Диссонанс

Sneaker Pimps — Curl Sneaker Pimps — Flowers and Silence Sneaker Pimps — Destroying Angel либо (что очень советую) IAMX — My Secret Friend на повтор до того момента, пока не начнёт тошнить и от неё, и от текста.

      «Эльдорадо» — вот что крутилось в голове детектива, когда он придавливал подошвами ботинок непримечательные травянистые растения. Почему-то они помнились ему такими высокими, а теперь Юу едва мог достать кончиками пальцев. Кожзам в пыли, и удивительно, что нет никакой мотивации, чтобы быть сияюще-чистым, блещущим новизной. За возвышением слева восстаёт опушка леса, а позади остаются расплывчатые очертания бетонных плит недостроек. Оранжеватая линза золотит всё, но они, как обнажённые кости, сияют белизной. Лесополоса по правой стороне уже начинает наплывать на них, мост и вовсе минут пять как вне досягаемости, остался далёкой линией на сваях позади. Речушку закрыла линия горизонта.       Шорох сопровождает каждое движение Широямы, пальто висит на его предплечье, белая рубашка сверху расстёгнута на две пуговицы, измялась. Единственная точка, на которой сосредоточено внимание Юу, — затылок Таканори, который шагает куда-то, как будто знает точно, куда именно. На равнине, тем не менее, нет ни одного ориентира: по бокам обступает лес, впереди — всё поросло травой и ни намёка на дорогу. Все, пусть полуразрушенные, постройки остались позади. И его, Юу, автомобиль. Но это, как ни странно, волнует Широяму ничуть не больше, чем ботинки. Если не сказать, что и того меньше.       Когда исчезнут пути к физическому отступлению, он наконец осознает, что никаких путей не было изначально. Куда бы ни бежал — окажешься здесь, на пустой равнине.       — Куда мы идём? — наконец решился спросить детектив, голос его звучал сипловато после долгого молчания. И он кашлянул в кулак.       Убийца обернулся, но лицо его, знакомое теперь Юу во всех своих обличиях, снова показалось детективу чужим. Лучи ли обрисовывали его профиль, было ли дело в усталости или, напротив, воодушевлении. В этот раз линия губ, разрез глаз и тонкий шрам у левого — всё было так причудливо, поэтому Широяма вгляделся. Как-то ему сказали, что серийные убийцы на фото всегда выходят по-разному, их сложно опознать — словно это у них, у преступников, в крови. Дело в этом? Юу был слегка встревожен, но не подавал вида.       Подумать только — слегка встревожен. Впервые за долгое время он мог почувствовать эту тревогу. С таким ощущением дети просыпаются в преддверии праздника. Ожидание чуда, но чуда подлинного, не обывательского — растерзания чередой прозрений. Клинок чудовищной боли пройдёт насквозь — через горло и осядет в ступнях. Оставит за собой легкость абсурда.       — Я ждал, пока ты спросишь, — отозвался Таканори. Его глаза рассудительно поблёскивали из-под полуприкрытых век, он щурился из-за того, что за спиной Широямы развернулся закат.       — Если бы не спросил, ты бы продолжил идти?       Легко кивнув, Матсумото прикрыл глаза в согласии.       Юу нахмурился. Не пытался осмыслить, нет, но злило то, что он не догадался спросить раньше.       — И что теперь?       — Ничего, — почти прошептал Таканори. Отчего-то голос его ещё больше охрип — от волнения? Нет. Но глаза его были такими внимательными, а губы — совсем немного улыбались. — Спросить — это первый шаг. Разве не ты мне сказал так, Юу?       — Не припомню такого, — возразил детектив, но уже без той уверенности, которая была присуща ему прежде. Тихо.       — Просто поверь мне. — Снова жест — кивок головой. Прикрытые улыбающиеся глаза. Кажется, Таканори нравится быть здесь. Спокойствие и смирение в его глазах — вот из-за чего переменилось его лицо, детектив понял.       — Тогда под номером «два»?.. — слегка небрежно поинтересовался Юу.       — Этого ты мне не говорил.       — Разве? — Широяма опустил взгляд, улыбаясь также, но горько. Наверное, пока эти реплики имеют хоть какой-либо смысл, никто не может назвать их слетевшими с катушек.       — Но я могу ответить сам. Неужели ты думаешь, Юу, что я ни на что не гожусь?       Многочисленные трупы всплыли в воображении Широямы, их вывернутые наружу органы и их искажённые лица, вывалившиеся распухшие языки, высохшие синие лица. «Конечно, годишься, — хотелось сказать ему, капая ядовитые слова в ту чашу, что выпьют они оба. — Годишься, чтобы сеять боль, пожинать разложение». Но Юу не мог даже разомкнуть губ, ведь глаза напротив казались ему сейчас совершенно детскими. Нельзя запятнать эту искренность, детектив не мог позволить себе разбить его очаровательный эгоистически-наивный взгляд.       — Думаю, что другим пунктом стоит «бессмысленность». Ты задал вопрос, Юу: «Куда мы идём?» Я отвечу тебе. Мы никуда не идём. Но разве тебе здесь не по душе?       Губы Таканори улыбались так, словно никогда не касались человеческой плоти, чтобы отведать жизни. Так, будто никогда не произносили манифестов анархизма и не бросались ругательствами. Не они дрожали, искусанные, умоляя связать и изрезать, смять и выпотрошить. Раздавить, раскрошить.       Если это место и есть его Эльдорадо, то какие ценности оно хранит? Наверняка одно из них Юу обрёл здесь когда-то. Увидел ангельское лицо великомученика и росток смерти в груди — такой же, как и у него самого. И ему не было оставлено выбора. Убежать от Таканори — значит, убежать от самого себя. От себя не убежишь. Шрам на скуле Матсумото — тому свидетель, хоть Юу и не понимает этого символа.       Ранив себя однажды, Таканори уже знал, что будет ранен всю оставшуюся жизнь, куда бы ни шёл, что бы ни делал, с кем бы ни говорил. Через рану он узнал себя. И побелевшая полоска, рассекающая его кожу у уголка глаза, даже в мягком закатном солнце накладывала полутона неистовой безжалостности на его лицо. Только так картина становилась законченной.       — Здесь будет моя могила, — сказал убийца спустя несколько секунд и ловко достал из кармана джинсов что-то металлическое. Даже одежда на нём принадлежала Юу — и это всё казалось ещё более ирреальным из-за подобных мелочей. — Может быть, тогда это место начнёт нравиться тебе.       Лезвие опасной бритвы отразило свет. В себе оно также отражало тонкую полоску действительности, и Таканори всегда с интересом наблюдал за этим искажением.       — Ты не помнишь ничего, совершенно. Не помнишь квартиры, где провёл детство, не помнишь дома, где мы провели две ночи. И даже наших мест здесь… Даже мост… — Убийца усмехнулся, разглядывая собственный зрачок, отражённый в отполированной стали. — Чужие смерти бесполезны. Трудно поверить, что это когда-то существовало. Но всё это не имеет значения, Юу, если ты помнишь, кто ты есть. Это не должно волновать тебя. И если моя смерть поможет тебе узнать, кто ты есть, я не стану этому препятствовать.       Сделав шаг вперёд, он вложил рукоять бритвы в открытую ладонь Широямы, пристально поглядел брюнету в глаза.       — Довольно дурака валять, — ответил тот хмуро, упрямясь и не принимая предмет туалета, ставший в руках Таканори оружием. Под его влиянием даже воздух заострялся. — Я не убийца.       — Никто из нас. Но слишком поздно говорить эти вещи, Юу, — преспокойно настоял Матсумото. Вышло так, что бритва оказалась зажатой между их ладонями, как и раскладной нож несколькими годами ранее, который Таканори так решительно вкладывал в его руку тогда. Рана к ране, шрам к шраму. Прах к праху. Это пакт о нападении, договор о заключении вражды. Таканори настаивал на экспансии. — Ты ведь уже сделал это дважды.       