Yoshi-ashi

В комнате было темно и холодно, потому что Серенити вечно распахивала окна на ночь. «Чтобы Земля заглядывала», — объясняла она. Марс было все равно, разумеется; желание принцессы — ее желание, да и что такое зимний ветер для повелительницы огня? Они лежали, тесно сплетясь, и им обеим было неудобно, но никто не менял позы. Серенити — потому что любила валяться кучей, как котята; Марс — потому что любила Серенити. — …так что нет, королева не против, точнее, против, но не настолько против, чтобы совсем запретить, — принцесса поднесла руку к губам Марс. — Так что вечер состоится, и он приглашен. — Ну и зря, — Марс поцеловала протянутые ей пальцы. — Ты можешь играть во что угодно, но зачем ты берешь в свои игры землянина? Серенити хмыкнула, провела ладонью по щеке Марс, заправила за ухо темный локон. Марс нахмурилась. — Имей в виду, я не отойду от тебя ни на шаг. Я ему не доверяю, а его свите — тем более. Если он опять выкинет что-то вроде давешнего номера, я лично спущу его с лестницы. Мне плевать на его статус. Серенити улыбнулась, продела вторую руку под голову Марс и сомкнула ладони у нее на затылке: — Не обижай его, — мягко попросила она. — Он совсем ребенок, он чистый и храбрый, и он влюблен в меня. — А ты? — Марс поймала взгляд Серенити, но прочитать в нем, конечно же, ничего не смогла. Серенити помолчала, рассеянно перебирая волосы Марс, потом спокойно ответила: — Я обменяюсь с ним клятвами в конце холодов. — Понятно, — новость неприятно кольнула Марс, но она не удивилась. Как там говорят на Земле, все к этому и шло? Куда иголка, туда и нитка? Кто здесь иголка, конечно, — вот в чем вопрос. Марс подвинулась повыше, чтобы у Серенити не затекла рука. Она не сомневалась, что Эндимион влюблен. Она была почти уверена, что Серенити отвечает ему взаимностью. Она совершенно не понимала, как все это связано с таким сомнительным удовольствием, как земной брак. — Может, ты с ним просто переспишь и успокоишься? — Не пойдет, — Серенити фыркнула. — К тому же, переспать с особой его ранга куда сложнее, чем… — Чем с телохранительницей? — подсказала Марс. —… чем ты представляешь. Но твой вариант меня тоже устраивает. Со всех сторон. Марс вздохнула и перекатилась на спину, заставив Серенити расцепить руки. Та нехотя подчинилась и лениво поднялась над подушкой, подперев голову рукой. — Ты же не ревнуешь? — Я похожа на землянку? — Не очень, — пальцы Серенити снова нашли ее губы, и Марс снова поцеловала их. — Послушай, — принцесса потянулась к изголовью и взяла с простыни оставленный там Марс кинжал. — Я знаю, что ты думаешь. И ты не права. — Конечно, моя госпожа. — Ну, полно. Ты и сама понимаешь, что конфликт неизбежен. Вопрос только в том, на чьей стороне мы окажемся. — Ты предашь королеву ради этого мальчика? Серенити не ответила. Она обнажила кинжал, повертела его в руках, подставляя падавшим в окно земным лучам, и аккуратно приставила острие к горлу Марс. — А ты предашь королеву ради меня? — Конечно, — Марс сглотнула. Серенити смотрела, прикрыв глаза, ее пальцы держали рукоять с притворной небрежностью, холодная сталь царапала кожу Марс, и она почувствовала, как внутри против ее