✎ ✎ ✎
Второе пробуждение было не менее тяжелым. Глаза то и дело закрывались против воли, мешалась на лице маска, настойчиво стучал в голове назойливый писк. Мерная дробь по стеклу и серые густые тучи напоминали о чем-то – но никак не получалось оформить все в какую-то общую картину. Слабость в теле и пустота в мыслях – никак не удавалось сконцентрироваться на чем-то одном. Нагачика Хидэёши – так его зовут, – с трудом вспоминал молодой следователь. Кто-то подошел к его постели, чей-то голос зазвучал глухо, точно он, Хидэ, с головой ушел под воду. Писк ускорился. Мутное пятно неторопливо приобретало мелкие детали: белки глаз, темно-карее тепло, знакомые черты лица. Память не справлялась; Хидэ пытался улыбнуться такому родному незнакомцу, но губы даже не дрогнули. Туманом изнутри покрылась дыхательная маска – таким же белесым, как и взлохмаченные волосы человека, склонившегося над больничной койкой. – Все хорошо. Спи, – слышит Хидэ, и сердце сжимается от тихого заботливого голоса. Глаза закрываются – лишь на мгновение. – Кане.. ки, – сиплый шепот, который некому услышать: в комнате уже пусто. Заверещали датчики, засуетились вокруг люди в белых халатах: и через тонкие трубки в вены Хидэ вливаются спокойствие и безмятежный сон.✎ ✎ ✎
Галлюцинаций больше не было: Хидэ спал крепко, приходил в себя стабильно и все чаще и чаще оказывался в палате не один. Первым его навестил Ходжи – он же и рассказал Нагачике, что произошло. – Ты смог вовремя поставить блок своим куинке, это тебя и спасло, – пояснил наставник. По его описанию выходило, что куинке преобразился, частично покрыв тело следователя плотной броней из RC-клеток. Многие удивлялись: оружие это, хотя и было сделано из гуля-полукакуджа, трансформировать в иную форму прежде не удавалось. А уж от выпускника Пятой Академии подобных талантов никто не ждал и подавно. Хидэ, однако, совсем не удивился. Напротив, приободрившись, он попытался выяснить у Ходжи, где сейчас его оружие, но ответ был неутешителен. – Ринкаку не слишком крепкие. Твоему куинке крепко досталось, ученые работают над ним. За две недели, что Хидэ провел в коме, восстановить оружие полностью не удалось – и разделить оптимизма коллег, убеждающих раненого, что ничего страшного не произошло, молодой следователь не мог, но спорить не брался. На прикроватном столике неизменно стояли свежие цветы и лежала затянутая в кожаный переплет рукопись: в благодарность за спасение Такацуки Сен передала через врачей еще не опубликованный рассказ. «Канеки был бы в восторге», – рефлекторно думал Хидэ, изредка поглядывая на доставшееся ему сокровище и представляя, какое лицо было бы у его друга, если бы к нему попало нечто подобное. Должно быть, Кен не выпускал бы рукопись из рук неделями, дотошно и жадно вчитываясь в каждое слово. Однако к подарку Хидэ так и не притронулся. Сначала удобным объяснением были тяжесть во всем теле и неимоверная усталость, затем – невозможность сконцентрироваться на чем-то одном. Ближе к выписке, почти через три недели после первого пробуждения, причины для самого себя у Нагачики закончились, но к рассказу он так и не приступил. Только в середине октября врачи наконец-то отпустили его домой, а список рекомендаций и запретов продублировали наставнику – очевидно, не надеясь на здравый смысл молодого следователя.✎ ✎ ✎
– Йо, Нагачика, – с Такаи Садао, моложавым ученым, когда-то передавшим Хидэёши его первый куинке, отношения всегда были легкими и скорее дружескими, нежели рабочими. – Пришел проведать больного, – шутливо махнул рукой Хидэ, и Такаи без лишних вопросов повел его в нужную лабораторию. – Как он? – Повреждения были критическими – восполнять запасы пришлось из RC-клеток схожих объектов. Хидэ нахмурился. – Это повлияет на?.. – Может, – ученый пожал плечами. – Управляться с ним станет труднее, да и связи будут уже не такими крепкими. С щитом ты здорово придумал, но ринкаку для этого не подходят. Похвала заставила следователя помрачнеть. Хидэ отвел глаза, взлохматил волосы, не найдя над лицом козырька бейсболки. Следователям не положено носить кепки, но привычка все же сохранилась – почти такая же стойкая, как привязанность к гамбургерам. – Справимся, – наконец кивнул он, когда Такаи довел гостя до прозрачных дверей, за которыми один за другим расположились просторные столы. Чуть правее от входа – нужный чемоданчик, его Нагачика определил безошибочно. – Ну как ты тут? – Нарочито беззаботным тоном спрашивает он, касаясь раскрытой ладонью прохладного бока, передавая в одном коротком жесте и благодарность, и извинения, и заполняющее душу счастье.✎ ✎ ✎
