задышал, а потом просто лизнул Торио в нос. - Идем лучше спать, охотничек, – засмеялся Торио. Они быстро разделись и уснули, обнявшись, как два наигравшихся ребенка. Утром Барсик растолкал Торио и, напоив кофе, отвез в институт. - Я думаю, что теперь моя очередь приглашать тебя на свидание, - Торио любовался Барсиком, - в какое время я могу забрать тебя с работы? - Ну, не знаю, - Борис насмешливо изогнул бровь,- а во сколько ты хочешь, чтобы я освободился? Ты меня отпустишь переодеться? А, может, лучше все же я за тобой заеду? - Сегодня вечером у моих друзей открывается выставка. Ну, как у друзей, - замялся Торио, - они из нашей группы, просто отказаться неудобно, а тебе, я думаю, будет интересно. Давай тогда встретимся в шесть часов у картинной галереи «Верроккьо». Только пистолеты свои оставь на работе, все-таки в приличное место идем. *** Они встретились у картинной галереи, где щедрые хозяева позволяли выставлять свои работы новичкам, еще никому не известным художникам. Торио вспомнил свою первую выставку. Он тогда ужасно волновался, ему казалось, что у него мало достойных работ, и сам формат картин, миниатюры, радикально отличается от привычных размеров картин. Но устроители экспозиции, которые обычно предоставляли зал для работ сразу трех молодых художников, с восторгом набрали столько работ, что их хватило на персональную выставку. Отбором работ занимался супруг хозяина галереи, и каждая новая работа, найденная в мастерской Торио, вызывала у него щенячье повизгивание и громкие восторженные эпитеты. Торио в тот момент искренне сомневался в его адекватности, но тем не менее, когда выставка была скомпонована и представлена на обозрение весьма взыскательной публике, его восторг разделили многие. Критики дали чрезвычайно лестные отзывы и провозгласили рождение нового гениального художника-анималиста. После этого его картины взял для выставки краеведческий музей, что в свою очередь подняло его авторитет в художественных кругах. На следующую выставку были отобраны картины, где, наряду с птицами и пейзажами, были изображены жанровые сцены, посвященные раскопкам, на которых Торио приходилось бывать, когда он во время каникул навещал родителей. Как ни странно, именно эти картины вызвали шквал восторженных откликов, и к удивлению Торио некоторые из них даже были куплены. После подобного художественная галерея с бОльшим энтузиазмом предоставляла свои залы молодым дарованиям, ведь она имела свой процент с продажи выставленных работ. Когда Торио вместе с Борисом появился в картинной галерее, то его спутник вызвал ажиотаж среди присутствующих. Пока Борис разглядывал картины, общество пристально разглядывало Бориса, и градус восхищения среди зрителей повышался с каждой минутой. Торио ругал себя последними словами, что появился здесь с ним. С одной стороны ему было лестно, что рядом с ним такой красавец, а с другой стороны он был всего лишь студентом и начинающим художником, а здесь было много прожжённых сердцеедов. Борис был просто безупречен, а его внешний вид вызывал жеманные вздохи у всех, кто приближался к нему на расстояние вытянутой руки. Им нельзя было не восхищаться, ведь кроме неоднозначно яркой внешности у того была кошачья пластика движений, вальяжный вид уверенного в себе человека и ласково-ироничный прищур голубых глаз. Под магию его обаяния попадал каждый, кто пытался с ним познакомиться. А уж когда он ответил на чистейшем французском на пошловатый комплимент, который отпустил в его адрес некий игривый омега, считавший себя интеллектуалом, то все единогласно сошлись во мнении, что Борис просто изумителен. Они потом долго обсуждали, возможно ли считать валлонский язык диалектной формой французского языка, или все же областным говором в совокупности с кельтским и германским диалектами на основе французского. Вокруг них собралась небольшая группа восторженных слушателей, по большей части простых воздыхателей Барсика. Торио стоило больших усилий пробиться сквозь них и по-хозяйски обнять его за талию. В ответ он получил солнечную улыбку и поцелуй в висок. Борис положил руку ему на плечо и они, полуобнявшись, продолжили рассматривать выставку. Когда Торио спросил его мнение об этих картинах, то получил весьма едкие комментарии к каждой из них. - Вот это рисовали с похмелья! Смотри, как руки тряслись, а мозги напрочь не работали. А это явно кого-то стошнило, а потом он все рукой размазал и сказал, что это картина. А ЭТО… - Борис завис, разглядывая, время от времени склоняя голову то к одному плечу, то к другому, - даже не представляю, чем надо было так обкуриться, чтобы намалевать подобное! А у этой картины неправильное название, ее надо было назвать «Грезы амфетаминщика», а эту «Опохмелка». Смотри, какое все тусклое и зеленое! Они прошли дальше, и улыбка как-то тихо сошла с лица Бориса. - А ты знаешь того, кто это рисовал? – Борис уже не улыбался. Торио присмотрелся к подписи внизу. - Да, здесь все свои, это Николай рисовал, он подписывается Николь, - Торио ревниво напрягся, - а что, понравилось? - Глупый! – Барсик мягко поцеловал его в ухо, - этому Николаю, похоже, необходима психиатрическая помощь, человек с нормальной психикой такое нарисовать бы не смог. Это я тебе, как следователь убойного отдела, говорю. Это не картины, а клинический диагноз. Как бы на него посмотреть? Торио покрутил головой и кивнул в сторону Николая, который стоял в окружении критиков и журналистов, благосклонно слушая их дифирамбы. - Ну, точно, - выдал Барсик, - маниакальный психоз на фоне частого употребления наркотических веществ. - Как ты можешь такое говорить? – возмутился Торио, - он не наркоман какой-то там, он из приличной семьи. Он в Академии учится! - Прости, малыш, - Борис поцеловал в висок альфу, - просто глаз уже наметан, он давно употребляет и даже сейчас под кайфом, – он цепко глянул на Торио, - так ты говоришь, что он твой друг? - Да, в общем-то, не совсем, так, одногруппник, - Торио стало очень неуютно под холодным взглядом Бориса, – меня устроители пригласили в качестве поддержки молодых дарований. - Смотри мне, - Борис погрозил ему пальцем, - не балуй! Выставка шла своим чередом. Критики дули щеки, журналисты шныряли в толпе, пытаясь найти хоть что-нибудь скандальное. Торио и Бориса с удовольствием фотографировали. Как раз в тот момент, когда у Торио решили взять интервью, до ушей Барсика донесся обрывок разговора: «…такой успех надо отметить не по-детски. Ко мне сейчас человечек подскочит, у него есть новая дурь, говорят приход от нее вообще улетный. В честь такого успеха возьмём побольше, мне как раз деньжат подкинули, а дилер обещал цену на опт скинуть….» - Нет, ну, совсем стыд потеряли, - Борис обиженно вытащил руку из-под руки Торио и расстроенно поплелся следом, гневно бухтя под нос, - ни стыда, ни совести, хотел хоть раз как порядочный отдохнуть, так нет же, заставляют работать. Борис потихоньку вышел через черный выход на улицу и почти сразу наткнулся на троих заморышей. Двое из них были те самые молодые дарования, Николай с другом. А вот вид третьего Бориса порадовал. - О! Какие люди! Щуплый! – Барсик радостно хлопнул знакомца по плечу и ловко завернул ему руки за спину, сковав наручниками вокруг березки. Вскоре вокруг второй березки стояли, взявшись за руки и скованные между собой, юные дарованья. А Борис радостно отзванивался. - Максик, привет, дорогой! А я к тебе с подарочком! Прикинь, Щуплого взял с поличным, угу, с товаром и двумя покупателями... ага, ага жду. - Какой скандал! – в дверях стояла толпа поклонников Бориса. - И не говорите! – согласился Борис, – сбыт и распространение наркотических веществ – это серьезная статья! Журналисты радостно щелкали фотокамерами. Раздавались просьбы: «Улыбочку! Нет, лучше сделайте грозное лицо! Нет, лучше улыбочку, вы, когда улыбаетесь, такой няшка!» - Не переживайте! – успокоил всех присутствующих Барсик, - сейчас приедут сотрудники госнаркоконтроля, они вам и наулыбаются, и сфотографируются. А кто пойдет в понятые? Толпа у двери заметно поредела. - Ай, яй, яй! Какие у нас несознательные граждане! - рассмеялся Барсик. Подъехали полицейские машины. Из одной из них выскочил полутрезвый Максим и, увидев Щуплого в обнимку с березкой, расчувствовался. - Макс, принимай подарочек, вот эти, - Борис махнул рукой на журналистов, - будут понятыми. А вон у того и фотографии есть, фиксирующие момент передачи товара и задержания, – Борис подмигнул журналисту криминальной хроники. - А ты откуда знаешь? – удивился тот. - Я все вижу! – Борис довольно ухмыльнулся, – ты же раньше меня выскользнул! В жизни не поверю, что ты не успел все сфотографировать! Да ты, не боись, принесешь в клюве в редакцию не только фотографии, но и остальной материал. Когда Борис вернулся в галерею, там была уже совсем другая атмосфера. Критики кривили свои элитные носы, глядя на картины свежезадержанных художников, и требовали снять «эту безвкусицу» с просмотра. Хозяин галереи был в ужасе. Из-за скандала выставку пришлось закрыть. Увидев Торио, он подскочил к нему и вцепился в него, как клещ. - Из-за твоего кавалера у меня срывается выставка! А раз так, то именно ты и должен мне помочь. Мне придется снять работы этих двух идиотов, а у третьего приличных работ больше нет. А вот если у тебя покопаться, то вполне можно набрать на целую персоналку. Выручай! Ну, хочешь, я на колени перед тобой встану? – хозяин галереи попытался изящно встать на колени, но был подхвачен