воли разгорается утоленное было желание. Марс любила опасность, и она любила Серенити. — Твой клинок хорошо заточен? — Разумеется. — Если я сейчас нажму на рукоять, я перережу тебе горло с одного раза? — Вряд ли. Придется добивать. — Если я прикажу тебе лежать смирно, ты будешь сопротивляться? — Я буду лежать смирно, потому что твоя воля — закон. Внутри Марс уже гудела белая горячая река, и она с трудом вспоминала знакомые слова кодекса. Для Серенити они и так не были секретом. Сопротивляться! Для чего, если умереть от рук госпожи — величайшая честь для воина? Если быть готовой к смерти по ее малейшей прихоти — величайшее счастье для слуги? Должно быть, она произнесла это вслух, потому что Серенити выпрямилась, отложила кинжал и крепко взяла Марс за плечи. — Видишь? — вот теперь ее взгляд не был туманным. Он был мучительно ясным, почти болезненным. — Видишь? Ты не остановила меня, не защищалась, хотя у меня могла просто соскочить рука. И ради чего, ради глупой шалости? Ну, зачем ты так? — Я дала присягу, — Марс сосредоточилась, чтобы не схватить Серенити и не бросить на простыни. Ее госпожа расхотела играть, значит, она больше не хочет тоже. — Присягу? — голос Серенити дрогнул. — И что? А как насчет твоих собственных желаний? Сейчас тебе хотелось заняться любовью, почему ты остановилась? — Потому что ты остановилась. — Ну ладно, не самый удачный пример, — принцесса упала рядом с Марс и подняла руки, окунув их в голубой рассеянный свет. — Но послушай, это же ужасно неправильно — такая готовность подчинить свою жизнь моей прихоти. — Мне нравится. — Тебе нравится, потому что я люблю тебя и ласкова с тобой. А если бы я была тиранша, если бы я секла тебя и заставляла резать руки? — Секи. Режь. Серенити уронила ладони на лицо, закрывшись от света и закрывшись от Марс. Марс не трогала ее, молча выжидая. Земля за окном запуталась в черных ветках и лежала там — вместе со своими бунтующими детьми, вместе с честным и хмурым молодым королем, который в конце зимы станет частью лунной семьи. — Отвратительно, — Серенити наконец отняла руки от лица. — Я знаю, знаю, исторические предпосылки, настроение эпохи, важные традиции, самосознание нации. Это я все знаю. И на Земле это тоже есть, вся эта гадость, которая обязывает одну девчонку умереть за другую, точно такую же. Но там хотя бы во главе стоит человек, который хочет, чтобы обе девчонки жили, и жили счастливо. И все остальные девчонки. И мальчишки. Вообще все. И поэтому я выбираю его, то есть, не только поэтому, но и поэтому тоже, понимаешь? Наверное, Марс не понимала. Но Серенити смотрела почти умоляюще, и Марс кивнула. — Ничего ты не понимаешь, — взгляд Серенити смягчился, голос стал тише. — Хорошая моя. А я глупая все-таки. Ты все равно пойдешь за мной — и ладно, и иди. Ты ведь умная и честная, а значит, все у тебя получится как надо. — У меня уже все как надо. — Вот и отлично. Серенити наклонилась и поцеловала ее, свою Марс, и Рей, дремавшая в храме перед огнем, вскинула голову и открыла глаза. Пламя бросало отсветы на деревянные стены, и Рей все еще чувствовала губы Серенити на своих губах. Она подумала про Усаги, и ей захотелось плакать.

