Секрет

Казалось, облицовка потолка была создана для того, чтобы убить в пациентах надежду на выздоровление. Квадраты блеклого цвета размером примерно 30х30, усеянные ровными рядами черных точек. Если смотреть долго наверх, начинало рябить в глазах и немного подташнивать, а больше смотреть было некуда. Майк снова попытался сосчитать количество точек на квадрат и снова бросил эту затею, устало закрыв глаза. Когда он открыл их вновь, над ним склонялось заплаканное лицо матери. - Майки, все будет хорошо, все будет хорошо, - повторяла она, утешая то ли его, то ли себя. - Нет, не будет, - спокойно возразил сын. – Когда снимут бинты, мое лицо будет похоже на задницу – мне ведь оттуда пересадили кожу? Она зарыдала, схватив его за перебинтованную руку, подвешенную на лямку, как раскрытое птичье крыло. - Майки, пожалуйста, не говори так... Ты непременно поправишься, бинты скоро снимут, и все будет хорошо. А если и останутся какие-то следы, то это совершенно не важно. Ты все равно будешь нашим любимым сыном. Ничего не изменится. «Если останутся следы». Наивная женщина, она еще надеется, что он выпишется с парочкой едва заметных шрамов, в то время как медперсонал уже начал потихоньку готовить его к тому, что предстоит увидеть в зеркале. История того, как он обгорел, нелепая и шокирующая одновременно. Все началось с отца, которому показалось, что отпрыск отдаляется от него и что это можно исправить «Днем отца и сына» - идея, наверняка почерпнутая из маминой книжки по популярной психологии. Отцу в голову не пришло ничего лучше, чем взять Майка с собой на рыбалку, которую тот люто ненавидел, о чем заявлял не особо стесняясь в выражениях. Чтобы приехать на вонючее, обмельчавшее озеро, утопающее в камышах, пришлось выехать спозаранку, и всю дорогу Майк проспал на переднем сидении авто. По приезду он послушно выслушал лекцию о правильном выборе наживки, а потом, отмахиваясь от комаров, смотрел, как отец, неуклюже размахнувшись, пытается запустить поплавок как можно дальше от берега. Когда настала очередь Майка и он, подражая движениям отца, взмахнул удочкой, леска зацепилась за линию электропередач. О том, что произошло дальше, остались довольно смутные воспоминания. Треск, боль, крики отца и запах горелого то и дело возникали в памяти отдельными кусочками, но в единую картинку не складывались. Временами Майку казалось, что все произошедшее было лишь ночным кошмаром, который должен развеяться с первыми лучами солнца, но конечностями пошевелить он не мог, тело покрывали бинты, а глаза видели лишь унылые квадраты, усыпанные точками. Рыдающую мать скоро увели медсестры, и на ее место пришел отец, чье лицо было непроницаемым, а голос, по обыкновению, сухим. - Здравствуй, сын, - тихо сказал он. Солнце отражалось у него в очках, и Майк не мог прочитать выражение его глаз. - Ты будешь рад узнать, что я сумел договориться с директором, и тебя переведут в следующий класс вместе со всеми. Ты сможешь сдать экзамены в сентябре. - Я больше не буду ходить в школу, - возразил Майк. – Перейду на домашнее обучение. Остался всего год, это не проблема. - Тогда разрешите узнать, мистер Тиви, кто будет за это платить? - Я все продумал. Можно взять кредит в банке, а расплачиваться деньгами от релиза «Sweetmeat Rush». Мы с Грегом и Громом давно уже ее допрогали, прототип рабочий – осталось довести до ума дизайн, наложить звук и протестить на баги. - Даже если вы закончите вашу игрушку, вряд ли ее кто-то купит. Финансовое положение нашей семьи и без того довольно хрупкое, и погрязнуть в долгах из-за твоей прихоти было бы неразумно. К тому же, ты сам прекрасно знаешь, какие банк берет проценты. Боюсь, в школу тебе придется вернуться. - Отец, с такой рожей я стану изгоем, - сквозь зубы выдавил Майк. – Ты вообще в курсе, как выглядят лица людей после трансплантации