сильной рукой Бориса. - Хорошо, хорошо, - Торио растерянно хлопал глазами, - если вы говорите, что есть, то давайте посмотрим. Пока у черного выхода оформляли документы на задержание, у входа хозяин галереи объявлял перед гостями, что выставка закрывается «по техническим причинам», а через пару дней будет открыта персональная выставка знаменитого художника Торио, который согласился выставить свои последние работы. Торио в этот момент судорожно пытался вспомнить, ну, хоть что-нибудь, что еще не побывало в пронырливых руках хозяина галереи. Делать было нечего, и пришлось свернуть все дальнейшие планы на этот вечер и возвращаться домой. Торио достал из кладовки все работы, которые раньше стеснялся показывать. Это были его предыдущие романы и сердечные переживания. Ему до сих пор было горько смотреть на собственные разочарования, даже спустя столько лет, при взгляде на них он ощущал горечь и печаль. Вот одинокая чайка, нахохлившись, сидит на остове разрушенной лодки, а вокруг серый промозглый день и все так серо и печально. А вот птичье гнездо, которое разоряет ласка, а маленькие птицы вьются вокруг в попытке отогнать хищника. Он достал с верхней полки все, что туда закинул в надежде больше никогда к ним не возвращаться. На остальные картины смотреть совершенно не хотелось. Для Торио это были не картины, а своего рода исповедь и психотерапия. Наверное, все его эмоции были так понятны, потому что Борис вдруг подошел со спины и крепко обнял. Альфа замер, он еще был не готов принять неожиданную ласку. Тепло крепких рук дарило не только успокоение, но и неожиданную защиту. Родители учили его, что он альфа и должен всегда быть самостоятельным и готовым принять на себя груз ответственности за себя и за своего партнера. Это ОН должен быть сильным, это ОН должен защищать от невзгод! Хозяин галереи сыпал восторженными словами, как горохом из порванного мешка. Он восторгался экспрессией и продуманностью композиции и законченностью сюжета. И, конечно же, прорисовка мельчайших деталей с почти фотографической точностью, которая была фирменным знаком самого художника. Торио видел застывшую эмоцию, а ушлый коммерсант свою выгоду. - Знаешь, - мурлыкнули Торио в ухо, - мне твои последние картины нравятся намного больше. - Последние? – хозяин галереи поднял голову, совсем как борзая при звуке охотничьего рожка. - Они еще не закончены! – попытался протестовать Торио. Но его никто не слушал, Барсик принес три картины, и Торио постарался увидеть их свежим взглядом. Вначале появились лебеди. Торио залюбовался ими. Какая гармония и красота, а еще как ни странно спокойствие и тихая радость в глубине души, как обещание сказки! Следующей была картина с собакой и опять только положительные эмоции – восторг, радость от найденной добычи и обещание веселого продолжения. И даже когда появилась третья картина, утки уже не казались трупиками, они казались спящей парой. - Эх, - Борис почесал голову, - смотрю на этих уток и чувствую себя каким-то палачом, без жалости и пощады. Больше не возьму тебя на охоту, только на рыбалку, а то с твоими работами я вегетарианцем стану. Хозяин галереи, когда увидел лебедей, застыл от восторга, он не выпускал картину из рук и долго пытался объяснить, что же именно нарисовал Торио. Он с таким энтузиазмом объяснял художнику, насколько символична и прекрасна его работа, что Торио, в конце концов, согласился с его мнением. Собака с уткой тоже понравились, но, как выяснилось, галлерист был кошатником и, следовательно, картина кота с рыбой в зубах вызвала бы бОльший отклик в его душе. А вот когда Борис принес уток, впечатлительный предприниматель даже всплакнул от избытка эмоций. Он сразу же решил забрать их с собой на выставку и потребовал, чтобы Торио немедленно подписал их. В ответ Хвостик уперся и заявил, что незавершенные работы ни под каким видом его мастерскую не покинут. В итоге, надутый и недовольный жизнью хозяин галереи вызвал на подмогу мужа с машиной и, прихватив все картины, которые достал художник, отбыл к себе, предварительно заручившись обещанием, что новые картины будут закончены к началу выставки. Торио стоял посреди гостиной, в которой несколько минут тому назад кипели страсти и лежали его работы, полные боли и разочарований. А теперь здесь только три ясные светлые картины и Барсик, возбужденно дышащий в спину. - Что ты видишь, когда смотришь на эти картины? – Торио спросил почти шепотом. - Я вижу, что ты вляпался в меня по самые уши, – горячие руки Бориса стянули с него рубашку и, дернув за ремень брюк, потянули к дивану, – и это безмерно радует, потому что после того, как ты пометил меня, не будем уточнять в каком месте, отбиться от меня у тебя просто не получится. Ни-ко-гда!