NRZI: без возврата к нулю - 2. (Inverted.)

Я умел словами играть, забрасывал в кольцо. И не врал тебе невпопад, а этот эпизод Я перенес бы дальше лет на сто, Держался, если б еще мог. Любил тебя, любил бы начисто…

Цепочкой поцелуев Вик неторопливо спускался ниже – вдоль напряжённых мышц живота, заставляя меня дышать всё более судорожно и рвано... Не переставая истязать меня ласками, парень небрежно перекинул все свои волосы на одну сторону и слегка прищурившись, впился в меня взглядом. Когда он так смотрит, мне всегда кажется, что часть его неисчерпаемой энергии переходит и в меня. Я как будто растворяюсь в его зрачках, а когда нахожу в себе силы вернуться к реальности, то чувствую себя так, словно только что восстал из пепла… Что, кажется, хватило бы сил даже планету заставить вспять крутиться… Длинные, мягкие волосы парня всё-таки рассыпались по моему животу и бёдрам. – А-ах… – я инстинктивно подался навстречу движениям Вика, но он, хоть и одной рукой, а впечатал меня в кровать так, что я не мог и пошевелиться, только цепляться пальцами за кроваво-красные простыни и стонать до хрипоты. – Вик… Сквозь просвет в неплотно задёрнутых шторах солнце как-то слишком уж быстро и незаметно добралось от комода к кровати. – Пора вставать... – Час назад ты говорил то же самое... – На этот раз точно пора. – А это ты говорил... Вик приглушённо засмеялся: – Я помню. Он выбрался из месива одеял и простыней, невозмутимо продефилировал под моим пристальным взглядом к окну. Отдёрнул тяжёлую портьеру, позволяя солнечному свету чуть больше проникнуть в комнату. Неизвестно откуда в его руках появился сотовый и я застонал. Дверь на балкон была открыта, – Вик терпеть не может спать, если в комнате душно, – повеяло утренней прохладой; я потянулся и ещё больше закопался в одеяло. Поприветствовав своего собеседника, парень бросил на меня насмешливый взгляд. – Такая японская официальщина плохо сочетается с твоим внешним видом! – заметил я. – Ты специально дразнишь меня, расхаживая перед кроватью в чём мать родила? – Домо аригато годзаимас, – сказал Вик в трубку и, подобрав с пола мои джинсы, швырнул их в меня. Я поймал налету и невольно прыснул: – Всегда пожалуйста, Клаудия! Парень картинно закатил глаза и снова отвернулся к окну: – О-нэгаи-ситай кото-га аримас га[2]. Лениво потягивая уже вторую бутылку пива, я из кресла в углу комнаты рассматривал гостей Вика. Среди этой важной, сверкающей драгоценными камнями и белозубыми улыбками, компании я в своих драных джинсах и любимой майке с надписью «Fatal» смотрелся достаточно-таки эксцентрично. Левое ухо непривычно тяжелила опаловая серьга. Вик всё же умудрился вызвать своего косметолога к нам с самого утра, и всего за пару минут я стал счастливым обладателем дырки в ухе. Я откинул волосы с глаз и ещё раз обвёл комнату скучающим взором. Приглашённых было действительно не много, а лица большинства я узнавал, даже если не был лично знаком с их обладателями. Вик, как обычно, со всеми был вежлив и любезен с поистине виртуозной холодностью. Но периодически он находил меня солнечным взглядом и тогда я расплывался в самой своей идиотской улыбке. Не представляю, как я смогу уехать через три дня? Я досадливо поморщился – снова дни отсчитываю. – Добрый день, – голос показался мне знакомым и я, обернувшись, растерянно уставился на подошедшего ко мне невысокого, худого парня, примерно моих лет. У него были кудрявые рыжие волосы, запястья, сплошь унизанные браслетами из бисера и разноцветных ниток, забавно сочетающиеся с его белой рубашкой, и улыбка до ушей. – Привет, – осторожно кивнул я. – Мы встречались раньше? Он поднял брови: – Не думаю. Я – Этьен. – Курт... – я протянул ему руку. – О, Этьен Арден? – дошло до меня. – Художник? Рыжий неожиданно зарделся: – Это Виктор Вам так сказал? Он преувеличивает... – Этьен произносил имя Вика непривычно для меня, на французский манер. – Семнадцать выставок – это как-никак да говорит о чём-то! – буркнул я. Чего он выделывается? – Вик не имеет привычки преувеличивать. – Простите, – улыбка парня стала какой-то беззащитной и я вдруг, к своему стыду, понял, что он ещё совсем мальчишка. Лет восемнадцать, не больше. Как это я сразу не заметил? – Да нет! Я видел портрет! – затараторил я. – Правда классно! Мне бы хотелось сходить на твою выставку. Но, к сожалению, я, наверное, не успею: мне через пару дней уже нужно возвращаться в Штаты. Этьен прислонился к спинке соседнего кресла, вертя в руках почти нетронутый стакан с соком: – Спасибо. Мне очень приятно, что Вы так считаете. А выставка работает ежедневно; если найдёте время, я буду рад Вам немного рассказать о своём творчестве. Забавный парень. Я в очередной раз переглянулся с Виком. Он разговаривал с Хансом и его сногсшибательной спутницей. Белобрысый немец проследил за взглядом Вика и что-то смеясь сказал ему. Вик улыбнулся. – Как ты смог вытерпеть кого-то так долго возле себя?.. Я резко обернулся к Этьену: – Что? – Вам интересно, что сказал Ханс Бергер, – рыжий зло усмехнулся. – Он удивился, почему Виктор и Вы так долго вместе. Я оторопело смотрел на Этьена. Ничего себе застенчивый мальчик. Парень, похоже, был слишком погружён в свои мысли, чтобы обращать внимание на моё выражение лица. Сжав кулаки, он продолжал: – Хансу стоило бы поставить вопрос несколько иначе. Например, откуда у Виктора столько терпения, чтобы выносить рядом с собой такую размазню… – тут Этьен спохватился: – Excusez-moi, s’il vous plait[3], я не Вас имел в виду, – Ханса Бергера. – О, тогда ладно, – на большее меня не хватило. – Не поймите меня превратно, просто у нас с этим человеком есть некоторые разногласия. И, наверное, я не совсем адекватно его воспринимаю... У меня свои причины, – Этьен вздёрнул подбородок. – Хотя было бы вполне достаточно того, что Виктор считает его ничтожеством. Хм… Конечно, Вик лицемер, но он жил на вилле Ханса… Да и в суши-баре я не заметил особой недоброжелательности. – Прошу прощения, – Этьен словно опомнился и вымученно улыбнулся. – Не слишком-то красиво с моей стороны обсуждать гостей. – Да ничего. По-видимому, тебе