кожи?! Понимаешь, что я буду... фриком? - Ребятам известно, что с тобой произошло несчастье, - невозмутимо продолжал отец. - Думаю, в старшей школе им уже хватит ума, чтобы не делать из мухи слона. Помнишь то время, когда ты был совсем плоским? К тебе не стали относиться иначе. Тему я считаю закрытой. Кстати, к тебе рвались Грег и Гром - они ждут своей очереди в коридоре. Майк попытался возобновить спор, но отец поднялся с места и, не слушая его, приоткрыл дверь, окликнул ребят и сам скрылся за ней. Грег и Гром (которого на самом деле звали Александр, но все, включая учителей, называли его только по фамилии) с шумом ворвались в палату и подошли к кровати. - Чувак, ты мумия, - загоготал Грег. – ТутанМайкМон, блин. - А ты придурок, - прикрыл глаза Майк. - Больно было? – сочувственно протянул Гром. - Догадайся. - А сейчас болит? - Сейчас терпимо. Давайте к делу. Есть продвижения в «Sweetmeat»? Вы должны были поработать над графикой. Парни переглянулись и наперебой принялись докладывать о своих успехах. Слушая их привычный треп, Майк расслабился и впервые всерьез задумался о возможном возвращении в школу. Грег с Громом точно привыкнут к его новому облику, а что подумают остальные, ему по-большому счету начхать. Но сколько бы он ни привыкал к мысли о возвращении в социум, день, когда сняли бинты, стал худшим днем в его жизни. Его лицо было до того уродливым, что, глядя в зеркало, он разревелся, как ребенок. Он знал, что волосы, ресницы и брови со временем отрастут, но черты так и останутся искаженными. Этим летом Майк ни разу не покинул стен дома. Грег и Гром несколько раз навещали его, они обсуждали свою видеоигру, но Майк ясно видел: его общество стало для них в тягость. Разговаривая с ним, они предпочитали смотреть в сторону, а сталкиваясь с ним в дверях, вздрагивали, пытаясь замаскировать брезгливость смущенной улыбкой. Да что и говорить, если даже родители, взглянув на Майка, поспешно отводили взгляд, будто вид собственного сына вдруг стал им невыносим. Свое лицо Майк начал воспринимать как постыдный недуг. Он дни и ночи напролет просиживал в комнате, перестал есть с родителями за одним столом, чистить зубы и мыться. Если ему нужно было выйти в туалет, перед входом в ванную комнату он надевал светонепроницаемую маску для сна и двигался на ощупь, чтобы ненароком не взглянуть на свое отражение. За лето у Майка появилось много виртуальных друзей, некоторые были с портала для людей, переживших операцию по пересадке кожи. По идее портал был создан, чтобы помочь таким людям принять себя и вернуться к полноценной жизни, но истории, которыми здесь делились, были грустные и только усугубляли депрессию. В конце лета Грег и Гром совсем перестали приходить и ограничивались телефонными звонками. Разговоры выходили короткие и неловкие. Майк не винил своих друзей во внезапном охлаждении: он понимал, что стал для них обузой, и был бы только рад, перестань они совсем тревожить его звонками. Он сам ненавидел себя и мечтал то ли стать отшельником и зарабатывать деньги на разработке видеоигр, то ли сразу положить конец всем проблемам, приняв шесть таблеток снотворного, надежно спрятанных в спичечном коробке в прикроватной тумбочке. Иногда он доставал их, высыпал на одеяло и задумчиво проводил по белоснежным продолговатым кругляшкам изуродованными пальцами. В такие минуты он чувствовал, насколько тонкая граница отделяет его от иного измерения и насколько просто «выйти из игры». Но в отличие от видеоигр, жизнь не предусматривала опцию сохранения и возможности вернуться. Конец означал бы конец всему. А Майк был опытным геймером и не сдавался так просто. В день, когда ему предстояло вернуться в школу, Майк вошел в ванную комнату без повязки на глазах. Он бросил быстрый взгляд на свое отражение и стал наполнять ванну. Его грызло желание довести себя до