***

Рей и Усаги вылезли на пустынной платформе и огляделись. Осень уже брала свое, и в бурых лужах стояли сухие листья. Вокруг не было ни души — кто же потащится на горячие источники от станции, если можно подъехать по шоссе прямо к калитке? Ну, то есть, как кто. Две безмозглые старшеклассницы, разумеется. На самом деле, они ехали совсем в другое место. На эти выходные пришелся традиционный тур поддержки Макото. Она собиралась надрываться и сдавать спортивные экзамены, а остальные — бегать по историческим памятникам, дегустировать местную кухню, плести венки из листьев и делать засвеченные снимки порыжевших горных красот. Рей уже предвкушала смертную скуку во второсортном отеле с удобствами во дворе, но у Усаги, как выяснилось, были другие планы. — За несколько станций до нашей как раз та, где мы еще монстра на озере побили, ну помните, еще Эндимион тогда был на стороне Темного Королевства. Давайте там вылезем, а потом просто дойдем пешком. Там недолго, я по карте смотрела. Макото, конечно же, отказалась — она решила тренироваться с самого приезда. Ами сказала, что хотела бы ее поддержать. Минако сообщила, что у них вообще-то вписка в номера в двенадцать. А Рей открыла рот и поняла, что хочет остаться наедине с Усаги. Без каких-либо поползновений. Просто так. Поэтому они оказались на безлюдной станции, без багажа, конкретных планов и карты местности. Усаги заверила, что помнит дорогу как свои пять, все-таки это любимый онсен семьи Цукино, а Рей понадеялась, что в случае чего они просто по рельсам дойдут. — У тебя уже контрольные все? — спросила Усаги, спрыгивая с платформы и протягивая руку Рей. — Все. Усаги, это чудовищно галантно, но я приличный человек и спущусь по лестнице. Усаги засмеялась, наклонилась и подняла с земли тонкий прут. Она пошла вверх по тропе, щелкая по ней и оставляя темные вытянутые следы. Она была в старенькой красной куртке, рыжая в рыжем, ее косы пушились и вспыхивали редкими солнечными пятнами. Свитер под курткой сбился, и над капюшоном выступил трогательный позвонок — Усаги наклонила голову, видимо, старалась не наступать на камни. Рей подумала, что когда-нибудь она наберется смелости и поцелует ее туда — не сейчас, конечно, но, может, поздней весной, когда ее шею и руки усыплют бледные веснушки. Они почти не разговаривали. Усаги иногда останавливалась, оглядывалась и выдавала что-нибудь вроде «ступай тише, горы засыпают». Или «не проходи под аркой из веток, а то никогда не вернешься назад». Рей не верила во всю эту ерунду, но она послушно обходила склоненные деревца и старалась мягко перекатываться с пятки на носок, чтобы заглушить и без того бесшумные шаги. На озере было так же тихо, как и в лесу, и тоже не было ни человечка, только во дворе онсена маленькая девочка сгребала листву в кучи. Грабли были куда выше самой девочки, и она постоянно их роняла, снова подбирала и продолжала свою меланхоличную работу. Рей и Усаги сели на покосившуюся скамейку. Точнее, Рей села, а Усаги растянулась на животе и принялась болтать ногами в воздухе. — А помнишь, как мы познакомились? — Что за сеанс неожиданной ностальгии? — Ну Рей! — Помню, помню. В наш добропорядочный храм притащилась подозрительная блондинка и начала действовать мне на нервы. И продолжает до сих пор, вы подумайте. Усаги кинула в нее шишкой, промазала, перевернулась на спину и принялась легко щелкать Рей прутом по плечу. — А хочешь узнать, зачем я вообще за тобой пошла? — Усаги, у меня не настолько плохая память. Я была главной подозреваемой в деле о злобном автобусе. — А вот и нет! Рей заинтересованно обернулась. Такая важная деталь, и Усаги хранила молчание три с лишним года? Похвально, похвально. — Ты хотела выклянчить у меня бумажки с гаданьями. — Мимо. — Ты наконец поняла, что учеба — это не твое, и решила припасть к религии. — Не-а. — Ты жаждала взять у меня автограф, пока не собрались восторженные толпы. — Даже не мечтай. — Моя неземная красота затуманила твой нестойкий разум, и дальше ты ничего не