На привязи

      Взгляд Лукаса, а теперь и её взгляд таится в глазах Джексона.       Брат не должен смотреть на сестру, как на чужую. Прежняя Бейли бы испугалась, но сейчас всё это привносит в её душу какое-то понимание.       Её плоть, её сводный брат — такое же чудовище, как она и их отец. Лукас всё ещё живёт в их крови, — его прошлое, его наследие.       То, что продолжает разрушать их жизни.       У того, кто истязал их и привёл сюда, к этому моменту, нет ни лица, ни имени. Это не Скотт и не Джеймс. Всё началось со стаи волков, всё закончится на их потомках.       Она. Наоми. Джексон. Джеймс.       Смерть тянется за ними с рождения. Они грызутся между собой, натягивая связывающие их узы, отрицая, кто они есть на самом деле, но нить между ними действует точно резина, возвращая их друг к другу.       Наоми не хотела быть бетой, дочерью предателя.       Джексон не желал быть отвлекающим манёвром в игре своего отца.       Джеймс отчаялся жить с безумием, которым одарил его родитель.       И Бейли…       Что — Бейли?       Не её ли стремление забыть о том, кто она, породило всё это?       Пора вернуться к началу, пора перестать бежать, приняв, кто они на самом деле. Да, её отец был монстром. Да, он позволил Джексону появиться на свет, чтобы уберечь её, и оставил наследие, которому никто из них не рад.       И в глазах Джексона она видит всё это тоже — презрение к Лукасу, ярость, что его так и не смогли признать, мелочную ненависть к ней — за то, что отец любил её больше. И желание доказать, что он тоже достоин быть частью этой семьи.       Но Лукасу уже ничего не докажешь, а Бейли в доказательствах не нуждается. Джексон всегда был её братом, и она любила его, пусть дом её и начал распадаться с его приходом.       Возможно, это был неправильный дом.       — Джексон, — говорит Бейли. — Не надо.       Она понимает, теперь она многое понимает.       Джексон просит её держаться возле Скотта.       Джексон пропадает во время нападения Джеймса.       Джексон знает, что Скотт обратил её.       Джексон удерживает Питера.       Джексон хочет, чтобы она убила Скотта.       Ей бы разозлиться, но понимание сильнее злости. Что поделать, вокруг неё одни чудовища, и она любит их.       Лукас. Джеймс. Питер. Джексон. Каждого из них она оттолкнула — ненавистью или непониманием. И всё-таки она их любила, даже сейчас она продолжала любить каждого из них. Пора перестать бежать и признать это.       — Из-за него умерли твоя мать и наш отец. Тренер пострадал. И ты позволишь, чтобы это сошло ему с рук? — спрашивает Джексон.       Финсток не отвечает.       Во-первых, потому, что она и сама думала, что это — единственное верное решение. Часть неё всё ещё считает, что она поступила неправильно, не убив Скотта сразу.       Во-вторых, лживость слов брата её не обманывает. Зачем Джексону злиться? Он не знал отца так, как она, он презирал его и не раз говорил ей, что своими настоящими родителями считает людей, усыновивших его.       Возможно, он хотел бы сам довести Лукаса до смерти; возможно, если бы не Скотт, скоро в городе пробудился бы новый монстр, и исход был бы один.       — Не знал, что вы с папочкой были так дружны, — Питер задирает голову, обращаясь к Джексону, но смотрит на Бейли.       Питер тоже всё понимает.       Может, он понял всё раньше неё. Питер Хейл видел насквозь их всех: Джексона, Джеймса и её. Он видел, кто она, с момента их первой встречи.       Ей сложно на него смотреть, на то, что она с ним сделала, на то, что он позволил ей с собой сделать. Взглядом она цепляется за руку Джексона, впивающуюся в плечо Питера:       — Отпусти его, Джексон. Всё кончено.       — Ничего не кончено.       — Я не буду убивать Скотта. Если ты жаждешь отмщения, — она делает паузу, — сделай это сам.       Джексон не успевает ответить, а Бейли уже отмахивается от его лжи:       — Но тебе ведь не это нужно. Ты не можешь взять то, что хочешь, без моей помощи, не так ли?       «Интересно, — мелькает в её голове мысль. — Знал ли обо всём этом Джеймс? Не поэтому ли Джексона так долго не было видно, что тот вёл за ним охоту, пытаясь защитить меня?»       