***
Фестиваль отгремел играми, фейерверками и концертами и медленно подходил к концу. Девочки послушали барабанщиков, сфотографировались у стенда, объелись сладкими моти и напоследок зашли в палатку гадалки. До закрытия оставалось меньше часа, и та лениво махнула в сторону усыпанного розовыми лепестками бассейна — мол, разберетесь, у нас самообслуживание. Девочки не стали навязываться и проследовали к стоящему возле бассейна пластиковому столику. — Значит, надо написать в центре цветка имя своего возлюбленного, загнуть лепестки и запустить в воду. Если лепестки раскроются — твоя любовь небезответна! — Минако наклонилась над разложенными на столе бумажными фигурками. — Так, мне понадобится… раз, два… девятнадцать штук. — Смотри не лопни, — посоветовала Рей, выуживая из коробки бледно-зеленый цветок. — Усаги, ты-то зачем берешь? — Как «зачем»? — Усаги тщательно выводила в сердцевине имя Мамору. — Все, значит, запускать, а я нет? Нечестно! — Ах, нечестно ей! А вдруг, — Рей напустила на себя зловещий вид и склонилась над Усаги, — а вдруг не раскроется? Вместо ехидного ответа или хотя бы обиженной мордочки Усаги подняла серьезные глаза и часто заморгала. Рей мысленно как следует дала себе по голове — подколы подколами, но после пережитого Усаги в прошлом году шутить на темы, связанные с Мамору, было просто безответственно. Рей была не против лишний раз поцапаться с Усаги, но не заставлять ее реветь, это точно. К счастью, реакция Усаги не ушла незамеченной от Ами, и та поспешила прийти на помощь: — Раскроется, — заверила она. — Вода проникнет в пространства между волокнами бумаги и сгибы потеряют упругость. Это капиллярные силы так действуют. — И любовь, — добавила Макото, украдкой набиравшая новые и новые цветки, как будто решила посоревноваться с Минако. — Мамору тебя любит, поэтому волшебство сработает. Ами подавила безнадежный вздох и улыбнулась. Рей с интересом поглядела на ее цветок — кого она написала? Может, Ураву? Ами говорила, что они до сих пор переписываются. Хотя скорее оставила цветок пустым — это же Ами, что ей все эти глупости. Рей и сама слишком часто имела дело с гаданиями, чтобы верить детсадовскому аттракциону, и собиралась последовать благому примеру Ами, но ощутила внушительный тычок под ребра и обнаружила на лице Усаги подозрительно широкую улыбку. Прежнего испуга как не бывало. — Так, — сказала Рей. Она повертела головой, убедилась, что на них никто не смотрит, и подтащила Усаги к себе за шиворот кимоно. — Одно слово — и полетишь в бассейн! Я не шучу! — Ты такая милая, — Усаги прямо-таки лучилась весельем. — Поверить не могу, что ты стесняешься! — Я не стесняюсь, о ками, мне не нужны лишние слухи, пущенные твоим болтливым языком! Веселье Усаги перешло в неприкрытый восторг: — Да я немее могилы! Но это так трогательно, я сейчас запищу от умиления! Ты уже написала? — она развернула к себе цветок Рей. — Ну конечно же, нет. Ах, Рей, кто бы мог подумать, что ты такая робкая! Рей не была робкая, но препираться с Усаги сейчас было неразумно. Пришлось отойти к столу, сделать вид, что она ищет ручку, и все это под артобстрелом взгляда Усаги, который разве что не светился от нехорошей радости. Еще бы, какой замечательный повод для шантажа! Рей и сама бы такой не упустила, будь у нее шанс. Она зависла над цветком. Нужно было что-то написать, и Рей вывела каллиграфическим почерком — «Усаги — скотина». Потом аккуратно согнула лепестки к центру, провела по сгибам ногтем и кинула цветок подальше в бассейн, надеясь, что капиллярные силы на сей раз не сработают. Пускать на самотек дело, впрочем, она не собиралась. Пока Минако бегала вокруг бассейна, разыскивая свои цветки, а Макото следовала за ней, подбирая свои и краснея, Рей неотрывно следила за «скотиной», ловя момент. Как только лепестки раскрылись настолько, что стали видны буквы, она промаршировала к ближайшей кромке бассейна, подцепила раскисшую бумажку палкой и сунула себе в лиф. Краем глаза она поймала удивленный взгляд Ами и разочарованный — Усаги и поздравила себя с удачной идеей: по меньшей мере, к ней под одежду всякие бестактные девицы точно не залезут. Теперь оставалось только продержаться до конца часа и не дать Усаги запустить сплетню, а там они разойдутся по домам, и Усаги забудет и цветок, и, возможно, утреннее происшествие.***
