Небо, помоги нам

Джотто бережно поглаживал свою преемницу по голове, даря свое призрачное тепло, и с грустью вспоминал, как в ее глазах когда-то горел рассвет утренней зари в тепле апреля. Как когда-то его маленькая девочка была плодом лучей солнца и мерцания звезд, от которых она унаследовала огонь в сердце. Ее доброта пробивалась из ее маленького сердечка, словно подснежники из-подо льда, озаряя всех, кто находился рядом с ней. И сейчас она представляет собой тот плод из гимнов лжи, оболочка, сотканная из нитей заблуждений на основе Небесных иллюзий, и никто из Хранителей не замечает, они лишь видят серебряные вставки реальности, что кажутся нерушимой крепостью. Внутри она замороженное октябрьское небо, что дремлет ночью. Когда-то она подлетела маленьким ураганчиком к ребенку, чуть старшее ее, и тепло ее глаз, что блестели золотом, пронзило насквозь толстую броню льда того, чьим наследием было равнодушие, одиночество и грусть. Маленькое Небо была настоящая, когда встретила угрюмого семилетнего брюнета с невероятно красивыми серыми глазами. Он ведь почувствовал тогда. Жаль только сейчас Облако не помнит разницы, не чувствует спроектированной фальши своих Небес. Быть пешкой неприятно, нет, беспомощно и мерзко. Человек всегда должен знать, на что он идет, делать выбор осознанно. Хочется содрать с себя оковы и полететь свободной птицей ввысь, где кровью закатов измазано небо. Хочется смять тот внушенный образ, что закреплен в голове чужим атрибутом Неба, и выбросить в кучу поломанных дней. Тсунаеши не понимает, как можно быть такими тварями, для которых детская жизнь даже ничего не представляет! И это — мафия? Где от тебя всегда все скрывают, юлят, обманывают и используют втемную? Как люди могли так извратить детище Примо?! Бесконечный шторм из-под ресниц проливался дождем из ее сердца. До тех пор как не зазвонила интуиция, говоря, что скоро она сможет что-то изменить. И в первую очередь надо хоть как-то оградить себя от ненависти своих Хранителей, что запутались в хорошо сплетенных вокруг них сетях. Хоть как-то оградить себя от презрения в их глазах. Она такая слабая... Ведь днем она идет ведомая чужим атрибутом, а ночью только и может, что во сне плакать в объятиях верного друга... *** Я всегда слишком хорошо чувствовала людей, могла улавливать любую смену эмоций и четко знала, что скрывается за вежливыми масками. Особо отчетливо я чувствовала ложь. Мама назвала это интуицией и с нескрываемым беспокойством попросила меня никому не рассказывать об этом Даре, «или проклятье», — как она потом отстранено добавила, расплакавшись. Она читала книги по психологии, учила и пыталась помочь мне, чтобы никто не раскрыл мою способность, ведь ребенку так легко выдать себя. Тот день, когда все началось, отчетливо врезался в мою память. На шестой День рождения мама с беспокойством, которое даже не отражалось на ее лице, ждала приезда отца и его «друзей с работы». Моя интуиция била тревогу, но я решила не беспокоить маму, чтобы она снова не плакала. Я почувствовала это, как только мама вышла встречать гостей. В голове раздался настойчивый звон, дыхание сбилось с привычного ритма — будто окатило ледяной водой, дезориентируя в пространстве, кровь застекленела в жилах, а волосы на затылке встали дыбом. Когда в комнату вошли трое... Интуиция звенела, советуя спрятаться подальше от взгляда дьявольски черных глаз, но я совершенно не могла сдвинуться с места, будто в нервные окончания воткнули иглы, парализуя. Я особо отчетливо почувствовала опасность. *** Горло словно сдавило невидимой рукой, паники не было, лишь полное оглушение — аура этого человека лишала свободы выбора. Она подчиняла, давила и ломала. На что Тсунаеши среагировала не так, как должен был повести себя шестилетний ребенок — пламя внутри взбунтовалось, распространяя мягкие волны по всему телу, не давая потенциальной угрозе воздействовать на своего носителя. Его отблески в карамельных глазах и заметил