***
Из когда-то влажных с заигрывающим блеском глаз стекали кровавые слезы. Два остро наточенных стилета торчали в идеальной симметрии друг от друга в развороченных глазницах. Бельфегор, сидя верхом на обнажённом теле ночной бабочки, что ещё конвульсивно билась, хрипя о помощи сквозь кляп, который уже был предварительно надет до того, как Вария нарушила вечернюю идиллию финансового директора семьи Санторо в одном из элитных борделей. Всё началось с того, что Скуало получил от разведки Варии новость о найденном «близком представителе» почившей семьи Санторо. И так как именно финансовый директор, который так удобно оказался в соседнем городе от местонахождения варийцев, где они ещё пребывали в отеле, занимался загадочными кредитами и подкупами, Занзас объявил о небольшой прогулке. Прогулке, что закончилась в борделе, в котором часто замечали отходившего от шока после несчастного инцидента финансового директора. И теперь, истекая холодным потом, мужчина сидел пришпоренный к резному бархатному креслу, в прямом смысле: стилеты в ладонях, прибитые к подлокотникам отлично заменяли наручники, которые он успел надеть на проститутку еще до того, как их прервали. — Я… я клянусь, — дрожаще-скулящим голосом прохрипел мужчина. — Санторо этого не делали. Это не внутренние разборки… Я… — Завались, мусор! — рявкнул Занзас, разбив бутылку о лицо мужчины. Вино стекло по исцарапанному осколками лицу, веки задрожали в страхе открыть картину напротив, где сквозь кляп доносился глухой стон боли со стороны кровати. Скуало закрыл дверь, убедившись, что на шухере стоит Луссурия, и направился к боссу, что, раскачивая острым донышком разбитой бутылки перед лицом допрашиваемого, лениво усмехнулся. — Хочешь сказать, что не ты набрал кредитов, а после подкупил семьи, пустив слушок о «Наследии»? Очень удобно устроить резню, чтобы не выплачивать долги, ты так не думаешь? — Нет, то есть да, нет, я хотел сказать… — Финансист открыл рот и затрясся ещё сильнее, перед глазным яблоком стояло острие бутылки. — Это была идея Изабель: пустить слухи, чтобы поднять своё влияние. Мы были на мели после смерти Альберто и не знали, что делать. Никто не хотел видеть нас союзниками. Клянусь, это не Санторо… нам… нам не было резона. Внешний советник бы никогда… — Где Наследие? — скучающе спросил Скариани. — Я клянусь, его у нас никогда не было, Изабель так и не смогла найти, это… это… Серьёзно, я просто хотел начать новую жизнь, я сбежал, как только объявили о резне на свадьбе. Дальше я не был в курсе. — Хочешь сказать, что не был в курсе о выжившей дочери Альберто и похищении супруга босса Санторо? — фыркнул мечник. — Ч-что? Нет. — Донышко бутылки вонзилось в рот, а когда покинуло его, мужчина сплюнул кровь. — А это… ну слышал, конечно, слухи. Серьёзно, я не понимаю, зачем Вонголе ввязываться в это дерьмо? Просто забудьте свадьбу как страшный сон. Я могу выплатить компенсацию за моральный ущерб из личных запасов. Ну, а Фредерико, кому он нужен. Что ему там, пару пальчиков отрезали? Он всё равно труп. — Дерьмо здесь несёшь только ты. Мне надоело. Бел, — Занзас разбил бутылку над головой Бела, что совсем выпал из реальности, не переставая смеяться, разделывая уже давно смолкший труп женщины. — Врой, кончай уже заниматься этой недонекрофилией. — Прости, принцесса, — наигранно вздохнул Бел, подняв омытые по локоть руки в крови — рукава он предварительно закатал. — Принц вынужден теперь разобраться со злым разбойником. Ураган в приподнятом патетично-весёлом настроении спрыгнул с кроваво-бордовых простыней, прощеголяв к побледневшему, словно мел, мужчине. — Отхерачь этому мусору для начала один палец, — приказал Босс. — Ши-ши-ши, а можно два? По одному с каждой руки? — кровь блеснула акриловой искрой на вскинутом лезвии. — Что? — в ужасе воскликнул допрашиваемый. — За что? Я ведь… — Даю тебе карт-бланш. — Занзас, найдя последнюю целую бутылку, по-снобски поморщился, не удовлетворив вкусы борделя, но бутылку откупорил. Пробка вылетала под истошный вопль. Словно нож по маслу — отрубленная плоть упала ненужной вещью на персидский ковёр, теперь уже испорченной кровью. — Минус