Modern AU 2 - Все изменить

      У вас когда-нибудь возникало ощущение, что вы проживаете не свою жизнь, да и ту живете лишь наполовину? Что те или иные события, которые вы даже не в силах вспомнить, повторяются, будто мелькая, словно огни автострады — как какая-то несмешная и далеко не детская карусель. Что каждый прожитый день — это отголосок некогда свершавшегося и по какой-то необъяснимой причине вновь нагнавшего вас прошлого? Но не вашего. Или все же вашего?.. У меня нет ответов, хотя я живу с этим ощущением всю жизнь.

Джон Стоун, 27 лет

      — Латте, пожалуйста, и сэндвич с беконом!       — А мне двойной эспрессо и… — девушка немного замялась, прикидывая, чем на этот раз разукрасить свой ланч, — и маффин, шоколадный.       Молодой официант принял заказ и удалился восвояси, спеша отрабатывать свою скромную зарплату, все же позволявшую оплачивать колледж. Проводив паренька коротким взглядом, обе посетительницы кафе снова посмотрели друг на друга.       — Ну давай, рассказывай! Как жизнь? Как работа? Как Патрик? — веселая светловолосая девушка кивнула своей подруге.       — Да… все по-старому, — ее собеседница пожала плечами, взяла в руки салфетку и в ожидании своего заказа стала мять несчастный предмет. — Работу не сменила, живу припеваючи. С Патриком… тоже все нормально.       — Что-то ты темнишь… А, Энн Вудс? Или, быть может, мне пора тебя называть Энн Нобл?       В ответ Энн тряхнула своими каштановыми волосами, отчего крупные локоны, будто пружинки, игриво подпрыгнули на плечах. В этот момент принесли желанный ланч, и обе подруги синхронно потянулись к чашкам.       — Нет, моя прежняя фамилия при мне, так что твои туманные намеки ушли «в молоко», миновав цель.       — Куда ушли? В молоко? — подруга Энн, блондинка с легким отношением к жизни, непонимающе округлила глаза, и Энн поспешила пояснить.       — Так говорят, когда выстрел не попадает в цель, а проходит мимо.       — Да? Впервые слышу. А ты откуда таких выражений понабралась? В тир периодически наведываешься или занимаешься историческими реконструкциями с луком и стрелами?       — Очень смешно! Тебе бы, Ингрид, с твоим чувством юмора участвовать в развлекательных ток-шоу — сразу нашла бы себе кучу поклонников, — Энн растянула губы в ехидной улыбке.       Девушки игриво переглянулись и вернулись к более чем скромной трапезе. После короткого молчания Ингрид снова перевела взор на подругу, но только теперь заметила, что выглядит так как-то устало: легкие тени под глазами, взгляд немного потухший, плечи опущены сильнее обычного.       — У тебя что-то случилось? Ты как будто не выспалась. Или… все дело в том, что…       — Вот только не надо твоих предположений, — остановила едва не высказанную фразу Энн. — Просто плохо спала. Последнее время это случается часто.       Глотнув кофе, Энн подняла глаза на подругу, читая в них интерес и даже немного беспокойства. Честно говоря, отвечать не хотелось, но Ингрид имела дурную привычку идти до конца и всегда докапываться до сути, так что когда она вытянет из собеседницы правду, было лишь вопросом времени. Вздохнув, Энн отвернулась, будто что-то вспоминая, а потом снова заговорила, глядя куда-то сквозь окно кафе.       — Не хотелось бы, чтобы ты меня неправильно поняла… Тебе когда-нибудь снились незнакомые люди, которых ты никогда прежде не видела?       — Не припомню, — на мгновение задумавшись, ответила Ингрид. — А что, тебе снились?       — Не снились, а снятся, и даже не люди, а один и тот же. Порой картинки меняются, но такое ощущение, что они все как-то связаны между собой. Будто являются частями какой-то единой истории.       — И что это за картинки? Что снится-то?       — Я не помню их все, но иногда я чувствую, как он отдает мне какой-то плоский и холодный предмет — похожий на гальку. Иной раз я отчего-то вижу его сквозь прутья решетки. Но чаще всего… — тут Энн замолчала, и по напрягшемуся лицу можно было понять, что слова вдруг резко встали комом в горле. В живых зеленых глазах мелькнула тень непонятной боли, а пальцы, до этого спокойно державшие чашку, непроизвольно сжались. — Этой ночью я снова видела его смерть.       — Что видела?.. — Ингрид даже опешила, не веря собственным ушам.       — Знаешь, это так странно, — тихо произнесла Энн, — лежать и смотреть в темный потолок, ощущая, как все тело немеет. Видеть перед собой его несчастное лицо и чувствовать, как душа разрывается на части из-за того, кого никогда прежде не знал. Наверное, я схожу с ума…       — И часто тебе это снится? — участливо откликнулась Ингрид, кладя свою ладонь на ладошку подруги.       — Последнее время почти каждую ночь.       Тут Ингрид посетила неожиданная мысль:       — А что говорит об этом Патрик?       В ответ Энн недоуменно взглянула на собеседницу, будто боясь признаться. Наверное, она действительно поступает неправильно, ничего не говоря своему близкому человеку, но… но ведь у нее есть на то причины.       — Он ничего не знает об этом, да и рассказывать тут нечего. В конце концов, кому из нас не снятся кошмары?       Обе девушки замолчали, каждая погружаясь в собственный мир внутренних коллизий, но на то, чтобы нырнуть слишком глубоко, времени уже не было: часы немилосердно показывали скорый конец ланча, а значит пора было собираться. Перекинувшись еще парой пустых фраз, допив кофе и подкрепившись скудной закуской, девушки покинули кафе.       — Все-таки странная у нас с тобой привычка — обедать в месте, до которого еще нужно добираться обеим, — откинув за спину кудряшки, протянула Энн, наблюдая, как медленно приближаются зеленые поручни входа в американскую подземку.       — Ничего не поделаешь — работаем не вместе, а видимся редко, — Ингрид пожала плечами и поудобней поправила ручку своей большой сумки. Та постоянно сползала, заодно оттягивая ворот тонкой блузки. Денек стоял солнечный, теплый, и потому легкие весенние куртки безапелляционно покоились перекинутые через сумочки или просто болтавшиеся в руках.       Спустившись в метро, девушки вышли на платформу. Ехать нужно было в разные стороны, и теперь предстояла очередь короткого ритуала прощания. Собственно, все просто: чей поезд прибывает первым, тот первым и машет рукой.       — Ну вот, мой подошел, — откликнулась Энн, глядя на приближавшиеся белые огни. — Все, тогда до следующего раза! Я позвоню, как…       — Стой, подожди… — протянула Ингрид и стала активно рыться в карманах куртки и сумки.       — Что-то случилось?       — Я, кажется, телефон потеряла. Не могу найти…       — Может быть, забыла в кафе? — краем глаза Энн видела, как остановился состав, как с шипением открылись двери.       — Да нет, вроде… Не знаю, — Ингрид остервенело перерывала всевозможные замочки, кармашки, шарила руками между так некстати попадавшимися под руку косметичкой, ключами, тонким шелковым платком и всякой другой всячиной, что нередко составляет основу содержимого женской «ручной клади».       — Наверное, все же придется вернуться. Скорее всего, тот официант, что приносил заказ, нашел телефон. Если ты его действительно там оставила.       В этот момент двери вагонов закрылись, и поезд медленно тронулся. Энн проводила его грустным взглядом: возвращаться совсем не хотелось, а за опоздание на работу обычно по головке не гладят.       — Ан нет! Нашла! — Ингрид победоносно вскинула большое устройство, блеснув значком серебряного надкусанного яблока. — Не стоило переживать!       — Нечестно с твоей стороны — мой поезд как раз только что ушел!       — Не беда, подруга! Поедешь на следующем — делов-то. А вот и мой подошел.       Энн саркастически усмехнулась, махнула на прощание заспешившей Ингрид и, развернувшись, проследовала к нужным путям.       — Ладно, я пошел, — Джон похлопал себя по карманам черной кожанки, стараясь нащупать пачку сигарет.       — Ты что, пешком сегодня? — откликнулся его товарищ, оглядываясь на остановившегося у дверей парня. — А что стало с мотоциклом?       — Да какие-то проблемы с ЭБУ*. В прошлый раз Сибер** вообще не завелся — пока отдал его на диагностику. Надо бы самому проверить, посмотреть, да нет пока возможности, к сожалению.       — Стало быть, теперь ты пеший, так же как и мы, простые смертные! Смотри, не заблудись в метро! А то мало ли — будешь там блуждать, как привидение.       — Ты мне за это еще ответишь, — взяв в рот сигарету, Джон коварно блеснул темно-карими глазами, тут же скрывшимися за черными стеклами солнечных очков, и двинулся к выходу, на ходу силясь отыскать зажигалку.       