Stummel

Он совершенно неумел рисовать. Выводил кривые линии на полях, чертил неровные схемки в особо важных отчетах и все время думал о том, что стоит только засесть, постараться, потратить несколько лет на обучение, и можно достичь хоть какого-то прогресса. Все-таки школа огня ему тоже давалась не сразу. Травелиан опаливал брови, поджигал собственную мантию и все вокруг, сжигал обед и отправлялся за наказанием из-за того, что не мог справиться с собственной силой. Учителя только головой качали и предлагали совсем юному, но очень упорному мальчишке отступить, забыть, вернуться к магии духа. Травелиан тогда только плечами пожимал и снова опаливал брови, устраивал пожар из только что подготовленного домашнего задания и ценных библиотечных книг, после чего снова отправлялся за наказанием. Ради справедливости стоит отметить, что школу огня он все-таки освоил, пусть и ценой продпаленого подола мантии Первого Чародея и очень, очень неприятного разговора. А вот с рисованием у Травелиана не заладилось, да и не стремился он к совершенству. Все-таки великим художником ему было не стать при всем возможном желании, а кривые неровные линии, которые рука выписывала вместо давно сформировавшейся в голове картины его ни столько задевали, сколько расстраивали. Его сестра всегда говорила: "Тебя увлекает только то, что можно получить с большим трудом или нельзя получить вовсе". Последний раз он слышал в этих словах упрек, когда сидел самом дальнем и пыльном углу библиотеки поместья и листал потрепанную книгу. Плохой перевод с эльфиского, много неоднозначного и путанного, но Травелиан не мог удержаться, не мог не попытаться воссоздать маленький цветок на ладони. Но вместо лилии на ладони развернулась буря. Травелиан потом долго, с непередаваемой горечью рассматривал пораженную молнией книгу, поваленные стеллажи и выбитые окна. Полгода ему удавалось скрывать от семьи и окружающих открывшийся магический дар. А сейчас, когда в библиотеку влетели не только слуги и родители, но и многочисленные гости званого ужина, Травелиан понял, что его жизнь предопределена. Он молча поднялся, стряхнул с парадных брюк пепел, пыль и щепки от покореженного магией стеллажа. И пошел собирать вещи. Круг, изоляция, храмовники. Кажется, мама плакала, отец грустно смотрел в пол, а сестра качала головой. Она погибла на Конклаве, и Травелиан очень хотел бы нарисовать ее такой, какой видел ее, быть может, только он. Сильной, со стальным блеском в глазах, но все равно любящей улыбкой. Травелиан хотел бы нарисовать многих. Или многое, он вряд ли бы определился. Например, как мальчишка-эльф, Бенедикт, рассказывал истории о долийской культуре. Его храмовники поймали в шестнадцать, гораздо позже, чем остальных учеников. Когда он начинал долгую и замысловатую историю, Травелиан видел, как перед глазами проносится Ужасный волк, как сторожит сон Хранителя гончая и Ужасному волку приходится откусить свой хвост, чтобы освободиться. Позже, уже в Скайхолде, Травелиан просит рассказать эту историю рисующего волков и удивительные фрески Соласа, отчего тот заметно вздрагивает. Но рассказывает, долго и спокойно, и незаметно одна история перетекает в другую, а та - в третью. Травелиан очень любит сидеть на первом этаже библиотеки и наблюдать, как Солас водит кистью по стенам и рассказывает сказки с такой уверенностью, будто был там на самом деле. Может быть, Травелиан хочет нарисовать и его. Но вместо этого рисует маленького волка без хвоста на полях адресованной Соласу записки. Травелиан уходит с отрядом во Внутренние замели и не видит, что эльф провожает его слишком задумчивым взглядом. А по возвращении показывает фокус: скопление звезд на ладони медленно превращается в шар, на котором проступают реки и моря, материки приходят в движение, а через несколько долгих, сравнимых с вечностью секунд, занимают привычное место. "Так создавался мир" - говорил Солас и небрежно дергал рукой, будто иллюзия создания мира жгла ему ладонь. - "Если ты не можешь рисовать как все, то есть другие пути. Создавай то, что тебе по душе". И Травелиан создавал. Трижды сжег собственные покои, напугал прислугу и чуть было не выпал с балкона, потеряв сознание, но все-таки удержал на руке иллюзорный цветок. Он был счастлив.