действительно есть, за что его недолюбливать, – наконец, я смог связать несколько слов. Да уж, у пацана хорошо наболело. Чем Ханс мог ему так насолить? Словно почувствовав, что о нём говорят, Бергер извинился перед своей спутницей живо болтающей с Виком, и направился в нашу сторону. – Курт, – он кивнул мне и повернулся к Этьену: – Привет, сладкий! Сегодня твои изумительные зелёные глазки просто в мгновение убивают! Чем обязан такой ласке, mon cheri[4]? – Ханс, сделай милость, отвали. Демонстрируй своё утончённое чувство юмора кому-нибудь другому. Например, той очередной кукле «барби», что пришла сегодня с тобой. – Зачем же так грубо? – белобрысый немец продолжал рассматривать Этьена с прямо-таки непристойной улыбкой. – Я так надеялся, что хоть раз получу от тебя приглашение на выставку, mon roux chaton[5]! Хотя бы, как самый преданный твой поклонник! Я ведь ещё ни одной не пропустил! Этьен демонстративно закатил глаза: – Прошу тебя, избавь нас от своего ужасного французского! Уж лучше по-немецки говори! – С радостью, mon cheri, – Ханс приближался к парню до тех пор, пока тот не наткнулся спиной на окно. Тогда мужчина упёрся одной рукой в стекло, а другой убрал с лица юного художника выбившуюся прядь огненных волос: – Но тогда я тебя тоже кое о чём попрошу: учесть, что по-немецки я говорю только в двух случаях – в моей стране или в постели. Этьен исподлобья злобно сверкал на Ханса упомянутыми зелёными глазищами. – Мне как-то не представилось случая убедиться в этом лично, – прошипел он. – Наверное, я один такой – особенный? Рядом со мной бесшумно возник Вик. Взяв у меня из рук бутылку, про которую я совсем забыл, он допил остававшееся на дне пиво и посмотрел на прижатого к стеклу Этьена. Мальчишка с силой закусил губы, но они уже начинали предательски дрожать. – Ханс. – Вик вернул мне пустую бутылку. Смотря куда-то в сторону безразличным взглядом, он словно и не к немцу обращался: – Не нужно. Обстановка тут же разрядилась. Этьен с отвращением потёр скулу, словно к нему прикоснулся, по меньшей мере, склизкий червь. Бергер отступил и с улыбкой посмотрел на Вика. – Знаешь, Вики, иногда мне начинает казаться, что ты не такой уж и бесчувственный ублюдок. – Это заблуждение, – парень усмехнулся. Потом покосился на меня: – Я смотрю, ты уже познакомился с Этьеном. Помнится, он тогда заинтересовал тебя... При этих словах брови рыжего поползли вверх; Ханс поджал губы. – Э... – запнулся я, чувствуя, что начинаю краснеть. – Ну да, мы познакомились. Он пригласил меня на свою выставку. – Сходи. Это того стоит. – Я подумал, мы могли бы сходить вместе. – Давай попозже это обсудим, – Вик взял меня за руку и потянул за собой. – Сейчас пора возвращаться к гостям. И, кажется, уже можно зажигать все те свечи, которыми ты нафаршировал ни в чём не повинные тыквы. – Ну, Хэллоуин ведь... – смутился я. – А я уж было решил, что это в честь моего Дня Рождения, – развеселился Вик. – Скажешь тоже. Я широко зевнул раз уже, наверное, десятый. – Зачем было подниматься в такую рань? – хмуро посмотрел на меня Вик. Мы чинно завтракали в столовой. Было начало девятого. Яркое солнце слепило глаза, но мне было безумно лень тащиться к окну, чтобы задёрнуть шторы. И я знал, что Вику тем более это в лом делать. Он вообще сегодня встал явно не с той ноги. – Я не заставлял тебя подниматься. Мог бы валяться хоть до вечера, – пожал я плечами, отпивая из стакана апельсиновый сок. – В конце концов, почему тебе так необходимо всегда вставать раньше меня? Он вздёрнул одну бровь и с отвращением бросил ложку в свою овсянку. – Ладно, забудь, – я вздохнул. – Просто я хочу сегодня с утра потренироваться, ведь вечером показ твоей коллекции. Вик кивнул и взял из вазы с фруктами большое жёлтое яблоко: – Игра пятого? – Угу, – я заворожено смотрел, как парень с помощью ножа аккуратно срезает кожуру. Получалась непрерывная полоса кружева. – Отпуск подходит к концу. – Вашими соперниками будут «Хьюстон Рокетс»? Вик отодвинул кожуру на край тарелки и вытер пальцы салфеткой. – Да, – я даже забыл удивиться, что его интересуют такие вещи. – Они классные ребята. Но мы всё равно сильнее. Парень усмехнулся. – Не сомневаюсь, – он разрезал несчастное яблоко пополам, придерживая его вилкой. Потом одну из получившихся половинок – ещё раз пополам. Избавил четвертушку от сердцевины с косточками... – Курт? – А? – Я задал тебе вопрос. – Да? – я взъерошил волосы. – Прости. Можешь повторить? – Где ты витаешь? – Вик внимательно смотрел на меня, так и не положив в рот ни кусочка с таким искусством разделанного фрукта. – Э-э... Это и был тот вопрос? – я рассмеялся и подпёр руками голову. – За тобой наблюдаю! – я кивнул на его тарелку: – Ты так и не съешь своё яблоко? Вик замер в лёгком замешательстве. Наверное, я кажусь ему смешным. Я так часто говорю всякую сентиментальную чепуху. А слова «милый», «скучаю», «ты позвонишь?» Вик, я уверен, уже и слышать не может без содрогания. Я сам себя достал. Но именно от таких простых вещей, как прикосновение, взгляд, сказанная вслух чепуха по телефону, – когда он так далеко: в Японии, России, Австралии, Египте... – и чувствуешь себя по-настоящему счастливым. Можешь ощутить действительно близкого тебе человека практически в самом себе. Его пугает это? Или… Он никогда и не чувствовал себя так? Я не стремился к чему-либо подобному... До встречи с Виком я даже и не представлял, что в душе может царить такое умиротворение и отчаянье одновременно. Раньше во мне всегда была только ни чем не заполняемая пустота. А теперь я не знаю чего в моей жизни больше – счастья или страха? Как это может существовать единовременно? Счастье, что всё так хорошо и страх, что это может оборваться в любую минуту. Я пытаюсь жить сегодняшним днём. Ведь и прошлое, и будущее определяет настоящее. То, что происходит в эту минуту. По-видимому, махнув на меня рукой, Вик вернулся к завтраку. Когда он приступил к последней четвертушке своего яблока, я потянулся к вазе с фруктами, чтобы взять себе такое же. Откинувшись на спинку стула, я впился зубами в сладкий и сочный плод. Посмотрев на меня, Вик улыбнулся каким-то своим мыслям. Нельзя найти более разных людей, как я и он. И таких похожих... Мы жили каждый в своём мире, пока наши пути не пересеклись. И тогда я не смог его отпустить. Я думаю, он бы отпустил. Тогда. ...