Я рядом...

Стены столовой тонули в тёмном густом тумане. Из-за этого небольшой зал с деревянными столами и лавками напоминал сцену, а Ханбин, стоящий по центру, являл собой ключевую фигуру этой постановки. И пускай лидера окружал лишь несмелый ореол тусклого света, сразу было ясно, кто тут главный персонаж. Моя личная путеводная звезда, думал Бобби, вглядываясь в до боли знакомую спину. Тот, ради кого стоило находиться здесь или в любом другом месте. В обычной просторной белой футболке Ханбин умудрялся казаться ещё более хрупким, чем в действительности. Когда он смеялся, то чуть задирал голову назад и импульсивно всплёскивал руками, при этом иногда кокетливо прикрывая рот двумя ладонями. От этих простых движений ткань его футболки колыхалась, словно на ветру, а у Бобби начинало сжиматься сердце. Так нелогично считать лидера сильным, уважать за стальной характер и в то же время хотеть скрыть его от всего остального мира. Оградить от любой жестокости, несправедливости и грязи. Насколько же тесно переплелись в нём страсть и нежность к Ханбину, ревность и страх потерять его, раз от переизбытка всех этих чувств порой становилось едва ли не физически невыносимо? Именно в такие моменты любовь казалась сродни наказанию, оплеухой судьбы и бременем, что терзает безостановочно. Но вся ирония в том, что даже добровольно Бобби не отказался бы от этого. Пускай уж лучше чувства выжгут его изнутри, чем он когда-нибудь отвернётся от Ханбина. Похоже, он глубоко увяз. Увяз по самые уши в одном единственном человеке… — Хён, — застенчиво протянул Ханбин, и Бобби вздрогнул. Точно, они ведь здесь не одни. В столовой находился ещё один человек. Тот, чьи тихие фразы смешили Ханбина и так раздражали Бобби. Мужчина, лицо которого тонуло в полумраке, оставался до сих пор неузнанным. Но в голове у Бобби отчего-то возникало мутное воспоминание о том, как незнакомец снимает капюшон толстовки, и в нём можно признать Джиёна. Эта мысль словно нарушила хрупкий баланс, в мозгу полыхнуло ярким пониманием — это всё уже происходило, и конструкция сна стала искажаться. Бобби отступил к стене, где его гостеприимно обнял туман. События последних дней замелькали перед глазами калейдоскопом. Одни стремительно пролетали с огромной скоростью, будто на перемотке, другие же пёстрыми деталями выделялись, причудливо растекаясь перед Бобби, словно в замедленной съемке. Горький дым во рту вперемешку с диким опустошающим страхом, что он больше никогда (боже, даже думать страшно, не то что вслух произносить)… никогда не увидит любимого. Яркие фантики в руке, конфеты, а по сути доброта и принятие от мамы и сестрёнки Ханбина. И наконец сам Ханбин, с припухшими зацелованными губами и горящим слегка поплывшим взглядом, произносящий главное обещание… — …будешь рядом со мной? — Буду. Обещание, от которого на душе появился желанный и такой выстраданный покой… Бобби медленно выдохнул и открыл глаза, просыпаясь. Да и был ли это обычный сон? Скорее игра подсознания. Перезагрузка и осмысление всего пути, который он проделал к принятию себя и своих чувств. — Ханбин? — кашлянул Бобби, и свой голос послышался будто сорванным. Ему бы воды попросить и смочить горло, но Ханбин важнее. Рядом раздалось фырканье: — Ну, конечно. Кого ещё ты мог позвать? Знаешь, Кимбап, не быть тебе шпионом. Всё ведь во сне выбалтываешь… — Чжинхван? — Бобби приподнялся на локтях и действительно увидел старшего. — Мы тут с тобой одни? Чжинхван кивнул, а Бобби, усиленно растирая лицо ладонями, окончательно поднялся с неудобного узкого диванчика и, выпрямившись, сел. Они находились в небольшом кабинете, который ребята часто использовали, чтобы перекусить или вздремнуть, пока никто не видит. — А Ханбин где? — спросил Бобби снова. Последнее, что он помнил, как их план был удачно воплощён в реальность. В компанию добрались без проблем, потом была прямая трансляция в этом самом кабинете. Короткая, но этого хватило, чтобы успокоить фанатов и полностью разочаровать прессу. Бобби откровенно стал отключаться почти в самом начале всего этого действа, поэтому ребята его всячески прикрывали, а Ханбин болтал за семерых. Как всегда харизматичный, юморной и притягательный. И как только удаётся с такой лёгкостью всё совмещать? Бобби слушал его голос и покрывался мурашками, а потом всё же незаметно для себя самого уснул… Чжинхван на вопрос о Ханбине закатил глаза, но ответил: — В студии он. Ребята ныли, что им скучно, и Ханбин решил