предела, перестать жалеть, посмотреть, какую ударную дозу реальности он сможет вынести. Затворничество достало его, где-то в глубине души он был даже рад этому вызову судьбы в виде похода в школу. Пять минут Майк медленно чистил зубы, не сводя глаз с собственного лица. С внутренним облегчением он пришел к выводу, что память сохранила черты более ужасными, чем они были на самом деле. А может, самоедство, которым он занимался последние месяцы, сделало его оценку менее объективной. Перед выходом Майк поднял воротник рубашки, натянул хирургические перчатки и спрятал лицо за козырьком бейсболки. - Ну ты и фрик, - криво усмехнувшись, сказал он своему отражению. Майк спустился вниз, когда родители завтракали тостами с джемом, макая их в чай. Как ни в чем не бывало подошел к матери и чмокнул ее в щеку. Она словно приросла к месту. Отец внимательно наблюдал за ним из-под очков. - Доброе утро, - самым непринужденным голосом поприветствовал его сын. Он насыпал в миску несладких хлопьев, залил их молоком из литровой канистры, пододвинул себе стул и молча приступил к завтраку. Родители попытались восстановить прерванный диалог, но забыли, о чем говорили до его прихода. Мать хотела спросить его о школе, но не знала как. Майк видел, что она рада произошедшим в нем переменам: ее лицо, осунувшееся, измученное трагедией, произошедшей с единственным сыном, прояснилось, глаза заблестели. Она не понимала всей мощи того надрыва, кризиса, того накопившегося отчаяния, так и рвущегося наружу, которые сопровождали решение Майка, поэтому у нее появилась надежда. Отец, в некоторых вопросах более внимательный и понимающий сына лучше, чем тому бы хотелось, не спешил радоваться. Он затаился в засаде и наблюдал. Майк вошел в класс за минуту до звонка. До этого он почти бежал по улице, не глядя по сторонам, и сейчас его сердце бешено колотилось, как от приступа агорафобии. - Привет, Майк. Ты как раз вовремя, - поприветствовала его миссис Крид, молодая учительница литературы. Майк, раздосадованный неожиданно теплым приемом, пристально взглянул ей в глаза, вынудив смущенно опустить взгляд. Довольный маленькой победой, он прошел вдоль рядов, жадно напрягая слух, пытаясь уловить, о чем шепчутся одноклассники, но все уже включили ноутбуки и планшеты и молча ждали начала урока, очевидно заранее предупрежденные о Майке куратором класса. С досадой он увидел, что на его обычном месте, на последней парте у окна, сидит незнакомая девушка. Новенькая. Он сел рядом, надеясь вынудить ее на следующем уроке поменять локацию. Свое место он никому уступать не собирался. Уроки литературы были монотонными, но информативными, как уроки истории. Вместо стандартных групповых обсуждений миссис Крид читала лекцию, заранее предупреждая, если то или иное замечание войдет в контрольную. Майк вытащил из рюкзака ноутбук, открыл текстовый файл и приготовился набирать конспект. - У тебя клавиши не подписаны, - раздался тоненький голосок с соседнего места. Майк бросил на новенькую быстрый, недовольный взгляд: - Мне это ни к чему. Я печатаю вслепую. - А что, знаки как-то этому мешают? Тут миссис Крид начала говорить о раннем творчестве Хемингуэя, и Майк не счел нужным отвечать. - Так я и думала, - громко подытожила соседка. – Ты просто выпендриваешься. Спереди послышались смешки. Миссис Крид нахмурилась: - Майк, Николь, перестаньте разговаривать. Или вы хотите выйти на середину вместо меня? Не прекращая бездумно набирать текст за учителем, Майк чуть повернул голову в сторону и скосил глаза, с любопытством рассматривая новенькую. Она была хорошенькой, с изящным овалом лица, красиво подчеркнутым короткой стрижкой, аккуратным, чуть вздернутым, носиком и светлой, полупрозрачной кожей. Тонкую шею украшал шелковый платок. Вместо компьютера перед ней лежала потрепанная тетрадка, в которую она записывала