Строчки на волнах

В который раз, а как впервые. К такому невозможно привыкнуть. Да попросту нельзя. Порой в такие моменты он ощущал себя предвестником смерти. Сколько раз его проклинали… Кричали. Плакали. Бросались с кулаками. Винили. Всегда винили, ведь он командир, а значит был обязан прикрыть. Спасти. Защитить. А разве он не хотел? Хотел. Каждый раз как впервые, глядя как умирает его боец, молился. Чтобы его в замену или просто следом. Его молитвы не слышали. Вот и сейчас. Надавить на кнопку звонка, такое нельзя сообщать по телефону. Пусть и легче, но нельзя. Неправильно. Седая женщина на пороге, а за ней седой мужчина. В горле ком. Он тоже отставной офицер. Все понимает без слов, а женщина еще не верит, что сына больше нет. Ее глухие рыдания, его скупые слезы. Она набрасывается на него с рычанием. Хватается за влажное от снега пальто. Проклинает. От имени всех матерей. Муж оттаскивает ее, молчит. И лишь в глаза упрек. Банально изношенное: «Он погиб как настоящий герой». Кому это нужно? Когда ключевое слово «погиб». Больно. На уровне груди больно, и каждый раз словно ледяная рука стискивает сердце. Он приваливается плечом к стенке лифта, в глаза все размыто, нашаривает кнопку этажей. Каждый раз как впервые. Опускается на грязный пол кабинки. Сжимает руками голову, отсчитывает секунды. Глубокий вздох. Поднимается за секунду до того как откроются створки. Поскальзываясь на грязном снеге. Пальто распахнуто, рука прижата к левому подреберью. Каждый раз как впервые. Но с годами справляться все тяжелее. Кто бы знал, что он чувствует в такие моменты. Когда видит боль в глазах матерей. Слезы отцов и отчаянные крики жен, детей. Вот и сейчас. Сидит в кабинете, не раздеваясь. Что-то сердце разошлось не на шутку, или рана так и не зажила. Малодушно мелькает мысль о смерти. Усмешка трогает губы, не дождется. А Лекаря жалко, совсем пацаном был. Действительно не уберегли. — Как ты? — он вздрагивает от ее голоса. Не успел отнять руки. А она замечает все. — Батя? — тревога уже не скрытая. — Сердце? — Как впервые, — морщится. — Отпустит, Рит, я знаю. Каждый раз одно и тоже. Я ни разу не сообщал родным хорошие известия. Всегда ранение или хуже — смерть. — Я не замечала, — наливает воду из графина. — Знала, что тяжело но… — И не заметила бы, но здесь, ты не носишь каблуков, а я старею, — он забирает из ее рук стакан и залпом выпивает. — Вань, — садится рядом и крепко сжимает за руку. — Пообещай мне, что не придется твоим родным… — смотрит внимательно в глаза. — Не придется, Бать. Некому, — прижимается доверчиво, не разжимая руки. — Ты да я, да мы с тобой. — Наши орлы и орлица…