показать новую песню. В студии, значит… — Хён, а ты? — А что я? Вызвался добровольцем приглядеть за тобой, чтобы Ханбин не дёргался лишний раз. Серьёзно, вы двое, как тупой и ещё тупее. — Ну спасибо, — хмыкнул Бобби. — А ещё говорят, что любовь делает из маленьких злобных человечков добрых. Или ты тут от неё и прячешься? От любви своей голосистой, а, доброволец? Чжинхван изобразил удивление, что-то вроде протяжного «о» губами, а затем как-то мягко по-родительски улыбнулся. — Ты стал смотреть дальше своего влюблённого носа. Растёшь. Бобби хотел уже было подкольнуть по привычке и брякнуть: «Хоть кто-то тут растёт», но решил не быть свиньёй. — Не то что бы. Я в жизни бы не обратил внимание, но вы же с Чжунэ, как на зло, сами вечно крутитесь передо мной и палитесь, — ответил он честно. — Так что отпираться будет глупо, хён, но ты можешь это сделать. Лезть тебе в душу — последнее, что мне надо, и я приму любую твою правду. Чжинхван завис, а потом вдруг махнул рукой. И затараторил, будто только и ждал свободные уши, на которые можно подсесть. — Он парень. Он младше. Но… Но мне так хорошо с ним. Боже! — он спрятал заалевшее лицо в ладонях. — Я ведь, когда понял, что это всё серьёзно, совсем не хотел торопиться. Но это же Чжунэ! Он не поддаётся ни кнуту ни прянику. Никакие уговоры не действуют, и он прёт вперёд, как наглый танк! Всё слишком стремительно закрутилось, и вот сейчас я просто захотел спрятаться от него ненадолго и, пока ты, Бобби, спишь, немного подумать в одиночестве… Дверь распахнулась, и в проёме показалась голова Чжунэ, а затем и его радостный возглас, от которого Бобби поморщился. — Хён, вот ты где! — …или нет, — закончил Чжинхван, с трагическим полустоном наконец отлепляясь от ладоней. Чжунэ, кажется, заметил красную моську старшего и подозрительно прищурился: — О чём речь? Чжинхван закусил губу, всё ещё не выходя из роли подзадолбанной Джульетты, Бобби же откровенно заржал. — Я не понял… Вы чего? Теперь глаза Чжунэ округлились, и уже Чжинхван, не выдержав, фыркнул. По-доброму так. Не высмеивая, а, наоборот, будто восхищаясь… Бобби покачал головой и понял, что пора валить от этих двоих. Нет, ну правда, за что ему вечно места в первом ряду на их шоу? Поэтому, быстро распрощавшись со сладкой парочкой, Бобби поспешил в студию. В мозгу отчаянно громко билось ханбин-ханбин-ханбин. Соскучился, и увидеть хотелось жутко! Сию же секунду… Но в студии Ханбина не оказалось. Чёрт, и у Чжунэ не поинтересовался, не уточнил. Вернуться спросить? В итоге Бобби не стал этого делать и доверился своему чутью. На самом деле, не так уж и много мест существует в компании, где может обитать маньяк по имени Ким Ханбин. Если он не сходит с ума от мук перфекционизма в своей студии, то всяк доводит бедное тело до износа в зале для практик… Бинго. Ханбин нашёлся именно там, где Бобби и думал. Его любимый мальчик танцевал какую-то мешанину из старых узнаваемых движений с вкраплением новых. На выходе получался шероховатый гибрид, но не суть. Бобби смотрел больше на его лицо, пользуясь тем, что Ханбин, уйдя глубоко в себя, вообще ничего не замечал вокруг. Отстранённый, задумчивый, но такой искромётный. Острый, пришло на ум сравнение. Острый и живой. «И я, — подумал Бобби, — рядом с ним… живу». Сердце от этой мысли привычно заныло… Интересно, он всегда будет чувствовать этот страх? Однажды, потеряв Ханбина, он почти сошел с ума, так что ответ был… Да, в глубине сознания всегда будет сидеть эта заноза. Даже если её припорошат обычные будни, он всё равно будет знать, что она всё ещё там. «Хотя, может, оно и к лучшему? — спросил себя Бобби, смотря на Ханбина, который к этому моменту окончательно запыхался и, рухнув на пол, раскинул своё уставшее тело морской звездой. — Я не должен расслабляться, не должен забывать, какой это дар, какое сокровище, просто быть вместе». Ханбин отдышался и медленно поднялся на ноги. Выключил музыку и, задрав край футболки, вытер ей пот с лица. Бобби залип на его оголившийся поджарый живот и, видимо, слишком громко сглотнул. В этот самый момент Ханбин поднял глаза и заметил его. — Твой взгляд такой… — Какой? — улыбнулся Бобби. — Отчаянный, решительный, — ответил Ханбин. — Немного пугает… и заводит одновременно. Бобби фыркнул, но быстро стал серьёзным. — Я просто не верю своему счастью, — признался он честно. Ханбин сделал сложное лицо, и он поспешил добавить: — И это ни к чему тебя не обязывает, Ханбини. Я смогу держать