***
Келену было очень трудно в Хогвартсе. Пожалуй, его бы понял Мерлин (пока был в замке). Но и тогда Мерлин оставался воспитанником Слизерина, а Келен отторгал все, что так или иначе связано со Змеиным Языком. Так что никто не мог понять Келена Уизли. До школы он был не просто мальчишкой. Глава клана. Он отдавал приказы и нанимал взрослых воинов-наемников. Он руководил, он почувствовал себя ответственным и обязанным. Первым. Он сидел во главе стола и получал первые куски… Когда его впервые высекли за провинность, как какого-то щенка сопливого, навроде Бодрика, это было… это было унизительно. Стыдно, больно и нечестно. Он — взрослый! Он глава клана! Он не может отвечать на вопросы наравне с малышней! В день наказания Келен спрятался ото всех. Залез на чердак к воющему упырю-голему и прорыдал там весь день. И нашел убежище очень удобным. За воплями и стонами голема тихий плач главы клана Уизли точно никто не слышал. Не хватало еще. А плакать приходилось довольно. По сравнению с Лавгудами, он казался сам себе невероятно тупым. По сравнению с кернами Гриффиндора — слабым и беззащитным. Они видели кровь, воевали в настоящих сражениях, а не как он — крутившийся по кругу, отражая нападения соседей, похожие не на волны битв, а на комариные укусы. Или, скорее, на нападения волчьей стаи на овечью отару. Выпад, выпад! И овечек все меньше, а хищник, взвалив очередную добычу на плечи, уже убегает в лес. По сравнению с Юлом, Келен казался себе завистливым и корыстным уродом. Только слизеринцев можно было ненавидеть, зная, что те ни в уме, ни в воинской выучке не превосходят. Но зато слизеринцы были богатыми. И на фоне их расшитых одеяний его дедовский плащ смотрелся тускло и убого. Первым быть нелегко. Главой клана быть страшно. Страшно осознавать ответственность за всех и каждого. Но куда труднее оказалось спуститься с помоста, вновь встать вровень с мальчишками. Участвовать в их простеньких играх. Получать наказания и воспитательные тумаки. И Келен чувствовал себя посредине мира. Он не мог приказывать, но и подчиняться, молча терпеть уже не особо получалось. Хозяева замка только чему-то улыбались и назначали наказания. Надо сказать, розги применяли редко. Леди Ровена велела помогать с нуднейшими отчетами по замку и ленным деревенькам, вождь-разбойник Гриффиндор заставлял заучивать трансфигурационные чары, управлять людьми, занятыми на ремонте стен, тренироваться с самыми сильными, заведомо непобедимыми воинами. Леди Хельга отправляла к зануде-старику, который трепал языком о своей вере. Это было невыносимо, но приходилось молчать, терпеть и кивать. В своем доме он никогда не слушал зануд. Сразу приговаривал либо к розгам, либо мог приказать умертвить, если это был бы захожий, ненужный, опасный человек. Но приказа о смерти (до визита Слизерина) отдать так и не пришлось. Теперь, отведав розог не от руки добрых наставников, побаивающихся строго карать наследника клана, Келен думал, что и к счастью не успел отдать страшного, непоправимого приказа. Отдушиной стало появление в замке Дункана МакЛагена. Непробиваемый, невозмутимый шотландец не желал знать о том, что кто-то хочет сидеть по углам, дуясь на весь свет. Он быстро подружился и со слизеринцами, и с хаффлпаффцами, и с Келеном. Звал на охоту, на рыбалку, на состязание по бросанию камней, уговаривал поиграть в креотценн*. Но ловить камни собственной головой отказывался даже тугодум Кребб. Полетать на метлах, однако, хотелось. С другой стороны, он, Келен, все еще глава клана Уизли. И мальчишеские забавы ему не подобают (ну, это он тогда так думал). Немного поразмыслив, Келен нашел выход. На метлах они летали к болоту Квирдитч и играли там, сначала просто перебрасывая друг другу тяжелый кожаный мяч. Но потом, препираясь и отстаивая свое мнение, строя схемы и планы, они все сильнее усложняли игру, правила менялись, Дункан сумел-таки протащить свои дурацкие валуны. Все шотландцы — без мозгов! (Еще бы! С такими играми!) Только теперь валуны не падали с неба, а были зачарованы гоняться за игроками. Жутко интересно оказалось! Снизу за ними периодически наблюдали ведьмы. Келен не знал, что их привлекает больше — азарт игры или килт МакЛагена? Ведьмы были старые (лет по тридцать) и злые. Гойлу, случайно закинувшему мяч на капустную грядку, одна из ведьм заколдовала колени так, что ноги стали гнуться в обратном направлении. И на метле он, получалось, сидел коленями назад. В