в венке из воска

Джокер говорит: «Je t’adore», — смеясь Бэтмену прямо в лицо, словно это самая очевидная вещь на свете, словно это убивает его, и Бэтмен больше не может заставить себя касаться его, нигде, — потому что, боже, стерпеть клеймо было бы легче, потому что они в чёртовой церкви, всей такой праведной и выпотрошившей кости; они в церкви, и если это не любовь, кто-то раньше пел, если это не любовь, они всё равно, как семь повешенных, — спохватываться поздно, и с таким успехом можно просто положить голову на плаху. «Je t’adore?» — Бэтмен выплёвывает, и если бы у него оставался голос, помимо битого стекла, застрявшего в гортани, он бы взвыл, поднял бы с ног на голову весь ад, и рай, и даже эту гадкую, неблагодарную помойку вместо города; поднял бы последнее, сминающее своим весом плечи, и швырнул Джокеру под поблёскивающие оксфорды, где ещё не успели пересохнуть (и никогда не пересохнут) пухлые кровяные лужи. — «Ты безумней меня», — давится он пепельного вкуса смирением, которое найдёшь только в исповеди: да я безумен да мы вместе будем распяты да да да я люблю тебя потому что ты разрушил меня потому что я разрушил тебя в ответ. Джокер улыбается до непристойности нежно, ужасающе абсолютно, как грех. Бэтмен шатко улыбается в отражение, и если это не любовь— Если это не любовь, то это бомба.