лекцию так мелко и неразборчиво, что Майк не сдержался: - Это клингонский? – усмехнулся он, взглядом указав на страницу. - Нет, английский, - совершенно серьезно ответила Николь, заставив его прыснуть. – Ты говоришь на клингонском? - Нет. - А на каком-нибудь говоришь кроме английского? - Да, на французском. И знаю пару фраз по-немецки. Но это все не важно. - Это очень важно, - покачала головой Николь. – Слова из разных языков редко точно совпадают по смыслу. Поэтому чем больше языков мы знаем, тем лучше понимаем оттенки. А когда хорошо распознаешь оттенки, перестаешь делить мир на черное и белое и начинаешь видеть суть вещей. - Бред, - фыркнул Майк. Миссис Крид постучала концом ручки по столу. - Майк, Николь, тихо. Второй раз вам делаю замечание. Новенькая вырвала из своей страницы листок и, что-то написав на нем, сложила его вдвое и положила перед Майком. Он развернул его и с трудом прочитал узкие кособокие буквы: «Ты – Майк... как дальше?» «Тиви», - размашисто вывел Майк и, не складывая, положил листок перед Николь. «Приятно познакомиться, Майк Тиви. Я - Николь Уолкер, из Уэльса. Мы с дядей и тетей переехали сюда в июле насовсем. Мне нравится твоя фамилия, хотя она дурацкая. Когда я стану актрисой, я возьму себе псевдоним «Диаманта Тиви». По-моему, звучит великолепно». Майк, посмеиваясь, прочитал этот непосредственный набор фраз, написанных почерком дошкольника. «Звучит претенциозно. Но ты можешь взять мою фамилию, если пообещаешь прославиться». «Я стану легендой, как Вивьен Ли или Оливия Де Хэвилленд – это уж точно. А у тебя есть мечта?». «Иногда я мечтаю умереть», - написал Майк и тотчас же об этом пожалел. Откуда этот приступ откровенности? Он вовсе не стремился вызвать у окружающих жалость. Но было поздно. Николь прочла записку, нахмурилась и, не говоря ни слова, разорвала ее в клочья. Потом повернулась к нему: - Это никуда не годится, Майк Тиви. Совершенно никуда не годится, - строго отчитала его она, гневно сверкая глазами. Больше всего Майк был удивлен ее прямому взгляду, словно не замечающему его отталкивающей наружности. - Все, мое терпение лопнуло, – сказала миссис Крид. – Майк, Николь, выйдите из класса. Они молча собрали свои вещи и направились к выходу. Николь шла впереди, и в своем желтом платье с пышной юбкой в стиле шестидесятых казалась тоненькой и хрупкой. Майк прятал лицо за козырьком, а руки в хирургических перчатках засунул в карманы. На выходе они разошлись: Майк пошел к кабинету математики, а у Николь по расписанию стояли основы религии. Когда наступил обеденный перерыв, Майк, смешавшись с толпой, отправился в шумную столовую, где сильно пахло жареным и воздух был спертый. Большинство учеников, завидев его, опускали глаза. Но были и такие, кто не стеснялся открыто его разглядывать, отводя глаза, только чтобы прошептать что-то соседу на ухо. Майк готовил себя к чему-то подобному, поэтому с индифферентным видом проходил мимо. Стремясь скрыть неприятное волнение, он нагнулся за подносом и встал в очередь. Работница столовой, увидев его, разинула рот и промахнулась мимо тарелки, уронив сероватое пюре на свой розовый фартук. Майк взял жареной картошки и соте из овощей. Все остальное выглядело несъедобным. Теперь оставалась главная проблема: куда сесть. Раньше Майк с Грегом и Громом всегда сидели за большим столом на девятерых вместе с другими парнями из компьютерного клуба, но сейчас место Майка занимал очкарик Николас Шрайбер, которого никто не любил из-за заносчивости и которого, несомненно, пригласили за стол специально. Майк попытался пристроиться за другой стол на девятерых, где сидела довольно разношерстная компания, но ему вежливо дали понять, что все места заняты. Чувствуя себя униженным, он подошел к столику, где сидели два парня, списывающие у него математику, и Эшли с Роуз, которые однажды конкурировали