Строчки на волнах

48 часов… Это все, что у них было. А секунды уже бежали, отсчитывая каждую песчинку ее жизни. И каждая песчинка ядом травила каждую клеточку ее тела. Серое искаженное от боли лицо. Красные нити капилляров на глазах. Почти черных, от чересчур увеличенного зрачка. Шершавые, искусанные в кровь губы. Она пыталась не кричать. Чтобы не доставить еще большей боли. Хотя куда уже сильнее. Самые лучшие аналитики страны. Хакеры. Законные, незаконные, даже преступники. Он поднял всех кого мог. Бесполезно. Никто не мог найти ее. Не мог определить точку, откуда транслируется это чертово видео, на котором умирает самый близкий их человек. — Спецы нашли антидот, — Шумов во влажной от дождя форме вбегает в КЦ. — Если найдем ее, то спасем. Вот тут вся информация, — бросает на стол кожаную папку в мелких каплях дождя. — Если найдем — Булатов сжимает кулаки, и бросает лишь мимолетный взгляд на черный прямоугольник. — Почти сутки прошли, у нас ничего, — голос снижается до болезненного шепота. — Ты только взгляни на нее, — глазами указывает на экран. Широкий и слишком темный, только ярко освещенное лицо Риты. На уголках губ запеклась кровь. Жилка на шее дрожит, а в глазах отчаянье и мольба. — Я смотреть на это больше не могу, — адмирал резко отводит взгляд. — И не смотреть тоже. Шумов не отвечает. Им всем сейчас не до слов. Риту похитили почти сутки назад. Из парковки под торговым центром, а спустя несколько часов неизвестный абонент включил трансляцию, где на их глазах изготовил яд и вколол его Кошкиной. С усмешкой в голосе предложил засечь время, и теперь у каждого на часах стоял таймер. И каждый знал, через 48 часов действия яда будут необратимы. Маргарита в первые часы бившаяся от нестерпимой боли, теперь обмякла. Но боль не ушла — это можно было понять по мертвенно бледной коже, по подрагивающем пальцам и поту, каплями катившемся вниз от виска. Она просто старалась держать себя в руках, зная, что они ее видят. Нерпы переворачивали город, переворачивали его в буквальном смысле. Бизону уже грозила уголовная ответственность, за нападения на сотрудника ДПС при исполнении. А так же неоднократное нарушение дорожных правил, в результате спровоцировавших ДТП. Но сейчас это было такой мелочью. Словно одна из песчинок времени. Крохотная, не имевшая сути, если они ее не спасут. Булатов приехал, а если быть точнее сбежал из госпиталя спустя два часа, как началась трансляция. Шумов почти физически ощущал его боль. Напряженные до предела плечи, кровь на сбитых об стол костяшках. Разорванный ворот и тяжелое дыхание, слишком тяжелое. Резко постаревшие черты лица были почти неузнаваемы. Глубокие морщины, он будто за час стал лет на десять старше. Хотя не только он. Все они в секунду будто остались без опоры. — Товарищ контр-адмирал, — Шумов замялся. Он видел, что состояние командира ухудшалось с каждой секундой, а учитывая недавнее ранение, это грозило весьма серьезными последствиями. — У нас ничего нет, — Булатов провел ладонью по лицу. — Совсем ничего. — Нашли машину Риты, — в зал вбежал растрепанный Бизон. — Я велел экспертам до атомов ее разобрать, но найти хоть что-то. — Где была машина? — Под мостом. Ребята обыскивают всю близлежащую территорию. Я машину привез, сейчас тоже туда. Как там Русалка? — мужчина намерено отводил взгляд от экрана будучи не в состоянии видеть мучения подруги. — Пока держится, — Булатов поморщился. — Подожди, я с тобой. Все равно от меня тут проку никакого. — Бать, не стоит, ты едва на ногах держишься, — Борис покачал головой. — Да и этот может выйти на связь. — Да я не могу тут больше! — крик заставляет всех вздрогнуть. — Не могу видеть как она умирает! — Бать, так будет лучше для всех. Мы все делаем, ты же знаешь. До связи! — Борис бегом покидает зал. Булатов садится за стол и закрывает лицо ладонями. Руки предательски дрожат, а маска сдержанности дает трещины, обнажая всю боль в покрасневших глазах. Впервые в жизни он абсолютно беспомощен… 10 часов до… Шумов старается не думать. Просто перестать существовать, вместе со всеми. Картина происходящая вокруг него кажется совсем уж бредовой. Они так ничего и не нашли. Рита, уже с закрытыми глазами лежит по ту сторону экрана. О том, что она жива, можно понять лишь по слезам то и дело скатывающимся из-под закрытых век. И порой невнятный шепот, буквально разодранных в кровь губ. Адмирал не двигается уже больше часа, и Бизон не выдержав нервно протягивает к нему руку, словно собираясь проверить пульс. Резкий удар. Командир жив, только надолго ли. Он сидит на полу сгорбившись и сжав голову руками. На брюках то и дело расплываются капли. Темно вишневые. Драка устроенная им с Бизоном, будет еще надолго в памяти. Пистолет Булатова закрыт в казенном сейфе, отбить оружие получилось не сразу. Ума уже не сдерживает слез, сжимая в руках крошечную лошадку и безостановочно повторяя, то ли молитву, то ли проклятья. Где остальные -неизвестно. Может ищут, а может просто пытаются убить боль алкоголем в кабаке на соседней улице. — Что он хочет? Что ты хочешь сука! Что?! — резко сорвавшаяся Ума бросается к экрану — Скажи что! Тварь бездушная! Скажи! — она хватает со стола монитор и бросает его на экран. — Связь односторонняя. — Заткнись… Батя, уже давно переставший как-то реагировать на происходящее, поднимается, держась за стену и пошатываясь идет к столу. Набирает чей-то номер нервно вслушиваясь в гудки. — Твою мать! — Бизон бросает на пол сломанную зажигалку. — У кого есть прикурить? — Спички, — Олеся протягивает коробок, попутно забирая сигарету из пачки. Крепкие. Она давится дымом, но курит. — Бать, кому ты звонишь? — Ей… — Бать, ее телефон у нас. Там пусто, — Бизон нервно вдыхает дым. — Слышишь? — Слышу, — адмирал забирает у него сигарету и затягивается. — У нас больше нет времени. Отключай экран. — Что? Мужчина одним движением вырывает все провода. Погружая помещение в непроглядную тьму, и тишину, от которой звенит в ушах. 2 часа после. Бизон прижимает к себе худенькое тело Умы, и даже не пытается скрыть слез. Булатов, все так же сидит на полу, но уже в больнице. Халат сполз с плеч, и на нем грязные разводы дождя. Он смотрит на холодное отражение ламп и считает минуты. Гулкое эхо по коридорам больницы. Безумные глаза, без единого вопроса. — Она будет жить… А больше им ничего и не надо…