И сейчас. – Ты точно не хочешь со мной поехать? – я вертел мяч в руках, прислонившись к мотоциклу. – Отвлёкся бы от своего показа немного. Вик покачал головой и тяжело посмотрел на мой шлем: – Может, возьмёшь машину? – Да ладно тебе, – я притянул его к себе за ремень джинсов. – Байк только после ремонта и я его уже сам проверил! Обвив меня руками за шею, он с нежностью ответил на поцелуй. Но брови всё равно ещё хмурил. – Так что насчёт показа? – хмыкнул я. – К которому часу мне можно там появиться, чтобы не распугать всех важных шишек? – Будь готов к началу шестого. За тобой заедет Джей. – Окей. Я ещё раз чмокнул его в губы и выехал на дорогу. Сегодня я решил не ограничиваться спортзалом, находившимся в том же здании, что и квартира Вика. Конечно, у них всё сделано по высшему классу, специально для богачей, которым лишний раз выходить из дома – и лень, и небезопасно для жизни, но вот никакого спортивного настроя там не возникает. Поэтому, я стараюсь выбираться в ближайший спорткомплекс как можно чаще. Тем более в Токио все площадки что надо – тренироваться одно удовольствие. На часах было начало пятого, когда я уставший, но весьма довольный вернулся домой. Я привёл себя в порядок. Оделся и думал на что бы убить оставшийся час. Неожиданно зазвонил мой сотовый. – Привет, – удивился я. – Что такое? – Курт, – слышно Вика было просто отвратительно. На заднем фоне, казалось, случилось самое настоящее Вавилонское Столпотворение. – Ты мог бы выехать немного пораньше? Джей уже должен быть у тебя... Тут консьерж как раз доложил о прибытии шофёра. Я на ходу взял ключи и заскочил в лифт: – Уже спускаюсь в гараж. Что-то изменилось? – Просто подхватишь Этьена, хорошо? Джей знает адрес, – Вик был подчёркнуто спокоен. Так, что меня мороз продрал по коже. – Я не могу вырваться, тут настоящий дурдом... – Нет проблем, я всё сам сделаю. – Спасибо. – Жди. Мы скоро будем, – весело пообещал я в трубку и запрыгнул на переднее сидение «роллс-ройса». – Джей, тебе Вик говорил что-нибудь? Рослый охранник и водитель в одном лице, Джей был намного наблюдательней и умней, чем могло показаться на первый взгляд. Он работал с Виком уже много лет и зачастую понимал того с полуслова. – Да, Курт, – мужчина вырулил на улицу и сразу же сорвался с места, игнорируя все ограничения скорости. – Виктор просил меня быть осторожным на дорогах. Минут через десять мы подъехали к небольшому аккуратному домику. Вокруг был настоящий осенний сад. Листья опадали с непередаваемым трагизмом в своём спокойствии. Деревья же в лучах низко стоящего солнца отбрасывали зловещие, даже враждебные багровые тени. Ну, в общем-то, чего я ожидал? Художникам, писателям и остальным творческим личностям положено жить в таких живописных местах. В Швейцарии у этого паренька наверняка вообще своё имение где-нибудь в горах среди озёр. Я постучался в дверь. Открыли практически мгновенно. Пожилая японка провела меня вглубь комнат. Женщина не проронила ни слова, только кланялась постоянно и избегала смотреть на меня, но я успел заметить испуганное выражение её бледного лица. Здесь везде было так чисто, тихо и пустынно, что когда я вошёл к Этьену, то на некоторое время просто оцепенел в растерянности. Казалось, в помещении не осталось ни одного целого предмета. Стулья, одежда, книги, мольберт – всё это превратилось в густую кашу на полу. Под ногами хрустело месиво из стекла, бумаги, карандашей и компакт-дисков. – Эй... – позвал я не своим голосом, чувствуя, как всё внутри холодеет от ужаса. Этьен появился откуда-то из-за ширм в противоположном конце комнаты. Парень вытирал волосы полотенцем и был в одних джинсах. Заметив меня, он удивлённо остановился: – Месье Курт? Почему Вы здесь? – А... меня это... Вик попросил заехать за тобой, – смешался я. – Чтобы на показ отвезти. – Да я бы и сам дорогу нашел, – парень пожал плечами. – Ну ладно, это очень любезно с Вашей стороны. – Пустяки... И знаешь, – я взъерошил волосы на затылке. – Давай без всей этой официальщины! А то я и так с японцами и их вежливостью свихнусь скоро. Давай хоть по-английски нормально? – Окей! – рыжий улыбнулся своей неподражаемой яркой улыбкой. – Тогда ты подождёшь меня? Я только что из душа. Нужно волосы высушить. Ты присаживайся. Я оглянулся, искренне желая выполнить его просьбу. – О, не обращай внимания. Тут небольшой беспорядок, – заметил мои затруднения Этьен. Он сбросил с широкой кровати всё на пол и расправил покрывало: – Располагайся. Сам художник нырнул обратно в завалы и вытащил на свет божий фен и какие-то разноцветные побрякушки. Я вспомнил его руки сплошь унизанные фенечками. Достав браслет из красного бисера, Этьен проворно надел его и тут же взял следующий. Я молча наблюдал за этим ритуалом, как вдруг мой взгляд упал на запястья парня. Вся их внутренняя сторона была исполосована тонкими белыми шрамами. Я даже сперва решил, что мне показалось – так их было много, к тому же на обеих руках. Мало ли, возможно, это свет неудачно падает... Но Этьен с такой методичностью распределял браслеты вдоль предплечий, что вскоре все светлые полосы на его коже были полностью скрыты чуть ли не десятком всевозможных фенечек. Для рыжего, по-видимому, всё это было настолько привычно, что он даже ни разу не посмотрел на свои руки. Не могло быть никаких сомнений: такие следы остаются у тех, кто пытался резать себе вены. Вряд ли это произошло недавно. Скорее всего, несколько лет назад... Но что могло заставить парня лет четырнадцати-пятнадцати так исполосовать себе оба запястья?! И как этот мальчишка смог выкарабкаться после такого? Самоубийцам, как правило, хватает и одного-двух ударов лезвием бритвы. Остаётся только немного подождать лёжа в тёплой ванне. Может быть, несчастный случай? Этьен, вообще, слабо походил на меланхоличного пацана со склонностью к суициду. Парень тем временем принялся сушить волосы. Когда