принципе, играть им это не помешало. А вечером Хельга все вернула, как было. Хоть и ругалась, что сразу не пришли. На следующий день они полетели играть, несмотря на сильный ветер. Назло старухам. Набрали мячей побольше и метили специально в кочаны покрупнее, а обратно призывали мячи манящими чарами, уворачиваясь от проклятий с болота. Игра получилась не совсем та, но тоже вполне интересная. Впрочем, скоро они вернулись к прежним правилам, когда кожаный мяч было необходимо закинуть в древесные воротца, уворачиваясь от летающих бездельников*. Жизнь налаживалась. Келен больше не чувствовал себя маленьким беспомощным чужаком в огромном замке. А на занятиях Уизли увлекся оживлением неживого. Они с лордом Гриффиндором и Гринхуком-кузнецом создавали доспехи и наделяли их псевдожизнью, умением распознавать опасность и защищать замок по слову владельца. Получилось, что лучших сторожей придумал Годрик. И была это трансфигурация — простейшая анимация каменных горгулий и пустых, громыхающих доспехов — ничего особенного. — О, ну наконец-то ты наколдовал что-то, что молчит, — разумеется, подметил Змеиный Язык. Чтобы он да смолчал? Скорее небо упадет на землю, чем Слизерин откажется высказать всю правду сопернику в лицо. — Это скорее Уизли придумал, — предпочел не заметить подковырки приятеля Годрик. — Парень — просто талант. Он и с упырем на чердаке подружился. Ровенин дух, пожалуй что, будет скучать, когда Келен отправится домой. — Не заскучает. Тут и так многовато Уизли останется.***
Розита иногда возвращалась в свои покои под утро, сияя улыбкой, как ясное рассветное солнышко. Возвращалась она из дамской комнаты, так что никто и не думал обвинять девицу в неподобающем поведении. Во всяком случае, в первое время. А вот потом святой отец задумался — что может девица так долго делать в уборной? Уж нет ли тут какой ереси и богомерзкого колдовства, с которым он боролся по мере сил, но все отчетливее чувствовал, что проигрывает бой? Чаще и чаще он думал о братьях-экзорцистах и о святой обители, в которой проводили дознание и очищали души грешников огнем. Но потом вспоминал доброе к себе отношение владетельницы замка и леди Хельги и прятал написанное уже письмо обратно в шкатулку с документами. Но о нравственности обитателей и о спасении их душ он радел, не переставая, почти не оставляя себе времени на сон и отдых. Обследовал закутки, выискивал беспутников-кернов с дамами и читал им проповедь, пока не просветлеют и не опомнятся, отвратясь от блуда. Думал даже завести себе кошечку, но не решился. Если уж Годрик льва в циркусе выкупать не стал, то где тут кошечке обычной выжить?! И все же, забота о чести Розиты Гриффиндор тревожила его все сильнее. Ведь явно происходило что-то странное. Открыв же тайну, священник поспешил к брату неразумной девицы: — А я стучал, сын мой! А мне никто не ответил. Вознеся молитву громко и троекратно, но также не услышав ответа, я зашел. А там и нет никого! А посещает она комнату дамскую часто. На третье утро после этого разговора Годрик и Салазар были очень недовольны друг другом. А Розита была недовольна старикашкой, сующим свой нос в чужие вопросы. В дамской комнате за искусным умывальничком, скрытый чарами и паролем, оказался спуск в подвалы замка. Прямиком в палаты Слизерина. Салазар устроил этот тайный проход специально для свиданий с Розитой. «Ах, как романтично!» Что может быть страшнее обиженной женщины? Через месяц старый священник, поджав губы, собирал вещи. Да он, в принципе, давно собирался уйти! Вся эта магия, доспехи живые, горгульи, святой воды не боящиеся, блудливые керны… Ну и оставайтесь тут, во веки веков! Обернувшись на тропинке к деревне, старик благословил школу и побрел прочь. От замка за ним бежал Юл с котомкой и сапогами на палке, перекинутой через плечо. Юл — хороший мальчик. И станет добрым монахом. Единственный у него грех — чревоугодие. Вон какой тучный!***
Вскоре после того, как Юл сбежал вслед за стариком, в школе отпраздновали первый выпуск воспитанников. Уходил Келен, собирался домой Тревор*, братья Лавгуды с того дня зачислялись учителями и только (а то не солидно). Уже дома, несколько лет спустя, над колыбелью сына, Келен Уизли, восстановивший могущество и достаток клана, поймет, сколь много дало ему обучение в Хогвартсе. И завещает всей родне по крови и всем вассалам отдавать своих детей в обучение в Хогвартс и только в Хогвартс. Да и без его заветов окружающие смотрели на успехи выпускников школы и делали выводы. Уже не только Креббы и Гойлы отвозили отроков в наставничество к четверке молодых магов. Голем с чердака действительно загрустил. Он выл все проникновенней, к огромному неудовольствию обитателей замка, которых и так вгоняла в тоску скверная погода. И вдруг в один из вечеров воя не послышалось. Дух упрыгал к Уизли. У малыша Келена наверняка найдется чердак. Или хоть каморочка под крышей свинарника.***
