Искупление

      К реальности его вернула томящая боль. Осознавая, что до сих пор существует, Шики медленно открыл глаза и попытался понять, что происходит. Он участвовал в операции по освобождению территории, но его подвело ребро. Он победил, но проиграл. Лежал на земле, не в силах пошевелиться и… умер. Хотя нет, если он умер, то должен был превратиться в бесплотный дух, а он до сих пор ощущает своё тело. Своё покалеченное тело, которое наполнено болью, как нельзя лучше говорящей о жизни. Значит, его вытащили и по идее он должен лежать в госпитале, но эта мрачная комната нисколько не похожа на абсолютно белые палаты больничного учреждения. Значит, его захватили в плен.       «Но кто? Я же уничтожил всех, до последнего…» - Шики пытается пошевелиться, но не может: его тело настолько ослабло, что стало походить на мешок с сеном, проткнутый многочисленными иголками. Краем глаза он всё же успел уловить, что весь корпус от шеи до паха туго перебинтован.       Тьма постепенно рассеялась перед глазами, и мужчина смог более менее рассмотреть помещение, в котором находился. Это была небольшая мрачноватая комнатушка, обшитая деревянными пластинами цвета морёного дуба. Через небольшое окно едва пробивался свет, поэтому в качестве дополнительного освещения здесь стояли подсвечники с горящими свечами. Напротив кровати, где лежал Шики, располагался письменный стол с книжной полкой, за которым кто-то сидел.       Мужчина невольно дёрнулся, силясь разглядеть его. Лицо было скрыто мраком, но одет незнакомец был во всё черное. Заметив, что Шики очнулся, человек поднялся из-за стола и неспешно подошёл к нему. Теперь военный смог разглядеть его лицо, но оно ничего не дало ему – он не знал этого человека. Однако его пустые лиловые глаза заставили раненого невольно содрогнуться: он вспомнил, что точно такие же глаза были и у Акиры-совершенного солдата.       Незнакомый мужчина ничего не говорил, лишь равнодушно глядел на Шики, тот тоже смотрел, затем, опустив взгляд чуть ниже его лица, инстинктивно стиснул зубы. На груди у того висел деревянный крест, а тёмная длинная одежда оказалась сутаной со вставленной в воротник белоснежной колораткой. Кажется, теперь Шики знает, где находится. Запах вокруг лишь подтвердил его предположения.       Военный хотел спросить этого молчаливого священника, что он делает в церкви, однако не смог произнести ни слова: язык будто онемел, да и челюсти не двигались.       «Он меня парализовал?» - первым делом подумал Шики, понимая, что руки и ноги тоже не двигаются. Он испытывал подобное состояние несколько раз, поэтому знал все признаки парализации от препаратов.       - Пока ты не можешь двигаться из-за лекарств, - наконец-то тихо произнёс священник. – Как только онемение спадёт, я принесу тебе еды, - безэмоционально добавил он и направился к выходу.       - Кто… ты? – собрав все оставшиеся силы и преодолевая себя, прошептал Шики. Мужчина остановился подле двери и развернул к раненому голову.       - Надо же, ты уже способен говорить, - слабые эмоции отразились на бесстрастном лице, обрамленном русыми волосами. – Я тот, кто помогает найти свой путь.       - Где Акира… - тем же едва слышным шёпотом спросил военный.       - Сейчас он движется в правильном направлении, - прошелестел тот и бесшумно вышел за дверь. Шики снова сделал усилие над собой, но пошевелиться так и не смог. Он был вынужден лежать, словно труп, и смотреть в потолок, ощущая, как по венам вместе с кровью разливается боль. Этот священник знает Акиру, значит, это та же самая церковь, куда ходил бывший усовершенствованный. Но как Шики оказался здесь? Он ведь был совсем в другом месте. Не мог же священник узнать, где он и сам притащить его сюда?       «Ему определённо помогли. Этот человек не тот, за кого себя выдаёт», - пришёл к выводу Шики, скосив глаза на маленькое окно. Сейчас он ничего не сможет сделать, пока не наберётся сил.       