Лёгкий порыв ветра пошевелил волосы Таканори. Трава снова принялась петь панихиды — так знакомо и утешительно. «Ш-ш-ш… — баюкали её малахитовые губы, так мать баюкает младенца: — ш-ш-ш…». Небо — подгоревший сахар с молоком — чернело, и Юу вдохнул сладкий горелый воздух полной грудью, чувствуя отдалённый привкус выхлопных газов, промышленных отходов.       — Дважды?       Таканори улыбнулся понимающе. Глаза его были закрыты, потому как пряди волос хлестали по лицу, словно в наказание.       А ведь чувства Юу — несоразмерны ситуациям, неадекватны, и он знал об этом всегда. Знал лучше всех на свете. Именно по этой причине лицо его едва складывалось в какое-либо из выражений. Знак «минус» стоял на его эмоциональности: деструктивные порывы, дрожащие руки, панические атаки и вспышки восторга. С самого начала, очнувшись в снегу больничной комнаты, он огляделся осоловело и ощутил, как к горлу подступает приступ смеха. Всё потому, что он не мог вспомнить собственного имени. Всё вокруг казалось таким нелепым, полым. Как киндер без сюрприза. И, даже несмотря на это всё, он всё же был жив, теоретически он существовал.       Сейчас, не совладав с собой, он мог бы вгрызться в горло убийцы и перекусить упругие связки в его шее. Пока губы нежно прижимались к горячему лбу Таканори, пока пальцы свободной руки безболезненно сминали волосы на его затылке, как фантик от леденца, Юу думал об этом потенциальном. Он с трудом мог дышать от запаха синтетических вишен.       — Вне цивилизации мы люди.       Сходим с подмостков, осторожно приподнимая пышные платья и вертя в руках трости. Солнце на конце тлеющей сигареты со всеми его тёмными солнечными пятнами. Последняя сигарета, которую никто не запретит выкурить.       Щёлк. Чирк. А эта зажигалка? Колпачок потемнел от теплового воздействия. Это должно принадлежать Таканори.       Да, он держался за край уже очень долго, и мелкие камешки сыпались вниз, не находя дна. Атрофия мышц, поэтому не в силах разжать пальцы, поэтому Юу больше не чувствовал, что держаться — больно.       Настала ночь — одна, вторая или третья. Что-то пошло не по плану, ведь планы — чтобы не соблюдать. Линия у платформы, которую любопытно перейти и посмотреть, что из этого выйдет. Юу рассудил, что это весело — разбиваться, только страдание и придавало его жизни значимость, разукрашивало его дни.       Лёжа на спине, Таканори полусонно гудел какую-то мелодию. Отовсюду стрёкот цикад ему аккомпанировал, и ночь была тёплой. Юу зажимал во рту сигарету, сидел, опершись о ствол сосны. Молча вдыхал и выдыхал. Смятая, рядом с ним валялась пачка красных «Lucky Strike».       Аяме запрещала ему курить, поэтому Юу выучился делать это изредка, в состоянии наибольшего напряжения. Эта пачка лежала во внутреннем кармане его пальто с месяц, и сейчас — самое время выкурить последнюю. Даже несмотря на то, что он чувствовал спокойствие как никогда раньше. Пространство и время слегка качнулись после первой затяжки, их сложные отношения пришли в полный беспорядок. Сердце замедлилось, когда никотин окутал слизистую оболочку рта.       В этот момент детектив не мог сказать с точностью, что люди, окружавшие его на протяжении этих пятнадцати лет, когда-либо существовали. Что вся его жизнь действительна. Что он и убийца — на самом деле однофамильцы, это задокументировано, даже если Юу продолжит своевольствовать. А его, Юу, дочь? Она не Широяма. Так называл себя сам Юу — наверное, по привычке? Или из принципа.       Кроме имени, никаких воспоминаний из «прошлой» жизни у него не осталось. Вероятно, поэтому он так берёг этот номен, не позволял ему потеряться в тумане, как потерялось его существование. Как потерялся он сам.       Юу беспокоился о них, обо всех этих людях, это верно. Но действительно ли? Действительно ли для него они когда-то существовали, действительно ли он существовал для них?       — Звезда падает, — бессознательно прокомментировал Широяма. Гудение по правую сторону приостановилось, только цикады остались.       — Ты предлагаешь загадать желание? — поинтересовался Таканори, приподнявшись на локтях. Лисья улыбка на его губах была усталой и обворожительной, но Юу по какой-то причине всё рассматривал смятую пачку сигарет у колена.       — Нет, — произнёс он немного погодя. Все эти смешные суеверия, которые кажутся глупыми и оттого такими романтичными. Никогда он не чувствовал ничего к сердцевидным фонарикам, топким бумажным журавлям и мелодраматично падающим звёздам. Случайная фраза, ничего не значащая. Юу усмехнулся.       Когда падает чашка, никто ведь не загадывает желаний.       — Нет, — повторил Широяма.       Незаметно Матсумото подобрался, но Юу увидел это лишь в момент, когда не смог больше наблюдать за смятой пачкой сигарет. На его колено улеглась голова.       — Разбиваешь мне сердце, — пробормотал Таканори. И рассмеялся. — Мне ты расскажешь сказку?       Указательным пальцем детектив погладил белёсый шрам, и ресницы убийцы дрогнули; он закрыл глаза. Лицо Юу было сосредоточенным, вдумчивым, и он заговорил:       Жил когда-то на свете Звездолов, чьим единственным другом была Луна. Как только Луна восходила на небе и пробуждалась от своего жаркого сна, она рассказывала Звездолову, где этой ночью упадёт звезда. Каждую ночь Звездолов поднимался на самые высокие здания в городе — чтобы поймать её. Для этого у него был сачок с длинной ручкой.       Но за всю свою жизнь он не поймал ни единой звезды, все они пролетали мимо и разбивались об асфальт. Напрасно Звездолов пытался собрать осколки, руки у него по ночам всегда были в крови и светились звёздной пылью. Если звезду не поймать, если она разобьётся, то воскресить её нет никаких шансов. Ни клей, ни скотч не помогли.       Печален был Звездолов без единой звезды и винил во всём Луну. Как бы старательно та ни собирала слухи, расчёты никогда не бывали точны настолько, чтобы уберечь звезду от смерти.       И вот одной ночью Звездолов решил во что бы то ни стало поймать звезду. В ту ночь звезда должна была упасть в самом центре города, поэтому Звездолов вскарабкался на крышу самого высокого здания в городе — городскую ратушу, — встал на край и приготовил сачок. В этот раз звезда летела точно там, где находился Звездолов. Он обрадовался и протянул было сачок, но, как ни пытался Звездолов дотянуться, длины ручки не хватало.       Тогда Луна решила помочь ему и в секунду построила перед Звездоловом лунную тропу, чтобы мечта её друга Звездолова наконец исполнилась. Но не знала Луна, что люди не умеют ходить по свету. Звездолов шагнул вперёд и тотчас же сорвался вниз.       Часы на ратуше пробили полночь. И Луна больше не уснула.       Густое молчание наполнило их уединение. Таканори открыл глаза, водная линия его век блестела в темноте.       — Но, — возразил он сиплым дрожащим голосом, — почему нельзя было ловить их снизу?       В этот момент Юу заметил что-то периферийным зрением. На мосту. С этой возвышенности у опушки леса мост слабо виднелся вдалеке, и по нему что-то двигалось. Ещё одна машина, её выдавал свет фар.       — Похоже, что нас кто-то преследует, — нахмурившись, сказал Юу. Кокон был разорван вмешательством извне.       — Камикадзе, — хохотнул убийца. По всей видимости, совершенно не чувствуя никакой угрозы, он нехотя поднялся и сел. Примятая пачка сигарет. Повертев её в пальцах непонятливо, Таканори выбросил её в сторону, потерял интерес. — Идём.       — Туда? — Юу вскинул брови. — Зачем?       — Куда ещё?       