Что такое безумие?

За белой дверью с окном послышались голоса. Гости были смущены. Они ни в какую не желали заходить, хотя с ними была доктор Ламберт. Единственная девушка с яйцами, как сказал бы пират. Ваас — местная знаменитость. Его привезли с жаркого острова Рук, словно зверя, и посадили в клетку. Ваас не знал, кто так похлопотал за его душу: бывшие коллеги-пираты, выжившие жертвы (не так много, но они были, мать их!) или кто другой. Но теперь предводитель пиратов здесь, в сомнительной лечебнице для психов на каком-то морозном континенте. Теперь Ваас местный царь и бог. И в задницу он имел сегодняшних гостей. Было утро, так-то. Они всё-таки зашли. Как всегда красивая блондинка Ламберт в эротичном халатике и очках. И Ваас с удовольствием рассказал бы ей, что такое анатомия и устроил бы практику. Следом за ней зашли студенты-практиканты. Он был первым настоящим психом в их жизнях, и молодёжь смотрела на пирата с любопытством. Ваас оторвал взгляд от окна. Он был на втором этаже в секторе мягкого режима. Он сидел на подоконнике, вытянув ноги на всю его длину, когда пришли гости перемывать ему кости. — Местная звезда, Ваас Монтенегро! — бодро представила его Ламберт. — Что за додики, Ламберт? У тебя хоть титьки есть, а у них — ничего. Студентам Ваас понравился. Он совсем не вписывался в белые стены. Крепкое тело, загорелая кожа, короткий чёрный ирокез и отросшая эспаньолка. У пирата отобрали нож, и он не мог её подбривать. Вперёд гостей выступил экспонат подревнее: неприятный толстый мужчина. Наверное, доктор из другого отделения. — Вы говорили, что он буйный, доктор Ламберт, — сказал он. — Не понимаю вашего решения поместить его в сектор мягкого режима. — В последнее время он ведёт себя хорошо. Я обещала перевести его из клетки сюда. К тому же, это ведь не обычная палата, а одиночная камера, — отчеканила прекрасная доктор. Блондинка, а не тупая. Ваас иногда даже усмехался с её шуток. Но жирному всё не нравилось: — Он же убивает неугодных! — А он неугодных ест! — шутканул Ваас, скаля зубы в улыбке. — Вот почему он такой жирный! «Гы-гы-гы!» — загоготали практиканты. Ламберт никак не отреагировала на выходку подопечного. Но пирату на мгновение показалось, что она ему немного благодарна. Она лишь пояснила: — Он с характером, не принимайте его слова близко к сердцу, — но ей было плевать, страдает Джонсон от душевных мук или нет. — Ваас, идём в комнату для бесед. Расскажешь гостям что-нибудь интересное. Ещё недавно Ваас начинал ругаться, когда добродушная доктор приглашала его на разговор. Тогда подходили санитары — молчаливые парни, все одинаковые на лицо (уголовники). Пират завязывал драку, но ему, обыкновенно, отвешивали люлей. Некоторое время потом Ламберт приглашала пирата пойти на хер. Не буквально, конечно. Но она так сильно злилась, что Ваас научился читать между строк и видеть сакральный смысл. Но сегодня был особенный день. Ваас не хотел начинать огребать так сразу. Было столько гостей — и ни один из них, кроме Ламберт, конечно же, ещё не знаком с его фокусами. И Ваас жаждал это исправить. Наверное, Ламберт никогда не забудет их первую встречу. Она, такая жизнерадостная и добрая, вошла в его палату в том же мягком секторе. На деле же он средний. Ваас тогда был не в духе — его же увезли с собственного острова. Он согласен был бы завалить тигра голыми руками, лишь бы вернуться домой. Настроение было никаким. Да что там — он чуть не обосрался, когда открыл глаза! Пират решил отыграться на девушке, чуть не задушив её. Подоспели санитары — они тоже хотели с ним познакомиться — и поставили первые синяки. На следующий день, правда, девка его простила, но осадок на сердце остался навсегда. С тех пор Ваас стал относиться к ней благосклонно. Она одна не хотела его убить. Путь до комнаты для бесед прошёл мирно. Коридорные надзиратели, положив волосатые лапищи на дубинки, провожали местную звезду угрюмыми мордами. Другие душевнобольные заглядывали в окна на дверях и что-то ему говорили. Практиканты тащились следом. Это в институте всё кажется игрой, но сейчас ситуация напоминает сценарий для второсортного фильма ужасов про псих-лечебницы. Они — кучка главных героев, и убийца. Осталось только ситуации выйти из-под контроля. Начнётся ад и Израиль, кровища будет хлестать из рваных ран, а Ваас будет веселиться, освобождая собратьев из камер. Двое санитаров — огромные, но вполне добродушные близнецы — провели мимо Монтенегро одного из сумасшедших. Ваас, оратор от бога, за несколько секунд сподвигнул психа на побег. Тот, укусив одного из