Узел Хима и Узы Кессиль

      Тело как будто бы задеревенело, но я чувствовала сухую теплую землю под ладонями. Я дышала, ощущала прохладный воздух, входящий в мои легкие и на выдохе стремящийся наружу уже согретым. Я дышу. Сама... Невозможно...       Обоняние вернулось ко мне, и терпкий аромат можжевельника приятно щекотал нос.       Вокруг простирался необъятный лес. Огромные корни деревьев, то там, то тут торчащие из-под земли, в основании переходили в могучие стволы, покрытые морщинистой корой. Всё перед лицом было устлано душистыми иголками, и, повернув гудящую голову, я увидела, как сквозь верхушки пушистых елей пробиваются одинокие лучи дневного солнца.       Где я?       Мне было не очень удобно, и моей задачей стало приподняться и попробовать встать. Руки и ноги, на удивление, хорошо слушались, но я все делала аккуратно и не торопясь. Боясь разрушить эту хрупкую иллюзию существования. Онемение растекалось по жилам и дарило неприятное покалывание, а в голове будто копошились черви.       Что за дивный сон?       Видимо, лежу я здесь достаточно давно.       Окинув собственное тело беглым взглядом, я узрела босые ноги, тонкие икры, бледные бедра и плоский живот. Одежды не было. Прекрасно. Зато от былых шрамов и язв не осталось и следа. Не было паутины вен, проступающих на прозрачной коже рук. В принципе, все было при мне, зубы целы, волосы на месте.       Вспышка света ударила куда-то в висок, и память озарило, поднимая из ее темноты самые унизительные воспоминания.       Я не смогла сдержать стона и глухо рухнула обратно на землю. У меня есть волосы. Волосы... Густые и длинные. Я сгребла их в охапку перед собой и зарылась в них лицом. Какие шелковые. Какие красивые. Настоящие... Не парик. Почему я так разнервничалась? Потому что я лет десять проходила лысая, и это было неприятным зрелищем. Смутно, но вспоминалось, что каждый норовил отвернуть взгляд от меня, стараясь не глазеть ради приличия, ибо на мне было это грубое клеймо проказы. Первое, чего лишает рак — волос. Не совсем рак, конечно... химиотерапия, но я бы ни за что не стала лысой, если бы не эта дрянная зараза, поселившаяся во мне.       Я прижимала волосы к лицу и вдыхала их запах, тянула их и пропускала между пальцами. Они топленым воском перетекали между изгибов кисти руки. Прекрасные. Мне даже захотелось заплести их в косы. Локоны укрывали мои плечи мягкой волной и щекотали поясницу, а я закружилась на месте, с любопытством наблюдая, как густая копна разлетелась вокруг меня каруселью.       Только через большое количество времени, когда я успокоилась — ко мне начал возвращаться здравый смысл.       Я не знала, где я. И не знала, у кого спросить. Не знала, куда идти и что мне делать дальше.       Возможно, все происходящее — иллюзия умирающего сознания?       Я прошлась ладонью по коре дерева, под которым очнулась. Она была шершавая и теплая, а еще что-то такое внутри... Будто бьющееся сердце. Мох, покрывающий ствол мягким ковром у основания, щекотал ладонь и пах сыростью. Иголки под ногами хрустели, а над головой я слышала трель птицы. Слишком реалистично. И слишком волшебно, чтобы быть правдой.       Болезнь отступила? Или, может, я мертва, и в это место попадают после смерти? Чистилище? Рай? Я не верила в бога. За меня молились ночи напролет, но я не чувствовала ничего, кроме желания увеличить дозу обезболивающих. Вера не снимает лихорадку и не поднимает налитое свинцом тело на ноги. И никакой бог не спасет от неизбежного.       И вспышками ко мне пришли образы. Последнее, что я помню — это удушье. Чтобы я не задохнулась от кровавой рвоты, мне поставили зонд, который торчал из живота. Он не доставлял неудобств, но вонь из него была жуткая. Из трахеи тоже торчала трубка, которая все время тяжело свистела на выдохе и мешала мне заснуть. Периодически кишечник сам опорожнялся, доставляя массу неудобств и мне, и персоналу. Надо ли говорить о катетере в мочеточнике? Мне было стыдно за саму себя. Опухоль в легких не была следствием многолетнего курения. Думаю, 15-летняя девочка вообще не виновата в том, что так медленно и некрасиво умирает. Это страшно сказать вслух. Я была неудобным пациентом. Я чувствовала. Надежда на чудо угасла, и двери больниц были для меня закрыты. Таким безнадежным больным была прямая дорога в хоспис. Последний оплот жизни мучеников. Я лежала здесь уже больше месяца и спала бы в ожидании конца, если бы позволило собственное тело. Меня били судороги, и отнимались органы. То слух подводил, то зрение. Но самое противное — это наполнение легких жидкостью из самой опухоли. Это происходило за секунды, и с каждой из них дышать становилось сложнее. Из груди вырвался глухой стон из-за мучающей меня мигрени, и этот звук запустил процесс сообщающихся сосудов. Легкие склеились. Не в первый раз я задыхалась. Любой на моем месте за столько лет выработал бы технику — без паники медленно и часто дышать и рукой тянуться за кнопкой вызова