На холодной, покрывшейся мурашками коже Рей вспыхнула и распустилась огненная звездочка. Ее острые лучи разбегались от центра, прокатывались по груди и животу, разливая по телу сладкое тепло. Рей казалось, что это и не звездочка вовсе, а отверстие, и в него видно ее нежную трепещущую душу. Рей хотела дотронуться до нее, закрыть от грубого внешнего мира — но не могла. Ее руки и ноги налились свинцом, тело отказывалось повиноваться. Краем сознания она услышала тихий, серебряный смех и ощутила разлившееся в воздухе бледное сияние. — Принцесса, — прошептала она. Светящийся силуэт опустился рядом с ней на колени, и Рей почувствовала, как ее накрывает жаркая волна. В дыру на груди задувал мокрый ветер, и Рей жалобно захныкала, взглядом умоляя незнакомку облегчить страдания. Та хрустально засмеялась, склонила голову набок, протянула белую руку и коснулась нежной пульсирующей точки. Рей накрыло острым, почти болезненным наслаждением, она резко открыла глаза и шумно втянула в себя воздух. Она лежала на диване, взмокшая и обессиленная, чувствуя между грудями жесткость спрятанного туда гадального цветка. Кимоно все еще было на ней, принесенные с фестиваля свертки лежали грудой на паркете. В комнате стояла ватная ночная тишина, в глубине комода мерно тикали часы. Рей шевельнулась, и в ответ на это крошечное движение в паху разлилось такое блаженство, что Рей пришлось стиснуть зубы и сжать ноги, чтобы не застонать. Когда оргазм улегся, Рей сползла с дивана и, с трудом сгибая колени, проползла на кухню. Замечательно. Она кончила от прикосновения абстрактной метафизической фигуры, причем кончила так, что до сих пор нетвердо стоит на земле, а в глазах пляшут цветные точки. И, чтобы добить ее, пришло воспоминание о том, как она назвала эту фигуру. Рей пошарила за пазухой и вытащила теплую влажную бумажку. Несколько лепестков остались под одеждой, надпись поплыла, а сам цветок больше напоминал потерявшую щупальца морскую звезду. Рей тупо уставилась на выведенное собственным почерком «Усаги» и вяло подумала, что ха-ха, очень смешно, но нет. Нет, нет, нет и нет. Она не испытывает ничего сверх положенного ни к Сейлор Мун, ни к, избави боже, Усаги — кроме разве что перманентного раздражения и периодического желания надавать ей как следует. «Принцесса». Подумаешь, принцесса. Судя по серебристому свету, это и не Сейлор Мун была вовсе, а Серенити, и тогда это странное желание принадлежало не Рей, а Марс. Той, другой Марс, жившей миллионы лет назад. Рей иногда посещали видения о прошлой жизни, и Серенити встречалась в них, но эти видения были смутными и нечеткими, как будто Рей смотрела на них через матовое стекло, и они не оставляли после себя никаких эмоций, что уж говорить о физических ощущениях. Этот раз был первым, когда Рей действительно что-то почувствовала, и она не могла не оценить иронию — кто бы ни насылал эти сны, перво-наперво он предпочел вызвать у Рей оргазм. Чайник, в котором Рей заваривала себе успокаивающее, нашелся на нижней полке шкафчика, заставленный пустыми банками из-под кофе. Рей машинально отметила, что надо произвести здесь ревизию, сполоснула чайник и заправила его до крышечки — она хотела, чтобы настой вышел крепким. Она оперлась спиной на дверцу холодильника и осторожно положила руку на лобок. Марс из прошлой жизни оставалась для Рей такой же загадкой, как и вся эта жизнь в целом. Вполне может быть, что она желала свою принцессу — по крайней мере, Рей не могла придумать ни одной причины, по которой бы это не было возможным. Серенити была красива — и, в отличие от Усаги, в ее повадках и манере держать себя было что-то… влекущее. Могло быть. Рей все же не могла судить здраво по нескольким оставшимся в памяти изображениям. Как бы то ни было, желание испытывала Марс. Другая Марс. И Рей здесь была ни при чем. Она жила в двадцатом веке, не влюблялась всерьез ни в кого, хотела найти себе удачного парня и не собиралась заморачиваться на тему возможной любви прошлой себя. Реинкарнация за реинкарнацию не отвечает. Осторожные шаги и скрип половиц заставили ее убрать руку с кимоно и быстро повернуться к чайнику. Юичиро. И точно — он заглянул в дверной проем, неловко теребя пояс халата. Ладонь левой руки запущена в волосы на затылке, на лице — широченная виноватая улыбка, в глазах — ни на грамм сна. — А я тут иду мимо, смотрю — свет горит, дай, думаю, загляну!.. Рей с трудом сдержала вздох. Только этого не хватало. — Юичиро, иди спать. — Конечно, я и шел!.. И пойду. А то вижу, ты бодрствуешь, думаю, не случилось ли чего? Но раз все в порядке… Да. Все отлично. Настолько отлично, что теперь не только у Юичиро в этом доме эротические сны. Подумав так, Рей внезапно сообразила, что жаловаться, в общем-то, не на что. Ее не мучили кошмары. Ей не показывали видения о конце света. Ей даже никаких мрачных предзнаменований не демонстрировали. Ей досталось наслаждение, и глупо было строить по этому поводу кислую мину. — Все хорошо, — удивленно сказала она, непроизвольно меняя гнев на милость. — Нет, правда, я в порядке. Спасибо, Юичиро. — Не за что, — улыбка стала еще шире и еще виноватее. — Но если помочь чего… Рей покачала головой, обменялась с Юичиро еще парой умилительных реплик и наконец отправила его в постель. Сама она перелила готовую ромашку в стакан и еще раз расправила на ладони бумажный цветок. Вообще-то, она собиралась помедитировать, чтобы выкинуть из головы неуместные мысли, но после бессодержательной беседы с Юичиро ситуация предстала под другим углом. С какой радости она вообще должна бороться с собственной чувственностью? Ну Серенити и Серенити. А Усаги она еще наподдаст за дурацкие намеки и покажет, как выдавать желаемое за действительное.