Строчки на волнах

Он молчал. Уже которую неделю он молчал. Кто-то приходил, уходил, заставлял его что-то делать, заставлял есть, щупал пульс, даже кричал… Кто-то пил на его кухне, разбивал бутылки и тормошил, а потом бил, долго бил, но не сильно, а так, чтобы привести в чувство. Но он продолжал молчать, слов просто не было. Была холодная, щемящая пустота внутри и дикий холод. Она умерла у него на руках, обняв и прикрыв с собой от пули, резко обмякла. Не было последних слов, это в книгах, смерть бойца красива. В реальности… В реальности ее темная, горячая кровь стекала по его рукам. Она корчилась в агонии, извивалась от боли, силилась что-то произнести, но вместо слов из горла хлестала та же кровь. Она до синяков стиснула его руку не выдерживая, ее волосы липли к лицу, а в глазах был страх. Ей было страшно умирать, было больно. Пот катился со лба и секунды тянулись до бесконечности долго, а под конец была судорога. Сильная судорога, сведенные мышцы, выпущенные глаза и рот искаженный в крике. Затем она затихла… Навсегда. Он ничего не смог сделать. Это уже потом пришло осознание, что ее можно было спасти. Что можно было зажать рану, остановить кровотечение или хотя бы вколоть обезболивающее, что нужно было кричать, искать связь, вызывать помощь. Что просто нужно было хоть что-то сделать. Но в секунды ее смерти он этого не знал, не понимал. Хотя учили, долго, много. И всегда руки действовали сами, на уровне инстинкта, но только не в этот раз. Позже врачи сказали, что был шок, сказалась контузия, нервы и тысяча причин, но ни одного оправдания. Он мог ее спасти, но не смог даже облегчить боль. Его никто не винил, не упрекал, просто… Просто резко стало пусто. Иван посмотрел в сторону Бизона, тот сидел на полу с очередной бутылкой водки. Каждый из них глушил свое отчаянье. Он молчанием, Борис же алкоголем. Наверно, Тарасову было еще хуже, ведь вместо Багиры он должен был ехать на задание, и он должен был прикрыть его от той роковой пули… Или не прикрыть. А теперь, теперь Рита была похоронена на западном кладбище. Теперь Иван был списан по состоянию здоровья. Теперь все было по-другому и не было ничего вообще. Только серые стены, и сходящий с ума бывший командир. Иван вновь отвернулся, он помнил как их нашли ребята. Как Сармат долго пытался привести его в чувство, разжать руки, забрать тело Багиры. Как вдруг расплакался Кот. Словно ребенок, он скулил закрыв лицо ладонями, сидя на грязном снегу. А потом вырывал из его рук Багиру, пытаясь привести в чувство и кричал, пронзительно кричал о том, что она жива. А еще была Ума, она стояла на аэродроме, дрожа на холодном ветру, она до последнего не отходила от тела, и задыхалась в истерике, что ее мать не могла умереть во второй раз. Не имела права. И именно Ума жалась к нему, ища тепла и поддержки. Еще были врачи, много врачей, и красно-синие огни мигалки, вой сирен и страх на знакомых лицах. Он плохо помнил, что было дальше, только больничные коридоры и едкий запах хлорки. Оказалось, что отказало сердце, только вот почему-то его завели снова, напрасно. Он умер, он умер там в лесу, вместе с ней. А сегодня, сегодня он вновь молчал. Молчание, было его безумием, как алкоголизм Бизона. Просто говорить ему уже было не с кем и незачем. И держаться ради кого-то, тоже теперь не имела смысла. Кто-то вновь приходил, уходил, приводил в чувство Бориса, орал, бил. И так по кругу… Молчание, стекла, и отражение мертвых глаз на них.