Стайлз поворачивает голову и смотрит на Скотта, но тот выглядит всё так же: усталый вид, круги под глазами и задумчивое выражение лица, не покидающее его всю неделю.
— Эй, — Стилински выдёргивает ключ зажигания и хлопает друга по плечу: — Порядок?
МакКолл моргает, словно позабыв, что он не один, да ещё и в машине. Только бросив взгляд в переднее окно джипа, он вспоминает, где они и зачем.
— Да, нормально.
Стайлз ему не верит. Скотт не в порядке с того самого момента, как пришёл в себя после сотрясения сердца, как назвала этот кошмар Мелисса.
Стилински никогда раньше ни о чём подобном не слышал и уж тем более не наблюдал воочию, и, если честно, не понимал, почему Бейли воспользовалась своими медицинскими познаниями, чтобы подстроить смерть Скотта.
Получается, если бы её убил Джексон, он бы остался ни с чем.
И почему Бейли так поступила? Стайлз сомневается, что она вдруг забыла о своей неприязни и решила просто так пощадить Скотта. Скорее всего, Финсток просто очень хорошо знала, насколько опасны волки её семьи, и какими альфами они становятся, так что не могла позволить Джексону стать одним из них.
Возможно, если бы она выжила, когда-нибудь Скотту пришлось бы встретиться с ужасающим противником в её лице.
Если бы она выжила…
Стайлз откашливается. Бейли нет уже целую неделю, а они так и не смогли поговорить об этом.
— Ты уверен, что хочешь туда идти? Когда мы были тут с Дереком, всё было нормально. Джеймс вроде как совершенно спятил, сидит, ничего не делает. За ним там, внизу, следят в оба.
— Имеешь в виду тот раз, когда ты вломился туда, пытаясь убедить персонал, что ты из полиции, и Дерек выволок тебя за шиворот? — тень улыбки появляется на лице Скотта, и Стайлз шумно выдыхает.
Он думает: теперь так будет всегда. Скотт никогда не оправится, никогда не сможет избавиться от призраков той ночи. И ещё Стилински страшится, что друг будет постоянно приезжать сюда, считая себя ответственным ещё и за жизнь этого чокнутого полудурка.
Бейли больше нет, но её влияние на Скотта никуда не делось. Она осталась — в его словах, действиях, разуме. Вина продолжает преследовать его и, наверное, будет угнетать до конца дней.
— Как там Питер, кстати? — вдруг спрашивает Скотт.
Стайлз пожимает плечами:
— Не знаю. Дерек вроде как тоже не видел его несколько дней. Может, опять где-нибудь строит планы по захвату мира.
Скотт окидывает его непонятным взглядом, и тот сдаёт позиции:
— Ладно-ладно, — наконец говорит Стайлз. — Забудь о том, что я сказал. И нам уже пора идти, но только на пять минут. Иначе опоздаем… то есть, если ты помнишь…
— Не думаю, что смогу, — перебивает его Скотт, — пойти на её похороны. Не думаю, что там есть для меня место.
— Перестань, Скотт. Мы должны хотя бы попрощаться.
МакКолл смотрит на него в ответ:
— Для меня не время прощаться с Бейли, — имя, сказанное столь отстранённо, заставляет волоски на руках Стайлза встать. — Я ещё многое должен для неё сделать: позаботиться о Джеймсе, тренере и Джексоне. Пока что я не могу пойти к ней. Мне нечего… нечего ей сказать.
Стайлз качает головой, но не спорит. Он считает, что каждый из них сыграл свою роль в гибели Бейли. Был ли Скотт виноват больше всех? Стилински не мог ответить ни отрицательно, ни положительно.
Он мало что помнил о той ночи — только то, что какое-то время почти ненавидел Бейли, считая, что она убила его друга. А сейчас ему почему-то вспомнилась их первая встреча: неловкость и улыбки, и то, какой маленькой она тогда казалась.
Парень вытирает рукавом нос, отворачивается и открывает дверь, чтобы Скотт не видел его лица:
— Пошли.
Они выходят из джипа. Скотт немного замедляется перед вывеской «Дом Эха». Стайлз делает вид, что не заметил, и они проходят небольшой внутренний дворик и заходят в лечебницу.
На ресепшене на них подозрительно смотрит медсестра, мимо которой пару дней назад пытался с боем прорваться Стайлз. Она вздыхает (хорошо, что его отец и Мелисса попросили впустить их сегодня), но грозит пальцем.
