Секрет

Он просто псих, решила Верука. Спросил ее, что такое приведенные денежные потоки, какие формы финансовой отчетности ей известны и как считается рентабельность до того, как удосужился назвать свое имя. А пока она собиралась с мыслями, пялился куда-то в область ее шеи, заставляя беспокоиться о расстегнутой пуговице на блузке. Нечего удивляться, что все три вопроса она провалила. Но какое это имеет значение, если компания и так принадлежит ее отцу? По-хорошему ее вообще не должно было здесь быть. «Верука, я еще терпел твои непомерные расходы на ежедневные нужды, но покупать рефераты... покупать их так неосторожно, что это стало известно третьим лицам... Ты хоть понимаешь, что тебя могли отчислить? Понимаешь, какой скандал мог бы произойти? Понимаешь, наконец, во сколько мне это обошлось?.. Ты наказана, Верука. Улыбаешься? Я сейчас не шучу. Летом вместо отдыха пойдешь на стажировку... в мою компанию, да, я похлопочу, чтобы тебя взяли. И будешь вкалывать в офисе с девяти до шести, чтобы понять, какой ценой достаются деньги. И только попробуй пойти наперекор - я заблокирую твои счета, ты от меня ни пенни не получишь – слышишь, ни пенни... Куда ты?! Не смей хлопать дверью!» Ее каблучки гневно стучали по мраморному полу. Старый хрыч, маразматик, жмот нашел-таки способ изгадить ей лето. Они с Пьером уже договорились провести месяц в любимом Валь-д’Изере. Все было готово: авиабилеты, шале, горнолыжные костюмы. А теперь ей придется глотать офисную пыль с представителями среднего класса, вкалывающими с утра до ночи, чтобы удержаться на плаву. Потому что если отец принял решение, ничто не заставит его изменить. Проходя по коридору, Верука схватила с трюмо вазу династии Мин и бросила ее себе под ноги. Сине-белые осколки брызнули в разные стороны. У Веруки на глазах выступили слезы. Так тебе! Так тебе! Она принялась топтать куски фарфора, измельчая их в крошку. Ненавижу! Ненавижу! На собеседование Верука пришла в темных очках, чтобы скрыть заплаканные глаза. Ее мало заботили приличия. Она улыбалась и делала вид, что понимает специфику работы организации, пальцами барабаня по коленке, а сама оценивающе разглядывала Аарона Коулмана, своего так называемого босса. В нем было футов семь роста и военная выправка, но все равно весь он был какой-то нелепо-нескладный, с громким неприятным голосом и раздражающим слух бруклинским акцентом. Вдобавок он так энергично сыпал американизмами, как какой-нибудь торговец контрафактными сумками на площади Пикадилли. Его речь была грамотной, но по манере своей вульгарной, а говорил он не умолкая, тараща на Веруку свои черные глаза почти что с маниакальным рвением. Казалось, он то ли опаздывает на поезд, то ли изобрел лекарство от рака. Верука быстро устала его слушать. Она смотрела, как искривляются его губы, как блестят глаза, она кивала болванчиком, а в голове у нее звучал «Голубой Дунай» Штрауса. - ... слышите меня? Верука! - Да-да? - Я спросил, сколько вам лет. - Двадцать. - Так я и предполагал, – радостно кивнул Коулман. - Я тоже начал работать в двадцать. И тоже пришел чистым листом на первое собеседование. Мне двадцать шесть сейчас, но глядя на вас, я признаться ощущаю себя стариком. Не волнуйтесь, мы вас всему научим. Может, я и юна, подумала Верука, широко улыбаясь и опуская глаза словно бы в смущении, однако не так уж невинна. Все она знает: успех приходит лишь к тем, кому хватает хитрости и смекалки на грязные делишки. Поэтому мир больших денег весь обмазан дерьмом и смердит, как уличный сортир. Но деньги – это ключ к большим возможностям, и если он открывает все на свете двери, не так уж важно, чем он пахнет. Коулман - трудоголик, поняла Верука в свой первый рабочий день. На ее языке это было одним из подвидов категории «псих», но звучало почему-то снисходительнее. Младший в отделе, он занимал пост директора. Не-англичанин – даже хуже, американец, американский еврей – он управлял англичанами. Верука смогла разгадать эту загадку. Трудоголизм, вот ответ. Коулман – трудоголик, маньяк, он женат на своей работе. Ест на ходу, не отдыхает, все носится по офису, перемещаясь от стола к столу, контролирует работу других, раздает им поручения, потом убегает куда-то, громко хлопая дверью, а вернувшись, запирается в своем кабинете и садится за телефон, параллельно отвечая на корпоративную почту. Он и выглядит, как трудоголик, со своими нервическими жестами и синевой под выпученными глазами. И говорит, как трудоголик: сбивчиво, фамильярно, часто сопровождая командирский тон криком, а раздражение – крепким бранным словом. Одним