Fiction

Умирая, умирай Без лишних стонов, просьб и прощаний Без пафоса И пожалуйста, не оставляй Мне конверты, исписанные твоим молчанием З. Д.

Джиён не сразу понимает, что что-то не так. Он всё так же, как все прошедшие дни их молчаливой войны, проходит в тускло освещённую спальню. Складка, залёгшая между бровей, кажется навсегда, медленно разглаживается, когда он вытягивает полы плотно сидящей рубашки из брюк, выдыхая. Он выглядит усталым, измождённым, бросает короткий взгляд на Сынри и уже хочет скрыться в гардеробной, как застывает. Сынри почти находит в себе силы сдержать улыбку. Джиён странно замирает, его взгляд горит злостью, уже подкравшейся со спины, он резко дёргается вперёд, но уже не пугает Сынри. Ничем не пугает. - Что с тобой, - рявкает он, больно хватает за плечо и подтягивает к себе. Сынри безвольно скользит к нему по гладкому шёлку простыни, из-под ресниц наблюдая, как меняется лицо Джиёна. Он догадывается, но не понимает. Сынри тихо хихикает, откидывая голову назад. Глаза Джиёна тут же бросаются на обнажённую шею, скользят по голой коже. - Больной ублюдок, - с любовью шепчет Сынри, слабыми руками тянется к чужому бледному лицу. – Даже сейчас готов сожрать меня? - Что значит, - медленно говорит Джиён, пытаясь понять, что не так с человеком перед ним. – Даже сейчас? Ночь медленно уступает рассвету, гаснут уличные фонари, а управляющий Ким загоняет собак обратно в особняк. Сынри переводит взгляд в сторону, но Джиён больно хватается за его подбородок и не даёт никуда больше смотреть. Всегда только на него. - Сынри, - зло произносит Джи, сжимая пальцы крепче, и обычно уже отбивающийся Сынри даже не шипит. Он разжимает пальцы, а глаза на секунду делаются испуганными. – Что ты сделал?! Тело плохо слушается, пока Джи тянет его вниз с высокой постели, на мягкий ворс ковра, поближе к свету. Он на секунду отлучается, чтобы включить все лампы в спальне, а когда разворачивается, то Сынри даже не шевелится. Его лицо наверняка белое как мел, а лоб покрыла испарина, скрывать хрипы в дыхании уже невозможно. - Что с тобой? – уже куда мягче (Сынри так истосковался по этим ноткам заботы, господи) шепчет Джиён, укладывая чужую голову на своих коленях. – Скажи мне, малыш, что такое? Ты что-то не то принял? Сынри смеётся, ни на секунду не отрывая взгляда от испуганной ярости перед собой – Джиён не глуп, он уже знает ответ. Но время идёт, и шансов становится всё меньше и меньше. Квон не глядя рявкает в телефон, чтобы быстро шли сюда, и отшвыривает его куда-то в сторону, холодными пальцами вновь обхватывая лицо Сынри. - Что ты принял, мразь? Лучше скажи мне сейчас, сам, потом будет хуже, - пошли угрозы, вполне в духе Квона. Сынри снова смеётся, чувствуя привкус крови во рту. Осталось совсем немного. Джиён видит кровь на губах и как будто в иллюзии, медленно размазывает её между пальцами и в его голове словно что-то щёлкает, он снова тянется к телефону и набирает номер уже сосредоточенно. – Мне нужна помощь. Это Сынри, думаю, это яд. Ему двадцать один. Сынри слышит свой возраст и впервые это осознаёт – он уходит так рано. Джиён не отрывает от него ни рук, ни лица, ни взгляда, а потом шепчет в трубку каким-то надломленным, испуганным шёпотом, заставляя Сынри впервые перестать чувствовать восторг, таким испугом от него тянет: - Он не должен умереть! Грудь сдавливают первые тиски, он коротко задыхается, но это быстро проходит и кидает мутный взгляд на часы, тяжело висевшие на запястье Квона. Семь минут. Как раз наступит рассвет. Джиён как будто теряет воздух вместе с ним, сталкиваясь холодным лбом и всхлипывая. Он смотрит, смотрит, как заколдованный, вновь обхвативший его ледяное лицо обеими горячими руками. Сынри так любил эти моменты. Это приносило боль больше, чем отрава внутри него. - Что ты принял, говори, - шепчут эти губы. Сынри бы рад умереть, ощущая их на себе. - Ты… - улыбка всё же расползается по обкусанным губам. – Ты молишь, любовь моя? Джиён скрипит зубами, не удерживаясь и сжимая руки так сильно, что почти больно, он смотрит так, будто перед ним не Сынри, а песочные часы, обратный отсчёт которых уже идёт. Их ломкую идиллию ломают распахнувшейся дверью, в их спальню, в их любовный уголок кто-то буквально влетает, снося все преграды. Джиён никогда никому из своих людей не разрешал видеть место, в котором он сжирает душу и тело Сынри. Их спальню он считал неприкосновенной. - Босс? – напряжённо басит Джун, кидая взгляд вниз, на них. Их прибежало сразу так много, наверное, они ожидали увидеть здесь бойню. Сынри так рад их разочаровать – Вот дерьмо… - Никто из них… - шепчет Сынри, окровавленными губами касаясь склонившегося к нему словно в мольбе мужчину. Скула под обкусанным ртом как кусок льда холодная, Джиён едва заметно, мелко дрожит. – тебе в этот раз не поможет. Зови кого хочешь, тебя никто не спасёт. Джиён тихо рычит, перемещая руку вниз, обхватывая талию Сынри и под бёдрами, чтобы встать