помнишь. — Почему, помню. Рей открыла было рот, чтобы выдать еще одну нелепую сентенцию, но сообразила, что Усаги, вообще-то, не опровергла последнее заявление. И еще — что она больше не балуется с прутом, а отвернулась, пряча неясную улыбку в воротник куртки. Рей беспомощно хлопнула глазами. Ну и как прикажете это понимать? — Только не говори, что решила поднять мою самооценку, — парировала она, пытаясь снова взять насмешливый тон. — Я и так держу ее в приличном состоянии. — Кто бы сомневался. — И не надейся, что я отплачу тебе комплиментом, разбежалась. — Глупая. Усаги сказала это с такой тихой нежностью, что Рей сжала зубы и опустила глаза. Таким же тоном говорила с Марс Серенити, и у Рей могло быть то, что было у Марс, будь она чуть смелее, а Усаги… чуть свободнее. — Как там у вас с Мамору? — буркнула она, уставившись на собственную ладонь и отказываясь продолжать тему. — Поговорили наконец? Усаги перестала улыбаться и села, спустив ноги со скамьи. Потом бросила прут, встала, отошла на два шага, вернулась, снова подняла ветку, снова отошла и наконец замерла, ссутулившись и глядя под ноги. — Рей, он сделал мне предложение. Вот теперь была очередь Рей вскочить. Но она осталась сидеть, потому что внутри у нее что-то тонко надломилось, и она разозлилась на себя. Боже мой, только не это. Только не сопливая мелодрама вокруг свадьбы Усаги. Уж кто-кто, а Рей была о ней предупреждена, мягко скажем, загодя. И вообще, не о ней сейчас речь. — Ты рада? — осторожно спросила она. — Наверное, — ответила Усаги как-то очень буднично. — Тогда почему такой похоронный тон? Или ты… — Рей не смогла заставить себя произнести «отказалась», потому что это было абсурдно, и само предположение могло ранить Усаги. — Я согласилась, — лаконично сказала Усаги, вернулась на скамейку и примостилась рядом с Рей, щурясь на озеро и сжав губы. — Ты боишься? — Нет. Наверное. Не знаю. Я не про это. Рей потянулась к ладони Усаги, взяла ее в свои и принялась бережно массировать. На онсен она хотела посмотреть, ну да. Глупая, глупая девочка. — Рей, что бы ты сделала, если бы знала, что в будущем точно должна на ком-то жениться и родить какого-то определенного ребенка? — Усаги, Мамору руководствовался не этими соображениями. — Почему? — Даже не знаю. Потому что он кидается со столба розами, может быть? — Ну при чем здесь розы? — При том, что он неисправимый романтик, неисправимый болван и души в тебе не чает. И ты, Усаги Цукино, и без меня прекрасно это знаешь. Спроси его, если ты сомневаешься. Рей раскрыла ладонь Усаги, по очереди разогнула безвольные пальцы, нажала на подушечки. Конечно, ей страшно — после всего, что успело напроисходить между ней и Мамору. И ведь ничто не было высказано, все осталось за семью замками, и пылиться ему там до скончания веков, потому что они совершенно не умеют разговаривать друг с другом. Мамору молчит, Усаги молчит. Рей тоже молчит, между прочим. И у всех уважительные причины, конечно же. Рука Усаги все еще лежала в руке Рей, и она поднесла ее к губам и поцеловала — так же, как целовала Марс руки госпожи. И то ли Усаги, то ли Серенити подняла голову и посмотрела на нее ясно и серьезно, как будто ей все было понятно через это удушающее молчание. В отель они пришли за полночь, потому что Усаги забыла дорогу и вывела их не к тому перевалу, а Рей натерла ногу и шла босиком, охая и проклиная бестолковых блондинок — и тех, что бронируют номера черти где, и тех, что добираются до этих номеров черти как. Номер им достался крошечный, с узенькой двуспальной кроватью, и Рей еще раз прокляла блондинок, потому что этот подлый ход стопроцентно был намеренным. Усаги минут пятнадцать пыталась добыть какое-нибудь леченье для натруженных ног Рей, наконец сообразила ей ванночку с марганцовкой, а после повалилась на кровать прямо в одежде и заснула бревно бревном. Рей легла рядом, поджав ноющие ступни, и до утра смотрела на спящую принцессу, поражаясь своей великолепной выдержке и своей непревзойденной глупости.