словом, американец, что с них взять. Ни полутонов, ни хороших манер. Как такого психа можно терпеть на посту руководителя, вот что неясно. Но пару дней спустя Верука нашла ответ и на эту задачку. Коулман хорошо знает свое дело. Он умеет делегировать полномочия, а если кто обращается к нему с вопросом, с ходу улавливает суть и дает емкий однозначный ответ. Он все делает быстро, быстрее прочих: быстро говорит, быстро думает, быстро двигается, быстро работает на компьютере, быстро принимает решения. В нем бьет неиссякаемый источник энергии, и каким-то образом Коулман может распространить его на других. Работа в отделе кипит бесперебойно. Любые возникающие трудности начальник решает как по мановению волшебной палочки: быстро и эффективно. Пылкий энтузиаст, самоотверженный, талантливый, он всегда готов броситься в бой. За это его любят подчиненные. За это прощают его самовлюбленность и неуравновешенность. Стоящей работы в отделе для Веруки не нашлось (да она и не была способна ни к какой работе), так что оформляя бесконечную череду слайдов с не менее бесконечной вереницей непонятных аббревиатур, она со школярским вниманием изучала Аарона Коулмана. Он выделялся среди всех, как морской петух среди планктона. Своим ростом, своим голосом, своим темпераментом. И чем больше Верука вглядывалась в него, тем больше он ей нравился: в нем была страсть. То, чем не могли похвастаться ее пресыщенные жизнью, апатичные университетские друзья. Аарон потрясающий, пришла к выводу Верука на третьей неделе своей стажировки. Умный, энергичный, начитанный, с хорошим чувством юмора и талантом разрядить обстановку, он нравился ей куда больше, чем тихий, застенчивый Пьер. Больше, чем кто-либо еще. Он станет моим, поняла Верука месяц спустя. Он станет моим... и точка. Пусть он не мужчина аппер-класса, не миллионер ее мечты, не красавец-спортсмен, не принц, не аристократ, даже не англичанин – она хочет его. Пусть он женат, а влюбиться в женатого начальника, если тебе двадцать и ты всего лишь стажер, это клише, - она хочет его. Она привыкла получать все, что хочет, и привычкам не изменяет. И вот она уже сидит в кабинете на его столе нога на ногу, слегка покачивая лодочками Manolo Blahnik. У нее гетры до колен в стиле преппи, а в волосах ободок. Ей кажется, что она выглядит эффектно. И она предвкушает, как возьмет свое. - Верука, уже справилась с заданием? Всем бы твою оперативность. Я сейчас занят, зайди попозже, - словно не замечая ее позы и ее улыбки, отрезает Коулман, пересекая порог. - Уже семь вечера. Мягче, как можно мягче. Надо сгладить острые углы, притупить его нервозность и бдительность, расчистить пространство для паутины, из которой ему сегодня не выбраться. - Тогда иди домой, продолжишь завтра. Он даже не смотрит на нее. Нетерпеливо закусил губу и ждет, когда она покинет кабинет. От него пахнет поездом, и Веруке нравится этот запах. Он напоминает ей о Швейцарии, купе первого класса, где Пьер положил ей в рот кусочек раклета, а потом поцеловал ее, и ее сердце само стало как плавленый сыр. Милый Пьер, почему с тобой так хорошо и так скучно? - Я бы хотела продолжить сегодня. Но мне нужна помощь. Вы не могли бы... Всего пять минут. Невинно и порочно. Он удивленно поднимает глаза: он почувствовал в ее словах тонкую тень обещания, легкий намек на флирт. И сейчас пытается убедить себя, что ему померещилось. - Да, в чем дело? Только скорее, курить хочу умираю. - Я тут сверяла оборотно-сальдовую ведомость с расшифровками и нашла расхождения... Вы не посмотрите? Теперь он вынужден подойти ближе. Протягивая ему распечатки, она невзначай касается его рук. Он быстро вскидывает на нее глаза. Верука понимает, что ее невербальное сообщение прочитано. Аарон быстро принимает решения. - У тебя что-то на лице... ресничка. Нет, не здесь... Ливневые струи бегут по стеклу, сползая по подоконнику. Туманный Альбион раскрывает свою истинную суть. На выходе из офисного здания кудрявый французский юноша с тонким лицом поэта ждет подругу, сжимая картонную коробку из кондитерской. Он с сожалением смотрит на новые замшевые ботинки: завтра их придется выбросить. И раз за разом внимает безразличным телефонным гудкам, ухом прижимая трубку к плечу. - Это будет наш маленький секрет, да? – бодро говорит Аарон, поднимая с пола опрокинутую карандашницу и как попало заталкивая в нее письменные принадлежности. – Не пойми меня превратно, это было здорово, но все мы совершаем ошибки, и ты знаешь, что я женат, так что... Верука не слушает, только смотрит на его губы, а в голове у нее звучит «Голубой Дунай».