Поезда пусты

Сияет гладь пролива Золотые Ворота зеркалом. Большим, ровным — Дженни обнимает руками новенький лонгборд, а блики от воды скользят по лакированному дереву, в танце перебирая разноцветные полоски. Дженни улыбается городу, кокетливо начинающему выглядывать из-за холмов; кто-то рядом срывается камнем с перил. Дженни кричит, хлопая по стеклу ладонью. Автобус качает вслед за мостом — город запрыгивает на колеса шершавым асфальтом. Дженни уже хочется выбросить эту глупую доску. Ее последняя пассия, Мишель, тоже слетела вниз к сверкающей воде. Она такая тоненькая была, как бумажный журавлик, хрупкую фигурку просто сдуло ветром, и Мишель перестала существовать в человеческой оболочке. Сияет гладь пролива гранитом. Крепким, беспринципным — редко выбрасывает вторые шансы прибоем на скалистый берег. Дженни красит кончики волос в темно-фиолетовый, для нее цвет ассоциируется теперь с чем-то потусторонним. Пока, лиловые волны ауры. Пока, сливовые цветы на леггинсах. (Мишель любила водить по узору своими ногтями с идеальным французским маникюром) Дженни захлопывает ото всех свои чакры, зарывается носом в пластинки Битлов, вдыхает аромат лака с поверхности лонга, засыпает под затяжные дожди и сладковатую дымку под самым потолком; она не винит ее. Радужные флаги трепещут на ветру, кажется, он западно-восточный сегодня. Дженни добирается до Чайнатауна и, натянув на себя расшитую золотом атласную униформу, учтиво обслуживает голодных янки и туристов, заплутавших, как обычно, в сетке бульваров самого старого Чайнатауна. Она ломает печенье с предсказанием в конце рабочего дня, оно говорит: найди свой путь в росчерке кисти. Свои азиатские корни всегда были глухой чащей для нее. Вечер, укутавший город фиолетовой шалью, Дженни рассекает на лонгборде, кончиками пальцев собирая ветер. Грохот колес заглушает вой сирен; она едва успевает отскочить — патрульная машина ищет кого-то. Дженни сворачивает на пешеходную улочку, и ойкает слишком громко, вытесняя голосом тишину. Тут граффити на стену ее дома наносят, какая приятная неожиданность. Она подсказывает, что неплохо бы добавить в пейзаж Сан-Франциско сытого пеликана, а ребята выдвигают встречное предложение — ну, если только после того, как ты наметишь мост Золотые ворота. Сказав это, миловидная японка берет ее руку, зажимающую краску, поднимая баллончик высоко-высоко, и Дженни вновь кажется, что она вспомнила, какого это, касаться облаков. Они выводят линию за линией — плавные, аккуратные — поразительно синхронно. Японка, забавно морщась, улыбается ей, Дженни — в ответ, и это от резкого запаха краски голову кружит, дышать становится тяжело, а в животе порхают теплые бабочки, или что?