Это ещё не война

— Коул, миленький, — Беллатриса приветливым жестом протянула обе руки. — Ты так... похудел. Он отклонился от её рук и пожал плечами. — С тех пор как мне было сколько? Десять? Одиннадцать? Прежде, даже в мыслях, он называл Беллатрису на "вы", но к теперешней встрече "вы" не подходило. Он больше не был ребёнком. Он стоял с ней, равный с равной, и готовился слушать условия и диктовать свои. — Ты тоже не похорошела. — Судьба обошлась круто с нами обоими, — Беллатриса обиженно прикусила губу и, слегка наклонив голову, теперь смотрела неопределённо, вдаль. — Но сейчас наш черёд, и я намерена поквитаться; у тебя тоже есть шанс, не упусти его; ты знаешь, кто наши общие враги, и я бы посоветовала тебе в этих условиях тщательно выбирать друзей. Она резко повернулась и поймала его угрюмый взгляд. — Я твой друг, Коул. — Это прозвучало с неожиданным чувством. — Я твой друг, и Повелитель тебя примет. Ты боишься его, но это пройдёт. Ты станешь благоговеть перед ним. Он справедлив. Он милостив к верным вассалам. Он... — Беллатриса, я пришёл поговорить об Эмили. — Что ж, для блудного брата ты на редкость догадлив. Эмили приняли. Со временем она займёт достойное место. — Я хочу знать, как это произошло, — глухо проговорил Коул. — Ты не станешь мне лгать. — Не стану, — подтвердила Беллатриса. — Эмили сымпровизировала ритуал, чтобы обнаружить себя. Я услышала и пришла на её зов. Оказалось, она искала Лорда, чтобы просить за МакЛейн. Это, конечно, смехотворно и дерзко, но детский лепет твоей сестрички его тронул, ей позволили остаться, её кормят, одевают сообразно её фамилии. И главное — обучают серьёзной магии, что, конечно, следовало начать делать давно. Когда война кончится, я позабочусь, чтобы дать ей всё лучшее. Она очень способная, милая Эмили. — Могу я с ней самой поговорить? — Можешь — как только присоединишься к нам. — Я не присоединюсь к вам. Коул развёл руками. Беллатриса молча крутила прядь волос, выбившуюся из причёски. — Это всё, что ты имеешь мне сказать? — Наконец выдавила она. — После стольких лет — это всё? — Именно, после стольких лет, — взгляд Коула стал непроницаемым. — Хочешь знать, почему? Решение было принято в тот день, когда... ты была уже в Азкабане... так вот, мать (он не смог произнести нежное "мама") убили при задержании. Я боялся, что мракоборцы придут к нам домой. Взял Эмили и попросился ночевать к Малфоям. Попросил спрятать нас. Нам даже не позволили переступить порог. Вот цена вашей дружбы, вот каковы верные вассалы твоего Повелителя. — Малфои показали себя в очень невыгодном свете. Они не в фаворе. И хотя Милорд простил Люциуса, ему ещё предстоит доказать, что он достоин прощения. Твой отец, если бы не умер, мог бы занять это место... — Что мне до того? Зачем я слушаю тебя? — в голосе Коула слышались нотки отчаяния. — Позорная, гнусная секта, сборище трусливых прихвостней, где каждый готов прикрыться каждым или ударить со спины. Дурная кровь застила глаза моему отцу, зловонная кровь вурдалаков и кровосмесителей. Я стыжусь, что в моих жилах течёт эта кровь. Я стыжусь рабского клейма на своей руке. Я скорее соглашусь грузить мясные туши на рынке, только бы подальше от вас. — Ты сказал достаточно, — зло оборвала его Беллатриса. — Берегись, как бы не сказать больше. Я оставляю твои слова безнаказанными, потому что ты очень скоро сам пожалеешь о них. — Только если о форме. Может статься. В содержании я вполне уверен. — Мы с Эмили будем ждать, когда ты уймёшь обиды и станешь смотреть на вещи здраво, — Беллатриса сдержанно улыбнулась. — Прошу, не мучай нас чересчур долгим ожиданием. Коул медлил сказать слова прощания. Перед ним разверзалась бездна. Эмили. Если бы её удерживали силой или она была бы мертва, Беллатриса не постеснялась бы сказать ему. Не стала бы хитрить и заманивать. Сейчас ему предстояло уйти и предоставить сестру её судьбе. В одиночку он заботился о ней, как мог. Учил одеваться и складывать в уме, вытирал сопли, не давал умереть с голоду. И надеялся, что растит её для честной достойной жизни. В какой момент он потерял её? — Эмили сделала свой выбор, а я — свой. Прощай, Беллатриса. — Значит, расстанемся врагами. Коул резко развернулся и зашагал прочь, силясь разорвать паутину безысходности, облепившую его. Поступок Эмили ранил его в самое нутро. И было ещё другое, вкрадчивое, томящее чувство, не имевшее отношения к сестре. Он жалел о Беллатрисе. О какой-то почти воображаемой, неуловимой Беллатрисе, которую он — Коул не мог больше лгать себе — по-своему всё же любил. Как любил своего страшного отца, свою строгую отстранённую мать и мрачный дом, в котором он вырос, библиотеку за тяжёлой дверью, старинный камин с изразцами и над камином — тёмный портрет деда, чья палочка по сей день верно служила ему.