Лимоны

«Если жизнь одаривает вас лимонами — не делайте лимонад. Заставьте жизнь забрать их обратно! Разозлитесь! «Мне не нужны твои проклятые лимоны! Что мне с ними делать?» Требуйте встречи с менеджером, отвечающим за жизнь! Заставьте жизнь пожалеть о том дне, когда она решила одарить Кейва Джонсона лимонами! Вы знаете, кто я? Я тот, кто сожжет ваш дом! Я заставлю своих инженеров изобрести зажигательный лимон, чтобы спалить ваш дом дотла!» — Кейв Джонсон. Я всегда любил эту фразу. До сих пор она висит в моей детской комнатке, тщательно выведенная тоненькими ручками ребёнка по измятой бумаге. Бессметное число раз она комкалась и летела в урну. Та ловко раскрывала свою пасть и поглощала заветные слова. Столь же часто я в припадке подбегал к ней, окунал туда руки, как это часто делали мои родители в поисках салфеток, и, смеясь, выбрасывал всё вверх, к потолку, похожему на сонм змей - шипящий сэкитэй обтянутый гипсокартоном. Хотелось стать этим самым Кейвом Джонсоном. Или хотя бы его инженером. Детские мечты воплощались в комиксоподобных идеях - месть обидчикам зажигательными лимонами, телепортация из одной точки в другую - лишь бы не натыкаться на тётю Мёрфи, вечно норовившую приобнять, поцеловать и всунуть конфету. Отец всегда мне говорил, что конфеты очень и очень вредные. Они испортят мои зубы и девочки не будут меня любить. Лишь позже я осознал, что сигареты справляются с этим заданием куда лучше конфет. Впервые попробовал покурить я лет, кажется, в 16. Пачка Лаки Страйка, украдкой сворованная из заначки отца. Он был тем ещё лицемером - учил меня, как не стать им самим. Потом я учил этому же своего сына. Наверное, в этом и есть самая большая проблема отношений отцов и детей - наследственность. Вплоть до привычек. Моё повествование может показаться сумбурным, но всё началось именно с этой фразы. Помню тот газетный заголовок и портрет - проницательный взгляд на вид сурового мужчины. Его скулы чётко очерчены, а на лбу уже имеются морщины. К.Д. был коротко пострижен, но бакенбарды длиной с бритвенное лезвие спускались к подбородку. Пожалуй, именно так я и стал отращивать баки. Католицизм моей матери въелся в меня с хлебом и рыбой в детстве, а с вином - в студенчестве. Гротескные пантеистические взгляды отца совращали моё сознание в каждом разговоре "по душам". Отречься от одних идей - переметнувшись к другим - это казалось так просто, просто перестать верить. В итоге это вылилось в пьяный спор с настоятелем церкви, после которого он ещё долго потирал ладони и пытался заставить телефон с записью работать. Не повезло. Но он был амбициозен - гражданские суды очень любят, когда священников называют педофилами. Любят до десятков тысяч штрафа и пары лет исправительных работ. Во время учёбы в колледже, соседи частенько жаловались на меня. По их мнению, я, судорожно дрожащий, сидя за рабочим столом - выглядел подозрительно. После очередной жалобы мне пришлось пройти обследование. Конечно же выяснилось, что я, как и многие в то время, хочу заметить, покуривал травку. Пришлось выслушивать причитания матери по поводу испорченного ребёнка и шутливых комментариев отца, связанных с нирваной. Я так и не понял, говорил он о группе или о духовном состоянии. Впоследствии размышляя над этим, я склонялся ко второму варианту, какому сыну понравится сравнение с солистом-самоубийцей? Надеюсь, он не был в действительности таким бесчувственным. Ведь что бы я ни говорил - я никогда по-настоящему не знал своего отца. Но дрожать меня заставляло другое - идеи. Предвкушение. Импульс, колеблющийся где-то в груди. Сметающий всё окружающее и оставляющий тебя голым - наедине с мыслью, которую нужно воплотить. Но комиссию это не особо заинтересовало - оставалось лишь смириться и, после курса так называемой "реабилитации" - сменить место учёбы. Одно место сменилось другим, но изменилось малое. Никого, кто мог бы понять мою восторженность. Мои пристрастия, планы, цели, которые скапливались в голове, словно гора мусора вокруг небольшой урны. Но никто не приходил, чтобы помочь её убрать - а я? Я же, как гротескная пародия на Скруджа Макдака плавал и нырял, плавал и нырял. Среди глупых планов мне не удавалось отыскать ничего стоящего. Чего-то, что заставило бы меня вцепиться хваткой голодной гончей и не отпускать, пока мою челюсть не сведёт в судороге. Так продолжалось вплоть до моего знакомства с ним. Это произошло на второй год учёбы в KIT'е. После коледжа стоило больших трудов уговорить отца потратить свои деньги. Возможно, он понадеялся, что хотя бы так я оставлю его в покое и перестану расспрашивать о его прошлом. Наверное, оно было трудным, но тем лучше - как же интересно наблюдать исход дерьмовой и неумелой жизни одного конкретного человека. Интересно, мой сын будет заниматься тем же? Итак, наше знакомство. Хеллоуин. Времечко, когда толпы сумасшедших полудурков, одетых в пародии на костюмы, мерзкие по своему виду, не говоря уже о замысле, щеголяет по улочкам. Одни устраивают пьяные вечеринки, другие же с занудством рассуждают о том, как это плохо, вредно и аморально, втайне завидуя первым. Я же остановился где-то посередине - сидел на лавке между корпусами факультетов и курил, пока в наушниках играло что-то тоскливо-вычурное. Возможно, это была Нирвана - позже я бы обязательно оценил иронию. Он подошёл и присел. Так просто. Закурил что-то минтоловое, а после, будто безумец, тыльной стороной ладони выбил мою сигарету, сказав, что не стоит курить такое дерьмо. И он был абсолютно прав. Это дерьмо. Но настольгия берёт своё. Она как пьяная толстая девица, клеющаяся к парню на вечеринке - не хочет отпускать без ещё одного засоса или затяга. - Ты похож на мудака. Сидишь и куришь в одиночестве в такой прекрасный вечер. Уверен, мы прекрасно сойдёмся. - так мы и познакомились.