Как же нелепо: мужчина, от которого она не чаяла избавиться, оберегал её, а брат, которого она любила, хотел её убить.       Монстры. Вокруг неё одни монстры.       — Ты действительно готов убить меня ради его силы? — Финсток кивает в сторону Скотта, всё ещё лежащего на земле, точно ожидающего, что она передумает.       — Думаешь, я смешон?       — Напротив. Думаю, это очень печально.       Бейли глядит на Скотта, на Стайлза, вцепившегося в биту так, что побелели костяшки пальцев. И наконец — на Питера.       Нужно было послушать его. Он всегда отчего-то оказывался прав в своих суждениях; он всегда её знал лучше, чем она сама. И в эту секунду, глядя на него, Бейли ощущает, как монстр ворочается внутри неё, точно ворча, словно и он попрекает её собственной глупостью.       — Следовало остаться с тобой, — озвучивает она свои мысли. — Послушаться тебя хотя бы один раз.       В лице Питера что-то меняется. Голос Бейли звучит нежно, но в нём слышится что-то, что ему определённо не нравится. Что-то, что вселяет в его душу почти такой же ужас и смятение, беспомощность и ярость, какие он испытал в ночь, когда его дом и семья сгорели.       На секунду ему кажется, что и Бейли сгорает тоже. В воздухе висит напряжение, от него тесно в горле, как перед грозой. И пусть Финсток цела, рок навис над ней изменившейся, так странно ласковой на этом адском пепелище.       Джексон закатывает глаза и сильнее сдавливает плечо Хейла:       — Меня стошнит быстрее, чем мы закончим, — бросает он. — Убей Скотта, сейчас же.       — Я не буду этого делать, — отвечает Бейли.       — Отчего же? — спрашивает Джексон. — Недостаточно мотивации?       И слишком быстро душный воздух приходит в движение.       Монстр начинается ворочаться. Бейли ощеривается быстрее, чем понимает, в чём дело. Чешуйки на длинном хвосте канимы блестят в неясном свете луны, скрытой за облаками.       Финсток видит его впервые.       Она знала, что такое её брат, он рассказывал ей, как впервые испытал своё обращение, но до конца Бейли всего этого не понимала.       Инстинкт влечёт девушку вперёд, пока мозг ещё осознаёт происходящее. Хвост канимы бьёт её в живот с такой силой, что она отлетает на несколько метров назад и приземляется на Скотта.       Бейли ощущает ладони юноши на своих локтях, — поддерживающий жест, который её злит. Она надеется, что ему больно от её приземления.       Девушка использует волчью сторону своей натуры, чтобы избавиться от этих нежеланных прикосновений: одним рывком переворачивается и припадает к земле.       Наверное, так же выглядит хищник, скрывающийся в зарослях, — не предупреждающий, а выжидательный взгляд. Бейли готовится не к нападению, а к защите.       С каким-то отстранённым холодным страхом она понимает, что за всё это время Стайлз умудрился подобраться к Питеру и Джексону достаточно близко. Зачем? Что он, всего лишь человек, мог противопоставить хоть одному из них?       И особенно — этому… существу?       Ей сложно назвать того, кто сейчас стоит перед ней, своим братом. Тот ли это Джексон, которого она знает? Зелёная чешуя, вертикальные, кислотно-яркие глаза, когти, напоминающие огромные клыки, — где во всём этом её Джексон?       И где во всём этом его нет?       Руководи им зверь, полное обращение не было бы необходимостью: оборотень находился под полным контролем Уиттмора. Джексон хотел напугать сестру, подчинить её себе, — вот для чего это ужасающее перевоплощение.       Финсток старается не отводить от него взгляда. Отвести — значит, отказаться от того, что она уже приняла. Он — монстр, она — монстр. Всё хорошо. Не нужно бояться.       Происходящее далее длится не более нескольких секунд. Стайлз швыряет биту в Джексона. Тот с лёгкостью, почти лениво отбивает её хвостом, переломав пополам, и жалит парня в грудь. Стайлз падает на прокопченную землю, сдувая с неё слой пепла:       — О нет, только не снова!       — До чего же кретин, — замечает Питер, но получается совсем без иронии: когти Джексона глубоко вошли в его плечо, пригвождая к месту.       