Медсестра следует за ними по пятам до самой двери, ведущей в нижние палаты для особенных пациентов. Женщина окидывает их внимательным многоговорящим взглядом, и Стайлзу кажется, что она точно в курсе, кто там обитает.
— Глория!
Стайлз рад этому молодому энергичному голосу второй медсестры, которая, окликнув их спутницу, отвлекла ту от их дальнейшего сопровождения.
— Мэри, — приветствует её та, растягивая губы в вежливую улыбку, а после, обернувшись к ребятам, говорит: — Я буду тут на лестнице. Ничего не трогайте. У вас пять минут.
— Они в нижние палаты? — переспрашивает Мэри. — Может, пойдём вместе?
— Тебе пока нельзя туда спускаться, — с какой-то небывалой теплотой, перемещающейся с твёрдостью, заявляет Глория. — Подождём тут.
— Мне нельзя, а детей ты туда впускаешь? — переспрашивает девушка и осекается. — Или они..? Оу.
Стайлз поднимает взгляд на Мэри и тут же отводит: его смущает не её высказывание, а шрам, тянущийся по правой стороне её лица от глаза до подбородка. И заинтересованные, отчего-то улыбающиеся серые глаза напоминают ему о той, кого больше нет.
Парень откашливается и тянет друга вниз.
— Персонал до ужаса странный, — шепчет Стайлз немного спустя, хотя те их уже не слышат. — Похоже, они знают про оборотней и остальных сверхъестественных существ.
— Они работают с подвальным помещением, где те и размещены, было бы странно, если бы они не знали, — отвечает Скотт. — Думаю, не все врачи и медсёстры в курсе происходящего. Только те, кто сюда заходит.
Дальше они спускаются в полной тишине, если не считать бормотания тех, кто находится в стеклянных палатах. Стайлз вздрагивает, когда слышит чьё-то завывание. Он никогда не сможет привыкнуть к этому месту.
— Он там, в третьей палате слева.
— Хорошо.
Стайлз хочет подойти вместе со Скоттом, но почему-то не делает этого. Он остаётся в начале длинного ряда палат, и с правой стороны к стеклу приникает худосочная пожилая женщина и щербато ему улыбается. Стилински тоже пытается улыбнуться, но подскакивает, когда она показывает ему раздвоенный язык.
Скотт подходит к стеклу, за которым сидит мужчина. Постель заправлена, всё убрано, и создаётся впечатление, что палата не обжита, только крошечный участок в её центре наполнен условной жизнью. Джеймс сидит на табурете и даже не поднимает взгляда на посетителя. Губы его беззвучно шевелятся и вроде как дёргаются в усмешке, словно он ведёт с кем-то беседу, и этот кто-то только что сказал нечто остроумное.
Откуда-то Скотт знает, с кем тот разговаривает. Сейчас ему кажется, что он смотрит в зеркало, и безумие в глазах Джеймса — не что иное, как отражение его собственного сумасшествия.
Ему кажется, это он сам, его маячащее на горизонте будущее. Их отделяет тонкая грань — не стекло, а несколько лет, которые, пройдя, разгонят по венам Скотта сумасшествие, сделают его взгляд таким же безумным и бесконечно печальным, а руки — дрожащими, старающимися ухватить воспоминание о мёртвой девушке.
Джеймс Скотт. Скотт МакКолл.
Даже их имена перекликаются.
Был ли когда-то Джеймс таким же мальчишкой, верящим, что мир можно перекроить под себя, что зло — это только зло, а добро — всегда добро?
Почему-то Скотту кажется, что да.
Может быть, Джеймс выбрал его из сотни альф не случайно. Может, он хотел убить и не его вовсе, а себя — прошлого. Возможно, он знает, что через десять лет в этой палате будет сидеть уже не он.
— Пульсирует.
Одно-единственное слово, произнесённое мужчиной, заставляет МакКолла отвлечься от своих размышлений и вновь обратить на него пристальное внимание.
Джеймс протягивает ему ладонь, пустую и испещрённую царапинами, словно наказанную за что-то. Скотту не нужно ничего объяснять: он знает, что это — за Бейли. За сердце, остановившееся в этой руке.
— Всё ещё пульсирует.
Парень вздрагивает. На секунду ему кажется, что он и впрямь слышит далёкий стук сердца, чует запах железа и соли, — запах крови.