за право танцевать с ним на дискотеке. Завидев его, Эшли уткнулась в тарелку и сидела, не поднимая глаз. Тогда один парень громко сказал: - Шел бы ты отсюда, Тиви. Не стоит портить девушкам аппетит. Смотри, есть свободный столик у мусорных баков. Поскрежетав зубами, Майк собирался уже отправиться за стол, где обычно не сидели даже общепризнанные лузеры, как его окликнул знакомый тоненький голосок: - Майк Тиви, тут есть место! Николь Уолкер махала ему рукой через весь зал, указывая на один из свободных стульев перед собой. Она в одиночестве сидела за столиком на четверых и с удовольствием уплетала мороженое из огромной стеклянной вазы. Майк почувствовал, как покрывается испариной. Николь была новенькой, поэтому для нее важным было попасть в правильный коллектив: тот, куда входили футболисты и болельщицы. Если она будет у всех на виду общаться с таким фриком, как Майк, так и останется аутсайдером. Ему не хотелось быть виновником чьего-то социального провала, но выбора не оставалось. Он подошел к столу Николь и, нервно озираясь по сторонам, поставил на него свой поднос. - Ты в курсе, что обед должен быть сбалансированным? – проворчал он, стремясь скрыть свою благодарность. - В мороженом есть молоко, а значит есть белки, масло, а значит есть жиры, ну и углеводы там есть по определению. Баланс соблюден, - облизывая ложечку, улыбнулась она. - Где ты вообще раздобыла мороженое? - Принесла с собой. Это нетающее мороженое от Вонки с кусочками манго и папайи. Майк ухмыльнулся уголком рта и покачал головой, отправляя в рот полоску жареной картошки. - Ты же понимаешь, что нормальное мороженое должно таять. А в этом, должно быть, одна химия. - Ну и ладно, - беззаботно улыбнулась Николь. – Зато здесь есть кусочки манго. И папайи. - Ты травишь себя. - Покажи мне человека, который умер от мороженого, и мы поговорим. А лучше попробуй немножко – ты поймешь, как это вкусно, и наши разногласия отпадут. Чтобы слова не расходились с делом, следующую чайную ложечку «с горкой» она поднесла не к своему рту, а ко рту Майка. Он опешил. Что подумают другие, увидев, как она на глазах у всех кормит его с ложечки этой дрянью? А она, она-то о чем думает? - Нет, спасибо, на ней твои слюни, - отвернулся Майк, бросив первое, что пришло ему в голову. - Ну да, - спокойно согласилась Николь, по-прежнему, не торопясь убирать ложечку. – Но ты не волнуйся, у меня вкусные слюни. Майк поморщился: - Слюни не могут быть вкусными априори. Это же... слюни. - Мои вкусные, - непосредственно закивала Николь, хлопая синими глазами с ресницами длинными, как у куклы. - Честно! Хочешь попробовать? - Нет. Фу. Ты отвратительна, - он беспомощно огляделся по сторонам, начиная понимать, почему хорошенькой Николь за столом никто не торопился составить компанию. Она ненормальная, про себя констатировал Майк. Полный фрик. Я должен был понять это еще на уроке. – И вообще я ненавижу сладкое, - добавил он. Вечером, когда Майк уже был дома, позвонил Грег и подтвердил его догадки. « - Чувак, я тут это... как бы... звоню насчет этой новенькой, Николь. Короче, осторожней с ней, у нее не все дома. В прошлом году у нее умерли родители, после чего, говорят, она попала в дурку, откуда ее забрали родственники, но все равно она так и осталась малость не в себе...» Майк с трудом дотерпел до конца их пустой пятнадцатиминутный диалог, после чего с чувством досады повесил трубку. Он злился на Грега за его грубые выражения в адрес Николь, которая даже если и была чокнутой, все-таки пережила большую трагедию, не сломалась и сейчас казалась вполне довольной жизнью. Николь была ему симпатична еще и потому, что в отличие от всех прочих, казалось, не замечала его уродства. Майк думал о ней со смесью отеческой снисходительности и жалости, допуская, что похожие чувства он сам вызывает у нее. Он решил, что