Стилински пытается повернуть к нему голову, но не может пошевелиться:       — Кто бы говорил. У тебя, я смотрю, всё под контролем. Питер в очередной раз дёргается: когти оставляют глубокие борозды на его плече, — и Бейли непроизвольно рычит.       Джексону, видимо, надоедают потуги мужчины, потому что хвост мелькает снова, и тонкое жало на нём опускается на шею Питера.       Тело Хейла обмякает, но не падает, удерживаемое одной ладонью — лапой? — канимы. Бейли видит разверстую дыру рта существа и ряд мелких, похожих на наконечники пик зубов, — словно жуткая маска смеха.       — Ну и кто тут теперь кретин? — риторически спрашивает Стилински.       На последнем слове Бейли оборачивается на Скотта. С чем-то вроде смятения она обнаруживает, что за всё действо он даже не шевельнулся, — так и остался на земле, приподнявшись на локтях.       И дело вовсе не в том, что он — альфа, а в том, что он — Скотт МакКолл. Идиот, спасающий всех на свете, вмешивающийся во всё, что только можно, со своими моральными принципами.       Скотт, который пошёл на сделку со своей совестью, чтобы спасти её. Почему же он не двинулся, чтобы помочь обездвиженному другу? И почему он смотрит на неё так, словно всё уже закончилось? Словно он сделал, что должен, — вернул её? Словно она… она…       Что она с ним сделала?       Липкий пот выступает на её коже. Скотт, не защищающийся от её нападок. Скотт, говорящий: «Всё хорошо». Он знает, чего хочет Джексон, и готов к тому; он признаёт, что не может спасти всех. Скотт МакКолл решил умереть.       И это вроде как шевелит вину внутри Бейли, но она затмевает её гневом. Как он смеет сдаваться смерти, если она ясно сказала «нет»?       Бейли хочется схватить его за ворот и хорошенько встряхнуть, но времени на это нет. Она снова осталась одна перед монстром, как и всегда.       — Вот, как мы поступим, — сказало существо голосом Джексона. Канима облизнул безгубый рот. — Двое сегодня умрут. Тебе решать, кто именно, — ты и МакКолл или Хейл и Стилински.       Девушка сжимает зубы. Скотт смотрит на неё по-прежнему ободряюще: «Делай то, что должна». А что она должна сделать? Часть Бейли знает, что Скотт думает по этому поводу: убив его и став альфой, она может попытаться выжить и спасти остальных.       Финсток в этом не уверена. Она не хочет ни сражаться с братом, ни рисковать жизнями Питера и Стайлза. И что же ей делать?       Какая ирония — сегодня, в эту лунную ночь ей хотелось спасти всех. Это едва ли не вызывает у неё смех. Ради всего святого, так вот что за тупое чувство управляет МакКоллом.       С того момента, как в её жизни появился Джеймс, Бейли всего лишь старалась выжить. Трупы вокруг неё плодились, но она закрывала на это глаза, — ведь она оставалась живой.       Сегодняшний день ничем не отличается от других. Внутри неё живёт монстр, и если она его выпустит, наверняка сумеет выжить. Она, но не они.       И впервые за последние годы это не вызывает в ней радости. Бейли Финсток не хотела жить такой ценой. Ей нужны Питер и Джексон. Покой, который она сумела найти в себе, основывался на них и Бобби. Как она могла потерять хоть одного из них?       Ради всего святого, если заглянуть глубже, она бы даже смерть Джеймса перенесла бы с трудом!       Потому что любила их и хотела защитить. И сейчас этот инстинкт сильнее прочих — сильнее монстра и мести и важнее неё. И пусть сотни людей умрут, и она не пошевелит и пальцем, чтобы спасти их. Но эти люди — её единственная семья. Их она потерять не может.       — Уходи.       Бейли поднимает взгляд на Питера, когда он говорит. Ей тоже хочется многое ему сказать, но она не знает, как, и просто улыбается. И в улыбке её нет ни страха, ни ярости, ни ненависти, — ничего из того, что создало её такой.       Мёртвые, живущие в её крови, молчат. Монстра не слышно.       Есть только она и чувство, не причиняющее боли.       И наконец-то слова незримой Патриции становятся правдой, и она ощущает себя свободной. Всю жизнь бежать от смерти и найти её вот такой рядом с друзьями, семьёй и мужчиной, которого она полюбила, не кажется таким уж плохим концом.       — Бейли, уходи сейчас же!       Но она качает головой и вдруг говорит Питеру, медленным, негромким голосом, в которой звучит всё и ничего:       — Я солгала тебе. Там, в больнице, — они оба помнят об этом. О словах, которые она сказала: «Нас больше ничего не связывает». Но вместо того, чтобы произнести вслух их, Бейли произносит совсем другие слова: — О том, что ты сможешь стать альфой без меня.       Улыбка её становится шире, — упрямая, даже задиристая улыбка, которая вызывает в Питере всё то же противоречие: желание обнять и задушить. В его отягощённом ранами подневольном теле смешались настойчивость и ярость.       — Бейли!       Но она больше на него не смотрит. С трудом отвернувшись, девушка поднимается на ноги. Сердце её бьётся гулко и часто, тяжёлые удары разносятся по грудной клетке, и она знает, что все их слышат.       Монстр остаётся у земли. Сегодня он ей больше не понадобится.       — Бейли… — тихий голос Стайлза она не замечает.       Девушка сосредотачивает всё своё внимание на Скотте — или, по крайней мере, пытается, потому что зов Питера по-прежнему её отвлекает. МакКолл смотрит на неё снизу вверх всё с тем же спокойным, утешающим выражением. И в данный момент парень не вызывает в ней ни ненависти, ни приязни.       Но когда она склоняется к нему, когда ладони её опускаются на его лицо, а тонкий стан скрывает его от остальных, Бейли произносит одними лишь губами:       — Не думаю, что смогу простить тебя хоть когда-нибудь, — и продолжает, очень медленно: — но твоя смерть действительно не сделает меня счастливой.       Губы Скотта слегка дёргаются.       — Бейли, нет… — снова пробует Стайлз.       Скотт и Бейли смотрят друг на друга. «Всё хорошо», — уверяет его взгляд. «Всё хорошо», — точно так же думает она. Они готовы, но к разным вещам.       Финсток остаётся человеком. Она не использует ни клыки, ни зубы, и даже быстрота движений не особо сказывается. Удар в грудь Скотта оказывается сильным, и импульсами в пальцах отзывается последний стук его сердца. Она знает, с какой силой нужно бить, и только мысленно считает уходящие секунды.       Дыхание склонившейся Бейли прогоняет смертельный холод, сковавший тело юноши, когда она осторожно опускает тело на землю. Скотт ещё видит, как пальцы её трогают его веки, смежая их, а потом всё вокруг заслоняет тьма, быстро, словно пучина.       Дыхание Скотта останавливается. Стайлз издаёт непонятный звук, словно хотел изрыгнуть проклятье, но получился лишь невнятный стон.       Бейли смаргивает, чтобы избавиться от вида мёртвого лица, — радости он ей не приносит, — и выпрямляется как раз вовремя, чтобы ощутить нетерпеливое присутствие брата за спиной. Рептилоидная кожа Джексона не намного холоднее её собственной.       — Может, конечно, стоило бы подождать. Не знаю, сколько требуется времени, чтобы сила… — Уиттмор не продолжает.       Джексон разворачивает её к себе, и пальцы сжимают девичье горло. Бейли не вздрагивает, когда чувствует касание когтей — они лишь оставляют тонкие царапины. Что-то клокочет внутри канимы, но он не нападает. Скалится — и только.       — Бейли!       Финсток не двигается. Ей вдруг хочется протянуть руку и погладить брата по щеке; хочется сказать, что ему не нужно ничего доказывать. Хочется утешить и успокоить, но в его лице она видит Лукаса и знает, что словами тут не помочь. Иногда они не имеют значения.       Бывают такие случае, когда человек может понять что-то, лишь сотворив непоправимое, и сейчас именно такой случай. Похоже, сегодня она и впрямь спасёт всех. Кроме себя.       Джексон не ощущает сопротивления, и зверь медлит так же, как замедлилась Бейли, напав на Скотта. А вот человек внутри него отчаянно пытается осуществить задуманное как можно быстрее — потому что это трудно, потому что он может передумать.       Не зная, каким образом сила альфы переходит от одного оборотня к другому, он всё же решает поспешить, боясь, что рассудок в нём возьмёт верх, а сердечная привязанность к сестре перебьёт ненависть к непутёвому мёртвому отцу.       