— Ты всё ещё здесь, — продолжает Джеймс, но обращается не к Скотту. Мужчина запрокидывает голову назад и смотрит на кого-то, кто стоит за его спиной. Скотт знает, что там никого нет, —
и уж точно нет Бейли.
Потому что она стоит возле
него самого — всегда, каждую минуту, с того самого момента, как он открыл глаза после той ночи. «Бейли Финсток» складывает на груди руки и глядит на разговаривающего с самим собой Джеймса:
— Какое жалкое зрелище, — резюмирует она и вдруг улыбается. От этой улыбки Скотту становится плохо. — Просто вылитый ты.
«Бейли» почти ласково касается синяков под его глазами. Её прикосновения, конечно, не ощутимы — она лишь плод воображения, но он всё равно их чувствует.
Скотт МакКолл сходит с ума.
Джеймс смеётся.
«Бейли Финсток» улыбается тоже.
***
За окном на удивление тепло и ясно. В такие дни, как этот, подобное кажется насмешкой, но Джексону всё равно.
Он всё смотрит на спящего тренера и думает, думает, думает.
Джексон Уиттмор в курсе, что он просто непроходимый тупица.
Ему так хотелось доказать, что отец ошибся, бросив его на произвол судьбы, что он лучше Бейли, что он так же важен. Ему так хотелось избавиться от неё — от девочки, которая так сильно его любила. Но без неё сила, жажда и месть утратили значение.
Джексон был одинок с самого рождения. Приёмные родители любили его, но он оставался чужим. У него не было ни брата, ни сестры до Бейли. Он не знал, что соперничество между ними двумя — это нормально.
Джексон всегда смотрел на Бейли как на дочь их отца, не как на свою сестру. Смотрел, не зная, что она не мнит его ошибкой, что она рада ему, что она его защищает, даже от него самого. Потому что она была его семьёй.
Он никогда не забудет её взгляд — спокойный, понимающий, не осуждающий.
Его сестра. Сестра.
Сестра.
Джексон сглатывает и снова вперивает взгляд в неподвижного мужчину, словно тем самым сможет его пробудить. Бобби Финсток не открывает глаза. Какая-то часть Уиттмора даже рада — он не знает, что ему сказать, как объяснить, что вся его семья мертва. И он в это виноват. Так виноват!
— Так и будешь пускать сопли?
Джексон даже не удивляется, когда слышит этот высокий, чуть визгливый голос. Краем глаза он зацепляет тихие, неторопливые движения, и вот койка, на которой лежит тренер, слегка проседает, и вошедшая девушка пальцами приподнимает подбородок парня.
Наоми слегка улыбается.
Она выглядит гораздо лучше, чем тогда, когда он бросил её в Антиоке. Ещё одна его ошибка, ещё один человек, которого он хотел убить. Почему только не добил её, едва след Джеймса растворился в воздухе? Наоми уже умирала, это было бы даже милосердно.
— Выглядишь погано, — просто замечает Марл. — Не то, что вот этот, — она легонько похлопывает тренера по ноге. — Но не всем же быть такими красавчиками.
Джексон закрывает глаза и выдыхает.
Ноа молчит несколько минут, а потом говорит с несвойственной ей мягкостью:
— Ты ведь не собираешься свернуться клубочком у его постели и жалеть себя? — Джексон молчит, и она продолжает: — Бейли будет разочарована, когда узнает об этом.
Уиттмор распахивает глаза.
Наоми вновь это делает — выводит его из себя.
— Она мертва.
— Ну да, — Марл пожимает плечами, но в глазах её тлеет улыбка. — Пока что.
В этот момент Джексону хочется её ударить.
Наверное, Наоми это чувствует, потому что бравада её исчезает, но привычная жёсткость и глупость её не проявляются. Она трёт пальцами своё плечо с болтающимся пустым рукавом и вздыхает.
На секунду Уиттмору кажется, что, возможно, Наоми вовсе не насмехается над ним, а пытается сочувствовать. Сейчас, без Джеймса, не испытывая постоянного страха за свою жизнь, она кажется и взрослее, и печальнее, и даже немного — самую малость — ему нравится.
— Нужно уходить, Джексон. Они не смогут долго удерживать персонал, чтобы я вывела вас отсюда без проблем.
— Вывела? — переспрашивает парень. — Они?
