Sneaker Pimps – Destroying Angel
Пытаться дышать. Дышать. Не задыхаться. Дышать. Ровно. Спокойно. Не рвано. Чтобы не синело лицо. Они говорят: «Учиться жить заново, в новой среде», а Стайлз говорит: «Знакомьтесь, легкие, это – воздух. Воздух – это хорошо. Это нужно. Его нужно принимать. Нет, нет. Принимать. Да. Вот так» Сеансы общей психотерапии – дерьмо. Они говорят: «Вы должны обрести спокойствие». Стайлз однажды сказал, что им легко обрести спокойствие, потому что они дают всем сильные антидепрессанты, после которых человек становится матрасом. А матрасы всегда ведь спокойные. Лежит себе, молчит. Первое правильно психбольницы – молчи. Молчи и улыбайся. Хочешь сказать колкость? Отрежь себе язык. Это вполне можно осуществить - старушки-медсестры не всегда успевают проследить за всеми. Сегодня Стайлз нервный. Чувствует это. Боится, что не выдержит и пойдет что-то не так. Давай. Дыши. Ровно. Спокойно. Не рвано. Чтобы не синело лицо. Он слышит: «Как сегодня вы себя чувствуете? Прекрасная погода, такое солнце. Гарри, ты любишь солнце?» Гарри любит кровь, и убивать чужих матерей. Потому что его родная матушка однажды его бросила. А солнышко он не любит, оно светит на его порезанное ножницами лицо. Второе правильно психбольницы – выживи. Если считаешь себя не психом, то хотя бы притворись им. Нормальный – ты не сможешь сохранить все свои конечности, находясь в одной комнате с настоящим психопатом. Третье правильно психбольницы – граница между «нормальным» и «психом» стирается уже через сорок восемь часов, так что уже можешь не притворяться. Ах, постой. Ты и не притворялся? Так ты и есть настоящий псих? Или нет? Все уже неважно. Вводить правила тяжело. И запоминать трудно. Стайлз иногда теряет свои воспоминания – то ли от обильных психоделических таблеток, то ли от своей болезни. — Лидия. Как сегодня твои дела? Стайлз вскидывает голову и ищет нового пациента. Лидия. Лидия. Слишком красиво. Слишком изысканное имя для этого паршивого места. Стайлз чувствует надежду. Он впивается глазами в маленькую девчонку, с длинными и вопиюще-рыжими волосами. Здравствуй, Лидия. Стайлз сканирует ее. Пытается найти в ее глазах что-то от психа, какой-то изъян, который бросил ее в это место. Это на самом деле интересно. Узнавать историю каждого человека, который обрел здесь свой новый дом. Свой новый мерзкий дом. Стайлз забавляет себя этим. Изучает каждого пациента, узнает их историю болезни, играет в доктора. Сумасшедший доктор. Лидия. Стайлз останавливается на ее тонких руках. Шрамы. Шрамы. Запястья, ладони, пальцы – все изуродовано маленькими круглыми шрамами. Некоторые старые, некоторые – словно вчерашние, вон все еще немного кровоточит. Сумасшедшая. Он чувствует небольшое разочарование. Словно заранее потерял одно занимательное шоу в его будничной программе. Наверное, всего лишь очередная болеющая девчонка, которая считает себя некрасивой и «странной» и просто по ночам режет себя. А богатые родители испугались за дочурку и решили отправить ее в настоящий дом Психа, чтобы она одумалась и прекратила портить свою репутацию. Стайлз знал таких. За все время его пребывания здесь – он видал таких барышень дюжинами. Почему бы и нет. Это для них как забава. Пришли на пару дней, и ушли, со слезами и мольбами: «Я больше никогда не буду резать себя, заберите меня, пожалуйста, отсюда». — Чудесно, спасибо. А как Ваши? — ее речь прямая, спокойная. Не заикается, дышит тихо. Говорит мягко и даже, наверное, слегка высокомерно. Если спрятать ей руки – вполне нормальная. Понимаете, есть разница. Человека в первую очередь всегда выдают глаза. Вот взять Гарри – псих психом. У него глаза чокнутого. Постоянно бегают с места на место, не могут ни на чем сфокусироваться. Да и сам не можешь долго смотреть в них – по коже начинают бегать мурашки и в голове начинает змейкой заползать мысль: «Господи, маньяк какой-то». И, слушайте-слушайте, если такая мысль к вам все же заползла – верьте ей. А у Лидии глаза н-о-р-м-а-л-ь-н-ы-е. Возможно, она относится к другому типу психов. Это такие психи, по которым никогда не скажешь, что они психи. И это самый опасный тип. В жизни могут быть дружелюбными, милыми, спасать котов и вытаскивать детей из горящих домов, а потом внезапно зверски заколоть человека вилкой для салата. Стайлз чувствует интерес. После общего мозгополоскания и совместного приема таблеток, которые Стайлз сплевывает себе в руку, а затем прячет в карман, он выискивает Лидию и идет к ней. Она сидит за столом, в самом углу большого зала с толстой книгой и блокнотом. Заметка №1: Психи любят сидеть отдаленно ото всех. Заметка №2: Психи постоянно что-то пишут. Преимущественно ведут дневники, где записывают все свои рваные мысли. Нужно будет почитать как-то ее блокнот. Стайлз садится напротив Лидии и складывает руки на груди, пытаясь придать лицу серьезный вид. — Что ты здесь делаешь? Она не прекращает свое занятие и не поднимает глаза. Даже не испугалась довольно резкого тона Стайлза. Обычно здесь все и всего шугаются. Уже все идет не так. — Пытаюсь анализировать Канта. Мне он кажется человеком довольно-таки