Мужчина продолжал неподвижно лежать несколько дней. Он больше спал, чем бодрствовал, поэтому не чувствовал, как священник менял повязку на его теле. Боль постепенно уходила, но слабость оставалась прежней. Он мог шевелиться, но встать с кровати не представлялось возможным. Говорить и есть тоже получалось с трудом. Шики не чувствовал вкуса пищи, поэтому просто проглатывал те похлёбки, которые приносил ему священник. Военный не говорил с ним, мужчина – тоже. Спрашивать о чём-то священника было бессмысленно – он отвечал так, что у Шики появлялось лишь больше вопросов и желание запустить в него чем-нибудь. К сожалению, последнего он тоже не мог сделать.       «Почему я настолько ослаблен?» - день ото дня размышлял Шики, лёжа в четырёх стенах. Его рана практически зажила, но силы отчего-то не возвращались, хотя прошло достаточно времени. Теперь он больше бодрствовал, чем спал, и это стало испытанием. Неподвижно лежать весь день в тесной мрачноватой комнате наедине со своими мыслями… Это было не лучше, чем сидеть в смирительной рубашке в закрытой палате психиатрической клиники. Военному то и дело что-то мерещилось, а порой он даже не мог отличить сон от реальности. Настолько эта пустота и тишина слились воедино.       Единственное, в чём он был уверен, так это в приходе священника. Тот был словно мостиком между реальностью и иллюзией. Военному начало казаться, что тот намеренно его травит, не позволяя силам вернуться. Шики даже отказался от еды, но от этого ему стало ещё хуже.       - Если не будешь есть, то дорога в тот мир станет единственной для тебя, - как-то произнёс Николь, когда в очередной раз обнаружил нетронутую еду.       - Как будто ты делаешь не то же самое, – скривил бледные губы Шики, скосив на него глаза. – Не ты ли тот дьявол, что прикрывается святым обличием? – говоря о его сутане, прошептал военный. Николь не разозлился, лишь заменил еду, а старую забрал с собой.       - Я не делаю ничего, чего мне не следует делать, - коротко произнёс он. – Это не я лишаю тебя сил, а ты сам, - проговорил он и снова удалился, оставляя Шики на растерзание бесконечных мыслей. Раненый подозрительно покосился на еду, понимая, что в чём-то священник прав – если он не будет питаться совсем, то вскоре встретится со Всевышним. С другой стороны, если бы у него была хоть капля сил, он бы выбрался отсюда, ползком бы, но выбрался.       «Или я плохо стараюсь?» - Шики был зол сам на себя, однако все его попытки подняться с кровати оканчивались неудачей: чем больше он старался, тем чаще изводил себя до такой степени, что от бессилия терял сознание.       «Это сведёт меня с ума…» - тяжело дыша после очередной попытки, военный смутно видел перед собой потолок комнаты, покрытый деревянными пластинами.       Чем больше проходило минут, часов и дней, тем меньше ему хотелось бороться. Вместе с бессилием тело и разум охватила апатия. Если в первые дни он действительно стремился подняться на ноги и выбраться отсюда, то сейчас всё больше ощущал, что реальность утягивает его на самое дно.       Зрение начало затуманиваться, слух тоже словно бы ухудшился, аппетит пропал вовсе – он ел чисто машинально. Даже лицо священника стало не таким чётким, как прежде, будто Шики смотрел на него через дождливое стекло. Один день был похож на второй, второй на третий... Постепенно всё это начало казаться сном, какой-то иллюзией его больного сознания, запертого в клетку. Расплывчатые чувства и непонятные образы, бессилие, апатия, мрачная тесная комната… Это не могло быть реальностью. Сейчас в этой кровати лежит кто угодно, только не он, потому что он не может быть таким. Он всегда сражался до последнего вдоха, как тогда, уничтожив всех врагов. Вот только ради чего он так упорно цеплялся за свою жизнь? Этого Шики уже вспомнить не мог. Он перестал говорить, Николь тоже ни о чём его не спрашивал, лишь приносил еду и бесстрастно смотрел. Взгляд Шики начал приобретать такой же оттенок, как и у него.