вместе с ним на ноги. Младший охает от этого действия, грудь вновь сдавливает и он задыхается, но находит силы, чтобы захихикать. Джиёна это так сильно злит и пугает. - Мы будем ехать навстречу карете скорой помощи, - рычит он охране, те распахивают все двери, попадающиеся на пути. – Притащите мне лучшего токсиколога, реаниматолога, пусть готовятся встречать нас в ближайшей больнице, если он умрёт, я вас всех перебью! Его окрик звенит в ушах ещё доли секунды, прежде чем смениться звоном. Умирать оказывается и страшно и весело. Они спускаются по лестнице вниз всей гурьбой, Сынри ласково прячется лицом в чужой шее, выдыхая горячий воздух, обхватывая любимую шею руками. Лихорадка была первой реакцией, настигшей его. Запах Джиёна, его руки, больно прижимавшие к себе, даже сейчас, умеющие причинять только боль, его скуластое лицо и злые, злые глаза, на дне которых плескалось отчаяние. Сынри кусаче целует его шею, зализывая укус, запоминая вкус его кожи. Впервые за долгие месяцы он даёт себе поблажку – он любит всем сердцем, всей душой, ведь времени осталось так мало. Не успевают подогнать машину, как Сынри медленно обмякает в его руках, перестав хвататься и держать голову, тяжелее в объятьях. Джиён испуганно орёт, когда чужая голова запрокидывается назад, прижимая к себе и оседая на лестнице вместе с ним. Сынри слабо шевелит губами, хватаясь горящими пальцами. Запах Джиёна на мгновенье приносит облегчение, но вновь кидает его в бездну страданий. - Куда они доехали?! – грудь под горячими пальцами ходит ходуном, Джиён дышит так загнанно, словно бежал вверх, а не вниз по лестницам. Умирает Сынри, а задыхается, почему то Джи. Он стирает пальцами растёкшуюся кровь, целуя кровавые губы. – Почему так долго?! Ёнбэ, сделай так, чтобы они были тут! - Джиён, - слабо зовёт Сынри, обхватывая сильную шею руками, притягивая ближе к себе, не давая отстраниться. Не сейчас. Заставляя смотреть на себя, только на себя. Заколдовывая, обрекая, наказывая. – Побудь со мной… Только со мной. - Зачем ты это сделал? – шепчет мужчина почти в самые губы. Сынри на секунду боится, что отрава навредит и ему, если он будет так его целовать. – Зачем, Сынри, зачем? Ты хотел напугать меня? У тебя получилось, малыш, я испугался! Пожалуйста, прекрати! Прекрати умирать. - Мы можем только так, - глаза плохо слушаются, так и норовя закрыться. – Только так любить. Мстя друг другу. - Мсти мне как-то иначе, любовь моя, не так, я не смогу, это слишком, - Сынри чудится, что он видит чужие слёзы, но это всего лишь он, он сам плачет. – Ты выиграл, выиграл! - Ты говорил, помнишь, - улыбается младший. – Что я никогда не смогу от тебя уйти. Ты держишь меня так крепко, а я всё равно ухожу. - Не делай этого. Сынри всхлипывает, совсем немного жалея себя и свою любовь. Джиён обхватывает его всего, прижимает к себе и склоняется так низко, так рядом, что дышит почти одним отравленным воздухом на них двоих. Исчезла мельтешащая охрана, исчез Тэян, орущий в телефон, исчез холод и дрожь. Остался только Джиён, всегда только он. Его Проклятье. - Моё сокровище, - шепчет Джиён, прижимаясь ледяным лбом к его полыхающему. Сынри от любимого обращения совсем раскисает, почти рыдая, соскребая силы, чтобы сжать в пальцах чужие волосы на затылке. – Моя любовь, моя драгоценность, не оставляй меня. Не уходи, останься. Помнишь, мы говорили, что съездим втроём на те острова ещё раз? Как мы это сделаем, если тебя не будет? - Береги Чану, ладно? – плакать уже не получается, он устало принимает ещё один умоляющий поцелуй, прежде чем медленно соскальзывает в темноту. – Береги его и себя. Я… Я люблю тебя, чудовище. Я люблю тебя так сильно… Я люблю…тебя… люблю… Джиён держит в руках совсем слабое тело, безвольное, прижимает к себе, как прежде, но оно больше не сопротивляется, не отдаёт то нужное тепло, в котором привык купаться Джиён. - Сынри… Сынри, хэй, - шепчет он, зачем-то не может отпустить горячие губы, как будто пытается в них вдохнуть жизнь. – Подожди, нет, Сынри… Открой глаза, малыш, давай, не оставляй меня, не оставляй, не уходи… Я не могу без тебя, Сынри! Ёнбэ, сделай что-нибудь! Тэян присаживается на корточки рядом, мимолётно касаясь запястий, чтобы нащупать пульс, которого нет. Он знает это - слишком поздно. Как об этом сообщить? - Пора его отпустить, Джиён. - Нет, нет-нет, ты не сделаешь этого со мной, - он встаёт на ноги, как будто набрав ещё больше сил, чтобы бороться, держа Сынри, чтобы сгрузить его в подъехавшую машину. – Я не дам тебе уйти, вот увидишь, ты ещё откроешь свои глаза и я покажу тебе ад на земле. Яд тебе покажется десертом по сравнению с тем, что я тебе дам. - Он мёртв, Джиён. Тэян хватает его за рукав так и не снятой рубашки, ткань трещит под пальцами. - Я решаю, когда ему умереть и сколько ещё жить! И сегодня он меня не оставит. Тэян слабо кивает парням, застывшим возле машин, и наконец, едут на встречу помощи. Жаль только, им уже никто не поможет.