один, — протянул Принц. — Пальцы будут падать один за другим, пока ты не вспомнишь, где находится Наследие Санторо. Но вместо ответа комнату наполнил очередной вопль. — НЕТ! НЕТ НИКАКОГО НАСЛЕДИЯ! Это все выдумка! Я клянусь! Альберто сдох, ничего после себя не оставив! — А как же считалочка? — Скуало скользнул презрительным взглядом по жадно глотающему воздух мужчине, пока Бел пристраивал лезвие к третьем пальцу. Занзас сидел в кресле в стороне от кровати, лениво взбалтывая жидкость в бутылке. — Считалочка? Какая считалочка? — Капилляры на глазах лопнули, лезвие уже прошлось по коже, приближаясь к кости. — Бегала Алиса под зенитом солнца, По разбитым камням шумного Рима, — продекламировал отрывок Суперби. — А? Это? Бел остановился, когда Занзас поднял руку, повелительным жестом приказав замереть. — Разве это не просто придуманный Альберто стишок, описывающий убийство Алисы Гвидо? — Алисы Гвидо? — переспросил Капитан, опасно сузив глаза. Мужчина резко замолчал, кадык задрожал, вместе с хаотично бегающим взглядом — он сболтнул лишнее. Нечто более сокровенное для семьи Санторо, чем Наследие. — Тебе был задан вопрос. Или ты решил проявить неуважение к Варии, сколько пальчиков у тебя там осталось? — Занзас поднялся, и мужчина едва не подпрыгнул с места, его удержала лишь боль в руках, пришпоренных стилетами. — Алиса Гвидо — супруга Альберто, ну, мать Аделины. — Разве мать Аделины не умерла от болезни? — Скуало точно помнил, что Аделина называла причиной смерти — болезнь. Но заговорщическая улыбка, всплывшая на потрескавшихся губах, говорила об обратном. И ехидным, трескучим голосом избранного, посвящённого в крамольные тайны, он лишь фыркнул: — Это официальная версия, брошенная как кусок мяса для любопытных чужаков. Дешёвая самоуверенность как будто придала ему сил и отдалась обезболивающим эффектом, который затуманил разум. Но это чувство продлилось лишь мгновение. Всё вспыхнуло в агонии боли в какой-то миг. Даже Бельфегор и Скуало не смогли бы догадаться по тому, как Занзас спокойно подошёл и, лишь схватив мужчину за зализанную гелем отросшую шевелюру, рывком потянул вперёд. Бельфегор присвистнул — стилеты остались на подлокотниках, пройдя сквозь руки, оставив в них дыру агонизирующей боли. Но крик утонул в стене напротив. Хруст костей и вновь удар, ещё один. Занзас приложил его несколько раз с такой силой, что от носа осталось одно кровавое месиво. Бывший финансовый директор повернул голову, ловя воздух ртом, выплевывая осколки зубов вместе с кровавой слизью. — Так что ты там говорил про чужаков? — давя разбитой щекой в стену, так невзначай напомнил Босс. — О-она… Её убили. Алиса не обладала ни силой, никакими иными выдающимися качествами. Альберто притащил её в семью нищенкой, да ещё и с ребенком на руках. Всё было ничего, пока она была беременной Аделиной, и первые годы. Но потом ей немного начало сносить голову от больших денег в руках. Она засела в казино на играх. Стала играть в карты с большими шишками. И проигрывала. Колоссальные суммы. Долги росли, как и партии. Эти кошельки слетались на неё, зная её слабость. В итоге Альберто уже был не в силах покрыть её долги. Тогда кто-то её заказал. Её убили по заказу за неоплаченный долг. Знаете, такие изощренные убийства, когда ядовитое животное приручают к твоему запаху? В дом подбросили скорпиона, пропитанного какой-то дрянью. Её ужалил скорпион в собственной постели. Алиса умирала несколько дней в страшной агонии. Альберто пытался изготовить противоядие, но… уже было поздно. Аделине сказали, что Алиса тяжело заболела. Эту же версию бросили и другим. После этого Альберто немного съехал с катушек, заперся в своей лаборатории, а гербом семьи взял скорпиона, сказал, как в знак напоминания о собственной слабости: сила может обернуться против тебя самого. А тот мальчик… Мужчина зашелся кашлем, Занзас откинул его на пол, надавив на изувеченную руку — вероятно, профилактическое средство для восстановления памяти. И сквозь очередной крик в сжатых обломками зубах, тот действительно вспомнил: — Внебрачный сын Алисы какое-то время ещё жил в особняке, так как обладал пламенем