мокрые локоны превратились в воздушные кудряшки цвета пылающего ночного пожара, Этьен причесался, встряхнул головой и скрылся за ширмой. – Мы ещё не опаздываем? – донёсся его приглушённый голос. Я посмотрел на часы: – Нет, времени ещё навалом. Парень хмыкнул. Напевая что-то себе под нос, он вышел ко мне на середину комнаты и покружился, раскинув руки: – Нормально? Как думаешь? Я моргнул. Никто никогда не интересовался моим мнением по части одежды. Вик всегда одевался сам и выглядел просто сногсшибательно, так что мне оставалось только восхищаться. Я окинул Этьена с ног до головы оценивающим взглядом. Парень надел джинсы с разрезами по всей длине штанин и узкую прозрачную рубашку с вышивкой на расклешённых рукавах. Всё чёрное и цвет этот удачно контрастировал с его рыжими волосами. Я откровенно залюбовался его стройной, тонкой фигурой и парень довольно рассмеялся, заметив это. Смущённо откашлявшись, я улыбнулся: – Ты собрался покорить сердца всех присутствующих на показе, включая самого мэтра и моего Вика? Он хихикнул: – А твоё, значит, уже покорил? – Не знаю, – я подмигнул ему. – Хочешь проверить? Этьен мягко прищурил свои большие зелёные глаза, вплотную приблизился и положил руки мне на плечи. Я посмотрел на него снизу вверх. Медленно поднялся с кровати. Его руки сомкнулись у меня за шеей. В это время где-то за дверью начался какой-то шум. Доносились возмущённые мужские голоса, им противостоял высокий женский. Я хотел было отстраниться от Этьена – шутка несколько затянулась. Но парень внезапно резко развернулся, потянул меня на себя и мы упали на кровать одновременно с открывающейся дверью. – Этьен! – в комнату ворвался взъерошенный Ханс Бергер. Так странно было видеть этого самоуверенного и всегда педантичного немца таким... испуганным. – Ты... Заметив нас, Ханс словно подавился словами. И было видно, как он тут же взял себя в руки. Этьен лежал подо мной невинно хлопая ресницами и улыбаясь. – Какого чёрта ты творишь? – прошипел я, больше всего на свете желая оказаться где-нибудь подальше отсюда, от этих чокнутых, – хоть бы и в самом аду. – О, я, кажется, невовремя? – протянул Ханс. – Прости, но мне нужно это. Подыграешь? – рыжий расцепил кольцо рук и я откинулся на подушки рядом, обдумывая его слова. – Что ты, Ханс, ты нам нисколько не помешал! – Этьен поднялся, небрежно поправил рубашку и ремень на джинсах. Я пожалел, что не могу провалиться в преисподнюю прямо сейчас. – Мы как раз уже собирались ехать... – продолжал художник. Найдя на полу свою куртку, он отряхнул её и посмотрел на меня: – Правда ведь, Курт? – Точно, – промямлил я, ёжась под взглядом белобрысого немца. Он впился в меня своими серыми глазами, словно никак не мог решить, какой из всех существующих способов убийства будет самый мучительный персонально для меня. – Уже едем. Ханс огляделся: – Тебе не кажется, что это уже слишком, mon cheri? – О чём ты, Ханс? Немец многозначительно посмотрел на меня, но лишь заметил: – Ты сломал мольберт. – Подари мне новый, – беспечно бросил Этьен, беря меня под руку. И с тоской в голосе, когда Ханс его уже не мог слышать, добавил: – На том всё равно получалось что угодно, кроме твоего портрета... – потом парень широко улыбнулся, вспомнив обо мне: – Я терпеть не могу, когда у меня что-то не получается! Обними меня за талию, Курт. Я как во сне последовал его просьбе-приказу. Этьен рисовал Ханса? Неудивительно, что у него не вышло, с таким-то отношением. Только... А зачем было вообще начинать? Или... Я чего-то не догнал? Мы расселись по машинам. Я и Этьен зелезли на заднее сиденье «роллс-ройса». За руль своего серебристого «мерса» Ханс сел сам. Когда мы, наконец, приехали немец, чуть ли не на ходу выпрыгнул из машины, бросил ключи швейцару и, не оглядываясь, пролетел мимо нас. Я обречённо вздохнул, внезапно почувствовав себя ужасно уставшим. – Ты беспокоишься из-за Виктора? – Этьен шёл рядом, всматриваясь в моё лицо. – Я думаю, он всё правильно поймёт. Ну, хочешь, я ему объясню? Я представил себе, что этот рыжий может сказать Вику, и кисло улыбнулся: – Спасибо, но я лучше сам... – Ну, как знаешь, – беззаботно пожал плечами юный художник. В главном зале людей было целое море. Показ должен был начаться с минуты на минуту. Какой-то парень проводил меня и Этьена к нашим местам. Я огляделся, но Вика нигде не заметил. Впрочем, как и Ханса. – Пойду-ка я, осмотрюсь, – сказал я Этьену, снова поднимаясь. Сидеть спокойно я всё равно не мог. Рассудив, что идти надо в сторону противоположную зрительному залу, я завернул в какой-то длиннющий коридор с кучей дверей. Здесь было не так шумно, но людей всё равно бегало предостаточно. В основном, по-видимому, обслуживающий персонал. Я спросил нескольких человек где может находиться мистер Найтрэйн и, в конце концов, остановился перед ничем не примечательной дверью. Постучавшись и не дождавшись ответа, я заглянул внутрь. Вик сидел на столе у окна и с недовольным видом посматривал на часы. Ханс Бергер выглядел ещё более растерянно, чем в доме у Этьена. Белые волосы были растрёпаны, пиджак валялся на кресле. Немец снял очки, от чего его лицо помолодело лет на десять и потеряло всю свою респектабельность. Сейчас перед Виком метался из угла в угол растерянный парень и отчаянно жестикулировал. – Вики, я больше не могу так! – сдавленно говорил Ханс, с очень сильным немецким акцентом, которого я раньше за ним не замечал. – Он ведь это специально делает... Ты бы видел, что у него в комнатах творилось! Я так перепугался... Почему он никогда не звонит мне? Я всегда узнаю от кого угодно, – от Анри, от их мамаши, от тебя, – но только не от него самого... – Он звонил тебе. Думаю, всё именно из-за этого. Ханс в ужасе остановился перед Виком: – Звонил?! Когда? Почему я не знаю?! – У тебя был отключён телефон, я сам смог тебе дозвониться только раз на пятый, – Вик вздохнул: – Поэтому и попросил Курта поехать к нему: не знал успеешь ли ты... – парень едва взглянул в мою сторону: – Курт? Меня всегда немного шокирует эта его особенность – всегда чувствовать моё присутствие. И не только моё: Вик всегда умудряется безошибочно определить, есть ли в комнате помимо него кто-нибудь ещё или нет. Зато сам двигается с бесшумностью кошки, когда хочет. Сколько раз бывало я до потолка подпрыгивал, если он оказывался совсем рядом со мной, когда я думал, что его и дома-то нет ещё. Ханса развернуло вокруг своей оси и он, медленно надев очки, посмотрел на меня: – Что-то случилось? Где Этьен? Я почесал затылок и попытался обезоруживающе улыбнуться, что было не так-то и просто под таким рентгеновским взглядом двух пар глаз: – Э-э... Этьен в зале. Показ что-то задерживается... Вик кивнул: – Сейчас, – потом посмотрел на Ханса: – Мы говорили об этом, ты знаешь мою точку зрения: наслаждайся жизнью и не создавай себе лишних проблем. Бергер схватился обеими руками за голову: – «Ты мечтою жадной юности не тронь...»