завтра постарается быть с ней более любезным. Прошло несколько дней и постепенно между ними зародилось что-то похожее на дружбу. Они оба были отвергнуты обществом: Николь – за свою эксцентричность, Майк – за свое уродство, поэтому особенно остро нуждались друг в друге. Они обменивались смешными записками на уроках, вместе обедали за одним столом (Николь всегда ела только мороженое), а после школы им было по пути и они просто болтали ни о чем, наблюдая за протекающей вокруг жизнью. Со временем у них появились общие шутки, которые понимали только они. Николь не любила говорить о своих родителях: только однажды упомянула, что они погибли в результате производственной аварии, но на большем Майк не настаивал. Сама она никогда не спрашивала, что случилось с его лицом (скорее всего, потому что и так это знала, как и вся школа), за что Майк был ей очень благодарен. О чем Николь любила говорить, так это о старом кино. Она грезила золотой эпохой Голливуда, знала всех актрис и актеров того времени поименно и вполне могла остановиться посреди улицы и начать декламировать монолог из какого-нибудь культового фильма. Майк же любил говорить о видеоиграх. Однажды он даже пригласил Николь в гости, чтобы показать свои последние наработки по «Sweetmeat Rush». У родителей приход Николь вызвал бурное обсуждение за закрытой дверью. Майк знал: семью Уолкеров в городе недолюбливали, о них ходили странные слухи, но он научился не придавать этому значения. В один из самых обычных будних дней они возвращались домой со школы. Николь облизывала фруктовый лед, а Майк высмеивал ее пищевые привычки, наслаждаясь тем, как теплые солнечные лучи греют новую кожу. Внезапно у большой лужи Николь остановилась, глаза ее сверкнули, и она побежала к мусорному баку, чтобы выбросить палочку с недоеденным мороженым. - Что случилось? – удивился Майк. - Это место идеальное, чтобы танцевать! – возбужденно воскликнула она. - Грязная лужа? – скептически поднял брови он. Она его словно и не слышала, встав на середину воды и ловко начав отбивать чечетку, поднимая фонтаны брызг. Майк отошел подальше, чтобы его не задело. - Ты выглядишь очень глупо! – прокричал он ей издали, но Николь на него даже не взглянула. Ее руки были разведены в сторону, тонкие ножки в туфлях на низких толстых каблуках уверенно отбивали ритм и платье цвета неба с пышной юбкой колыхалось в такт движениям. Она не только была грациозна: сейчас, на фоне залитого солнцем города, умытого вчерашним дождем, она была совершенна. Майк смотрел на нее, как завороженный, и не мог оторвать глаз. Внезапно ему показалось, что он слышит музыку. Мелодия сама рождалась у него в голове, накладываясь на четкий ритм, задаваемый ногами Николь, отзываясь на плавные движения ее рук и корпуса. Это так поразило его, что он подошел ближе. - Я слышу музыку, под которую ты танцуешь. - Что? - Я слышу музыку, под которую ты танцуешь, - повторил он. Николь остановилась. В ее взгляде было столько изумления, что сначала Майк решил, что ляпнул что-то не то, но потом с серьезным выражением лица Николь подошла к нему и церемонно поцеловала в обе щеки. - Я горжусь тобой, Майк Тиви. - Я люблю тебя, Николь Уолкер, - на одном дыхании выпалил он, ожидая реакции с предвкушением счастья и ужасом одновременно. Николь безмятежно улыбнулась: - Я знаю. Это очень хорошо. Но мне жаль, что ты мечтаешь о смерти. - Уже нет. Вчера я смыл таблетки снотворного в унитаз. Николь сделала шаг навстречу и, встав на цыпочки, коснулась его губ своими. Потом она заставила его снять хирургические перчатки, чтобы можно было идти с ним за руку и чувствовать тепло его ладони. Они медленно двигались по аллее, и когда дошли до развилки, где обычно прощались, Майк нагнулся к ее уху и прошептал: - Хочешь секрет? - Да. - Мы с тобой фрики, но мне это нравится. Мне нравится быть фриком.