Тумана, причём очень сильным, многие члены семьи в нём видели потенциал великого иллюзиониста, но Альберто боялся его, не зная, как контролировать этот потенциал, и отдал пацана в приют. Казалось, что одна мысль промчалась вихрем у троих варийцев, Занзас и Скуало переглянулись, после чего Занзас задал следующий вопрос уже без мотивирующего пинка, но мужчина всё равно сжался. — Имя пацана. — Клянусь! Не помню! Знаю, только что он на два-три года старше дочки Альберто. — Мужчина пал ниц, скуля о пощаде, чтобы его отпустили. — Прошу вас, дайте мне уйти. Я исчезну. Варии ни к чему копаться в этом дерьме, оставленном Санторо, точно так же, как и Вонголе. Просто убейте ту девчонку, Аделину. Умрет она — и фамилия Санторо канет в Лету. Всё закончится. Это ведь она виновата в смерти Альберто. Если не будет ни Аделины, ни Фредерико, у похитителей не останется козырей, им нечем будет играть, и конфликт замнётся сам по себе. Не убивайте меня! — О чём это ты? — в грубом басе прокатился зловещий смех, тут же смолкший. — Я бы никогда и не стал марать руки о такой ничтожный мусор, как ты. Полный презрения и отвращения взгляд вишнёвых глаз пронзил словно стилеты, что отозвались невидимой болью на фантомных пальцах, лежащих на расстоянии вытянутой руки. — Просто запомни перед смертью один простой урок: какая бы дерьмовая ни была твоя семья, какие тёрки и конфликты ни были бы внутри, все тайны уносятся в могилу, твою могилу, а не разглашаются при виде отрубленного пальца. Или такое слово как омерта тебе не знакомо? — Что! Но я… рассказал это… чтобы… — Патлатый, закончи. Занзас уже направлялся на выход, когда Скуало вскинул меч над головой мужчины, что словно рыба открывал и закрывал рот, вытягивая руку с отсутствующими пальцами. — Мог бы и не говорить, — усмехнулся капитан, и лезвие меча рубануло по шее, словно лезвие гильотины. Всё стихло. Занзас вышел в коридор, несколько тел без сознания лежали по углам, пока Луссурия одним ударом колена отправил очередного не вовремя сунувшегося клиента. Вышедший Скуало стряхнул кровь с меча, а Бел, не брезгуя уже засохшей кровью, довольно скалил маниакальную улыбку. — Врой, Босс, как думаешь, этот пацан из рассказа… — Да, уверен на все сто процентов, что это он гребаный клоун из коробки. — На два-три года старше Аделины, ему где-то двадцать пять лет. Если вспомнить Франа в возрасте шести лет, каким он обладал потенциалом, и сейчас в одиннадцать… в двадцать пять лет иллюзионист такого уровня вполне способен в одиночку устроить резню. — Найди информацию на этого малолетнего мстителя. Дежуривший у лестницы Леви последовал за вереницей, что спокойно переступала через трупы, что оказались не в то время и не в том месте. Мармон стоял в воздухе над входом, вскинув руки, невидимые мерцающие блики тумана играли в углах стен. — Босс, вы закончили? — Можем валить, ты всё устроил? — Так точно, я превратил нас в представителей из клана наёмных убийц одной мелкой семейки, которая по информации от Вонголы и устроила взрыв автомобиля в Риме. Око за око. По крайней мере, именно такими нас запечатлели камеры видео наблюдения. — Ши-ши-ши. Мармон крут и без кольца ада. Спустившийся иллюзионист на такой комплимент нахохлился, молча направившись на выход.***
Тишина. Аделина наслаждалась тишиной, поглотившей пентхаус. Она уже и забыла, каково это находиться одной в четырёх стенах. Хозяйкой собственной жизни, пускай и на такой до смешного короткий срок, пока Вария не вернётся. Аделина носилась по комнатам, как ребёнок, оставленный без присмотра родителей. С распахнутыми руками, прыгая по кроватям и диванам. Откупорила бутылку мартини, наполнила ванную благоухающей пеной, что набухла облачками, в которую Санторо прыгнула, оставив водянисто-мыльные следы своей шалости на напольной плитке. Забрыкала ногами и отпила мартини из бокала, вновь наполняя его золотистой жидкостью. Но почему тогда в желаемой тишине ей вдруг стало одиноко? Никогда доселе не боясь одиночества, она вдруг почувствовала лёгкий укол. К шуму быстро привыкаешь. Санторо откинула голову на бортик ванны. Вспышка света отразилась снопом искр в васильковых