близнецов за руку, счастливый, побежал обратно. Люди в палатах ликовали — побег удался, а ржущий Ваас кричал ему вслед: «Беги, Форест, беги!». Комната для бесед была уютной и милой, и даже предводителю пиратов тут было годно. Зелёные стены, стенды с рисунками местных Пикассо, игрушки и краски и с карандашами. Ваас не хотел рисовать. Тело ныло, желая размяться. Ему хотелось кого-нибудь покалечить. И навязчивое желание росло. Сев, Ваас по команде своей блондинки стал рисовать карандашами. В это время жирный всем представился, на случай, если его забыли. Его звали доктор Джонсон. Студенты расселись по местам, а Ламберт встала за Ваасом. — У нас заметные успехи! — бодро начала она, показывая его старые рисунки. Ваас рисовал. И некоторым казалось, что он улыбается. — На первом рисунке Ваас изобразил себя и своего босса Хойта. Расскажешь о нём? — Как-то раз на мой остров приплыл корабль — большой такой, красивый, с винцом и шлюшками, как говорится. Впрочем, это наш фразеологизм. Мы с сестрой пошли проверить, кого же это там принесло к нам. Это был тот самый Хойт Уолкер. — С кем? У тебя есть родственники? — вмешался Джонсон, сбив рассказчика с толку. Разозлившись, Ваас вскочил на ноги: — Ты, мудак, лучше заткнись! С сестрой, сечёшь? Сестра у меня была! Сестра! Это как брат, но только сестра, понимаешь?! Ламберт угрожающе шикнула. Ваас опустился на стул и продолжил, только более будничным тоном: — Так вот. Этот Хойт Уолкер уж очень не понравился моей сестре. А мне наоборот. Именно этот мужик показал мне, что такое безумие! Спиртное, шлюхи, наркота… бурбон… какой он привёз с собой бурбон! Ну что ещё нужно для счастья? Студенты слушали его с удовольствием. Этот человек слишком не вписывался в историю их жизни, и они ему верили. Ламберт прокомментировала: — Его рассказы — правда. И часть из них бывает занимательной. Выслушав его историю, я, сказать честно, растерялась. До сих пор я не знаю, как с ним быть и как лечить. И стоит ли Ваасу возвращаться. Ваас напрягся. Конечно же стоит, тупица! Доктор продолжала: — На втором рисунке он изобразил массовый расстрел местного племени ракьят… — А вы знаете, что такое безумие? — перебил её Монтенегро, втирая массам свою идеологию. Джонсон изобразил на лице заинтересованность. — Безумие — это точное повторение одного и того же действия. Раз за разом, в надежде на изменение. Это и есть безумие. — Если не ошибаюсь, это перековерканная цитата Эйнштейна? — хмыкнул жирный. — Нет, того парня звали не так, — оживился Ваас, — этот парень был моим пленником. Он стоял на коленях. Я подошёл к нему и приставил пистолет к его голове. И после того, как он сказал эти слова, я — бум! — убил его! А это Пушинка, моя киска. Монтенегро протянул Ламберт новый рисунок — по-детски небрежный, как и остальные. Доктор с ужасом отметила, что с каждым новым творением, крови появлялось всё больше. В зелени джунглей сидела тигрица в розовом бантике на шее. Гости вытянули шеи, чтобы посмотреть. Казалось бы, очень милый рисунок для психа. Но тигрица держала в зубах чью-то руку. Да и алая лужа под животным немного смущала. Спустя короткую паузу, во время которой Ламберт решила впредь отбирать у Монтенегро красный карандаш, доктор сообщила Ваасу новость — теперь помимо неё им будет заниматься ещё и Джонсон. Ваас просто взбесился. Он ударил кулаком по столу и вскочил на ноги. Был подходящий момент, чтобы натянуть глаз Джонсона на жопу. Студенты, вскрикнув, отпрянули. Ламберт с помощью кнопки вызывала санитаров. Ваас схватил за волосы первого попавшегося практиканта и ударил его головой о стол. Так, терзая всех по дороге, пират добрался до Джонсона. Толстяк, по-видимому, изрядно струхнул, ибо никто раньше не посягал на его жирную невинность в лице насилия. Пират схватил со стола несколько карандашей и воткнул их в плечо Джонсона. Все сразу, почти наполовину. Толстяк захрипел от боли, а халат покрылся красными пятнами. Ваас ликовал. Ему так хотелось сотворить что-то прекрасное, и он это сделал. Он хотел всунуть последний карандаш профессору в глаз, когда вбежали санитары. Ведь это красиво. Но Ламберт вместе с подоспевшими мускулистыми санитарами отобрала орудие пыток, а мужчины скрутили пирата. Тот извивался, матерился и пытался кого-нибудь пнуть. Ведь раньше все падали ему в ноги, и самые сильные стояли перед ним на коленях. Но теперь никто уже не собирался этого делать. В Монтенегро воткнули маленький шприц, и того развезло, словно школьницу на выпускном. И он обмяк в руках санитаров, а те потащили его в карцер — самое дно этого места.