Без Юла и старика в школе чувствовалась пустота. Чего-то словно бы не хватало. Что-то ушло безвозвратно. Каждый пытался заполнить эту пустоту, как мог. Годрик увлекся придуманной Келеном и МакЛагеном игрой в мячики на метлах и пропадал на болотах. Ровена услышала поговорку «свою голову не приставишь» и работала над сапфировой диадемой, мрачно ухмыляясь. Хельга пропадала в священной роще. Возвращалась грустная. Она тосковала по Юлу больше всех. Любила она мальчишку наравне со своим сыном. И переживала за него, как за родного. А Салазар решил стать скульптором. К неудовольствию своих воспитанников, долотом он предпочитал работать ночами. Тук-тук, тук-тук-тук, ТУК-ТУК! Бабах! Он долго никому не показывал результаты своего труда. Даже Розита не видела ни одной скульптуры. И вот наконец скальд позвал друзей, расставив работы причудливыми группками. Гости онемели, не зная, что и сказать. Особое внимание привлекала статуя-автопортрет. О ней и решилась заговорить леди Рейвенкло. — Изумительно вписана в пространство, — взгляд Ровены скользил по залу, старательно огибая Салазаровы «шедевры», больше похожие на обгрызенные куски камня. — Прекрасный выбор материала! Отменный мрамор! Отец бы тобой гордился! — кивала головой Хельга, отчаянно краснея. Врать она не привыкла, а недоговаривать — это почти что вранье. — Твой или мой? — хмыкнул Слизерин. — Оба. Но твой больше. — Хм, — Салазар огладил бородку. — А чего? Отличный памятник! — придумал наконец комплимент Годрик. — Прям ты. Одно лицо. Ну… все равно Годрик давно хотел с кем-нибудь подраться. Драться в помещении Хельга не разрешала, так что на площадку у озера все переместились, не задумываясь. Мужчины — подраться. Женщины — приглядеть и подлечить бойцов. У озера оказалась и Розита, зачитывающая школьникам «Похищение быка из Куальнге» — центральную сагу в сказаниях о Кухулине. Подростки оживились. Одно дело о битвах слушать, другое дело… Внезапно раздался хлопок, и между изготовившими палочки магами выпал… выпало… что-то красное и покореженное. Пахнущее горелым мясом, кровью, ужасом… — Юл! — захлебнулась криком Хельга, падая на колени перед мальчишкой. Руки лекарки уже порхали, выколдовывая поддерживающие, заживляющие, обезболивающие… — Юл… — обомлела Розита. — Юл? — в ужасе застыли ученики. Годрик и Салазар уже проверяли местность, разыскивая врагов. Ровена активировала щиты и големов-защитников. — Убили… святого отца… За что? Я же не сопротивлялся! Мы же… Братья! Дети! Надо спасти детей! Дети мне доверились! Люди! Я не мог! Я же помогал! Я лечил! Убили! Дети! Спасал… — это был предсмертный бред. Всем было очевидно, что мальчишка умирал. Заклятьями не поможешь. Волшебство не всесильно. Хельга не сдавалась, а Розита Гриффиндор по следу аппарации кинулась туда, где «святой отец и дети». Спасти и защитить. Попытаться исправить то, что сама же и натворила, выжив старика из замка. Годрик и Салазар не успели считанные секунды. Годрик убил наемника, повторно замахнувшегося мечом, а Салазар подхватил на руки оседающую на пол уже мертвую невесту. Раздался новый хлопок — Ровена привела кернов и «боевых дам» на подмогу. Прибывшие неверяще смотрели на мертвую Розиту. Свадебное платье было уже готово, девичий портрет заказан («Пусть правнуки увидят меня красавицей», — кокетничала она с магом-живописцем), она была такой чудесно живой и наивной… — Нас окружают, — заметил Гай. — На стенах лучники, я ими займусь, — ровным, ничего не выражающим голосом произнесла леди Ровена. — Бран, Киф, стоите с леди, — Гриффиндор сжал зубы. Он воин. Он привык горевать потом. После битвы. Пока же они раскатают эту «обитель» по камешку. — Магглы, — словно сам себе не веря сказал Салазар. — Магглы. И закричал. Страшно, без слов, а потом, бережно опустив Розиту на наколдованный хрустальный помост, аппарировал в гущу врагов. От обители монахов-экзорцистов не осталось следа. Не только людей, но и сами стены маги уничтожали, словно злейших врагов.