Вопреки требованию врачей ограничить физические нагрузки, Хидэ почти сразу вернулся к тренировкам: пробежки огнем пытали легкие, а привычные упражнения вызывали тянущую боль в боку – там, где от раны, заштопанной умелыми хирургами, осталась алая звезда. Отвыкшее от нагрузок и истощенное серьезным ранением тело привыкало неохотно. Ученые закончили колдовать над поврежденным куинке, модифицировали состав стали и восстановили RC-клетки в полном объеме, частично заменив их на схожие. Однако возвращать оружие Хидэ никто не спешил: на больничном куинке следователю был ни к чему – поэтому в лаборатории Хидэ проводил времени больше, чем дома. Первое время он по доброй уже традиции читал вслух. Рукопись, подаренная писательницей, шла тяжело: многочисленные помарки и исправления поверх и без того неаккуратного почерка превращали процесс чтения в дешифровку какого-то секретного документа. Осложнялось дело и специфическими словами, свойственными описываемой древней эпохе, но давно вышедшими из повседневного обихода. Каждый раз обращаясь к словарю, Хидэ убеждался в мысли, что Канеки был бы в восторге от этого рассказа. Сама история тоже была тяжелой: двое мальчишек с самых малых лет воспитывались вместе, но чем старше они становились, тем сильнее влияло на их отношения социальное неравенство – и тем острее чувствовал главный герой рассказа, что является лишь оружием в руках своего друга и господина. В конце это подтвердилось: главный герой отдал жизнь за предавшего его друга, который не испытал, похоже, ни малейших угрызений совести по этому поводу. Подобное завершение настолько шокировало привыкшего верить в лучшее Хидэ, что он еще долго сидел напротив чемоданчика, пытаясь осознать прочитанное и невольно проводя аналогии. – Я бы не смог так, – произнес он, наконец. «Не смог бы», – повторил мысленно, и стыд нахлынул удушливой волной: Хидэ уже был не лучше героев только что прочитанной истории.✎ ✎ ✎
Через несколько недель ему разрешили тренироваться с оружием: но все так же не выпускали с куинке за пределы лаборатории. Хидэ с неудовольствием отмечал изменения в привычном оружии: другой вес, другой отклик – все было как-то иначе, не так. Под присмотром наставника молодой следователь переступал через себя, привыкая ко всему новому – и отчего-то в голове вновь и вновь всплывали образы из рукописи, раздражая и портя настроение. Хидэ сам не заметил, когда начал постепенно закрываться от окружающих. В первых числах ноября Нагачика снова приступил к службе с разрешения врачей и одобрения Ходжи – но даже тогда ему не вернули куинке. Участие в боевых операциях было противопоказано еще не восстановившемуся до конца следователю, и любые споры на эту тему пресекались моментально. Тогда же состоялась церемония награждения, на которой Нагачика получил первую в своей жизни награду «Белого крыла» за поимку гуля S-класса – Пожирателя. Итоги внеплановой операции были не так уж и плохи: и хотя Кролик из Аогири бежал, защищая девочку-девианта, забрать с собой бесчувственную Камиширо Ризе им не удалось. Очевидно, ценность Йоцуме – такое имя дали девианту в Управлении – для Аогири была выше, чем у Пожирательницы. Хидэ не мог перестать думать о том, почему так странно вела себя та девушка: почему она плакала и кого назвала братиком? Связана ли она как-то с Канеки? И почему гули пытались забрать Пожирателя силой? Вопросов оставалось слишком много, и ответы на них могли дать разве что пресловутые Аогири – или, на худой конец, безумная Пожирательница. Ходжи бился с допросами уже второй месяц, но получить ответы от нее оказалось делом непростым. Следователи начинали сомневаться: а знает ли она хоть что-то?✎ ✎ ✎
В лаборатории было безлюдно – рабочий день давно уже подошел к концу, и на местах оставались только наиболее упорные. Хидэ отказался от вечера в компании коллег, устремившись сюда – и лишь к ночи добрался до огромного здания с символом CCG. – Да, он предупреждал, – подтвердил встретивший его Такаи охранникам. Вместе они прошли через рамку, зашли в лифт. Стальные двери сомкнулись перед ними, и хотя ученый молчал, Хидэ явственно ощущал нарастающее напряжение: его помешанность на куинке граничила с безумием, и это было невозможно объяснить – по крайней мере, словами. Добираться до дома предстояло еще не меньше двух часов, и никакого смысла приезжать сюда в поздний час не было, но каждый день Хидэ все же тратил время на эти пустые поездки, боясь той пустоты, что ждала его в квартире. Знакомые стеклянные двери, темный матовый стол, серебристый блеск чемоданчика. Нагачика подался вперед. – Это уже не твой друг, – глухо напомнил ученый за спиной. Что-то в груди Хидэ ёкнуло: он и сам все понимал, но слишком сильно хотел верить – и теперь у него было подтверждение собственной правоты. – Я не ставил щит, – коротко отозвался он. Нагачика Хидэёши должен был умереть там под дождем, защищая чересчур любознательную писательницу от разрывающих плоть RC-перьев. Должен был – и все же он жив, спасенный волей своего лучшего друга, все еще живущего внутри серебристого чемоданчика. Взгляд, прикованный к куинке, был лихорадочным, едва ли не безумным. Хидэ никогда не говорил этого вслух, но всегда знал: – Его зовут Кен. Канеки Кен. И я больше не оставлю его одного.