Верно. Больше некуда. Поднявшись, Широяма забыл своё пальто на траве и стал спускаться с пригорка. Снова Таканори шёл впереди, снова смутное чувство дежавю заставляло реальность ускользать. Когда-то это уже происходило. Но когда? В прошлой жизни? В альтернативном мире? Где?       Детектив знал, что его память стёрла слишком многое, чтобы спрашивать об этом. Один вопрос приведёт к другому, и этот бесконечный ряд будет напоминать ряд цифр после разделённого простого числа. Бессмысленность предпринимаемых действий.       Они не таились, а шли навстречу возможному врагу. Ни одному из богов неизвестно зачем. Может быть, просто так. Из интереса. Пожонглировать жизнью.       Машина не походила на полицейскую, и никто не организовал за ними погоню с собаками, не оцеплял территорию. На капоте сидел человек в неоново-цветной кожаной куртке, выглядел он причудливо и был, кажется, в очках. Это всё, что мог разглядеть Юу, его ослеплял свет фар и приходилось загораживаться рукой, чтобы видеть хоть что-то.       Как только Таканори оказался достаточно близко, человек оттолкнулся от капота и сделал шаг навстречу. Почти инстинктивно Юу взялся за предплечье Таканори и дёрнул к себе, предупреждая его. Как ребёнок, он не ощущает опасности, когда видит незнакомые вещи. Ему интересно. Юу никогда не говорил ему, что дорожит чем-то. В этом приходилось убеждать Аяме после всех «патологических выходок», как это называла она. Умоляла прекратить и опомниться, вспомнить о семейных ценностях, о детях и родителях. Всё это только слова.       Слова, слова, слова.       — Вот уж не думал, что убью двух зайцев одним выстрелом! — воскликнул незнакомец, продолжая подходить ближе. На его губах — нетерпеливая, возбуждённая улыбка. Голос его был достаточно громок для здешней заброшенности, тон слегка спесивый и насмешливый, но искренне восхищённый. — Ты ведь и есть тот самый Хирург? Ну и парочка.       — Кто ты и что тебе нужно?       — Да я свой, не поднимайте кипиш, Широяма-сан.       И когда незнакомец поднял руки в защитном жесте, хотя у Юу и не было пистолета или другого оружия, детектив заметил кое-что знакомое. Догадка поразила его своей невозможностью. Когда рукав куртки незнакомца немного съехал вниз, Юу смог заметить татуировку: что-то продолговатое, вьющееся. Такая же, как у их штатного судмедэксперта, того патологоанатома с небрежно накинутым халатом. Даже встречаясь с ним нечасто, Юу смог запомнить его хорошо. Этот человек не страдал дефицитом яркости.       — Ты… свой? — Таканори повёл бровью и снова попытался шагнуть ближе. Глаза его были пустыми: ни страха, ни уверенности. Юу задержал его, и он не стал настаивать.       — Значит, провалы в памяти, Широяма-сан?       Было похоже на то, что врач не особо был заинтересован в нашумевшем имени Хирурга, он смотрел сквозь его фигуру. Полный энтузиазма и смешливости, некого величия демиурга, парень, чуть склонив голову в сторону, улыбался детективу. Фары автомобиля всё ещё слепили последнего, но манера разговора и способность держаться непринуждённо в любой ситуации были им узнаны.       — О чём ты там толкуешь? — оскалился он, всё ещё не решаясь подойти. — Лучше убирайся отсюда.       — А не то… ты меня тоже задушишь? Неужели не скажешь даже спасибо за моё содействие? Не то давно бы уже пролёживал нары, а не устраивал себе прогулки с серийными убийцами.       — Что?       — Что слышал, Широяма. Думаешь, можно просто так укокошить старшего детектива почти на виду у всех и остаться чистеньким?       — Послушай сюда, — начиная закипать, прошипел Широяма. Оставив Таканори растерянно глазеть, он подошёл к медику. Плечи угрожающе напряжены. — Если ты винишь меня в убийстве — поезжай в участок и предоставь улики по делу. Незачем следить за мной и меня шантажировать. Ты не получишь ничего. Потому что у меня ничего нет.       — Сильный монолог, — усмехнулся врач, когда Юу подошёл к нему почти вплотную. Пальцы мужчины уже были сжаты в кулаки. С очевидным намерением. — Я начинаю узнавать «добродушного малого» с неожиданной стороны, и мне, признаться, нравится это. Ты не кипятись: говорю же, свой. У тебя на машине жучок, но ты мне это прости, Широяма-сан. Улик у меня предостаточно, только вот я приехал поговорить, а не закладывать тебя этим тупицам. Думаю, у нас найдутся общие интересы. Знаешь… — Очередной смешок. — Я всегда работаю один, но твоё сознание — интересный фрукт. Откопал кое-что и понял это. Дела с тобой водить не стоит, это ясно и идиоту даже. Неуравновешенный, челюсти сжаты, руки дрожат… Но чёрт! Это может быть интересным, тебе так не кажется?       Ты бы только видел себя по вечерам! Я тоже любитель своей работы, в морге неплохо, прохладно и стерильно. Остаюсь допоздна. И что ты там пытался вычитать в деле Хирурга? Забрал дело из архива в Токио. Похоже, ты не на шутку одержим, раз можешь часами смотреть на фотографии трупов. Пока все свинки разбредаются по своим хлевам, ты забываешь даже о женщине, которая ждёт тебя дома. И часами пялишься на выпотрошенные тела.       — Ты следишь за мной? Что тебе нужно?       — Лучше спроси себя, что нужно тебе. Думаю, у нас появится обоюдный интерес, если я расскажу тебе о том, как работаю. Люди кажутся такими одинаковыми внутри, и всё-таки… И всё-таки даже примитивнейшие из них рождены особенными. Феноменально!       Вместо того чтобы увлекаться работами инфантильного и неосторожного Хирурга, может быть, лучше посмотришь на мои работы? Можешь назвать это дружеским напутствием. Рано или поздно этого пикериста засунут за решётку, на последнем трупе нашли волос, но ДНК — увы и ах! — нет в базе. Это отсрочка. Когда ваши променады подойдут к концу — вопрос лишь времени. Тебе с твоим потенциалом нечего делать рядом с таким неосторожным мастером.       Кроме того — в моих панно не хватает какой-то… искры. Ну, знаешь, эмоции, что ли. Моими устами говорит наука, твоими, даже удивительно, — творчество. Но тебе нужен осторожный мастер, чтобы его сдерживать и не попасться. Поэтому я думаю, что мы споёмся. Ну так как, по рукам?       Сухощавая, бледная и ухоженная ладонь медика была протянута Широяме. Посмотрев на неё с несколько секунд, Юу протянул руку в ответ. Приглушённый возглас разнёсся по пустырю.       — Ещё одно слово — и я переломаю тебе все конечности, умник, — прорычал Юу, заламывая протянутую ему руку за спину. Патологоанатом согнулся пополам, бормоча слова о перемирии. Его очки упали на потрескавшийся асфальт, брякнула чёрная пластмассовая оправа. — Заткнись. Закрой рот.       Получив удар под дых, медик свалился на дорогу, стоная и кряхча.       — Свинья. — Юу едва удержался, чтобы не плюнуть.       — Убийца-моралист, — прохрипел медик. — Душишь своих коллег и называешь меня свиньёй. — Тихий задавленный смех с перерывами звучал у ног Широямы. — Ирония! Ответь мне на вопрос, Широяма. Всегда интересно было знать… — С трудом поднимаясь в сидячее положение, парень подобрал очки и снова насунул их на лицо. Проморгавшись, он поднял голову. — Чьим подарком был бедный Сатонака? Неужели ты шлёшь валентинки Хирургу?       — Я не убивал Сатонаку. Ты совсем крышей поехавший ублюдок…       На этот раз смех звучал громче, искренней.       — Ну только послушайте его! — Пальцем медик поправил очки на переносице, но не решился подняться на ноги. — Это феноменально. И ты в это веришь? А ты помнишь тот вечер? Как вернулся домой? Ну? — В свете фар было тело Широямы, но не его лицо. Сейчас его лицо, тем не менее, имело такое выражение, словно Земля вот-вот сойдёт с орбиты. — Теперь понимаешь, Юу? Будет выгоднее приобрести протектора в моём лице, чтобы избежать недопониманий между тобой и тобой. Хирург не лучшая кандидатура для этого, к тому же его наверняка скоро повесят.       