противоречивым, и хочу найти эти разлады в его текстах. — Нет. Что ты делаешь здесь? Убила кого-то? Впервые она поднимает на него свои глаза. Стайлз снова вспоминает о своей заметке: «Не задыхаться. Дышать. Ровно. Спокойно. Не рвано. Чтобы не синело лицо», потому что ее глаза настолько пронзительно-зеленые, что он почти теряет все слова и ему хочется спрятаться. Куда-то. Сейчас же. Побыть в одиночке где-то неделю, чтобы стереть со своего тела след от ее ярких глаз. — В Доме Эхо, — начинает она нравоучительно, поджав губы, — содержатся люди с неустойчивым психическим здоровьем, необязательно убить, чтобы забронировать себе здесь койку, С-т-а-й-л-з. Тебе ли не знать. — Ты влезла в кабинет доктора? — он не обращает внимание на ее грозный вид и нарастающее раздражение. — Он сам позволил прочитать мне некоторые папки, — она самодовольно улыбается и хлопает перед его носом книгой, начиная собираться. Стайлз не собирает отпускать ее так просто. — Неправильно, что у тебя есть такие привилегии, — он идет за ней, сохраняя дистанцию, чтобы не почувствовать ее тепло на своей коже. Лидия не оборачивается. — Не думаю, что кого-то интересуют чьи-то истории болезни. — Да ладно! — Стайлз вплескивает руками, таскаясь за ней по коридорам и злясь от нее расслабленно-безразличного поведения, — да я уйму времени потратил на это! Знала бы ты, насколько неразговорчивы некоторые пси.. пациенты. — Тебе это зачем? — она резко разворачивается и Стайлз буквально прыгает от нее, чтобы случайно не прикоснуться. Он чувствует себя неловко. Пытается дышать. Улыбнуться. — Телевизоры разрешают смотреть только по двадцать минут.***
— Прежде чем это есть, просмотри все особенно тщательно, чтобы случайно не откусить какую-то гусеницу, — он нагло подсаживается к Лидии за обедом и широко улыбается от ее кислого приветствия. Она закатывает глаза. — Приятного аппетита. — Да-да, приятного, — он активно кивает и берет вилку, — знаешь, что-что, но вот картошка у них просто обалденная. — Чего конкретно тебе надо от меня? — Лидия спрашивает без агрессии. Спокойно, даже немного безразлично. Она играет маленьким яблоком, а Стайлз насчитывает на ее указательном пальце семь маленьких шрамов. — Хочу раскрыть твое сумасшествие. — Развлечение по пятницам? — Сегодня четверг. — Займись своими делами, Стайлз, — вздыхает она и начинает вилкой просматривать всю картошку. Стайлз замечает ее тонкую улыбку и его кулаком бьет в живот.***
Он постоянно приходит к ней. Когда их выпускают из палат, когда нет сеансов с доктором Икс – он ищет ее. Преимущественно она все так же сидит в самом дальнем углу за очередной книгой Канта и ведет какие-то свои записи, покусывая большой палец, когда ей что-то не нравится в прочитанном. Лидия никогда не говорит «привет» или «зачем ты пришел, иди отсюда к черту». Лидия просто закатывает глаза, кивает и поддерживает его разговоры обо всем. На его: — Однажды мне приснилось, что меня хотел убить лимон. Она ответила: — Дал бы ему попробовать самого себя. Столько кислоты он бы не выдержал. Ей нравится сидеть в саду. В Доме Психа есть сад, заброшенный и, если честно, страшный – как из банального фильма ужасов, но Лидия нашла там скамейку и сидит там минимум час – каждый день. Стайлз не любит выходить на свежий воздух, но терпит. Почему терпит, Стайлз не знает. Ему нравится анализировать ее, но не себя. Себя он никогда не анализирует и потому – почти не знает. Иногда у Лидии нет настроения. Стайлз видит сразу, как-то сверхъестественно чувствует это и тогда просто сидит рядом, держа рот на замке. Забрасывает ноги на стул и пытается уснуть – не важно, он просто не может отойти от нее. Сам не может. Он не может ее раскусить и это чешет его изнутри, не дает спать свои законные восемь часов на левом боку. На все его расспросы она уклончиво отвечает, да так грамотно и осторожно, что у Стайлза теряются все заранее подготовленные фразы. Лидия умная и сообразительная. И Стайлз понимает, что это делает ее чертовски опасной и что возможно он связывает себя с настоящим – самым, блин, настоящим психопатом. Бывает, они говорят часами. Стайлз не знает, о чем. Он перестает анализировать и следить, просто наслаждается ее мягким и глубоким голосом, ее незамысловатыми движениями и он продолжает считать ее шрамы. Он спрашивает: — Ты ведь сама сделала это? — он кивает на ее руки. — Я не знаю. И Стайлз чувствует – он доверяет ей. — Я думаю, у тебя очень красивые руки. — Они не могут быть красивыми, — Лидия ничуть не растаяла от комплимента, она смотрит на него иронически, чуть изогнув левую бровь. — Некоторую красоту физическими увечьями не испортишь. — Это из другой истории. Лидия – камень. Стайлз не может увидеть ее уязвимость, страх или беспомощность. Словно она не впервые попала в психбольницу. — Надолго ты здесь? — Стайлз чувствует беспокойство и потому отодвигается от нее еще дальше. — Наши разговоры перестали тебя забавлять? — Лидия саркастически улыбается, подтачивая карандаш и сдувая лишнее. — Да я словно в телесериале живу. — Тогда не переживай, заказано больше ста серий. И Стайлз больше не переживает.