врача. Но в этот раз все было по-другому. Тело сдалось окончательно. Внутрь не проходил ни глоток воздуха, и перед глазами растекалась кровавая пелена. Рваный писк монитора оповестил больницу о приступе за меня. Казалось, время течет слишком медленно... и в какой-то момент все прояснилось... боль как рукой сняло. Я увидела перед собой врачей, что судорожно пытались очистить мои дыхательные пути, и молодую медсестру, что сшибла из-за спешки катетер в моей руке. Прижав ладони к лицу, она отступила на шаг назад с застывшим ужасом в глазах. Всё. Конец. Я больше не слышала писка монитора. В груди будто разожгли огонь. Он молниеносно растекался, сжигая всё на своем пути. И темнота накрыла меня ещё раньше, чем я успела понять, что не готова.       И теперь я неизвестно где. И, кажется, всё это было так давно и не со мной. Я чувствовала пустоту там, где должны жить эмоции. Тоски, что рядом нет родных, не было, и сознание прятало от меня их лица. Как будто моя жизнь была прочитанной книгой, или я провела без семьи много больше, чем помнила. Хотя я знаю, что эти персонажи были в моей судьбе, но они как бы вспоминались всего лишь буквами на страницах. Природа вокруг рождала гораздо больше эмоций. Я как будто была рождена заново. Совсем новенькая. Без единого дефекта.       Первое, что видит новорожденное дитя, — мать. Я же лицезрела лес. Он казался волшебным творением рук скульптора. Янтарные деревья с изумрудной кроной оживали при каждом дуновении ветра. Капли смолы на стволах могучих елей блестели драгоценными камнями в лучах солнца. Редкие голоса птиц и жужжание насекомых завершали сказочную картину. Что бы это ни было за место, я не чувствовала себя здесь чужой. Такой близкой ко всему происходящему я себя еще никогда не ощущала. Или помнила... Я знаю, где я?       Из других плюсов — у меня было сильное молодое тело, и я не собиралась сидеть на месте.       Так как кругом были сплошные деревья, пошла я наугад. Брела, кажется, целую вечность. Круг небесного светила преодолел со мной часть дороги и скрылся. Свет погас. Наступила кромешная тьма. Все же я отчетливо видела темные силуэты деревьев. Возможно, больше тут ничего не было. Ни холода, ни чувства голода. Легкая походка, никакого дискомфорта, приверженность ко всему происходящему... Я чувствовала себя частью раскинувшегося вокруг пространства.       Что же такое? Может, хожу кругами?       Я побежала, как мне казалось, прямо. Удивительно, но зрение было отличным в темноте и движении. Легкие расправились от поступившего кислорода, и было похоже, что я лечу вперед, не создавая практически никакого шума. Невесомое тело легко рассекало воздух, и я стрелой мчалась, ловко уворачиваясь от хлестких ветвей.       Если кто-то когда-нибудь бегал наперегонки с ветром, он поймет меня. Гармония. Слияние. Ты — ветер. Но и это быстро наскучило, и бег сменился мерным шагом. Ночной лес застыл в ожидании чего-то совершено неизведанного и таинственного.       И тут на небо взошла луна.       Огромная. От нее исходило свечение, как от мощного прожектора. Она покрывала чистым серебром все, что было доступно её лучам. Кожа засияла, а над головой вспыхнули мириады звезд. Казалось, свет луны грел не хуже солнечного. Это невозможно. Невероятно.       Между деревьев, вдали, что-то мелькнуло вспышкой. Секунду спустя слух уловил журчание. Вода! И я быстрым шагом преодолела небольшое расстояние.       Деревья разошлись, как занавес, и мне открылась река, устланная с обоих берегов камнями разных размеров. Течение было спокойным, а по центру отраженный свет луны накрыл реку длинной лунной дорожкой, как шелковой лентой. Я не удержалась и ступила босыми ногами в прохладную гладь, умыла лицо и почувствовала, что даже у воды есть свое сердце. Такое звонкое, колкое и игривое.       Здравствуй, река.       Интуитивно поклонившись мерцающей глади, я почему-то рассмеялась и неспешно пошла по течению.       Нашлось ли в моем прошлом хоть что-то, слабо напоминающее эту красоту? Хотелось облечь эмоции в какую-то форму... но нет. Слова были слишком скупы и бесцветны, а память, как плохо уловимая радиоволна, давала помехи. Или перед этим чудесным лесом моя прошлая жизнь и была лишь досадной помехой? Вероятнее всего...       Я смотрела по сторонам, мягко ступая по мокрым камешкам. Вдоль реки, между сосен всё чаще мелькали лиственные деревья. Некоторые из них нагибались так низко к реке, будто хотели напоить крону. А стволы других нежно обнимали стройные ели, переплетая свои сочные листья с острыми иглами. Хвоя сменилась шелестом листьев окончательно, и меня начало клонить в сон. Вымоталась ли я? Нет. Но вид кругом был умиротворенно однообразным, и, устроившись на берегу рядом с большим валуном, еще хранящим тепло солнечного дня, я попробовала уснуть... скорее, от скуки.       Первый раз в моей недолгой жизни сон пришел быстро и безболезненно. А была ли то жизнь? Не знаю. А это тогда что?       Подумаю об этом завтра.