дедушка, который весьма обеспокоенно переглянулся со своими подчиненными, а после обеда отец увел Нану, так же тщательно скрывающую свою тревогу, оставляя свою дочь наедине с этими людьми. И вот когда девочка встретилась с цепким взглядом уже не казавшегося так радушно настроенным по отношению к ней дедушки, пламя внутри подобралось, как ощетинившийся хищник, готовый к прыжку в любой момент. Вот только шатенка чувствовала, что нельзя давать этому чувству выйти на волю. Сейчас нельзя. Иначе она не обретет что-то важное, хотя и потеряет себя. Тяжело было принять ребенку, что надо остаться на месте, не показывая как внутри все трясется, и хочется спрятаться подальше от этих глаз. С каждой секундой, с каждым ударом сердца она знала, что этот момент приближается. И когда ей на большой пальчик надели большое для нее кольцо… Она будто бы наяву слышала, как кольцо пело, как внутри него что-то трещало и с оглушительным треском ломалось. Пламя сорвалось с цепи, вспыхивая ярким оранжевым огнем, пытаясь выбраться наружу, обернуться защитным коконом вокруг хозяйки и, перекинувшись на опасных людей… Маленькое сердечко пропустило удар от собственных чувств. …уничтожить. Только дедушка не позволил случиться этому, почувствовав настроение пламени. Он слишком резво для своих лет коснулся ее лба пальцем с мутным оранжевым огоньком, принося невероятную боль, от которой из глаз потекли слезы, а с губ сорвался крик. Боль оглушала, и она чувствовала, как ее прошивали оранжевые нити, подчиняясь воле старика, как внутри нее с хлопком что-то закрывалось. Даже когда она начала падать, она чувствовала их в своей голове: они как змеи укладывались в кольца, ведомые его волей. Ее подхватили руки того мужчины, только сил открыть глаза уже не было, а ощущение опасности стало притупляться, пугая этим еще больше. Сознание утягивалось в холодные объятия вязкой темноты, от которой не было спасения. — В девочке чуть не пробудилась кровь Вонголы, — старик цокнул языком, забирая кольцо. — К твоему приезду в роли репетитора, она станет такой как нужно. — Малышка оказалась с характером, — темнота ухмыльнулась, отчего даже в ее мутное сознание, которое непонятно как еще удерживалось, содрогнулось от той направленной на нее угрозы. — Занзасу она бы понравилась. — Скорей всего все Наследники Первых будут показывать свои зубы… — она будто наяву видела, как он передергивает плечами, а его щека дернулась от предположения собеседника. — Не волнуйтесь, дон Тимотео. Я воспитаю преданных Хранителей будущей Дечимо. — Рассчитываю на тебя… Последнее, что она услышала, прежде чем тьма окончательно забрала ее в свои просторы — это имя этого опасного человека с дьявольскими глазами: — Реборн. В тот день она последний раз услышала родной шепот интуиции, последний раз предупредившей, что этот человек станет ее личным кошмаром. В тот же вечер во сне она обрела друга, ставшим единственным на следующие года. Вне зависимости от того, сколько бы людей вокруг нее ни крутилось чужими стараниями. Джотто Вонгола Примо. Прародитель, советник, отец, брат и друг. Жаль только, что общаться она могла с ним лишь во сне, а он мог невидимой тенью следовать за своим маленьким Небом. *** Боль, удушающая безысходность и всепоглощающее отчаяние, от которого хотелось завыть и спрятаться от всего мира — вот, что я почувствовала в День своего седьмого рождения. Я не помню хорошо то, как я дошла до своей комнаты и сколько сидела в темноте, дрожа от пережитых эмоций и пялясь в никуда, прежде чем провалиться в долгожданный сон, где могла быть собой. На небезызвестной мне поляне из красного огонька появился силуэт мужчины. Так состоялось знакомство с вечно ворчащим Джи Арчери. Но это могло значить лишь одно: Ураган был первым, а значит, скоро тот человек начнет ломать, выкраивая под себя, и остальных. Слезы бессилия стекают по щекам — я ничего не могу сделать, лишь задыхаться рыданиями на поляне, в окружении семи разноцветных огоньков...