[6] Боже, Вики, как ты можешь так говорить?! Ему же всего семнадцать! – Именно поэтому, Ханс. Вспомни, где ты был в этом возрасте? Любому терпению приходит конец. Этьен устал от твоей нерешительности. Если ты не можешь быть рядом, он найдёт того, кто сможет. Немец взял свой пиджак: – Но я ведь рядом... – Ты понял, о чём я, – Вик спрыгнул со стола. – Мне пора. Это переливание из пустого в порожнее. Идём, Курт. Мы вышли обратно в коридор. На Вика тут же налетело человек пять, что-то говоря ему про время, манекенщиц, приглашённых... – Слушай, – я смог пробиться к нему через всю эту толпу. – Тебе Ханс рассказал? Ну, что Этьен и я... Вик рассеянно улыбнулся мне: – Да, я знаю, не беспокойся. Этьен – гений, и как у каждого гения у него есть свои заморочки. Он сам от них страдает, – парень отбросил с глаз прядь волос. – Не бери в голову, я же сам тебя попросил его привезти. Я оторопело наблюдал, как Вик поправляет рубашку на длинноногой шатенке с невероятной причёской и макияжем, – одной из тех многочисленных девушек, готовящихся выйти на подиум. Кажется, я ожидал немного другой реакции. Надменного тона, поджатых губ и приподнятых бровей, просьбы объясниться... Кого я обманываю?! Я знал, что будет именно так! Конечно, приятно, что Вик мне так... доверяет, но мог бы и поревновать для приличия, что ли... Разочарование было сильнее, чем я мог себе в этом признаться. – Отлично, любовь моя. Мне даже не пришлось оправдываться, – зло фыркнул я. – Тогда я пойду. Буду наслаждаться твоей коллекцией в компании гения. Вик поднял на меня вопросительный взгляд, но я развернулся на каблуках и пошёл прочь. Прекрасно ведь понимает в чём дело! Зачем тогда делать из меня вечного тупицу?! Я со всего размаху долбанул кулаком в стену и прислонившись к ней лбом, сжал зубы. Самовлюблённый, самоуверенный, бесчувственный... Я истерически засмеялся: господи, до чего дошёл – хуже любой девчонки-тинейджера, страдающей от неразделённой любви. Немного успокоившись, я вышел в зал и пробрался к своему месту. На подиуме уже во всю шёл показ. Этьен склонил ко мне голову: – Что случилось? – Всё нормально, почему ты спрашиваешь? – У тебя правая рука разбита, – кивнул он на костяшки моих пальцев. – Дрался что-ли? С кем? – Со стенкой, – огрызнулся я. – Задел случайно. – А, тогда понятно. Я оценивающе на него посмотрел: – Я хочу пойти завтра на твою выставку. Ты сможешь мне там всё показать? Этьен просиял: – Да. Можешь прийти завтра с утра, я буду там. – Это хорошо. Потому что я хотел тебя попросить об ответной услуге за сегодняшнее представление, устроенное для Ханса. Парень с любопытством посмотрел на меня: – Какой? Я положил руку ему на бедро и широко улыбнулся: – Теперь ты подыграешь мне! Вечер шёл своим чередом. Коллекцию приняли с восхищением. Гости наперебой поздравляли Вика и предлагали свои услуги. Журналисты замучили нас своими вопросами и вспышками. Я с отвращением подумал, что на телевидении появляюсь чаще, чем вся наша звёздная баскетбольная команда вместе взятая. Хотя последнее поражение, конечно, наделало шума. После показа был устроен грандиозный банкет. Вик трепался с каким-то не то арабским шейхом, не то просто нефтяным магнатом. В кои-то веки, прибегая к помощи переводчика. Правда, тот всё больше подтверждал поражённому шейху, что его правильно поняли, и глазел по сторонам, чем переводил, но тем не менее. – Кажется, этот араб не отказался бы видеть Виктора в качестве любимой жены в своём гареме, – хихикнул Этьен. Я встал с дивана. – Вот и пусть обнимаются. Пойдём, – подал я руку рыжему. – Не хочу киснуть здесь весь вечер. У меня есть идея получше. К тому же, этот твой немец меня нервирует. Этьен ощетинился: – Он не мой! – Ну, как знаешь, – я развёл руками. – Так ты составишь мне компанию? – А куда мы пойдём? – парень, не отставая от меня, вышел на улицу. Я потянул его к «роллсу»: – Оторвёмся в лучших клубах Токио! А они пусть сами ведут свои скучные светские беседы. Джей читал газету, опершись о капот. Увидев нас, он удивился: – Всё уже закончилось? – Мы решили сбежать пораньше, – ответил Этьен. Я посмотрел на водителя: – Сможешь подкинуть нас в одно местечко? Это не очень далеко, ты успеешь вернуться задолго до того, как они вдоволь собой налюбуются! Джей кивнул. Мы уселись в автомобиль. – Что мне сказать Виктору? – спросил мужчина, когда мы остановились перед первым клубом в нашей сегодняшней ночной программе. – Что я скоро буду. – Хорошо. «Роллс-ройс» уехал. Этьен хитро посмотрел на меня: – Скоро? Думаешь, моя компания наскучит тебе так быстро? – Ну, всё, конечно, может быть, – протянул я, открывая перед парнем дверь. – Но «скоро» – понятие растяжимое! Я рассчитываю хорошенько повеселиться до самого утра. Ведь я приехал сюда расслабиться перед началом нового сезона, отдохнуть. Как ты на это смотришь? Этьен поднял на меня зелёные глаза: – Ты мне нравишься. Поэтому не вижу причин, почему бы нам не провести приятно время в компании друг друга. В клубе было не протолкнуться. Музыка пробирала до мозга костей. Этьен тут же потащил меня танцевать. Я не сопротивлялся, но мне безумно захотелось, чтобы сейчас здесь был Вик. Воспоминания нахлынули, как гигантских размеров цунами и я тонул в них. Я вспомнил наш первый танец... И все последующие. Как он танцевал для