А глаза Бейли спокойно, не осуждающе и любя смотрят прямо на него; глаза невозмутимой девушки, только что убившей человека. И во взгляде её он читает то, что выводит его из себя: «Я твоя сестра. Мы семья, что бы ни случилось».       Джексон поднимает вторую руку, и когти, как короткие смертоносные клинки, опускаются на неё.       Бейли не вздрагивает, но напрягается, поскольку зверь в ней с трудом удерживаться от обороны. Она не может навредить брату; она расставила приоритеты.       Но, наверное, Бейли всё-таки инстинктивно сдаёт назад, отклоняясь от опасности, едва не споткнувшись о тело Скотта, и странное дело — ветер словно подхватывает её и тянет подальше от Джексона. Когда футболку сзади перестают тянуть, и чья-то рука отодвигает её за широкую спину, она понимает, что природа тут ни при чём.       Всё это время, стоя на пепелище, Бейли была занята мыслями о себе, своём прошлом и семье и забыла о том, кто всегда был за её плечом. Прежде он был во всём — в мёртвых жуках под её подошвой, в ожесточённых глазах отца, смотрящего на луну. Мужчина, который не любил, когда её трогали.       Возможно, безумие Джеймса оказалось заразительным, а может, она слишком хорошо его знала, — порывистость движений и действий, часто приводящая к смерти окружающих. Бейли подлаживается под него, предвидя то, что вот-вот произойдёт.       Она знает: Джеймс, защищающий своё, не хочет ни напугать, ни ранить, все его действия направлены лишь на убийство. И, решившись спасти всех, кто сегодня здесь, девушка не могла допустить подобного.       До того, как всё происходит, Бейли понимает, что ждала этого момента все последние годы. Уже тогда, встретив Джеймса впервые, она поняла, что умрёт от его руки. Может, она и бежала вовсе не из-за трупов, а потому, что понимала: тех, кого Джеймс любит, он рано или поздно убивает.       Может, поэтому она не страшилась ни Питера, на Наоми, никого из ныне живущих; жизнь её принадлежала многим людям, но над смертью её довлел лишь один человек.       Три года Бейли Финсток избегала не щадящих никого рук Джеймса и позволяла ему многое. Ей казалось, в этой борьбе для неё нет ничего важнее собственной жизни. Сегодня всё иначе.       Девушка не успевает ни удержать Джеймса, ни оттолкнуть от брата, — только мелькнуть между ними, закрывая Джексона собой, и воздух со скрипом выходит из её лёгких, когда рука пробивает грудь, и внутри внезапно становится пусто.       Она ощущает «настоящие» — человеческие — руки брата сначала на своих лопатках, затем — на плечах, чувствует, что он обхватывает её сзади, не позволяя упасть, и слышит крик — тот разносится ниоткуда и отовсюду сразу.       А ещё Бейли видит тяжело вздымающееся, удивительно ненатуральное сердце в ладони Джеймса. Выражение лица мужчины отчего-то вызывает у неё улыбку — слабую и с привкусом крови. И на удивление она чувствует даже благодарность — за то, что благодаря ему её брат не станет убийцей.       Мир на мгновение замирает — мгновение, что вот-вот обратится в вечность. На удивление, нет ни страха, ни боли, только немного жаль. Ей всего восемнадцать, и она ещё хочет жить.       — Бейли, — бормочет Джексон. — Бейли.       Ещё несколько секунд Бейли Финсток продолжает жить без сердца, или это просто мозг ещё не до конца отключился. Для неё они складываются в часы, и она видит, что Джексон наконец-то смотрит на неё как раньше, что и Джеймс выглядит как три года назад, что Стайлз жив и Скотт — Скотт тоже будет в порядке. Потому что она совсем на него не похожа, потому что, в отличие от него, она и впрямь спасла всех.       Кто-то отодвигает Джексона в сторону. Питеру, наверное, всё ещё трудно шевелиться из-за яда канимы, но он держит Бейли, и смотрит на неё с какой-то отупляющей яростью, словно она его подвела.       В эти секунды, когда тело уже не слушается, тень улыбки мелькает в глазах Бейли. У смерти оказываются тёплые, исполосованные руки и мужское лицо с льдистыми глазами, от взгляда которых в груди образуется фантомная боль на месте сердца.       И напоследок девушка думает: «Хорошо, что я уже умираю, иначе бы ты убил меня сам».