глазах, устремивших взор в искусственно-неоновый свет лампы над ванной, точно такой же, что била искрами из разбитой лампы лаборатории её отца. Вода сменилась лижущими языками пламени, а клубничный аромат пены — чадом дыма, заполнившего заблокированную лабораторию. Тот день, начало которого она уже и не помнила. Аделина Санторо, лелеемая прислугой и няньками, выросла без нормального понятия «любви» и «семейного тепла». Не зная материнской ласки, памятуя о матери лишь по оставшимся образам из раннего детства да оставшихся фотографий, единственный отпрыск Санторо не знала, что такое любящая семья, ведь отец жил своей лабораторией, сколько она себя помнила. Но Аделина ни в чем не нуждалась. Как настоящая принцесса. В золотой клетке. Вдали от внешнего мира, где, как отец говорил, обитают лишь злые волки, жаждущие крови. Четыре стены. Множество стен в огромном особняке, который заменял ей тюрьму нестрогого режима. Больше всего она ненавидела эти стены. Они давили, они душили. И Аделина ненавидела отца за то, что тот оградил от всех естественных горестей, но подарил приторно-сладкий мёд в решетках. Ей было необходимо разбавить это чувство ложкой дёгтя. Пускай и жгучего. И однажды она переборщила, не рассчитав нужную пропорцию своих эмоций. А точнее своей никчемности. Проникнув в сектор — царство хлорки и резины — Аделина застала отца за очередной скрупулезной работой, множество невероятных колб да склянок с цветами, вероятно, позаимствованных у самой радуги. — Я так больше не могу, — заявила шестнадцатилетняя Аделина в преддверии скандала. — Я отказываюсь жить с тобой в этой клетке! Если ты запер себя, это не значит, что ты должен хоронить и меня! Мне нужна свобода! Свобода, понимаешь! Я погубила своё детство, но не собираюсь губить свою юность! — Ты нужна мне здесь. В целости и сохранности. Пока я не закончу проект.— Обычные заученные слова отца наизусть. Если бы она знала, что эти слова станут надгробной речью Альберто Санторо, то возможно, выбрала бы нечто более трепетное и теплое. Ведь в порыве гнева, когда отец просто проигнорировал её, переливая синюю жидкость в зелёную, в сердце Аделины вспыхнула боль обиды, и она подхватила первый попавшийся под руку предмет — очередную склянку, что врезалась разбившимися осколками в другую в руках отца, и вспыхнула мимолетным взрывом, отбросившим дымчатой волной обоих Санторо в сторону. Но другие треснувшие склянки, слившиеся в несочетаемых дозах, выпустили из преисподней языки пламени. — Нет! Нет! — донёсся выкрик Альберто. Но было поздно — пожар, словно чума, расползался своим жаром по всей территории, поцелуями разбивая то, что создавалось годами. Сирена системы безопасности да мигающие огни — всё, что слышала Аделина, когда автоматические двери лаборатории смыкали свой зев, запирая дочь, так давно жаждущую внимания отца. Она задыхалась в тумане химикатов и огня, ища отца. И не заметила, как огромная труба, подсоединяющаяся к вакууму для варки, дала трещину и наклонилась в её сторону. А когда девушка подняла голову, труба уже фатально приближалась в отражении расширившегося гранита зрачка. — Лина, нет! Толчок. Лина на мгновение закрыла глаза. Удар о пол пришёлся на затылок. Голова кружилась то ли от удара, то ли от отравления дымом. Но когда Санторо подняла веки, на глазницу капнула алая капля. В живот упёрся тяжёлый предмет, по которому стекала кровь. Кровь. Аделина скользнула взглядом на лицо отца, нависшего над ней. Альберто Санторо, чьё тело стало живым щитом, держался на руках, чтобы не рухнуть на дочь. Его тело полностью пробило тонкой трубой. И издав последний хрип, он рухнул на тело Аделины, что почувствовала не только тяжесть, но и кровь, пропитывающую её одежду. Она оторопело смотрела в летящие искры из разбитой лампы под потолком, который застелил сизый дым. А голос отца в предсмертной агонии хрипотцой нашёптывал на ухо: — Бегала Алиса по разбитым камням Рима… Но Аделина не шевелилась, будто её душу украли, а тело забыли, испугавшись пожара. — Запомни, Лина, считалочка… она… ключ… Время — это змея… кусающая собственный хвост… Почему? Почему выжила именно ты, никчёмная