меня. Даже если вокруг были тысячи глаз, я знал, что это только для меня. Образ собирающегося на съёмки Вика, напевающего и комично пританцовывающего в такт... Приближающегося ко мне и раздевающегося в плавном движении, подчиняясь только нам двоим слышимому ритму... Злясь на самого себя, я позволил басам заглушить все мои мысли. Этьен обнял меня за шею, и это было приятно. Постепенно та боль, которую не могла вытеснить из моей души даже самая громкая музыка, каким-то непостижимым образом немного утихла благодаря этим колдовским зелёным глазам. Этьен Арден. Семнадцатилетний парень, гениальный художник... Если бы я не верил во всякую чертовщину, то мог бы с уверенностью сказать, что эта рыжая бестия – не человек, а какое-то сверхъестественное существо. Часы показывали что-то около семи, когда я вернулся. В квартире было ужасно холодно: двери балкона стояли нараспашку. Несмотря на это в комнате ощущался запах дыма. Вик так давно в последний раз курил, что я даже удивился, когда почувствовал его. Комнаты убирали обычно не раньше девяти, и на столе стояла почти пустая бутылка шампанского, два бокала. Рядом пепельница, доверху заполненная окурками. Похоже, Вик особо не расстроился из-за моего отсутствия, и празднование успешного показа коллекции переместилось в его квартиру. Может, я вообще зря пришёл? Я вошёл в спальню. Вик ничком лежал на расстеленной кровати. Он был в джинсах, но без рубашки. Здесь стояла ещё большая холодина, чем в гостиной. Можно было только удивляться, как он не мёрзнет. Всё это я отмечал уже под взглядом прищуренных медовых глаз: проснулся Вик мгновенно. – Рано ты что-то, – хмыкнул он, кивнув на окна. На улице, действительно, уже совсем рассвело. – Я пешком возвращался. – Откуда? – От Этьена, – я отвёл взгляд и начал раздеваться. – Я проводил его. Он ещё какое-то время рассматривал меня, потом что-то промычал и, пройдя мимо, скрылся в ванной. Я рухнул на кровать и закрыл глаза. Всё тело ломило от усталости. Мне нужно поспать хотя бы пару часов. С Этьеном я договорился на одиннадцать... Почему, Вик?.. Я так устал. Мне уже на всё наплевать. Не знаю, сколько я спал, но меня словно подкинуло. Я открыл глаза и встретился взглядом с Виком. Парень сидел на второй половине кровати и, кажется, что-то читал. Во всяком случае, на коленях у него лежала раскрытая книга. – Ты дома? – спросил я, вставая. – Который час? – Десять, пять минут одиннадцатого. А что, опаздываешь куда-то? – Да нет, успеваю, – усмехнулся я. – Пойду на выставку схожу. Он молчал. Как будто не решался что-то спросить. Из чистого упрямства и всё ещё не прошедшей обиды на него, я не звал Вика с собой. Это был последний мой день в Японии, – завтра нужно лететь в Хьюстон на игру, – и я отчаянно нуждался в том, чтобы провести этот день с Виком. Но, чёрт! Пусть хоть раз и он скажет, что тоже хочет этого! Но парень только поджал губы и уткнулся в свою книгу. Я кивнул сам себе и пошёл в душ. Потом оделся в полной тишине, если не считать звука перелистываемых страниц. Лишь уже уходя, я бросил через плечо: – Увидимся, – и вышел, не дожидаясь ответа; боясь, что так бы и не услышал его. Картины Этьена потрясли меня до глубины души. Да, я видел портрет Вика, но только сейчас осознал, что Вик не зря назвал этого рыжего гением. Может быть, впечатление усилило и количество работ: их было не меньше пяти десятков; но шедевром была каждая. Я не разбираюсь в искусстве. Рос я, практически, на улице. В жизни своей не нарисовал ничего большего, чем граффити баскетбольного мяча залетающего в корзину. То, что делал Этьен Арден, было выше моего понимания. Полотна словно жили своей жизнью. Все картины были настолько разными по содержанию, что я так и не смог определить, что художнику нравится рисовать больше всего: портреты, пейзажи, сюрреалистические вещи или натюрморты. Но всех их объединяла невероятная красота, психологичность, какая-то внутренняя сила. Глядя на пейзажи, ожидаешь, что птицы начнут щебетать, листва зашелестит, а морские брызги вот-вот коснутся лица. Абстрактные, ирреальные полотна восхищали полётом фантазии, эмоциями: невозможно было поверить, что кто-то способен увидеть это в своём воображении и перенести на холст; но ещё более невероятным казалось то, что всего этого не существует на самом деле. Что же до портретов... Их было не так много, но имелась даже обнажённая натура. Все лица были наполнены смыслом, великолепием; тело – сердцем и душой; люди – сознанием и чувствами. Словно все они замерли лишь на мгновение и сейчас снова продолжат заниматься своими делами... жить. Этьен сказал, что редко просит кого-то позировать ему. Часто пишет, просто, как видит и помнит. – Я счастлив, что смог увидеть это, – сказал я ему, когда мы спустились в небольшое кафе на улице. Парень осторожно отхлебнул свой горячий кофе и серьёзно посмотрел на меня: – Для меня твоё мнение много значит. Если ты не жалеешь, что провёл время здесь, без него, значит это искренне. Я поднял на него глаза и усмехнулся: – Наверное, жалкое зрелище? – Non! – он замотал головой. – Не думай так. Ты должен попытаться понять Виктора. – Ты шутишь? Я только этим и занимаюсь – пытаюсь понять Виктора! Почему он не пытается?! Этьен поднял руки возражая: – Ему тоже тяжело. Я знаю его уже несколько лет. Можешь не верить, но он очень изменился. Это многое значит! – Надеюсь, хоть не в худшую сторону? – горько улыбнулся я. – Потому что, мне кажется, сам я всё глупее и невыносимее становлюсь. Этьен хихикнул: – Да ладно тебе! Вряд ли Виктор терпел бы такого. – Временами мне разное в голову лезет... – Эй! Я скорее удивлюсь, что он живёт с таким занудой, как ты! – пихнул меня в бок Этьен. – Не вздумай когда-нибудь ему даже намекать, что вы вместе только из-за секса. Он может быть с кем угодно, но выбрал-то тебя! Я удивлённо смотрел на этого парня и никак не мог понять чего в нём больше – юношеского максимализма или опыта и мудрости не одной жизни? И, тем не менее, даже при всём желании, я не смог бы объяснить ни ему, ни кому бы то ещё, почему я как последний придурок ушёл вчера на всю ночь? Почему, когда