Подземкой он действительно пользовался не часто, душной толпе предпочитая ветер в лицо и серую полосу дороги, иногда даже не скрытую бесконечными пробками. Но в этот раз пришлось пренебречь собственными желаниями: нужно было еще посетить магазин специнвентаря, а закрывалось это заведение довольно рано. Скрывшись в темноте станции метрополитена, он успешно преодолел турникеты и направился в сторону платформ. Повсюду гудел народ, спеша по своим делам, отчего Джон недовольно хмыкнул: и почему это столько людей в полдень не на работе? Тот факт, что он сам по совсем не уважительной причине прохлаждается без дела, его ничуть не смущал. Но долго размышлять на эту тему он не стал: шум подходящего поезда уже ласкал уши. Тут же ускорив шаг, парень рванул вперед, в последний момент заскочив в уже закрывавшиеся двери: край черной куртки едва успел выскользнуть из «лап» вагонных створок.       — Одна, две, три, — стал считать остановки Джон, сквозь темные стекла очков глядя на большую карту американской подземки, порядком чем-то заляпанную и замазанную незамысловатыми граффити.       «Четыре станции, одна пересадка и еще две станции», — подвел итог юноша, глядя, как за окнами замелькал вестибюль первой из них.       Поезд уверенно набирал скорость, чтобы секундой позже вновь сбросить ее. Двери в очередной раз распахнулись, вошел еще народ, снова оттеснив Джона в сторону. Хоть на улице уже давно благоухала весна, но было далеко не жарко. Здесь же, зажатый толпой, он недовольно взирал на многих сверху-вниз, периодически порываясь потянуться к сигаретам. Хотелось курить, хотелось вырваться отсюда. Впрочем, несмотря на это, Джон — по непонятной ему самому причине — чувствовал себя вполне комфортно под землей и даже мог сказать, что ему нравится быстрое передвижение по темным и извилистым тоннелям. Портило же все впечатление наличие такого количества людей, хотя и против толпы юноша не имел ничего. Вот только, как казалось Джону, подобные значительные сборища должны отличаться большей коллективностью и дружелюбностью: как говорится, вместе веселее! Но люди вокруг не спешили радоваться друг другу, знакомиться, пожимать руки: они лишь уныло пялились каждый в свою точку, сохраняя на лице бессменное выражение отсутствия. Это напрягало и раздражало.       Наблюдая, как желтые лампочки коротко мелькают за окном, Джон хмурился: да сколько еще будет длиться этот перегон? Вдруг темнота тоннеля сменилась искусственным светом платформы, зашипели тормоза состава, тут же сбавившего скорость. Еще несколько секунд — и поезд остановился, двери распахнулись. Кто-то покинул вагон, стоявшие на станции люди терпеливо ждали своей очереди войти внутрь.       «Наконец-то», — беззвучно выдохнул Джон.       Он уже сделал шаг наружу, когда вдруг остро почувствовал нечто странное. Точнее, странным оно бы показалось для любого другого, но парень уже хорошо знал, что это значит. И если не понимал, то знаком был основательно. Сердце мучительно заныло, а в груди разлилось неприятное ощущение. Знаете это чувство незавершенного гештальта? Когда на плечах есть груз, но расквитаться с ним нет возможности; когда ты точно знаешь, что что-то должен был сделать, но не помнишь что; когда упущенные возможности, несдержанные обещания и нерешенные вопросы будто тянут назад, не пуская двигаться дальше. Это чувство было очень хорошо знакомо Джону Стоуну, но еще никогда прежде оно не вспыхивало так внезапно и так остро. Самым же странным во всей этой ситуации было то, что единственные эмоции, которые Джон испытывал в такие моменты, были не злостью или раздражением, а честным стремлением докопаться до истины. Да, он вел не самую достойную, не самую добропорядочную жизнь — такими, как он, родители обычно не гордятся за столом в кругу друзей. Однако, как бы путано оно ни звучало, этот юноша был… правильным. Ступая по сомнительному пути, он все же имел верные ориентиры, и потому вместо враждебности по отношению к этой неизвестности он хотел все исправить. Но только что именно исправлять? Что идет не так? Разобраться бы… Он не знал точно, с чем связаны эти невидимые «оковы» прошлого, но интуитивно чувствовал, что виноват. В чем и перед кем — неизвестно.       Сделав на автомате еще несколько шагов и не ощутив, что это ноющее чувство прошло, он зажмурился, снял очки и резко обернулся. Что он ожидал увидеть: новых безликих людей, медленно закрывающиеся двери вагона? Или ее зеленые глаза, так странно блеснувшие за стеклом тронувшегося состава? А Энн, не отрываясь, смотрела на уплывавшего вдаль незнакомца, уцепившись за холодный поручень, чтобы не упасть, и не могла поверить в то, что только что увидела.