Ища утешения, Широяма тотчас же обернулся и наткнулся на сочувственное лицо с участливо приподнятыми чертами бровей.       — В чём дело, Юу? Этот человек говорит жестокие вещи в твой адрес.       — Ты… — Губы детектива дрожали. — Сатонака — не твоих рук дело?.. — спросил он с опаской.       Холодная ладонь прижалась к горящему лбу Широямы, и тот почувствовал секундное облегчение. С каких пор всё так? От этих прикосновений ему хотелось только смерти, тихой, благостной.       — Ну конечно, нет. Конечно, нет, — прошептал Таканори, пальцами касаясь висков Юу. — Это ведь ты дал мне ориентир. Чтобы я нашёл тебя. Не беспокойся, посмотри мне в глаза. Да, вот так…       Чувствуя, как земля раскачивается, Юу глядел в самую глубину этих глаз. В них мир распадался на отдельные составляющие и лавиной сходил вниз. Это мозаика, в которой ни одна часть не подходит к другой. Cейчас всё хорошо, сейчас всё в порядке — голос мантрой нашёптывал это в его мозгу. Это мой тебе подарок.       Чего ещё он не помнит? Что ещё он сделал? Да кто он вообще такой?       — Моя жизнь, — произнёс Таканори одними губами, его холодные пальцы скользили по скулам. Ощущая дрожь под рёбрами, Юу схватил его руки и стал беспорядочно покрывать смазанными поцелуями. Что на него нашло — Юу не знал. Просто ему очень, очень хотелось сделать это.       А ещё разжать пальцы — наконец совладать с собой и посмотреть в глаза своему страху. Встретиться с ним лицом к лицу.       Таканори понял всё по глазам. Пятясь, он отошёл к перилам моста. К тому месту, где часть из них пострадала и давала открытый доступ к страху. И чернота прогнившей воды внизу.       Молча Юу принял из его рук опасную бритву.       — Будет больно, — сказал он.       А Таканори улыбнулся:       — Замечательно.       Тихое дыхание на его губах чужое. Чужое тихое дыхание. Магнетизм кровавого насилия. Позади всё мутно, впереди — горит.       Он мог бы объяснить все свои чувства только назывными предложениями.       Шрам.       Раскол.       Сдвиг.       Юу раскрыл бритву и подумал, каково это — чувствовать, как кто-то пытается растерзать тебя и вторгнуться через баррикады кожи к тебе внутрь. В этот момент влажный поцелуй остудил кожу его подбородка, и Юу подумал, что прекрасно знает, какое это чувство.       Ночь тёплая, но почему так избивает дрожь? Кожа такая мягкая, что Юу не понять, режет он подтаявшее мороженое или плоть. Никакого чувства сопротивления. Ногти Таканори впиваются в его шею, дёргают за волосы и дыхание — рваное. Всхлипы, стоны. Что-то тёплое на руках. Липко, вязко, жарко и холодно. Лёгкие порывы ветра остужают испарину на его лбу.       Ещё один поцелуй. Губы детектива уже горят, но губы Таканори — такие холодные, с каждым разом всё холоднее и холоднее. Это завораживает. Его руки слабеют, больше не в силах продавливать месяцеобразные гематомы на коже Широямы. И тот прижимает его к перилам, ради его же блага, если вдруг инстинкт самосохранения щёлкнет, как тумблер. С «выкл» на «вкл».       — Нет… хватит… — хрипит, кровь хлюпает во рту. Это говорит его тело — не сознание. Бездействие вопит, надрывая голос: «Ещё, ещё, ещё…» До самого конца.       И нет никакого чувства, кроме свободы. Трава баюкает: ш-ш-ш…       Последняя мелодия — хруст собственных костей и погружение в вакуум воды.       Обескураженный увиденным, медик долго ещё смотрел в сторону, где только что были, казалось, люди. Затем он поднялся с остывающего ночного асфальта и, шаркая подошвами ботинок, подошёл к краю моста у поломанных перил. Взглянул вниз, где при свете расползлось бы кровавое пятно на воде. Как будто никогда и не существовало этого мира.