я не с Виком мне так паршиво, а когда он рядом, то я не могу довольствоваться только его внешним миром и телом? Почему мне достаточно всего одного солнечного света его счастливых глаз, чтобы чувствовать в себе силы сделать всё что угодно – для него, ради него? Или... наоборот – хотеть исчезнуть, умереть, но лишь бы никогда не ловить на себе его отчуждённый, холодный взгляд. Невероятно, что мы до сих пор вместе... Ханс не далеко ушёл от истины: Вик терпит меня рядом. Может из жалости? Когда мы встретились, в нас обоих было слишком много одинаковой пустоты. А сейчас... меня наполняют такие чувства, которым тесно в моём сердце и они разрывают его. О чувствах же Вика я не имею не малейшего понятия. Кажется, его отношение ко мне не изменилось ни на йоту. Я всё такой же разносчик пиццы, случайно встретившийся на его пути... С которым неплохо встречаться пару раз в месяц. И только. Это ощущение почти всегда со мной. И исчезает оно лишь когда мы занимаемся любовью. Словно держать стены, если между нами не остаётся никого и ничего, и всё, вплоть до дыхания, крови и мыслей сливается воедино, у него уже просто не остаётся сил... нет, скорее, это просто даже бессмысленно и Вик ничего не хочет, не может с этим поделать. Вне постели же такие моменты я мог бы пересчитать по пальцам. Из сомнамбулического состояния меня вывел сотовый. – Слушаю, – буркнул я. – Курт, кончай этот цирк. Когда ты будешь дома? Ханс меня уже достал. Я посмотрел на проходящих мимо кафе людей невидящим взглядом: – Значит, тебя Ханс достал? Вот что тебя беспокоит? Почему бы тебе самому не приехать? – предложил я. – Мы внизу выставочного комплекса. В кафе на улице. Убрав телефон в карман, я улыбнулся Этьену: – Кажется, твой бой-френд себе места не находит. Рыжий хотел было надуться, но потом наклонил голову набок и спросил: – Виктор сказал что-нибудь, когда ты сегодня пришёл? Я только покачал головой. – Он не спал всю ночь, – сказал Этьен с такой уверенностью, что мне даже жутко стало. – Это его дело, – отрезал я, вспоминая полную пепельницу и одновременно раздражаясь, что Этьен начал переходить черту дозволенных, на мой взгляд, к озвучиванию вещей. Парень явно почувствовал это. Он обезоруживающе улыбнулся и пожал плечами: – Согласен, прости. Мы заказали ещё по чашечке кофе. – Когда ты едешь в Штаты? – Завтра. Он вздохнул. – Мне тоже скоро возвращаться в Люцерн. Выставка закрывается. Нужно будет снова думать об учёбе... – Этьен рисовал пальцами невидимые узоры на столике. – А ты продаёшь свои работы? – Конечно, – парень рассмеялся. – Иначе мне не на что было бы жить. Здесь, например, купили целых семь картин. В Осаке – четыре. Я взъерошил волосы: – Я бы тоже купил. – Ну, для тебя, – Этьен придвинулся ближе и положил свою ладонь на мою. – Я мог бы картину даже специально написать. У меня температура, наверное, сразу на несколько градусов подскочила. У этого парня просто талант. – Э-э... Рыжий совсем перегнулся через маленький столик. – Расслабься, – практически прошептал он мне на ухо. – Плоть, конечно, слаба, но и мне, и тебе нужно, к сожаленью, не только это... – он слегка отстранился и посмотрел мне в глаза. – У вас всё будет хорошо. Может быть, я бы и поверил ему в любой другой момент; но уж точно не сейчас, когда в кафе вошёл Вик. Направившись к нашему столику, он пристально смотрел на моё с Этьеном тесное общение. Я подскочил Вику навстречу, теряясь в том, что мог бы сказать: – Ви... Приблизившись, он резко притянул меня к себе и жёстко поцеловал. Вик никогда не целует меня на людях... И сейчас во мне боролось два чувства: непередаваемая радость, раз я всё ещё нужен ему и... обида, если вдруг Вик, всего лишь, хочет удержать что-то, что принадлежит ему... Как вещь. Пересиливая себя, я перестал отвечать на поцелуй и опустил голову. Кажется, Вик и Этьен ещё о чём-то болтали, но для меня всё сливалось в один сплошной шум. Я просто стоял, словно оглушённый и только кивнул Этьену, когда он попрощался со мной. Уже в машине Вик спросил: – Курт, тебя что-то беспокоит? – С чего ты взял? – поинтересовался я хмуро. Он выехал со стоянки: – Всю неделю ты какой-то странный... Такое впечатление, что тебе что-то покоя не даёт. Ты нервничаешь перед матчем? – К чёрту матч! Он задумчиво посмотрел на меня: – Хорошо, матч к чёрту. Что тогда? – А ты не догадываешься? – фыркнул я. Потом стукнул себя по лбу: – Хотя, что это я, тебе ведь просто ни до чего нет дела! Как я мог забыть! Вик вздёрнул брови, продолжая молча следить за дорогой. Я скрестил руки на груди: – Отлично... Так что там с Хансом? – Пока вы с Этьеном развлекались, – хмыкнул парень. – Ханс всю ночь у меня сидел. – Кто из нас тогда развлекался, вопрос... – пробурчал я. – Брось, он боится, что ты всерьёз заинтересовался Этьеном. – А то, что мы с тобой вместе он в расчёт не берёт? Мы приехали, и Вик первым вышел из машины. Я быстро отстегнулся и вылез следом. Он пожал плечами: – Я никогда не ограничивал твою свободу. Догнав Вика у лифта, я схватил его за куртку и развернул лицом к себе: – Если я скажу тебе, что регулярно сплю с другими парнями и ещё с девчонками, а последний раз изменял тебе не далее, чем вчера?! Понравится тебе это? Его глаза опасно сверкнули: – Я предпочитаю не знать таких подробностей. – Иначе что? Он вывернулся из моих рук и неторопливо зашел в лифт. Нажал на кнопку верхнего этажа. Я едва успел проскочить в закрывающиеся двери. – Вот и ответ, – фыркнул я. – Чего ты добиваешься? – глухо спросил Вик, когда мы вошли в квартиру. Прислонившись к стене, я медленно опустился на пол, закрывая лицо руками, не в силах остановить рвущийся наружу смех: – Да ничего я не добиваюсь, господи! Просто люблю тебя. Он вскинул на меня свой солнечный взгляд, внезапно переменившись в лице. Почему на солнце всегда так больно смотреть? Вот и теперь глаза режет и всё расплывается. – Курт... – Кажется, я не справляюсь с этим. Я правда пытался, но получается всё только хуже. Не могу так больше… Вик опустился на пол рядом со мной. – Я не знаю, имеет ли для тебя это хоть какое-то значение... – я поднял на него мутный