девчонка? И правда, почему? Почему, когда лабораторию разблокировали и потушили пожар, выжила именно она? Разгребая разрушенные трубы вентиляции, под которыми было погребено два тела, одно пронзенное и хладное, а другое живое, но с опустошённым взглядом, все единогласно вынесли мнение: выжить должен был Альберто, а не она. Гениальный медик, заслонивший дочь от когтистой лапы смерти, а не неблагодарная девчонка, устроившая пожар своей фривольной выходкой. — Лучше бы ты умерла. — Отребье. — Из-за тебя наша семья вымрет. — Всё держалось на твоем отце. — Бездарность. — Убийца. — Ты убила своего отца. — Почему я должна кормить рот, убивший моего брата? — Убийца. Убийца. — Лучше бы тебя не было на свете. Голоса улюлюкали с перекошенными лицами родственников: тётушка Изабель, её двоюродные сестры, множество других членов семьи Санторо, имена, которых она даже и не силилась запомнить. Аделина получила мнимую свободу, наконец выйдя за пределы особняка, которым теперь управляла тётушка, вот только не заметила, что к её ногам прицепили невидимые кандалы в виде ощущения вины, которую она упрямо не замечала. Но зато блестяще соответствовала повешенной роли — занозы в заднице. Она стала ею, потому что они желали её такой видеть. Одиночество стало её неосознанным способом самобичевания за смерть отца. Аделина ненавидела их всех. Ведь все они обвиняли, унижали, оскорбляли её — человека, что должен был умереть. Но в итоге умерли они. — Вы умерли, а не я, — с усмешкой прошептала Санторо, сжав пену в кулаке. — Все умирают, а я остаюсь. Потому что это и есть её наказание. Нет, потому что она живёт всем назло — и в этом её главный грех и сила. Создав самой себе мотив жить, точно также Аделина, словно искусный иллюзионист, создала себе приподнято-весёлое настроение, вооружившись наушниками и гостиничным халатом. Санторо выскочила из ванны, пустившись на волю танца по всем комнатам. И задорно виляя бедрами и попутно скинув полотенце с головы, отправив его в полёт на люстру, Аделина вооружилась расчёской-микрофоном. Она подпевала голосам исполнителей, когда за пределами наушников явно фальшивила, да и вообще половину текста потеряла, но зато брала публику своим бойким настроем и хаотично вскидываемыми руками. А публика заценила. Вернувшаяся с «незапланированной прогулки» Вария застыла на входе комнаты, пока Аделина вскидывала расчёской вверх и продолжала визжать песенку, вставляя вместо непонятных для неё слов «на-на-на, ла-ла-ла». И наклонившись над микрофоном, ещё умудрилась выдавить из себе не то гроулинг, не то скрим. Взметнув красной шевелюрой назад, она подняла голову, вытянув руку вверх, завыв очередной куплет, но тут её взгляд остановился на зрителях. Она всё медленнее и медленнее двигала рукой и отбивала ногой такт, пока окончательно трек не закончился. И убрав расчёску-микрофон подальше от натянувшихся неловких улыбок, засеменила в свою комнату, хлопнув дверью. — Ши-ши-ши, кажется, я только что придумал новый вид пытки. — Нет, — скривившись, закачал головой Луссурия. — Это слишком жестоко. — А ещё что-то про мои связки говорили, — усмехнулся Скуало. Вария устало устроилась в гостиной, в буквальном смысле протянув ноги вперёд. Босс деловито скрестил руки на груди, впав в состояние пафосной, но бдительной спячки. Аделины выскочила из комнаты, уже экипированная и расчёсанная, метнув взгляд на Варию, которая своим молчанием давила на нервы получше любых издевок. А когда открыл глаза Занзас, да ещё и повернул голову в её сторону, мурашки пробежали эстафету от пяток до макушки, она свято надеялась, что ночной инцидент замят, но судя по натянувшейся и явно недоброй улыбке босса, мужчина был иного мнения. — Можно подумать, вы никогда не поёте… — Где наш ужин, женщина? — голосом уставшего супруга спросил Скуало, от чего Санторо на кухне выронила сковородку со своим личным ужином. С гостиной полился поток заказов, который Аделина, откровенно говоря, прослушала, смотря на распластанную на полу яичницу, которую она как можно незаметнее соскребла на тарелку, заявив, что ужин на столе, а сама подцепила яблоко, кинувшись в свою спасительную обитель.