себя в рамках и… не лезть к тебе. Правда, теперь могу! Просто пока мне трудно контролировать свои эмоции от твоего возвращения. Их слишком много… — Придурок, — губы Ханбина растянулись в улыбке. Злой улыбке, с удивлением определил Бобби. — Кто-то устанавливает рамки? Кто-то просит не лезть ко мне или контролировать свои эмоции? Бобби ошалело молчал. — Ну? — резко потребовал Ханбин ответа, и для полной картины ему в руках не хватало только хлыста. — Нет, не просит, — пробормотал Бобби. Ханбин блеснул глазами и подошёл к нему вплотную. Поднял руку и указал на себя пальцем. — Я, между прочим, тоже счастлив, если ты такой тупой и не заметил. Я думал, что ты понял это, когда мы встретились и ехали в компанию, но видимо переоценил твои способности. Бобби растерялся: — Я подумал, что ты наверное из-за стресса так себя ведёшь… Я придурок, да? — Ну с диагнозом я не промахнулся, — продолжил язвить Ханбин, хотя глаза выдавали его полностью. Бобби положил ладонь на его затылок и притянул голову Ханбина к своему лбу. — И что же мы будем делать со мной таким непутёвым, а? — Лечить, конечно же, — очень тихо ответил Ханбин, потёршись об него своим телом и обдавая жаром после танцев. — Ты уже начал, я смотрю? — хмыкнул Бобби и, не дожидаясь ответа, поцеловал его. Требовательно и напористо, будто боясь, что Ханбин может передумать. — В компании небезопасно, — промычал лидер спустя какое-то время. — Я знаю, — задыхаясь, отозвался Бобби и попытался оторваться, но затем они переглянулись и снова утонули в новом поцелуе. — Прости меня, — тихо прошептал Ханбин ему в губы. Бобби чуть отодвинулся, нашел тёмные невозможные глаза. — За что? — За… всё? — Ханбин чуть склонил голову, размышляя. — Да, за все мои многочисленные косяки. За то, как вечно отвергал. За Джиёна… тоже прости. — Ханбин… — Бобби нахмурился, воспоминания и ревность неприятно резанули. — Я ведь специально его выбрал, — вдруг признался Ханбин. — Что? Лидер отвёл взгляд, помялся, но, вздохнув, снова упрямо посмотрел на Бобби и, не позволяя себе поблажку или слабость, заговорил откровенно. — Он, знаешь… очень удобный объект для любви. Недоступный. Я не силён в психологии, но даже до меня со временем дошло, что я его использовал. Хотел избавиться от другой своей влюблённости и выбрал Джиёна для этой цели. Как безопасный вариант, конечно… Бобби ошарашенно молчал. Другая влюблённость? После этих слов было очень сложно улавливать всё остальное, но он постарался. Ханбин сделал паузу и невесело усмехнулся: — Кто же знал, что Джиён вдруг заинтересуется мной в ответ? Я, знаешь, на самом деле этого даже испугался, понял, что не хочу, что мне вообще это не нужно… Не нужна взаимность. Не от него. Ханбин умолк, нервно сжимая пальцами ткань его футболки. Бобби прокашлялся. — Ханбин, если ты хочешь, чтобы я его пожалел… — чуть издевательски произнёс он. — Ты точно идиот. Ну при чём тут Джиён? Да, я виноват перед ним, но он переживёт. Для него это было просто лёгкое увлечение, и, когда он понял всё, то даже пожелал удачи. Блин, да не о нём речь вообще! — Так, теперь ты злишься, — улыбнулся Бобби, успокаивающе поглаживая его ладонями по напряженной спине. Ханбин свирепо раздул ноздри: — Ты ведь специально, да? Бобби растянул губы ещё шире. — Мне кажется, ты хочешь сделать мне признание, но я очень… очень сильно боюсь ошибиться. Понимаешь, Ханбин? Тело в его руках вдруг расслабилось. Ханбин прильнул к нему и зашептал горячо возле уха. — Прости меня. Я не злюсь, а ты никакой не идиот. Я же так сильно люблю тебя. Давно-давно люблю, Чживон. Просто признаться боялся, да и тогда бы ты этого точно не принял… Но ведь даже после того, как тебя накрыло, я не поверил до конца, что ты серьёзно, и всё строил из себя не пойми что. Прости меня за это. Мне правда жаль, что я так долго мучил нас обоих. Бобби сжал его с своих руках, чувствуя быстрое взволнованное биение чужого сердца о свою грудь. Зажмурился на секунду. Это правда? Правда любит? — Правда, — выдохнул Ханбин и поцеловал его в висок, отчего колени предательски задрожали. — Люблю тебя. — Я что, вслух спросил? — Ханбин чуть кивнул, и Бобби потянулся к его губам, но вдруг вспомнил кое-что. — Постой, а тот твой секрет… Это, значит, был я? — Конечно, ты, Кимбап, кто же ещё? — Ханбин светился нежной улыбкой. — Ты ведь моя первая любовь, как никак. Бобби уткнулся носом в шею Ханбина и засмеялся. Кажется, ему ещё никогда за всю жизнь не было так хорошо, как сейчас.