взгляд. – Да и мне, если честно, кажется, уже всё равно. – Эй, ты что?.. – парень хотел прикоснуться кончиками пальцев к моему лицу, но я отстранился, закрывая глаза. Воздух холодил скулы. Глупо было надеяться, что слёзы испарятся сами собой. От резкого движения мир снова обрёл привычную чёткость, но выражения лица Вика я не увидел. Не хочу; я и так знаю, что в его взгляде только равнодушие... Возможно лёгкое раздражение. Оставить недосказанным... Тогда можно сделать вид, что этого не было. Или было, но по-другому... Я не умею так. Как тебе удаётся жить, словно в невесомости, Вик? Как в паутине состоящей лишь из неопределённости и возможных вариантов выворачивания наизнанку своих же слов. «Я никогда не опускаюсь до лжи, для этого я слишком сильно себя уважаю». Только сейчас эти твои слова начали приобретать для меня смысл. Действительно, ложь для тебя это слишком просто. Намного интереснее искусно заменять одну истину на другую, с минимальными потерями или даже выгодой для себя. Оставить недосказанным или поставить точку... Я сжал голову руками. Это добьёт меня. Мысли. Я и так жалок. Хватит с меня унижения. – Курт? – Ничего, – я усилием воли заставил взять себя в руки и улыбнулся. – Ровным счётом ничего, Вик... – Чёрт! Как ты хочешь, чтобы я понял тебя, если никогда ничего мне не объясняешь?! Или ты думаешь, я мысли читать научился? – Ты понял бы, если... Он вскинулся: – Если бы что, Курт? – Если бы тебе было не безразлично. – Другими словами, ты считаешь, что мне наплевать на тебя? Я пожал плечами: – Кто я такой, чтобы претендовать на твоё внимание. – Кажется, тебе просто стало скучно, – фыркнул он. – Ну что ты, – я почувствовал в себе силы наконец-то подняться с пола. – С тобой разве соскучишься? – Тогда почему ты постоянно ищешь повод для ссоры? Не хватает острых ощущений? Хочешь скандалов и сцен ревности? Тогда тебе нужно найти кого-нибудь помладше, Курт. Ответить я не успел. В дверь настойчиво позвонили, и сразу же стали нетерпеливо стучать. Вик нахмурился и пошёл открывать. – Ханс? Ты выбрал неудачное время для визита. – Где он? – здоровенный немец ворвался в квартиру и огляделся. – Где этот... этот... Бергер заметил меня. – Что случилось, Ханс? Тебе не приходило в голову... – Вик потрясённо умолк, когда немец, замахнувшись, со всей силы съездил мне по челюсти. – Мразь! – выплюнул Бергер. – Какого?.. – я покачнулся и отступил на шаг. – Это было самой большой ошибкой, какую ты только мог сделать! Я заставлю тебя жалеть об этом всю твою оставшуюся жизнь! Белобрысый снова бросился на меня, но на этот раз я успел увернуться, лихорадочно соображая, что же могло его так взбесить. Что-то связанное с Этьеном, это точно. Но что? Неужели та ночь? Или выставка? Может, всё ещё злится, что мы тогда на кровати вдвоём валялись? Я решил выяснять всё по порядку: – Мистер Бергер, успокойтесь! Я не понимаю... – я снова и снова отступал, пока не наткнулся на книжный шкаф. – Если Вы так расстроились из-за той ночи, когда мы с Этьеном... Немец взвыл и с ещё большим рвением принялся гоняться за мной. Значит действительно всё дело в нашем походе по барам. Вик с какой-то полуулыбкой наблюдал за нашей вознёй, скрестив на груди руки и прислонившись плечом к двери. – Ханс, может лучше просто поговорить? – сказал он. – О чем тут разговаривать, Вики! Лучше не встревай, – Бергер остановился и посмотрел на него. – Я никогда не осуждал тебя и твои взгляды. Какое мне дело до чужой личной жизни? Пусть твоё очередное увлечение спит с кем хочет, если тебя это не напрягает. Вот, что я думал... пока этот щенок не полез к Этьену! Я перевёл дух и удивлённо уставился на немца. – Что значит «полез к Этьену»? – возмутился я. – Он первый начал! Вик картинно закатил глаза. Ханс же, снова вспомнив обо мне, рявкнул что-то по-немецки и вцепился в мою футболку. – Как ты посмел тронуть его?! – Да что я ему сделал? – придя немного в себя, я начал злиться. – По-видимому, просто я Этьену больше нравлюсь, чем Вы, – ядовито заметил я. – Мы приятно провели вместе время и насколько я помню, Этьен ни на что не жаловался ни ночью, ни сегодня утром. – Если тебе что-то не по душе, Ханс, – хмыкнул Вик. – То выказывай своё недовольство непосредственно Этьену. – Чтобы иметь право высказываться, нужно быть хотя бы другом, – бросил я, ободрённый неожиданной поддержкой. – Но Вы, мистер Бергер, даже такой привилегии лишены, не говоря уже о том, чтобы предъявлять претензии на правах любовника. – Заткнись, Курт, – тяжело посмотрел на меня Вик. – А ты, – он перевёл взгляд на Ханса, – лучше уйди. Потом поговорим. Прерывисто дыша, немец со злостью оттолкнул меня, и больше не произнеся ни слова, захлопнул за собой дверь. В комнате образовалась вязкая неуютная тишина. Наконец Вику надоело изучать меня колючим взглядом. Парень оттолкнулся от стены и скрылся на кухне. Через несколько секунд привычно хлопнула дверца холодильника. Я перевёл дыхание. Кажется, столько событий за неделю даже для меня – это всё-таки слишком. И как завершение – чёртов перелёт и предстоящая "великолепная" игра Курта Вайета. Я стащил с себя футболку и бросил её на диван. Потом подумал и заглянул на кухню. Вик сидел на подоконнике и флегматично потягивал молоко прямо из пакета. – Эй, – я понятия не имел, что можно было бы ему сейчас сказать. – То, что решил Ханс… В смысле, он не так… То есть, не правильно понял. – О, только, пожалуйста, избавь меня от своих оправданий! Я мгновенно вскипел: – И не собирался оправдываться! Ты ведь прекрасно всё и без меня знаешь, разве не так?! Просто, хотел... напомнить, что... у меня завтра самолёт. В восемь. Вик задумчиво посмотрел на меня. И едва заметно кивнул. – Я в душ, – сообщил я ему, выходя за дверь. Может быть, вода немного приведёт мои мысли в порядок. __________ [2] О-нэгаи-ситай кото-га аримас га (яп.) – у меня к вам просьба. [3] Excusez-moi, s’il vous plait (франц.) – извините, пожалуйста. [4] mon cheri (франц.) – мой любимый. [5] mon roux chaton (франц.) – мой рыжий котёнок. [6] «Ты мечтою жадной юности не тронь...» – Ханс цитирует стихотворение Фридриха Ницше «Страсть».