— Я пришла за тобой, — медленно, как ребёнку, втолковывает ему Наоми. — Мне нужно забрать тебя и Бобби.
— Забрать? Куда?
Дальше по коридору слышится какой-то треск, и Наоми закатывает глаза, словно это одновременно и раздражает её, и забавляет. Джексон резко поворачивает голову к двери и только сейчас чует запах оборотня — не одного, не двух, даже не десяти.
На плечо ему опускается ладонь Наоми, удивительно тёплая и утешающая:
— Домой. Мы идём домой, Джексон.
Он ещё не понимает.
Джексон не знает, что за дверями больницы стоит не меньше двадцати оборотней, таких же, как он, — дети, брошенные родителями, альфы, потерявшие силу, как близнецы Итан и Эйдан, нашедшие Наоми; всего лишь беты, которым больше некуда податься. Его новая семья, его новый дом. Его стая.
— Мы позаботимся о тебе, пока Бейли не вернётся. И о нём тоже, — Ноа кивает в сторону тренера. — Тебе больше не придётся быть одному.
Эхом в его голове раздаются слова: «Пока Бейли не вернётся».
Но Бейли не может вернуться — она мертва.
И всё-таки что-то в нём оживает при этих словах, будто он только и ждал, когда кто-то их произнесёт. Будто он всё ещё ждёт, когда сестра появится.
В нём зарождается понимание.
— Питер. Ты видела Питера.
Наоми кивает:
— Не самая радужная встреча, — говорит она, и улыбка её становится мрачной: — Но остальным из наших повезло куда меньше.
— О чём ты?
Она лишь поджимает губы:
— У нас ещё будет время поговорить. А сейчас нужно сваливать из этого города, — она внезапно задумывается и тянет: — Только вот… понадобится твоя кровь. Можно было бы взять и у него, — и без её жестов парень понимает, что Ноа имеет в виду тренера. — Но он мне нравится, так что лучше взять у тебя.
На этот раз Джексон не задаёт вопросов. В нём крепнет нечто сродни уверенности. Питер. Его кровь. Бейли. Наоми. Что-то во всём этом, какая-то вновь связавшая их нить, вынуждает его встать и довериться той, кого он прежде презирал.
Было что-то в улыбке Наоми и в её глазах, что заставляло его просто верить.
И уже во второй раз Джексон Уиттмор покидает Бейкон-Хиллс. Но на сей раз он уже никогда сюда не вернётся.
***
Стайлз моментально понимает, что что-то не так.
В больнице царит переполох.
Он глядит на оживлённо переговаривающихся людей, а потом замечает Мелиссу и движется к ней, но слишком медленно и неуклюже — из-за смокинга, который надел на скорые похороны.
— Что происходит? — выпаливает Стайлз.
Мелисса выдыхает и прижимает руку ко лбу, точно не знает, с чего начать.
— Понятия не имею. Но всё это очень странно.
— О чём вы?
— Бобби. Его нет в палате.
— Что?
Женщина качает головой. Она задала тот же самый вопрос двадцать минут назад, когда пришла. Но мужчины действительно нет, и никто не знает, как это случилось, каким образом подобное вообще могло произойти. Что ещё страшнее и непонятнее…
— Это не всё.
Мелиссе ужасно не хочется произносить следующие слова. Желчь подступает к горлу от одного только вида понимания на лице Стайлза. Когда же весь этот кошмар закончится?
— Бейли? — одними губами спрашивает парень.
— Её нет в морге, Стайлз. Она тоже исчезла.
С минуту Стайлз смотрит на Мелиссу, не моргая. Он так бледен, что она боится, как бы ему не стало плохо. Но он вдруг улыбается, растягивает пересохшие губы в абсолютно искреннюю улыбку и из горла его доносится смешок.
Это пугает её ещё больше. Однако Стайлз неожиданно говорит, чистым, спокойным голосом:
— Я так и знал.
На вопрошающий взгляд Мелиссы он поясняет:
— Бейли обманывала всех с самого начала, — имя её больше не горчит. Он не уверен, что прав и никогда не будет уверен, до самой старости. Как и все они, Стайлз будет задаваться этим вопросом до конца своих дней; вопросом, который поможет ему, в отличие от Скотта, оставить всё в прошлом и вспоминать о маленькой сероглазой девочке без сожалений и боли: —
Почему бы ей не обмануть и саму смерть?
